"…Сны представляют собой наиболее древний и отнюдь не наименее сложный из литературных жанров. Эта занятная идея, которую нам нетрудно доказать для вящей убедительности данного предисловия и для пробуждения интереса к тексту книги, могла бы оправдать создание всеобщей истории снов и их влияния на литературу. Наш пестрый сборник, цель которого развлечь любознательного читателя, мог бы тут предоставить кое-какие материалы. В этой книге снов, которые опять будут грезиться читателям, собраны сны ночные - например, те, где стоит моя подпись, - сны дневные как сознательное упражнение нашего ума и прочие, истоки коих утеряны…"
Хорхе Луис Борхес
Книга сновидений
Предисловие
В одной из статей "Зрителя" (сентябрь 1712 года), включенной в эту книгу, Джозеф Аддисон пишет, что душа человеческая, во сне освободившись от тела, является одновременно театром, актерами и публикой. Можем прибавить, что она выступает и как автор сюжета, который ей грезится. Аналогичные наблюдения есть у Петрония и у дона Луиса де Гонгоры.
Буквальное прочтение аддисоновой метафоры могло бы привести нас к опасно соблазнительному тезису, что сны представляют собой наиболее древний и отнюдь не наименее сложный из литературных жанров. Эта занятная идея, которую нам нетрудно доказать для вящей убедительности данного предисловия и для пробуждения интереса к тексту книги, могла бы оправдать создание всеобщей истории снов и их влияния на литературу. Наш пестрый сборник, цель которого развлечь любознательного читателя, мог бы тут предоставить кое-какие материалы. В подобной гипотетической истории исследовались бы эволюция и разветвления столь древнего жанра, начиная с пророческих снов Востока до аллегорических и сатирических снов Средневековья и игровых сновидений Кэрролла и Франца Кафки. Но, разумеется, там проводилось бы различие между сновидениями, изобретенными сном, и сновидениями, изобретенными бодрствованием.
В этой книге снов, которые опять будут грезиться читателям, собраны сны ночные - например, те, где стоит моя подпись, - сны дневные как сознательное упражнение нашего ума и прочие, истоки коих утеряны, вроде англосаксонского Видения Креста.
В шестой книге "Энеиды" повторяется поверье, изложенное в "Одиссее": сновидения являются к нам через двое божественных ворот, - одни ворота из слоновой кости, это ворота лживых снов, другие ворота - роговые, это ворота снов пророческих. Судя по тому, какие материалы названы, можно подумать, будто поэт смутно чувствовал, что сны, предсказывающие будущее, менее ценны, чем сны лживые, спонтанный вымысел спящего.
Существует тип сновидений, заслуживающий особого внимания. Я имею в виду кошмар, называющийся по-английски nightmare, или "кобыла ночи", определение, подсказавшее Виктору Гюго метафору les cheval noir de la nuit (Черная лошадь ночи), однако знатоки этимологии толкуют его как "измышление, или сказка ночи". Немецкое название Alp напоминает об эльфе, или инкубе, который давит на грудь спящего и внушает ему жуткие видения. Греческое слово ephialtes восходит к аналогичному суеверию.
По мнению Колриджа, источник наших чувств - образы, тогда как во сне источник образов - чувство. (Какое таинственное и сложное чувство надиктовало ему стихотворение "Кубла Хан", подаренное сновидением?) Если бы в нашу комнату вошел тигр, мы испытали бы страх; если же мы испытываем страх во сне, у Вас возникает образ тигра. В сновидении он оказался бы причиной нашего испуга. Я назвал тигра, но, поскольку страх тут предшествует образу, вмиг придуманному для его объяснения, мы можем проецировать наш страх на любой образ, наяву вовсе не обязательно устрашающий. Например, мраморный бюст, подвал, оборотная сторона монеты, зеркало. Во всей вселенной нет такого объекта, который не мог бы показаться нам жутким. Отсюда, возможно, тот особый привкус кошмара, столь сильно отличающий его от страха и от страхов, внушаемых нам реальностью. Похоже, германские народы более чувствительны к этому туманному прикосновению зла, чем народы латинского корня: напомним непереводимые германские словечки eery, weird, uncanny, unheimlich. Каждый язык создает то, в чем нуждается.
Искусство ночное постепенно проникало в искусство дневное. Это нашествие продолжалось ряд веков; скорбное царство "Божественной Комедии" - не кошмар подавляемого чувства неблагополучия, - разве что в песни четвертой, - а место, где происходят жестокие события. Уроки ночи усваивались нелегко. Сны Священного Писания не похожи на сны - это пророчества, где слишком последовательно действует механизм метафор. Сны Кеведо напоминают произведения человека, никогда не видящего снов, подобно упоминаемым у Плиния киммерийцам. В дальнейшем появляются другие сны. Влияние ночи и дня становится взаимным: корни Бекфорда и Де Куинси, Генри Джеймса и По - в кошмарах, недаром эти авторы наполняют тревогой наши ночи. Не лишено вероятности, что и мифологии, и религии имеют такое же происхождение.
Хочу выразить свою признательность Рою Бартоломью, без чьего усердия и рвения я бы не сумел сделать эту книгу.
Х.Л.Б. Буэнос-Айрес, 27 октября 1975
Сказание о Гильгамеше
(Вавилонское сказание)
Гильгамеш, на две трети бог, на одну - человек, жил в Уруке. Превосходя всех в ратном деле, правил он железной рукой: юноши состояли у него в услужении, девушкам не было от него прохода. Взмолился народ, прося высшие силы о заступничестве. Бог Неба приказал Аруре (богине, создавшей из глины первого человека) сотворить создание, способное сравниться с Гильгамешем отвагой, чтобы народ успокоился.
Аруру слепила человекоподобное существо и назвала его Энкиду. Все тело его было покрыто шерстью, волосы были длинными, одевался он в шкуры, жил в лесу с дикими животными и ел траву. Он занимался тем, что уничтожал ловушки и спасал зверей от охотников. Когда Гильгамеш узнал о его существовании, то приказал привести Энкиду обнаженную блудницу. Энкиду неустанно познавал блудницу семь дней и семь ночей, а когда насытился, то обнаружил, что газели и звери избегают его, а ноги у него уже не так легки, как прежде. Он превратился в человека.
Девушка нашла, что Энкиду красив. Она пригласила его посмотреть на сияющий храм, в котором сидели рядом бог и богиня, и на весь Урук, где правил Гильгамеш.
Был канун нового года. Гильгамеш готовился к священной церемонии, но тут появился Энкиду и бросил ему вызов. Слышавшие это люди хоть и испугались, но испытали облегчение.
Гильгамешу приснился сон, что стоял он под звездным небом, и упал на него из небесной выси дротик, от которого он не мог избавиться. А потом приснился огромный топор, сверкавший посреди города.
Мать Гильгамеша сказала, что сон предсказывает появление человека более сильного, чем он, который станет ему другом. Состоялся поединок, в котором Гильгамеш потерпел поражение от Энкиду. Энкиду понял, что его противник не хвастливый деспот, а храбрец, которому неведом страх. Он помог ему подняться, обнял его, и стали они побратимами.
Гильгамеш, охотник до приключений, предложил Энкиду нарубить кедра в священном лесу. "Нелегкое это дело, - возразил тот. - Лес охраняет чудовище Хумбаба, обладающее громовым голосом; один только взгляд его заставляет каменеть от ужаса, из ноздрей у него вырывается пламя, а дыхание его несет смерть".
- А что скажешь ты своим детям, когда они спросят тебя, чем занимался ты в день, когда погиб Гильгамеш?
Энкиду вынужден был принять предложение.
Гильгамеш поведал о своем плане старейшинам, Богу Солнца, своей матери - небесной царице Нинсун, но не встретил одобрения. Нинсун, зная, сколь упрям ее сын, попросила для него защиты у Бога Солнца, и тот внял ее просьбе. Затем она поручила Энкиду охранять сына.
Гильгамеш и Энкиду добрались до горы, поросшей кедрами. Сон сморил их.
Снилось Гильгамешу, что гора обрушилась на него, но какой-то славный человек извлек его из-под завала и помог встать на ноги.
Сказал Энкиду: "Это предвещает, что мы одолеем Хумбабу".
Приснилось Энкиду, что раздался небесный грохот, и земля содрогнулась, наступила темнота, сверкнула молния, полыхнуло пламя, и смерть лила ливнем с неба, пока не померкла зарница, тогда погасло пламя, жар опустился, превратился в пепел.
Гильгамеш догадался, что это неблагоприятное предвестие, но призвал Энкиду совершить задуманное. Только принялись они рубить кедр, как появился Хумбаба. Впервые в жизни Гильгамеш испытал страх. Но друзья одолели чудовище и отрубили ему голову.
Гильгамеш омылся и облачился в царские одежды. Богиня-воительница Иштар предложила ему стать ее супругом, пообещав осыпать его богатством, окружить наслаждением. Но Гильгамеш знал, сколь коварна и непостоянна Иштар, убившая Думуза и бессчетное число возлюбленных. Оскорбленная отказом Иштар попросила своего отца ниспослать на землю небесного Быка, пригрозила открыть врата преисподней и выпустить мертвых, чтобы они пожирали живых.
- Когда Бык спустится с неба, семь лет нищеты и голода будут на земле. Предусмотрела ли ты это?
Иштар ответила согласием.
И тогда на землю спустился Бык. Энкиду ухватил его за рога и сразил ударом кинжала в шею. Вырвали они с Гильгамешем у Быка сердце и поднесли его в дар Богу Солнца.
Иштар наблюдала за битвой со стен Урука. Спрыгнув с выступа крепостной ограды, она осыпала Гильгамеша проклятиями. Энкиду отсек Быку заднюю часть и бросил ее в лицо богине.
- Хотел бы я и с тобой сделать то же самое! Иштар потерпела поражение, и народ шумно приветствовал тех, кто сразил небесного Быка. Но боги не терпят над собой насмешек.
Приснилось Энкиду, что собрались боги и стали совещаться, кто более виновен в смерти Хумбабы и небесного Быка, он или Гильгамеш. Кто более виновен, тот и умрет. Не могли они никак придти к согласию, и тогда Ану, бог неба, напомнил, что Гильгамеш не только погубил Хумбабу, но и срубил кедр. Спор шел ожесточенный, и боги переругались между собой. Энкиду проснулся, так и не узнав, на чем они порешили. Он рассказал о своем сне Гильгамешу, а потом во время долгой бессоницы все вспоминал свою прежнюю беззаботную жизнь в лесу. Но казалось ему, что слышит он утешающие его голоса.
После многих ночей вновь вернулся к нему сон. И приснилось ему, что громкий крик донесся до земли с небес, и страшное существо с головой льва, а крыльями и когтями, как у орла, схватило его и повлекло в пустоту. На руках у него выросли перья, и стал он похож на того, кто схватил его. И тут он понял, что умер и что гарпия повлекла его туда, откуда нет дороги назад. Они прибыли в обитель тьмы, где его окружили души земных правителей. Это были изнуренные злые духи с крыльями, наподобие птичьих, и питались они отбросами. Царица Преисподней читала таблицу судеб и оценивала прожитую ими жизнь.
А поутру приговор богов стал известен. Гильгамеш закрыл названому брату лицо, словно невесте, и в глубокой скорби подумал: "Вот я и увидел лик смерти".
На острове, расположенном на краю света, жил Утнапишти, очень, очень старый человек, единственный из смертных, кому удалось избежать смерти. Гильгамеш решил разыскать его и узнать от него тайну вечной жизни.
Добрался он до края света, где высоченная гора вздымала два своих пика-близнеца, уходивших вершинами в небо, а подножие ее достигало преисподней. Горный проход стерегли ужасные и опасные существа, наполовину - люди, наполовину - скорпионы. Гильгамеш бесстрашно приблизился к ним и сказал чудовищам, что пришел он сюда в поисках Утнапишти.
- Никому не суждено добраться до него и узнать тайну вечной жизни. Мы охраняем Ворота захода солнца, чтобы никто из смертных не смог проникнуть за край обитаемого мира.
- Я это сделаю, - сказал Гильгамеш, и чудовища, поняв, что перед ними не простой смертный, пропустили его.
Попал Гильгамеш в подземный ход, где была густая тьма, и шел по нему, пока не ощутил дуновения свежего воздуха и не увидел забрезживший свет. Выбравшись наружу, оказался он в волшебном саду, где сверкали драгоценные камни.
Тут услышал он голос Бога Солнца: находился он в саду наслаждений, никому из смертных боги не даровали такой милости. "Не надейся достичь большего", - предостерег голос.
Но Гильгамеш, покинув райское место, отправился дальше и дошел до дома на обрыве у моря. Там жила Сидури, хозяйка богов, которая приняла его за бродягу, но Гильгамеш представился ей и рассказал о цели своего странствия.
- Никогда ты не найдешь того, чего ищешь. Боги, создавая человека, определили ему смерть, а жизнь его в своих руках они держат. Знай, что Утнапишти живет на далеком острове, за Океаном смерти. Есть, правда, у него лодочник, Уршанаби.
Столь настойчив был Гильгамеш, что Уршанаби согласился отвезти его, только предупредил, чтобы не дотрагивался он рукой до воды смерти.
Запаслись они сто двадцатью шестами, но пришлось Гильгамешу скинуть одежду, чтобы использовать ее как парус.
Когда они прибыли на место, Утнапишти сказал ему:
- Эх, юноша, на земле нет ничего вечного! Бабочка живет лишь один день. Все имеет свой срок, все преходяще. Я расскажу тебе свою тайну, известную лишь богам.
- И рассказал он ему историю о потопе. Благосклонный к людям бог Эа предупредил его о грядущем бедствии, и Утнапишти построил корабль, на который погрузил свое семейство и животных. Когда разразилась буря с потопом, их носило по волнам семь дней, а потом корабль прибило к вершине горы. Он выпустил голубя, чтобы узнать, не сошла ли вода, но голубь вернулся, не найдя суши. То же самое произошло с ласточкой. А вот ворон не вернулся. Тогда они высадились и принесли жертву богам, но Бог Ветра вынудил их снова подняться на корабль и направил их в то место, где они теперь находятся, чтобы пребывать тут вечно.
Гильгамеш понял, что старцу неведом секрет, который он мог бы поведать ему. Он обрел бессмертие, но лишь по милости богов. То, что искал Гильгамеш, не находилось по эту сторону гробницы.
Прежде чем попрощаться, старик рассказал гостю, где можно найти морской цветок с шипами, как у розы. Тот, кто добудет его, вновь станет молодым. Гильгамеш отыскал на дне океана волшебный цветок, но когда, утомившись, уснул на берегу, змея утащила цветок, съела, сбросила старую кожу и вернула себе молодость.
Понял Гильгамеш, что судьба его ничем не отличается от судьбы других людей, и вернулся в Урук. Вавилонское сказание 2-го тысячелетия до н. э.
Цао Сюэ-цинь
Беспробудный сон Баоюя
Баоюю приснилось, что он точно в таком же саду, как у него дома. "Возможно ли, - спросил он, - что существует сад, похожий на мой собственный?" Появились служанки. Пораженный Баоюй воскликнул: "Значит, есть еще девушки, похожие на Сижэнь, Пинъэр и всех остальных служанок у нас дома?" Одна из служанок сказала: "Да это Баоюй. Как он мог здесь оказаться?" Баоюй подумал, что его узнали. Он шагнул к девушкам и объяснил: "Я прогуливался и случайно зашел сюда. Пройдемся еще немного". Служанки засмеялись: "Как глупо! Мы приняли тебя за Баоюя, но наш господин такой статный". Видно, это были служанки другого Баоюя. "Милые сестры, - сказал он, - меня зовут Баоюй. А кто ваш хозяин?" "Баоюй, - отозвались они. - Родители дали ему это имя, состоящее из двух частей, Бао (драгоценный) и Юй (яшма), чтобы его жизнь была долгой и счастливой. Кто ты такой, чтобы называться его именем?" Подняв его на смех, девушки ушли.
Баоюй огорчился. "Никогда со мной так не обходились. За что на меня взъелись эти служанки?
Неужели на свете есть другой Баоюй? Нужно разобраться". С этими мыслями он вошел во дворик, показавшийся ему необыкновенно знакомым. Он поднялся по лестнице и вошел к себе в комнату. На постели лежал юноша. Вокруг пересмеивались служанки, занятые домашними делами. Юноша глубоко вздохнул. Одна из служанок спросила: "Что с тобой, Баоюй? Что-то приснилось?" "Я видел странный сон. Мне снилось, что я в саду, а вы меня не узнаете и бросаете там одного. Я иду вслед за вами в дом и вижу, что в моей постели спит другой Баоюй". Услышав эти слова, Баоюй не смог удержаться и воскликнул: "Я искал Баоюя, значит, это ты". Юноша вскочил и обнял его со словами: "Так это был не сон, и Баоюй это ты!" В эту минуту из сада позвали: "Баоюй!" Оба Баоюя вздрогнули. Снившийся исчез; другой воскликнул: "Вернись, Баоюй!" Тут Баоюй проснулся. Служанка Сижэнь спросила его: "Что с тобой, Баоюй? Что-то приснилось?" "Я видел странный сон. Мне снилось, что я в саду, а вы меня не узнаете".
Цао Сюэцинь, "Сон в Красном Тереме"
Господь направляет судьбу Иосифа, сына Иакова, и, через него, судьбу Израиля
(Книга Бытия)
Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его, - и сделал ему разноцветную одежду. И увидели братья его, что отец их любит его более всех братьев его; и возненавидели его и не могли говорить с ним дружелюбно. И видел Иосиф сон, и рассказал [его] братьям своим: и они возненавидели его еще более. Он сказал им: выслушайте сон, который я видел: вот, мы вяжем снопы посреди поля; и вот, мой сноп встал и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом и поклонились моему снопу. И сказали ему братья его: неужели ты будешь царствовать над нами? неужели будешь владеть нами? И возненавидели его еще более за сны его и за слова его. И видел он еще другой сон и рассказал его [отцу своему и] братьям своим, говоря: вот, я видел еще сон: вот, солнце и луна и одиннадцать звезд поклоняются мне. И он рассказал отцу своему и братьям своим; и побранил его отец его и сказал ему: что это за сон, который ты видел? неужели я и твоя мать, и твои братья придем поклониться тебе до земли? Братья его досадовали на него, а отец его заметил это слово.
Быт37:3-11