Произведения Дугласа Коупленда уже стали самостоятельным жанром, и "Мисс Вайоминг" (1999) – отличный пример многогранного таланта писателя. На этот раз острый взгляд автора направлен на голливудскую киноиндустрию и на американские детские конкурсы красоты – особую субкультуру, такую заманчивую для непосвященных.
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 3
Глава третья 5
Глава четвертая 6
Глава пятая 7
Глава шестая 8
Глава седьмая 10
Глава восьмая 11
Глава девятая 13
Глава десятая 14
Глава одиннадцатая 15
Глава двенадцатая 17
Глава тринадцатая 17
Глава четырнадцатая 18
Глава пятнадцатая 20
Глава шестнадцатая 22
Глава семнадцатая 23
Глава восемнадцатая 25
Глава девятнадцатая 26
Глава двадцатая 29
Глава двадцать первая 30
Глава двадцать вторая 31
Глава двадцать третья 34
Глава двадцать четвертая 35
Глава двадцать пятая 36
Глава двадцать шестая 38
Глава двадцать седьмая 39
Глава двадцать восьмая 40
Глава двадцать девятая 42
Глава тридцатая 43
Глава тридцать первая 45
Глава тридцать вторая 48
Глава тридцать третья 50
Глава тридцать четвертая 51
Глава тридцать пятая 52
Глава тридцать шестая 53
Примечания 54
Дуглас Коупленд
Мисс Вайоминг
Глава первая
Сьюзен Колгейт сидела со своим агентом, Адамом Норвицем, во внутреннем открытом дворике ресторана "Плющ" на окраине Беверли-Хиллз. В воздухе веяло прохладой. Накинув на плечи бежевый кашемировый свитер, Сьюзен украдкой кидала хлебные крошки прыгавшим по полу птицам. Макияж ее был безупречен, волосы – стильно подстрижены. Она просто женщина с обложки, которая, не мигая, смотрит с улыбкой на покупателя у кассы, далекая от реального мира пронзительно вопящих младенцев, кредитных карточек и мелких магазинных воришек.
Время от времени Сьюзен и Адам бросали взгляды в сторону двоих мужчин, которые сидели на другом конце оживленного ресторана.
– Видишь того парня слева? – спросил Адам. – Это Роджер, он поставляет звездам наркоту. Унитаз несмытый.
– Адам!
– От правды не уйдешь, – Адам отрезал тоненький ломтик фокаччо. – О боже, Суз, они на нас смотрят.
– И у мыслей бывают крылья, Адам.
– Как бы то ни было, а оба на нас так и пялятся.
К их столику подошел официант и наполнил бокалы для воды.
– А другой, – продолжал Адам, – Джон Джонсон. Полугнилой продюсеришко. В начале года он на какое-то время исчез. Слышала об этом?
– Что-то припоминаю. Я давно перестала читать газеты. Ты же знаешь об этом, Адам.
– Короче, пропал – ни слуху, ни духу. Выяснилось, что у него была передозировка и ему что-то привиделось, а потом он все раздал: и дом, и машины, и права, словом, все – и отправился бродяжить. Таскался по Юго-Западу и жрал гамбургеры с макдоналдовских помоек.
– Правда?
– Да. Слушай… – понизив голос, зашептал Адам. – О господи, похоже, Джон Джонсон смотрит на тебя, Суз, прямо таращится. Улыбнись-ка ему пообворожительней. Ну пожалуйста. Он, может, и с придурью, но все еще человек влиятельный.
– Адам, не нужно мне говорить, что я должна, а чего не должна делать.
– О боже. Он встает. Он идет сюда, – сказал Адам. – Эй, Лана Тернер, будь хорошей девочкой и поправь свой свитер. Ух, ты. Джон Джонсон собственной персоной. Какая мразь.
Сьюзен вглянула на Джона и снова повернулась к Адаму:
– Не будь ханжой, Адам, можно подумать, ты сам такой уж чистенький. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что в каждом из нас есть что-то гадкое.
Джон остановился рядом со Сьюзен. Он смотрел на нее, нерешительно улыбаясь, и выглядел как школьник на выпускном вечере, который, набравшись духу, собирался пригласить на танец девушку выше по рангу.
– Здравствуйте, – сказал он. – Меня зовут Джон Джонсон.
Он неожиданно для Сьюзен резко протянул правую руку, но она ответила на рукопожатие и вместе со стулом отодвинулась от стола, чтобы лучше видеть Джона. Перед ней стоял симпатичный печальный мужчина, одетый во все уже ношеное: джинсы, потертую голубую рубаху в клетку и разваливающиеся армейские ботинки со шнурками разного цвета.
– Я Сьюзен Колгейт.
– Привет.
– Взаимно.
– А я Адам Норвиц.
Адам неловко сунул свою руку между ними. Джон пожал ее, не сводя глаз со Сьюзен.
– Да, – сказал он, – Адам Норвиц. Я уже слышал это имя.
Адам покраснел, услышав такую сомнительную похвалу.
– Поздравляю с "Суперсилой", – сказал он.
Из-за принятого прошлой зимой радикального решения сейчас Джон не получал ни цента со своего блокбастера "Суперсила". В кармане у него лежало девяносто двадцатидолларовых банкнот, и это были все его деньги.
– Спасибо, – ответил Джон.
– Адам сказал мне, что ты – мразь, – вмешалась Сьюзен.
Джон, застигнутый врасплох, рассмеялся. Адам застыл в ужасе, а Сьюзен с улыбкой продолжала:
– Но ведь это твои слова, Адам.
– Сьюзен, как ты можешь…
– Он прав, – сказал Джон. – Стоит только посмотреть на мой послужной список. Ты кормила птиц. Это замечательно.
– Ты тоже кормил.
– Люблю птиц.
Зубы у Джона были большие и белые, как кукурузные зерна. Глаза – бледно-голубые, точно выцветшие на солнце талоны на парковку, кожа – загорелая и продубленная.
– Почему? – спросила Сьюзен.
– Они не суют нос в чужие дела. Ни одна птица не стащила у меня сценарий и не напакостила за моей спиной. Кроме того, птицы продолжают водить с тобой компанию, даже если твои фильмы полная дрянь.
– О, это чувство мне знакомо.
– Сьюзен! – вмешался Адам. – Твои проекты идут на ура.
– Мои фильмы – мусор, Адам.
На другом конце террасы Роджер, пытаясь привлечь внимание Джона, стонал, словно тонущая подводная лодка, но Джон и Сьюзен не обращали на него никакого внимания, они чувствовали себя так, словно кроме них в ресторане больше никого не было.
Адам лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситауции, которая представлялась ему крайне неловкой, и наконец сказал:
– Может быть, вы и ваш, хм, коллега присоединитесь к нам, мистер Джонсон?
До Джона только сейчас дошло, что он стоит у всех на виду, в ресторане, окруженный людьми, настроенными поесть и посплетничать. Джон вдруг понял, что место, в котором он сейчас находится, прямо противоположно тому, где бы ему хотелось оказаться.
– Я… – пробормотал он.
– И что? – Сьюзен участливо взглянула на него.
– Я действительно хотел бы уйти отсюда… Может, пойдешь вместе со мной… ну, не знаю… прогуляться? Как ты?
Сьюзен встала, поймав удивленный и растерянный взгляд Адама.
– Я тебе потом перезвоню, Адам.
Обслуживающий персонал суетился вокруг, затем несколько минут длился эпизод, который вполне можно было бы вырезать, и вот уже Джон и Сьюзен выбрались на Норт-Робертсон бульвар и очутились среди спящих "саабов" и "ауди", в слепящем солнечном свете, от которого в глазах у них запузырился имбирный эль.
– Тебе удобно в таких туфлях? – спросил Джон.
– В этих? Да я могла бы на Альпы взобраться в таких тапочках, – улыбнулась Сьюзен. – Ни один мужчина никогда у меня такого не спрашивал.
– Похожи на итальянские.
– Я купила их в Риме в 1988 году, и они ни разу меня не подвели.
– В Риме? А что ты делала в Риме?
– Снималась в телерекламе соуса для спагетти. Может, видел. Ее крутили тысячу лет. Они потратили кучу денег, чтобы отвезти всех в Рим, а снимали все равно в павильоне, да еще реквизит был весь дрянной итальянский, так что получилось, будто съемки проходили в Нью-Джерси.
– Вот вам киношная экономика.
– Это был не первый мой опыт, но, пожалуй, один из самых странных. А тебе никогда не приходилось заниматься рекламой?
– Нет, я начинал прямо с художественных.
– Реклама – вообще странная штука. Ты можешь годами довольно успешно сниматься в еженедельных телесериалах, и никто про тебя даже не вспомнит, но достаточно появиться в три часа дня в какой-нибудь жуткой рекламе соуса, как люди тут же начнут обрывать твой телефон и вопить: "Я только что видел вас по телевизору!"
Мимо прошел почтальон, и, когда он уже обогнал Джона и Сьюзен, они, не сговариваясь, попытались повторить его размашистую походку, после чего состроили друг другу гримасы.
– Надо отдать ему должное, – сказала Сьюзен, – несмотря на возраст, он неплохо справляется.
– А мне сколько бы ты дала? – спросил Джон.
Сьюзен посмотрела на него:
– Лет сорок. А почему ты спрашиваешь?
– Значит, я выгляжу на сорок?
– Но это же хорошо. Если тебе не сорок, то тогда ты накопил мудрости больше, чем, скажем, бывает в тридцать пять. Это красит мужчину.
– Мне тридцать семь.
– Ты так и не сказал мне, почему спросил.
– Потому что, – ответил Джон, – когда я думаю о том, сколько мне лет, я говорю себе: "Эй, Джон Джонсон, все чувства, какие только можно, ты испытал, и с этого момента будут лишь повторения". Это пугает меня до смерти. Тебе такое никогда не приходило в голову?
– Видишь ли, Джон, жизнь не раз подбрасывала мне такие сюрпризы, что подобные вопросы меня мало волнуют. Но я думаю об этом. Каждый день, правда. – Она посмотрела на него. – Ты можешь не поверить, но сегодня мне исполняется двадцать восемь.
Джон просиял:
– С днем рождения, Сьюзен!
Утрированно изображая дружеский сердечный порыв, Джон потряс руку Сьюзен и с наслаждением ощутил прохладу ее ладони, как будто на ожог, о котором он и не подозревал, наложили целебную мазь.
Непривычно и ново было идти пешком по городу, сквозь который до этого им приходилось только мчаться в металлических капсулах с кондиционированным воздухом, и новизна эта придавала прогулке нечто неземное. Они слышали, как переключаются скорости машин, стремящихся к центру Беверли. До них доносились голоса птиц и шуршание веток. Джон чувствовал себя молодым, как будто он снова стал школьником.
– Знаешь, на что похоже то, как мы ушли из ресторана? – спросила Сьюзен.
– На что? – откликнулся Джон.
– На то, как будто мы вместе сбежали из дома.
Они миновали раскаленный солнцем перекресток, на котором парнишка-латинос с золотой коронкой на переднем зубе продавал карты с адресами кинозвезд.
– Ты когда-нибудь попадала на такую штуку? – спросил Джон.
– На "звездную карту"? Да, как-то продержалась года два. При перепечатке меня вычеркнули. Проезжая мимо моего дома, машины сбавляли ход, почти останавливались, а потом снова набирали скорость – и так каждый день и каждую ночь. Просто жуть. В доме стояла хорошая сигнализация, но даже с ней меня несколько раз так напугали, что пришлось на какое-то время перебраться к одному другу. А ты?
– Я не звезда.
В этот момент мимо проехал грузовик с сосисками Оскара Мейера, и все машины кругом дружно загудели, как свадебный кортеж. Набравшись храбрости, Джон спросил:
– Сьюзен, Сью, ты говорила о сюрпризах, так позволь задать один простой вопрос: тебе не кажется, что мы уже встречались?
Сьюзен задумалась, как будто готовилась дать письменный ответ в конкурсном диктанте.
– Я читала о тебе в журналах и видела кое-что по телевизору. Мне жаль, что у тебя не сложилось… ну, тогда, когда ты сбежал и попытался измениться или что-то в этом роде. Правда, жаль. – Шум вокруг стих, и Сьюзен, остановившись перед Джоном, пристально на него посмотрела. Его глаза напоминали сейчас глаза человека, который крупно проигрался и решил уйти из казино. – Я хотела сказать, что тоже здорово устала быть собой. Так что я тебя понимаю.
Джон сделал движение, словно собирался поцеловать ее, но в этот момент сзади них две машины завизжали тормозами в приступе дорожной ярости. Джон и Сьюзен обернулись и пошли дальше.
– Ты была королевой красоты, верно? – спросил Джон. – "Мисс Вайоминг".
– О господи, да. Меня включили в эту гонку лет этак с четырех. Я также была детской звездой на телевидении, "бывшей", невестой рок-звезды, человеком, уцелевшим в авиакатастрофе, и загадкой для публики.
– И ты довольна, что перебывала во всех этих обличьях?
– Я как-то никогда не размышляла над этим, – ответила Сьюзен после минутного раздумья. – Не знаю. Ты хочешь сказать, что можно жить как-то по-другому?
– Не знаю, – ответил Джон.
Они пересекли бульвар Сан-Висент, минуя здания и дороги, с которыми для каждого из них были связаны какие-то истории. Все эти здания теперь казались маловажными и не имели отношения к их жизни. Места, мимо которых они сейчас проходили, о чем-то напоминали: здесь состоялась неприятная встреча, а здесь когда-то обналичивали чек или обедали…
– Ты откуда? – спросил Джон.
– Ты про мою семью? Мы деревенщины из горного района на юге страны. С гор из штата Орегон. Ничтожества. Если бы моя мамаша не сбежала, я бы, наверное, уже была беременна седьмым ребенком от своего братца, и кто-нибудь из домашних выкрал бы младенца, чтобы выменять его на кучу лотерейных билетов. А ты?
– Семейство Лодж из Делавера, "Лоджи – Короли пестицидов", – возвестил Джон низким голосом диктора телевидения. Затем продолжил обычным тоном: – Мой прадедушка с материнской стороны открыл химикат, позволяющий прерывать размножение клещей, от которых страдают кукурузные побеги.
Зажегся зеленый свет, движение на бульваре возобновилось, а они пошли дальше. На Сьюзен было светлое платье, прохладное и удобное, из того же материала, что и лента победительницы конкурса красоты. Джон в своих джинсах и плотной рубахе потел, как графин с лимонадом, а его черная шевелюра поглощала солнечные лучи так же, как поглощают их камни в пустыне. Джон не стал искать помещение с кондиционером и зеркалом, а просто на ходу выпустил рубаху из джинсов и продолжал идти, не отставая от Сьюзен.
– Глядя на то, с каким важным видом наша семья разъезжала по востоку США, можно было подумать, что они изобрели атомную бомбу. А потом они выкинули эту непонятную штуку.
– Какую? – спросила Сьюзен.
– Моя семья прошлась по нашему генеалогическому древу бензопилой. Абсолютно безжалостно. Все, кого находили социально неполноценными, отсекались. Словно они и не жили никогда. У меня есть десятки двоюродных дедушек и бабушек, двоюродных братьев и сестер, с которыми я никогда не встречался, а все потому, что единственная их провинность заключалась в том, что они вели слишком скромную, неприметную жизнь. Один из двоюродных дедов был тюремным надзирателем. Долой его. Другой женился на женщине, которая вместо "театр" говорила "тиятер". Долой. И не дай бог, если кто-то оскорбит своего сородича. Всех их в нашей семье не порицали и не наказывали. С ними просто рвали отношения, их стирали из памяти.
Теперь оба молчали. К этому моменту они прошли, должно быть, уже около мили. Джону казалось, что они со Сьюзен очень близки, словно стена и краска.
– Скажи мне еще что-нибудь, Сьюзен, – попросил он. – Что угодно. Мне так нравится твой голос.
– Мой голос? Любой человек на земле может услышать мой голос практически в любое время. Для этого нужна только антенна, которая ловит сигналы спутниковых станций, без конца передающих омерзительные телешоу начала восьмидесятых.
Они оказались у магазина пластинок. Мимо прошли двое ископаемых из 1977 года панков с индейскими гребнями.
– Сьюзен, – сказал Джон, посмотрев на нее, – тебе не случалось увидеть – ну, скажем, в журнале или по телевизору – человека, лицо которого произвело бы на тебя такое сильное впечатление, что ты бы втайне каждый день надеялась, когда-нибудь, по крайней мере однажды, встретиться с этим человеком?
Сьюзен рассмеялась:
– Я так понимаю, что с тобой такое уже случалось?
– Странный вопрос.
Джон рассказал ей о видении, которое посетило его в медицинском центре "Сидарз-Сайнай" год назад и заставило решительно изменить свою жизнь. Он рассказал Сьюзен о том, что это ее лицо и ее голос явились ему тогда.
– Но кончилось все тем, что через несколько месяцев после того, как я ушел и полностью порвал со своей прежней жизнью, я понял, что у меня не было этого великого, грандиозного мистического видения. Я понял, что это была всего лишь одна из серий старой телепостановки, в которой ты снималась и которую показывали по телевизору, стоявшему рядом с моей койкой. И какой-то эпизод, должно быть, просто проник в мой сон.
Сьюзен казалось вполне разумным, что этот человек с грустными, померкшими, словно пустой экран телевизора, глазами увидел в ней прибежище, а потом разыскал ее. Она уже давно перестала верить в судьбу. Судьба? Глупое, избитое понятие. Но с Джоном ей снова начало казаться, что это судьба.
Резко взвыло устройство для сдувания листьев с газона, и как раз в тот момент, когда Джон собирался заговорить громче, вдалеке показалось здание "Сидарз-Сайнай" – между колоннадой кипарисов и придорожным щитом, рекламировавшим океанские круизы для геев. Рубашка Джона насквозь промокла от пота, поэтому они зашли в магазин и купили белую легкую футболку с надписью "Я люблю Лос-Анджелес" и две бутылки воды. Джон переоделся на стоянке под восторженные вопли от души потешавшихся подростков: "Внимание, на подиуме мужчина-супермодель!".
– А ну их к черту, – сказал Джон, и они перешли бульвар Сансет. Полдень остался далеко позади, и теперь машины ползли очень медленно, движение на дороге сделалось склеротичным. Они вошли в жилой район. У Сьюзен кружилась голова, ее клонило в сон.
– Мне надо присесть, – сказала она, и они уселись на бордюр перед голубым французским сельским домиком, чем вызвали подозрительные взгляды какой-то азиатки со второго этажа.
– Это все солнце, – сказала Сьюзен. – Оно сегодня не такое, как обычно. Или просто я не могу переносить жару, как раньше.
Она легла на бермудскую траву.
Джону вдруг стало как-то неловко: получалось, что только он про себя и рассказывает, поэтому он обратился к Сьюзен с просьбой:
– Расскажи мне про катастрофу. В Сенеке. Наверняка ты никогда об этом не рассказываешь, верно?
– Не все.
– Так расскажи.