– Подожди, подожди, – Майя не могла не поделиться с ним новостями. – Я в редакции. Ты знаешь, что мы снимаем?
Она чуть потянула паузу.
– Мы снимаем автобусные остановки в деревне.
В трубке наступила тишина. Майя некоторое время наслаждалась произведенным эффектом, однако молчание затягивалось, и она забеспокоилась.
– Алло! Ты что, заснул? Зис прочистил горло.
– А елка польская это видела?
– Она это подписала.
– А ты ее видела?
– Пока нет.
– Понятно. Ну, дождись ее. Совсем сдурели, скоро мусорные баки будем снимать… – он помолчал, о чем-то вспоминая. – Мы когда к этим твоим глухонемым идем?
– Вечером.
– Хорошо. Я проснусь, сам тебя наберу. Пока.
Зис повесил трубку. Однако телефон немедленно зазвонил вновь.
– Я же сказал, я сам позвоню, – рявкнул он.
– Вот именно, – голос в трубке звучал глухо и слегка насмешливо.
Зис сел на кровати. Голос был мужской, негромкий, спокойный, чуть хриплый. Не смотря на то, что Зис его слышал в первый раз, он показался ему знакомым.
– Мне пришлось взять номер вашего телефона и звонить самому. Надеюсь, вы не всегда так неуловимы, – казалось, незнакомец улыбается где-то там, на том конце провода.
Из-за того, что Зис слышал только голос и ничего не мог присовокупить к его звучанию – ни лица, ни образа, ни окружающей обстановки – он чувствовал себя неуверенно. Голос плавал вокруг него, как улыбка чеширского кота и гипнотизировал обаянием неизвестности. Зис прочистил горло.
– Чего вы хотите? – спросил он.
Вопрос прозвучал не слишком вежливо, но его собеседник не обиделся.
– Все того же – встретиться с вами.
– Где? Когда?
– Сейчас объясню…
В кабинете бывшего мужа Карины и преуспевающего дельца Антона Вольского, уже несколько лет владевшего мощным и тайным сыскным агентством, топталось десятка полтора людей. Сама Карина сидела в стороне и глаз не могла отвести от лица Антона. Периодически его закрывала от нее спина фотографа, неслышно передвигавшегося по коврам кабинета и все щелкавшего своей камерой. Он уже сделал, наверно, сотню снимков, но опять и опять возвращался к рабочему столу, за которым сидел Вольский. Тот был одет, обут, причесан, застегнут на все пуговицы и мертв. На лице и теле не было никаких видимых следов насилия, и только открытые глаза были залиты кровью. Фотограф, обходя стол, случайно задел кресло, откинутая голова качнулась вперед, и окровавленный взгляд уперся прямо в лицо Карине. Сигарета выпала из ее пальцев. В этих глазах была сама смерть, и сейчас она смотрела прямо на нее…
Карина очнулась. Напротив нее сидел толстый и унылый человек в ментовской форме. Он протянул ей стакан.
– Следователь Шох. Здрасте. Мы с вами по телефону разговаривали.
Карина села на диване. Это все еще был кабинет Антона, тот самый его кабинет, в котором они совсем недавно встречались. Карина обратила внимание на мозаичное панно, висевшее на стене. Сейчас оно казалось серым и тусклым.
Тела уже не было, кресло стояло пустым, все ушли, и только присутствие следователя с печальным выражением на оплывшем лице напоминало о случившемся. Карина приняла стакан из его рук. Понюхала.
– Вода, – сказал Шох.
– Дайте водки, – потребовала она.
– Откуда?
Карина встала и подошла к столу.
– Ничего не трогайте! – переполошился следователь. Карина даже не посмотрела в его сторону. Она открыла ящик, достала бутылку, поискала глазами стакан. Ее взгляд упал на тот, что был на столе. Она некоторое время смотрела на него, понимая, что эта стекляшка простояла всю ночь рядом с остывающим телом Антона и, закинув голову, сделала несколько больших глотков прямо из бутылки. Перевела дух и вернулась к дивану. Недовольный Шох грузно сидел на месте и жевал губами.
– Попрошу вас больше ничего здесь не трогать, – проворчал он.
– Чего вы хотите? – спросила его Карина.
– Задать вам…
– …несколько вопросов, – подхватила Карина. – Понятно. Она встала.
– Мы можем это сделать в другом месте, – направляясь к выходу, сказала она.
"Надо же, даже не спрашивает, – подумал про себя Шох, – ну и семейка!" Предложение Карины действительно не было вопросительным. Она хотела как можно быстрее уйти отсюда. Шох с трудом встал и поплелся за ней.
– Проедем в участок, – сказал он.
– Нет, – Карина обращалась с ним, как с собакой. – Мы поедем ко мне.
Шох притормозил.
– Как это?… – удивился он.
Она что, приглашает его к себе домой? Но как же это?… Это же ненормально. Не положено. Что это за дела такие: "Поедем ко мне". Это звучит так нескромно, словно она…
Тут Шох поймал свое отражение в зеркале приемной. Вспомнил. Выдохнул, поник, взял себя в руки и постарался успокоиться. Нет, такая женщина, как она, никогда в жизни не обратит внимания на такого, как он. Бесформенное чудовище, чего это он себе напридумывал? Вот ее бывший муж – красавец. Был…
Карина уже покинула секретарскую. Прошагав по пустому мраморному коридору, она, прежде чем свернуть на лестницу, ткнула пальцем кнопку лифта. Когда Шох выполз из дверей кабинета, от этой высокой, стройной и злой женщины остался только горьковатый запах духов и отзвуки шагов в вестибюле внизу. Двери лифта, который она то ли из сострадания, то ли из издевки вызвала для него на второй этаж, открылись, и Шох, вздохнув, покорно полез внутрь.
Майя по дороге к Зинаиде и Варе решила заехать купить чего-нибудь к чаю. Она кружила по улицам, в поисках магазина, разглядывала фасады обступающих ее домов и прикидывала, где она окажется завтра. Останется в этой так понравившейся ей квартирке с видом на реку? Или переедет вон в ту девятиэтажку, и вскоре из-за окна незнакомой квартиры будет разглядывать автомобильный поток, текущий внизу?
Майе нравились перемены. Едва она привыкала к расположению улиц и площадей, успевала проложить два-три новых маршрута, разведать подходы к магазинам, как все это теряло всякий смысл. Грузовик вновь перевозил ее вещи, и ей открывался совсем другой угол города. И дом, мимо которого она столько раз равнодушно проезжала, становился местом ее очередной временной стоянки, где она ненадолго располагалась перед тем, как двинуться дальше…
Майя, наконец, обнаружила козырек кондитерской. Припарковалась неподалеку и, перебежав улицу, скрылась за дверями магазина.
Желтая лампочка болталась на шнурке на низком потолке. Здесь было темно и сыро. Где находилось это помещение и какой у него был адрес – одному Богу известно. Здесь не было ни окон, ни дверей, ни привычных мелочей обжитого жилища. Только стол и стул. Эта комната служила декорацией, не имеющей никакого самостоятельного значения. В углу у стены стоял мужчина – высокая, чуть ссутуленная широкоплечая фигура, Глядя на него, становилось понятно, что его очертания сродни виду этой комнаты. Так же, как и эти стены, он существовал, но законы его бытия определялись не здесь, не сейчас, и кубатура видимого пространства лишь обозначала его присутствие, не давая ключей к постижению его сущности.
Он шагнул к столу и сел. Некоторое время рассматривал изображения – то ли фотографии, то ли рисунки – в беспорядке лежащие на столе в колеблющемся свете лампочки.
Он был хорош собой, этот неизвестный. Фантом, демон, измученный тоской и страстью. Желтый электрический свет падал на его лицо сверху, удлиняя тень от носа, превращая глаза в две непроглядные впадины и подчеркивая красивый, чуть изогнутый в верхней губе рисунок рта и словно одной линией безошибочно очерченный подбородок. Лампочка, потрескивая, мерцала, и время от времени что-то пугающее проступало в чертах мужчины.
Он перебирал изображения на столе точно так же, как когда-то перебирал бумаги в сторожке на краю деревни. Всматривался в них, откладывал, брался за другие. Одну из фотографий он вдруг прижал лицу, отнял, вернул обратно на стол, накрыл ладонью.
И вдруг словно сорвалась с резьбы ключевая шестеренка мирозданья, и неведомая сила понесла убогую комнатушку под откос во времени и пространстве. Губы мужчины шептали, глазные яблоки метались под веками, грудная клетка мерно колебалась, впуская и выпуская воздух. Он словно погружался на неведомую глубину, туда, где не было ни света, ни дыхания, ни жизни, ни тепла. Напряжение росло, пот мелкими каплями выступил у него на висках, пальцы свела судорога.
Внезапно страшный крик сотряс стены, мужчина открыл глаза. Резко проступили острия зрачков в темноте непрозрачного глаза. Все замерло. И в наступившей тишине его тело сотней черных теней беззвучно разлетелось во все стороны. Комнаты не стало, исчез и стол, и свет, и стены, и только сухой ветер гнал по растрескавшейся степи унылый крик, и не было видно конца тоскливому и серому горизонту…
– С вас три семьсот, – пропела тетка на кассе. – Девушка, вы меня слышите?
Майя смотрела на ее невероятную прическу, состоявшую из раковины, начеса, волны и пары завитков на висках, и не могла сказать ни слова. С ней внезапно что-то произошло. Навалилась страшная тяжесть. Майя все видела, все слышала, но не могла рукой пошевелить и слова сказать в ответ. Кассирша с удивлением уставилась на странную покупательницу и машинально поправила прическу.
– Три семьсот, – еще раз повторила она. Внезапно Майю отпустило.
– Да, пожалуйста, – спокойно произнесла она и выложила деньги в захватанную тарелку.
Тетка с облегчением лихо отсчитала сдачу, сорвала чек и сунула его вместе с деньгами Майе под нос.
– Ну, вообще, – проворчала она в спину удаляющейся девушке. – Психов развелось, я не могу! На каждом шагу попадаются. Кать, – она перегнулась через спинку своего кресла, – а Кать! Слышь, больная какая-то. Нет, ты видела, зависла тут. Я уже все пробила, говорю: "С вас три семьсот" – а она на меня, как рыба, смотрит и молчит.
– Чего? – раздалось из соседней кассовой ячейки.
– Да ничего, – буркнула кассирша и покосилась в зеркальце, хитро прилаженное в укромном месте.
– Тетеря глухая… Карточка есть? – привычно-безразлично спросила она следующего.
Это был высокий и худощавый мужчина в наброшенном на плечи плаще.
Неудавшаяся съёмка и чаепитие
В тот момент, когда все уже было готово, фотокамера установлена, кабели раскинуты по комнатам от одной розетки до другой, золотые зонтики отражателей расставлены по местам, Зис изо всех сил чихнул, и…во всей квартире погас свет.
– Будьте здоровы! – растерянно произнесла Зинаида. Варя, сидевшая рядом с ней, немедленно соскочила на пол и побежала по квартире щелкать выключателями. Вверх – вниз, вверх – вниз, все бесполезно.
– Капут, – прокричала она откуда-то из коридора. – Света больше нет.
Майя растерянно переглянулась с Зисом. Тот закрыл глаза и еще раз чихнул.
– Будьте здоровы! – повторила Зинаида.
– Спасибо, – поблагодарил он, разыскивая по карманам платок, которого там не было.
Зинаида встала и достала из буфета пачку салфеток. Протянула Зису. Тот с благодарностью кивнул, взял одну и, чувствуя себя отчасти виновным в случившемся, высморкался.
Майя осмотрелась. Комната была залита нежным янтарным светом заката, но снимать без своего освещения они не могли.
– Ну, раз так – делать нечего, – резонно сказала Зинаида, вставая. – Пойдемте чай пить. Майя такой торт привезла.
– Да, не везет так не везет, – Майя тоже пощелкала клавишей выключателя на стене. Без толку.
– Вы пока оставьте все, как есть – предложила Зинаида. – Может, пробки вылетели?
– Нет, не пробки! – донесся из коридора радостный крик Вари. – Во всем доме света нет!
Она захлопнула входную дверь и поскакала в сторону кухни. Зис, Майя и Зинаида направились за ней.
Вскоре все уже сидели за столом, пили чай, Зинаида и Майя пробовали густое красное вино, Зис с Варварой, которая примостилась рядом с ним и не отходила ни на шаг, мастерили из куска торта какое-то новое блюдо. Разговор лился сам собой, непринужденно перетекая от одной темы к другой.
– Майя сказала, вы недавно переехали в город, – спросил Зис. – А где вы жили раньше?
Только очень внимательный собеседник смог бы заметить короткий взгляд, которым обменялись Зинаида и Варя.
– Мы много ездили, – ответила Зинаида. – После смерти мужа жили то у одних родственников, то у других. Полгода путешествовали за границей…
– Семья Зинаиды родом из Савельева, – любуясь рубиновыми переливами в бокале, сказала Майя.
– Из Савельева? Надо же! – Зис посмотрел на вавилонскую башенку из шоколада и суфле, которую с помощью чайных ложек соорудили они с Варей. – Отличные места. Никогда не понимал, почему Майя их не любит…
– А за что ты их не любишь? – поинтересовалась Варя, украшая башню ягодами в сиропе.
– Не знаю… – вино, смешиваясь с кровью, разливалось по венам, и приятная истома овладела всем телом Майи. – Необъяснимая антипатия.
– Нет ничего необъяснимого, – с уверенностью заявила Варя.
– Варвара! – предостерегающе подняла ладонь Зинаида.
– Нет, правда, – поддержал девочку Зис. – Мне тоже всегда казалось, что ко всем тайнам существуют свои ключи. Просто одни лежат совсем рядом, а другие – так далеко заброшены и хитро запрятаны, что их можно никогда и не найти. А третьи ждут своего часа. И рано или поздно ключ обязательно объявится и тайна откроется. Да? – спросил он Варю.
Та радостно закивала головой, не сводя с него уже влюбленных глаз.
– Не знаю, – Майя поставила бокал на стол. – А я бы не хотела, чтобы все двери открывались. По-моему, должны быть вопросы без ответов.
– Кто бы говорил… – пробормотала Варя.
– Что? – не расслышала ее Майя.
– Я не понимаю, о чем ты? – громко сказала девочка.
– Я о том, что в жизни должно быть место чудесному, – пояснила Майя.
– В жизни есть жизнь, – уверенно заявила Варя. – Чудесное приходит сюда в гости. Оно здесь не живет.
– Как странно… – Майя с удивлением смотрела на нее. – Ведь это ты должна нас уверять, что есть и феи, и принцы, и дед Мороз…
– Деда Мороза нет, – отрезала Варя. – А вот…
– Так, – Зинаида встала и направилась к плите. – Кофе кто-нибудь хочет?
Зис потянулся.
– Я бы с удовольствием.
И вновь чихнул. Все засмеялись.
Майя тоже встала. Подошла к окну. Солнце уже скрылось за крышами, и вечерние сумерки заполнили расщелину улицы, образовав в ее низине темный винный осадок закатного света.
– А вообще-то я согласна с Варей, – вдруг произнесла она. – Я думаю…
Она не успела договорить, у Зиса зазвонил телефон. Он извинился и достал трубку из кармана.
– Алло, я слушаю.
Несколько минут на кухне было тихо. Только Варя пыхтела, уничтожая шоколадную башню, и голубая астра газа гудела на плите. Запах кофе постепенно наплывал на сидящих за столом.
– Я понял, – Зис отключил телефон. Помолчал.
– Что-то случилось? – спросила Зинаида.
– Да, – Зис повернулся к Майе. – Умер Вольский.
– А кто это? – звонко спросила Варя.
– Варвара! – одернула ее Зинаида.
– Вольский – бывший муж моей сестры, – произнесла Майя.
В это мгновение коричневая пенистая жидкость перевалила через край турки и, шипя, полилась на газовый цветок. Неприятный запах заполнил кухню. Голос Зинаиды прозвучал, словно в каком-то отдалении.
– Мне очень жаль…
В приемной стоматолога сидели двое. Высокий тощий мужчина с потертым портфелем и второй, коротенький и широколицый. В кабинете явно кипела работа – что-то звякало, цокало, падало, звенело и жужжало. Широколицый поежился, поглядывая на дверь.
– Не понимаю…– пробормотал он.
– Чего-й? – глуховато переспросил его гражданин с портфелем.
– Да не понимаю я, – повысил голос его собеседник. – Чего он шурует-то по воскресеньям?
– А чего делать-то, – пророкотал гражданин. – Делов-то, делов. Вон у меня, – он тряхнул своим портфелем. – За одну неделю накопилось! Тьмы!
– И чего?
– Ой, и не спрашивайте! – отмахнулся тот. – Да все одно и то же – сплошные трагедии. Ничего нового. Ну вот просто ничего. Сам обижается, – покосился он в сторону двери. – Говорит, так редко теперь что-то особенное попадается. Из последних, такое дело – семья, ищут пропавшую дочь. На все готовы. Вернее, отец на все готов. Совсем отчаялся. Невинных людей убивает. Не понимает, что не видать ему дочки, если пошел таким путем. Не знаю, на что надеется. Мать с другой девочкой как-то по-своему, осторожно действуют. Боятся навредить. За отца переживают. А бабка, мать его, никому из них помогать не хочет. Знает, чем все кончится. Ждет.