Не то чтобы нас об этом не предупреждали, но кто же в детстве слушает, а главное понимает умудренных жизнью людей, что игра со временем опаснее "русской рулетки". Детям время неведомо… Но как же весело, озорно и счастливо они умудряются без него жить!
У нашего детства были свои измерения, на всё были свои резоны, и для каждого случая находился свой счет, который именовался считалкой:
Ази, двази, призи, зизи,
пятом, мятом, шума, рума,
дуба, крест…
Едва маленький пальчик начинал своё движение, поочередно указывая на сбившуюся в кружок ребятню, как сердце начинало бешено колотиться, язык прилипал к нёбу, перехватывая дыхание…
Без лишних слов мы понимали серьезность происходящего, без объяснений усваивали непостижимую тайну начинавшейся игры. Даже самый пытливый, замучивший окружавших непрекращавшимся "почему?", не задавался вопросом о странном порядке и наличии в считалке неясных, пугающих, недетских слов, которые следует постигать нутром, а не умом…
Наше детство словно вечное человеческое повторение легенды о "потерянном рае". Когда ты живёшь в нём, никогда не поймешь, насколько он великолепен. Когда ты его неизбежно потеряешь, ни за что в него не вернешься…
Затерявшееся эхо…
В детстве считалось большой удачей случайно войти в пустую комнату, а еще лучше в зал, и закричать так, чтобы услышать собственное эхо…
Такая возможность обнаруживалась, когда родители затевали в квартире ремонт, для чего всё содержимое, включая шкафы, тумбочки, стулья и кровати временно перемещались из одной комнаты в другую.
Ремонт в доме оборачивался для детей самым настоящим праздником, карнавалом, переворачивающим с ног на голову привычную жизнь. В квартире пахло не только побелкой и краской: в ней царил первозданный хаос, отчего жизнь становилась богаче впечатлениями и ощущениями. Вся детская натура ощущала текущий по венам "переменный ток" прежде неизменного бытия…
Составленные друг на друга тумбочки, табуретки и коробки с запечатанной одеждой и посудой нависали над тобой загадочными пирамидами, манящими забраться на них под высокие потолки четырехэтажной хрущовки. На ночь проходы заполнялись раскладушками и матрасами, ночёвки на которых именовали "расположиться табором". Иногда за хорошее поведение и посильное участие в ремонте родители баловали конфетами, лимонадом и большими брикетами мороженого.
В добавок к приятной смене обстановки дозволялось день-деньской гулять во дворе, не обедать на кухне, за столом, а забирать приготовленный и упакованный "сухой паёк" на улицу, где его уже с нетерпением ожидали твои проголодавшиеся товарищи.
Как стремительно опустошалась служившая скатертью-самобранкой газета с разложенной варёной картохой вперемешку с жареной докторской колбасой, нарезанными кружочками солеными огурцами и колечками лука.
Какой восхитительно вкусной казалась эта незамысловатая снедь, как при одном её виде менялись чумазые лица, с поспешной радостью отправлявшие в рот кусочек за кусочком!
Потом, умиротворенные и размякшие от еды, вальяжно разваливаясь на протянувшихся возле дома трубах центрального отопления, заправски рассуждали о тонкостях приготовления колбасы: "чайную" следует непременно отваривать, "докторскую" жарить, а "молочную" подавать на бутербродах. Особенные знатоки поясняли, к какому сорту подходит горчица, к какому хрен и почему на бутерброде между хлебом и колбасой обязательно должен быть толстый слой сливочного масла…
Разговоры плавно перетекали от еды и ближайших забав к фантазиям о недалёком и далёком будущем, о планах невероятных приключений и побед, о том, как дети вырастут и какими станут взрослыми… Дворовые перекусы разрастались в философские пиры, где каждый перед лицом своих сотрапезников мог заявить вселенной и судьбе всё, что захочет, огласить то сокровенное, что только собирается произрасти из разнеженного в сердце зёрнышка души…
Это были по-настоящему царские обеды, и меня поражало не только изобилие, но и неимоверный объём блюда, которого хватало на всех. Как мне было понять, что мама прекрасно знала о необходимости разделить еду на пятерых, а то и восьмерых друзей, и поэтому сразу готовила на весь двор…
Ещё одним немаловажным приятным дополнением к затеянному родителями ремонту была возможность беспрепятственно шастать по соседям.
Мир чужого дома, с населявшими его незнакомыми запахами и звуками, с непривычной обстановкой и бросавшимися в глаза иными цветами и формами, манил своей неизведанностью и был сопоставим разве что с походом в кино.
В те времена соседи были больше, чем люди проживающие на одной площадке, этажом выше или ниже. Обитатели подъезда, а то и всего дома, были кем-то наподобие дальней родни. Все их не только знали, но и звали не иначе, как тётя Люба, тётя Шура, дядя Коля, дядя Витя. В ответ вся дворовая детвора была окружена общим вниманием и заботой.
Мы безошибочно знали, кто варит самое вкусное варенье, а кто бесподобно вялит собственноручно пойманную рыбёшку, кто ходит на охоту и может показать настоящее ружьё, а кто умеет резать по дереву и чеканить картины на тонких медных пластинах.
Нас журили и жалели, поучали и давали нам дельные жизненные советы, баловали только что испеченными пирожными и катали по двору на мотоцикле.
Соседи-старшеклассники были не только образцом для подражания и представления о взрослости, но и надежными защитниками от шпаны, ни за что не позволявшими обижать "своих".
Зимой всем двором строили ледяные крепости и горки, а летом ремонтировали песочницы и качели, готовили на Новый год угощения, а на дни рождения - незатейливые, но такие желанные подарки. Оттого и мы, едва "вылупившись" на этот свет, искренне уважали соседей, порой ими гордились и восхищались, вместе разделяя горести и радости, как и положено большой семье…
Двор моего детства позволял ощутить окружность вселенной и найти в ней самого себя, воочию убедиться в значимости своего существования. Час за часом, день за днем, год за годом проживая свою и чужие жизни, ты понимал, что пришёл в этот мир не случайно: в тебе эхом отзываются судьбы близких и дальних людей. Они - то незаменимое живое прошлое, из которого произрастает твоё настоящее…
Сколько бы лет с тех пор ни прошло, сколько бы песчинок ни уронило быстротечное время, всё, всё, что останется со мной навсегда и не исчезнет, не сотрётся из памяти до конца времён будет эхом голосов людей, населявших страну моего детства.
Тени в зеркалах…
Когда-то мы считали, что, если не отводя взгляда смотреть в зеркало, можно одновременно увидеть не только прошлое и будущее, но и всё, что тебе интересно. Вот только долго засматриваться в зеркало нельзя, иначе в отражениях можно затеряться и утонуть. Так говорили взрослые, строго-настрого запрещавшие играть с зеркалами, неустанно прививая к ним уважение вкупе с суеверным страхом, что бесконечно разжигало наш интерес.
Когда мы хотели прикоснуться к волшебству, то непременно брали в руки зеркало. Для наших маленьких чудес годилось абсолютно любое: от помутневшего, напоминающего рыбий глаз овала в старинном мельхиоровом окладе, до неказистого осколка, по случаю подобранного и втайне от родителей припрятанного среди детских сокровищ. Обладатель самого большого и необычного зеркала был в своём дворе если не калифом на час, то пренепременно главным волшебником, приоткрывающим дверь в неведомые миры…
Несмышлёными малышами, мы жили в постоянном ожидании чуда, и наше мировосприятие, несмотря на триумфальное шествие науки, было вполне сказочным. Нам всё было в пору, всё годилось для разжигания воображения: детские книжки, мультики, утренники, подарки, экскурсии в музей… Мы ждали и верили, и ключевым было слово "верили". И наша детская вера являла чудеса даже там, где им не было места…
Мы любили ходить по бордюрам или по узеньким дощечкам, глядя не под ноги, а в бесконечную зеркальную гладь, в которой отражалось только небо. Под ногами пролетали бабочки и птицы, иногда, оставляя белесый хвост, с рёвом проскользал самолёт. Тогда казалось, что ты осторожно ступаешь по медленно проплывающим невесомым облакам и вот-вот доберёшься до солнца.
Вечерами, когда дома расцветали разноцветными витражами занавесок и штор, а на небе появлялись звёзды, мы пускались в головокружительное странствие к луне, представляя под ногами вместо дорожного бордюра пересекающий небосвод Млечный путь…
Потом, в тайне от родителей, слушали пластинки на рентгеновских снимках. Из динамиков радиол доносился изломанный голос Вертинского, плаксиво гнусавящий простые слова, которые отчего-то были одновременно завораживающими и непонятными.
У меня есть мышонок. Приятель негаданный,
В моей комнате, очень похожей на склеп,
Он шатается, пьяный от шипра и ладана,
И от скуки грызёт мои ленты и креп.Он живёт под диваном и следит очарованный,
Как уж многие дни у него на глазах
Неизбежно и верно, как принц заколдованный,
Я тоскую в шести зеркалах.
Потом… потом мы взрослели… Рано или поздно кто-то первым оказывался в "Комнате смеха", состоящей из кривых зеркал, которые на потеху непритязательной публики охотно уродовали отражения…
Всякий раз сталкиваясь с новыми "кривыми зеркалами", каждый по-своему утрачивал собственный неискаженный образ, разочаровываясь своей наивной вере. Мы и не замечали, как чудо потихоньку от нас ускользало, а вместе с ним таяло детство. Так незаметно вырастали из детских книжек и своих грёз. Уходя, уходили от них навсегда, и возвращение в эту чудесную, некогда обжитую страну становилось невозможным…
Зеркала больше не манили, и отражения в них теперь не дружили и не играли с нами, не манили на просторы неба, не приглашали шагнуть в сказку. Теперь нашими непрошенными, но неотступными попутчиками становились собственные тени…
Но иногда тени, мелькнувшие в зеркале, вновь пробуждали способность видеть, что происходящее в Зазеркалье не обман зрения, а сама жизнь, только затерявшаяся между прошлым и будущим. И тогда, словно в детстве, мы силимся понять, что же на самом деле увидела Алиса по ту сторону зеркала в своём сне, который тает поутру, словно серебристый туман…
Солнечный зайчик
Самой доступной, распространенной и любимой забавой было пускание солнечных зайчиков. Казалось бы, что может быть проще и незатейливее: не только зеркальце, но и любой отполированный предмет подойдёт, чтобы завести себе солнечного питомца. Непоседливого, послушного, игривого.
По мановению руки он скачет по стенам и потолку, заглядывает в окна, высвечивая в них глубину, а то вдруг пустится наутек, выписывая световые зигзаги. Прыгает с места на место, легкий, невесомый, неудержимый, может проскользнуть и по спине, и ослепить прожектором, и подремать на вихрастой макушке. Спустя много лет только солнечный зайчик из моего детства и может подсветить подзабытое прошлое…
Какой наивной кажется минувшая жизнь, какими трогательными кажутся окружавшие лица, насколько колоритными выглядят житейские ситуации, порожденные бытиём доцифровой эпохи!
Стоило только произойти мало-мальски значимому событию, как люди собирались во дворе, чтобы не только обсудить дела житейские, но и определиться с тем, что с этим делать, да и вообще, как жить дальше. Поводов для бытовых бурь и землетрясений было превеликое множество. Они располагались по шкале жизненных координат от случайно выбитого мальчишками стекла до невероятного выигрыша в лотерею, от неведомо кем пущенного невероятного слуха, до появления вполне себе реального "нового хахаля" у соседки, в котором непременно видели жулика и прощелыгу, покушавшегося ни много ни мало на спокойную жизнь целого двора, а также имущество его обитателей.
Вариантов развития житейских перипетий было также великое множество: от кипения Шекспировских страстей до изощренного злодейства Агаты Кристи, от сумасшедших Булгаковских вакханалий до фольклорных побасенок, в которых всё "мирком да пирком", где непременно "текло по усам, да в рот не попало".
Самым забавным, невероятным и непостижимым в этом было обсуждение события дворовой ребятней. Происшествию и его участникам не только придавался смысл, совершенно непостижимый и ничего не имеющий под собою в реальности. Причины события, персональные роли каждого из его участников, время и даже место выглядели как искусная фантасмагория.
Так, например, непринятый обитателями двора ухажёр вполне мог превратиться в сказочного Бармалея, который только затем и втерся в доверие, чтобы мучить маленьких детей, не позволяя им вдоволь носиться по двору, придумывать новые забавы, озорничать, в общем, жить счастливо.
Посовещавшись, ребятня вырабатывала собственный план совместных действий, направленный против замаскировавшегося злодея. Его принимались дразнить за глаза и давать нелепые прозвища. Когда Бармалей появлялся во дворе, то за спиной ему в след корчили рожицы, показывали языки и фиги, искренне полагая, что если долго говорить обидные слова, то у злодея завянут и отвалятся уши…
Любое дворовое событие становилось для нас наиважнейшим в мире: мы искренне полагали, что если не наш двор, так наш район или город наверняка известен всему миру, и первый прочитавший о ком-то из знакомых в газете с гордостью докладывал, что он не только знаком с этим человеком, но вот буквально на днях они разговаривали о полетах в Космос.
Собравшиеся слушали своего товарища раскрыв рты, искренне полагая, что раз такое случилось, то их друг - претендент в космонавты № 1! Мы всей нашей дворовой компанией одновременно так завидовали ему и были неизмеримо горды дружбой с будущим героем…
Много воды утекло, многое изменилось. С тех пор прошли многие часы, дни, недели, месяцы, годы… Да что годы - минули десятилетия, сменился век и само тысячелетие… Всё изменилось, только прирученный однажды солнечный зайчик по-прежнему не роняет теней и куда-то беззаботно бежит, не страшась испачкаться в придорожной грязи…
Соль на губах…
Соленый вкус собственных слёз на губах - вот первое, что мы запоминаем от рождения. Запоминаем не умом и не сердцем, а своим глубинным средоточием, душой, только что потерявшей первозданный рай. Мы приходим, причащаясь солью земли и солёными слезами моря, оглашая своё появление криком и утешая себя плачем. Соль бытия на губах - самое дорогое и бесценное из того, что у нас никто не сможет отнять…
Какая бы ни была уготовлена судьба, насколько счастливой или несчастной ни казалась жизнь, какими невероятными обстоятельствами ни обрастала биография - отныне и навсегда вкус соли на губах будет сопутствовать каждому человеку до последнего часа. Будь это соль слёз или пота. Потому что суждено, пока мы живы, быть не только живой, но и верящей, надеющейся, любящей солью этого мира.
Человек рождается и человек умирает, а между этим раскрывается простая и необычайная жизнь, во всем понятная глупцам и непостижимая мудрым.
Мы растем, открывая маленькие тайны и великие чудеса, из которых скроена жизнь, искренне полагая, что мир до нас на самом деле не существовал.
В детстве никто не может постичь и принять, что нет ничего нового под солнцем, и что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться, и всё много-много раз было уже в веках, бывших прежде нас. И несмотря на это, каждый обнаруживает свою тайну, как будто её прежде не существовало. Потому что всё на этом свете происходит и случается для каждого в первый раз…
Так открывается детскому взору беспредельная, рокочущая, живая синева, сходящаяся у горизонта с небом в недостижимую беспредельность.
Вдалеке - белые лодки, на глубине колен - невесомые морские коньки, над головой - чайки, скользящие в растворенной многоголосице. Палящий полдень. Разгар лета.
Ещё памятны желтые листы старой, пережившей едва ли не целый век, затертой книги, которую мне читали в поезде и по скупым картинкам которой я пытался постичь, какое оно, море. И теперь, стоя у его пределов, повторял про себя заученный наизусть текст:
"Море широко и глубоко; конца морю не видно. В море солнце встает и в море садится. Дна моря никто не достал и не знает. Когда ветра нет, море сине и гладко; когда подует ветер, море всколыхается и станет неровно. Подымутся по морю волны; одна волна догоняет другую; они сходятся, сталкиваются, и с них брызжет белая пена. Тогда корабли волнами кидает как щепки. Кто на море не бывал, тот Богу не маливался".
Раскидываю руки и, погрузившись в воду, смотрю, как моя тень скользит над водорослями по песку, переливающемуся в солнечных разводах. Завороженно наблюдаю, как в подводном саду снуют золотые рыбки, а по дну, задрав клешни, медленно ползут каменные крабы. Весь мир на ладони.
Рядом со мной парит прозрачный слюдянистый купол, который оказывается морской медузой, и через мгновение чувствую, как мою руку обдаёт нестерпимо жгучая волна… Мир теряет устойчивость, море и небо попеременно меняются местами: захлебываюсь не то слезами, не то морскою водой. Соленые слезы, соленое море - поди разбери…
Слёзы проходят быстрее, чем поезд уносит прочь: от моря с золотыми рыбками, от чаек в лазоревой выси, от детства, скроенного из ожиданий и чудес…
Не успеваешь оглянуться, как от прежнего мира не остаётся ничего… Даже солнце над головой светит уже не по-прежнему. Моё детство растаяло как дым над водой, растворилась медузою в пене дней. Осталась мозаика памяти, что обжигает, неожиданно возникая из давно минувших дней…
Песочница вселенной
Гротескная, словно скроенная из бутафорного картона, повседневность курортных городков была для детей наглядным доказательством существования сказки. Невероятная атмосфера причудливого причерноморского быта убеждала детский ум в том, что существует жизнь, наполненная аттракционами и сладкой ватой, кинотеатрами под открытым небом и улицами, на которых запросто растут ничейные абрикосы.
Побывав на море, мы знали: есть мир, наполненный бесконечными тёплыми днями и вечерами, и только там возможна нескончаемая забава то закапываться в горячий песок по самую шею, то окунаться с головой в неописуемо теплое море. Уезжая, каждый помнил, что за его спиной осталась вселенная, необъятная и открытая как песочница: не ленись, сделай шаг, бери, строй свои песчаные замки, благо достаточно песка под твоими ногами…
Мы возвращались с быстротечного отдыха на море в родные дворы совершенно другими, чем были прежде: сердца окрыляло чувство бескрайних возможностей, в головах роились тысячи планов. Окрылённым чудилось все по плечу; наивным казалось, что стоит только захотеть, и твой собственный двор превратится в подобие бутафорного рая… Нам так хотелось изменить мир к лучшему немедленно и своими руками!
Мы разглядывали свои неказистые сараи и видавшие виды детские площадки, пытаясь найти похожие черты с грезившимися нам парками аттракционов, представляли, где можно разместить кафе-мороженое и как соорудить бассейн под открытым небом.