Доминго Фаустино Сармьенто
Сон Сармьенто
В Неаполе, после подъема на Везувий, волнения дня вызвали ночью жуткие кошмары вместо сна, в котором так я нуждался. Вспышки пламени вулкана, мрак в пропасти, где должно было быть светло, - все смешалось, заставляя угнетенное страхом воображение порождать невесть какие нелепости. Пробуждаясь среди кошмаров, совершенно истерзанный, я не мог отделаться от одной навязчивой мысли, словно то была правда: "Моя мать умерла!"… К счастью, мать и поныне рядом со мной. Она рассказывает мне о прошлом, учит тому, что еще неведомо мне, а прочими уже забыто. В возрасте семидесяти шести лет она пересекла Анды, дабы прежде, чем сойти в могилу, проститься с сыном! Одного этого достаточно, чтобы представить себе ее нравственную силу, ее характер.
Д. Ф. Сармьенто, "Воспоминания о провинции" (1851)
Родерикус Бартиус
Сны Лукиана
Во II веке греческий софист, сириец по происхождению, Лукиан из Самосаты (ок. 125–185) сочинил несколько сновидений. В одном из них он рассказал о годах своего детства, мечтах и видениях той поры. Он был отдан на обучение в мастерскую ваятеля, который был его дядей. И вот во сне явились ему две женщины - Риторика и Скульптура, и каждая восхваляла свои достоинства. Лукиан последовал за Риторикой, достиг богатства и уважения и призывал юношей следовать его примеру и стойко преодолевать трудности в начале жизненного пути. В другом сновидении под названием "Петух" Микилл видит блаженный сон, что он богат, а проснувшись, жалуется на нищенскую жизнь башмачника. Его разбудил петух, который в прежнем существовании был Пифагором. Петух демонстрирует своему хозяину, что богатство - источник постоянных бед и забот, в бедности жить гораздо спокойнее и счастливее. В третьем сновидении "Переправа, или Тиранн" рассказывается о прибытии умерших к реке Стикс, Философ Киниск насмешничает, а Тиранн в отчаянии, он пытается бежать, чтобы вновь обрести былую власть и славу. Сюда попадает и башмачник Микилл, который не боится Страшного суда и относится ко всему происходящему с радостным любопытством. Ему и Киниску суждено оказаться на Островах Блаженных, тогда как Тиранна ожидает наказание.
Родерикус Бартиус, "Люди выдающиеся и люди заурядные" (1964)
Луис де Гонгора-и-Арготе
В дымку одетые тени
И сон, великий драматург вселенной, в своем театре на семи ветрах бесплотной дымкой драпирует тени.
Луис де Гонгора
Льюис Кэрролл
Сон короля
- Ему снится сон! - сказал Траляля. - И как по-твоему, кто ему снится?
- Не знаю, - ответила Алиса. - Этого никто сказать не может.
- Ему снишься ты! - закричал Траляля и радостно захлопал в ладоши. - Если б он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была?
- Там, где я и есть, конечно, - сказала Алиса.
- А вот и ошибаешься! - возразил с презрением Траляля. - Тебя бы тогда вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне.
- Если этот вот король вдруг проснется, - подтвердил Труляля, - ты сразу же - фьють! - потухнешь, как свеча!
Льюис Кэрролл, "Алиса в Зазеркалье" (1871)
Хорхе Луис Борхес
Dreamtigers (перевод Б. Дубина)
- В детстве я боготворил тигров - не пятнистых кошек болот Параны или рукавов Амазонки, а полосатых, азиатских, королевских тигров, сразиться с которыми может лишь вооруженный, восседая в башенке на спине слона. Я часами простаивал у клеток зоологического сада; я расценивал объемистые энциклопедии и книги по естественной истории сообразно великолепию их тигров. (Я и теперь помню те картинки, а безошибочно представить лицо или улыбку женщины не могу.) Детство прошло, тигры и страсть постарели, но еще доживают век в моих сновидениях. В этих глубоководных, перепутанных сетях мне чаще всего попадаются именно они, и вот как это бывает: уснув, я развлекаюсь тем или иным сном и вдруг понимаю, что вижу сон. Тогда я думаю: это же сон, чистая прихоть моей воли, и, раз моя власть безгранична, сейчас я вызову тигра. О неискушенность! Снам не под силу создать желанного зверя. Тигр появляется, но какой? - или похожий на чучело, или едва стоящий на ногах, или с грубыми изъянами формы, или невозможных размеров, то тут же скрываясь, то напоминая скорее собаку или птицу.
Хорхе Луис Борхес
Мирча Элиаде
Храм, город, архетипы, сны
Всякий храм - место в высшей степени священное - имел свой небесный прототип. На горе Синай Иегова показывает Моисею "образец" святилища, которое он должен ему построить: "И устроят они Мне святилище <…>. Все, как Я показываю тебе, и образец скинии и образец всех сосудов ее, так и сделайте" (Исх 25:8–9). "Смотри, сделай их по тому образцу, какой показан тебе на горе" (Исх 25: 40). И когда Давид дает своему сыну Соломону план строительства храма, скинии и всей утвари, он заверяет, что "все сие в письменном от Господа… как он вразумил меня на все дела постройки" (1 Пар 28: 19). Следовательно, он видел небесный образец.
Самый древний документ, содержащий указание на необходимость следовать архетипу при постройке святилища, - это надпись Гудеа, сде-ланая в храме, возведенном им в Лагаше. Во сне царю является богиня Нидаба и показывает ему дощечку, где изображено благоприятное расположение звезд, а также божество, сообщающее ему план постройки храма. У городов также есть свои божественные прототипы. Среди созвездий находятся прототипы всех вавилонских городов: Сиппара - в созвездии Рака, Ниневия - в Большой Медведице, Ашшура - на Арктуре, и т. д. Сеннахериб приказал строить Ниневию по "проекту, сделанному в стародавние времена на основании небесного предначертания". Образец не просто предшествует земному строительству - он расположен в идеальном (небесном) "краю", находящемся в вечности. Именно это и провозглашает Соломон: "Ты сказал, чтоб я построил храм на святой горе Твоей и алтарь в городе обитания Твоего, по подобию святой скинии, которую Ты предуготовил от начала" (Второканоническая Книга Премудрости Соломона, 9: 81).
Небесный Иерусалим был создан Богом раньше, чем человек построил город Иерусалим: это к нему обращены слова пророка в "Апокалипсисе Баруха" (II, 2,2–7), написанном на древнесирийском: "Уверен ли ты, что это именно тот град, о котором сказал я: "Разве это тебя построил я в своих ладонях?" Град, что видите сейчас вы, не тот, который был дан мне в откровении, не тот, что построен был в давние времена, когда решил я создать Рай, который показал я Адаму до его грехопадения. " Небесный Иерусалим вдохновлял всех еврейских пророков: Това 13: 16; Ис 59: 11 sq.; Иез 60 и т. д. Чтобы показать Иезекиилю град Иерусалим, Бог послал ему видение и в это время перенес его на высокую гору (60: 6 sq.). И Сивиллины книги хранят память о Новом Иерусалиме, где в центре сверкает "храм с гигантской башней, коя касается облаков и видна отовсюду". Но самое прекрасное описание небесного Иерусалима содержится в Апокалипсисе (21: 2 sq.): "И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего".
Мирна Элиаде, "Миф о вечном возвращении" (1951)
Антонио Мачадо-и-Руис
Куплеты
XXI
Мне снилось вчера, будто Бога я встретил,
и долго со мною беседовал он,
и на вопросы мои он ответил.
А после мне снилось, что все это сон.
XLVI
Мне снилось прошлой ночью:
Бог кричит мне: "Бодрствуй и крепись!"
А дальше снилось: Бог-то спит,
а я кричу ему: "Проснись!"
Антонио Мачадо
Раймон де Беккер
Etcetera
Зерну пшеницы снится колос, антропоиду снится человек, человеку - тот, кто придет ему на смену.
Раймонде Беккер
Родерикус Бартиус
Голос, слышимый спящим
Евнапий с изрядной долей фантазии рассказал о жизни Ямвлиха из Халкиды. Мы знаем, что Ямвлих был учеником Порфирия, особо его отличавшего; знаем, что он был учителем неоплатонизма в Сирии, где при нем развивали эту философию Феодор Азинский, Дек-сшш, Сопатр, Евфрасий, Эдесий, Евстафий. Главное его произведение - обширный комментарий к пифагорейскому учению, десять книг, из которых до нас дошло пять. Фокий в своей подробнейшей "Библиотеке" сообщает о странном отклонении, которое Ямвлих придал неоплатонизму: усвоив халдейские традиции, он склонялся к возможности спасения через ритуалы, проповедовал магический мистицизм и связывал вопрос спасения души с подозрительной недооценкой знания. Он поставил себе целью возглавить мощную мистико-магическую реакцию на распространение христианства, и его называли новым Аскле-пием. О его собственных снах об искуплении ничего не известно, однако в книге "De mysteriis aegiptorum" ("О египетских мистериях") (если она действительно принадлежит ему) он утверждает, что "божественные" сны ниспосылаются человеку в состоянии между сном и бодрствованием, и потому нам порой слышится голос, который кажется таинственным (ибо он искажается), равно как предстают странно измененными образы, воспринятые наяву.
Родерикус Бартиус, "Люди выдающиеся и люди заурядные" (1964)
Эустакио Вильде
Сон Д`Аламбера
Это вторая из трех частей диалога, оставленного Дидро (1713–1784) неизданным и опубликованного лишь в 1830 году. Части диалога называются: "Entretien entre D'Alambert et Diderot ("Разговор Д'Аламбера и Дидро"), "Reve de D'Alambert" ("Сон Д'Аламбера") и "Suite de l'entretien"("Продолжение разговора"). Д'Аламбер начинает диалог прославлением деизма, заявляя о своей вере в верховное существо. Дидро отвечает ему, что всякое традиционное разделение природы на три царства произвольно и недоказуемо: в природе мы можем лишь эмпирически провести различие между чувствительностью пассивной и активной, чувствительность же присуща материи и неотделима от нее. Для свободной воли там нет места. Единственное различие между науками "точными" (физика, математика) и "предположительными" (история, мораль, политика) состоит в том, что из первых мы можем почерпнуть твердую уверенность для своей деятельности, а из вторых - лишь относительную уверенность, а если бы мы знали все действующие элементы и силы, то были бы равны божеству. Д'Аламбер упоминает о скептицизме как о некоем убежище, однако Дидро ему доказывает, что по здравом рассуждении никто не может объявить себя скептиком. Д'Аламбер возвращается домой, засыпает, и его осаждают кошмары; мадемуазель де Л'Эспинас записывает слова сновидца, которые доктор Бордо (приглашенный ею) изучает и забавы ради пытается предугадать продолжение сна (или речей) спящего. Д'Аламбер пробуждается, и мадемуазель де Л'Эспинас с доктором заводят разговор о человеке, этом скоплении микроорганизмов, временно объединившихся под властью центральной нервной системы. Делаются предсказания, подтверждаемые наукой наших дней. Доктор пускается в рассуждение о нелепости каких-либо идей о свободной воле, ответственности, заслугах или недостатках, добродетели или пороке. Это просто частные физиологические состояния, а потому нельзя говорить о поступках "contra naturae" ("Против природы" (лат.)), ибо все сущее есть природа. Дойдя до этого пункта, доктор (поддерживающий идеи Дидро) приходит в замешательство при мысли о возможных выводах из его философствований и прекращает беседу.
Эустакио Вилъде, "Французская литература" (1884)
О. Генри
Сон
Мюррею приснился сон.
Психологи и ученые теряются в догадках и предположениях, стараясь объяснить странные переживания нашего нематериального "я", когда мы бродим в царстве "близнеца смерти" - в царстве сна. Настоящий рассказ не имеет целью бросить свет на этот неисследованный еще вопрос. Он является просто описанием сна Мюррея. Одна из самых поразительных особенностей снов состоит в том, что происходящее во сне на протяжении нескольких месяцев или даже годов на самом деле происходит в течение нескольких секунд или минут.
Мюррей сидел в тюремной камере в отделении для приговоренных к смерти. Электрическая дуговая лампа, висевшая на потолке в коридоре, ярко освещала стол. По листу белой бумаги полз муравей, дико бросавшийся из стороны в сторону в то время, как Мюррей преграждал ему путь конвертом. Приведение в исполнение смертного приговора посредством электричества было назначено на восемь часов вечера. Мюррей, улыбаясь, смотрел на обезумевшего муравья, мудрейшего из насекомых.
В отделении было еще семеро приговоренных к смерти. С тех пор как Мюррей находился здесь, он видел, как троих увели для приведения приговора в исполнение. Один обезумел и бился, как пойманный в западню волк; другой, не менее безумный, громко молился; третий, слабый духом, упал в обморок, и его унесли, привязав к доске. Мюррей размышлял, как он сам встретит внешне и внутренне момент казни. Сегодня вечером пришел его срок. Должно быть, теперь было около восьми часов.
В отделении было два ряда камер, и напротив него была камера Бонифацио, итальянца, убившего свою невесту и двух полицейских, пришедших его арестовать. Мюррей долгие часы играл с ним в шашки, выкликая ходы своему невидимому партнеру через коридор.
Послышался громкий басистый голос Бонифацио с его всегдашним певучим акцентом.
- Эй, маэстро Мюррей! Как вы себе чувствуете, - хорошо, да?
- Хорошо, Бонифацио, - сказал твердо Мюррей, позволяя муравью вползти на конверт и осторожно сбрасывая его на каменый пол.
- Так и следует, маэстро Мюррей. Такие, как мы, должны умирать, как мужчины. Мой срок на будущей неделе. Отлично. Помните, маэстро Мюррей, я выиграл у вас последнюю партию в шашки. Может быть, мы когда-нибудь опять будем играть с вами. Я не знаю, Может быть, нам придется чертовски громко выкликать ходы в том месте, куда нас отправят.
Грубая философия Бонифацио, за которой последовал басистый взрыв музыкального смеха, согрела закоченевшее сердце Мюррея. Да, но Бонифацио оставалось жить еще целую неделю.
Обитатели камер услышали знакомое громкое щелканье стальных затворов, в то время как открывалась дверь в конце корридора. Трое людей подошли к камере Мюррея и отперли ее. Двое из них были тюремные сторожа; третий был Леон, сосед и друг детства Мюррея. Нет - это было в прежние дни - теперь это был Преподобный Леонард Уистон.
- Я добился разрешения заняь место тюремного священника, - сказал он, крепко пожимая руку Мюррею. В левой руке он держал небольшую библию, отмечая указательным пальцем нужную страницу. Мюррей слегка улыбнулся и начал приводить в порядок две-три книги и несколько ручек на своем столике. Он охотно заговорил бы, но никакие подходящие слова не шли ему на ум.
Заключенные окрестили эту часть тюрьмы, в восемьдесят футов длиной и двадцать восемь футов шириной, "преддверием ада". Постоянный сторож "преддверия ада", огромный, неотесанный, добрый человек, вытащил из кармана бутылку виски и протянул ее Мюррею со словами:
- Это самое, понимаешь, настоящее дело для тех, кому нужно подкрепиться. И, понимаешь, тебе нечего бояться, ты приохотишься к виски.
Мюррей хлебнул из бутылки.
- Вот так, - сказал сторож, - Немного укрепляющего средства, и все пойдет как по маслу.
Они вышли в коридор, и каждый из семи обреченных понял, что было около восьми часов и что в восемь была назначена казнь Мюррея. В "преддверии ада" существует своя аристократия. Человек, убивший своего врага или преследователя в открытом бою, в пылу битвы или обуреваемый первобытными чувствами, с презрением относится к подлым убийцам из-за угла.
Таким образом, только трое из семи обреченных крикнули последнее "прости" Мюррею в то время, как он шагал по коридору между двумя стражниками. Эти были Бонифацио, Марвин, убивший тюремщика во время попытки бегства из тюрьмы, и Бассет, железнодорожный грабитель, который был принужден убить проводника экспресса, не пожелавшего поднять руки вверх. Остальные четверо молча притаились в своих камерах, чувствуя себя отщепенцами в обществе "преддверия ада".
Мюррей удивлялся своему собственному спокойствию и почти безразличию. В комнате казни собралось около двадцати людей - тюремное начальство, газетные репортеры и зрители, которым удалось…
* * *
Здесь, на самой середине фразы, рука смерти прервала последний рассказ О.Генри. Он предполагал написать этот рассказ совершенно в другом духе, чем предыдущие рассказы. Это должно было стать началом новой серии.
- Я хочу показать публике, - говорил Генри, - что я могу написать нечто новое - то есть новое для меня - историю с настоящей драматической завязкой, трактованную в таком духе, который, ближе подойдет к моим взглядам на писательство.
До того, как начать писать настоящий рассказ, он вкратце набросал, как он предполагал развить его. Мюррей, виновный в зверском убийство своей возлюбленной - убийстве, вызванном припадком безумной ревности, - встречает сперва смертную казнь совершенно, спокойно и, по всем внешним признакам, даже безразлично. Когда он приближается к электрическому стулу, им овладевает странное чувство нереальности. Вся сцена в комнате казни - свидетели, зрители, приготовления к казни - кажется ему нереальной. В его уме мелькает мысль, что произошла страшная ошибка.
Почему его привязывают к стулу? Что он сделал? Какое преступление он совершил? В те несколько мгновений, когда прикрепляли ремни на стуле, перед его умственным взором встало видение. Ему снился сон. Он видит маленький деревенский коттедж, светлый, залитый солнцем, спрятавшийся под сень цветов. Он видит женщину и ребенка. Он говорит с ними и узнает, что это его жена и ребенок, а коттедж - его дом. Таким образом, в конце концов, все это была ошибка. Кто-то страшно, непоправимо ошибся. Обвинение, суд, приговор к смерти на электрическом стуле - все это сон. Он обнимает жену и целует ребенка. Да, здесь счастье. А то был сон. Но тут, по знаку тюремного сторожа, пускается роковой ток.
И то, что Мюррей принял за сон, оказалось действительностью.
О.Генри
Сон Макария
("Жития отцов-отшельников Востока")
Приснилось святому Макарию, будто он шел по пустыне и, увидев на песке череп, тронул его своим посохом. Из черепа послышался как бы стон, и Макарий спросил, кем он был. "Был я одним из жрецов идолопоклонников, обитавших в сем месте, а ты аббат Макарий". И прибавил, что всякий раз, когда Макарий молится за осужденных на муки, грешникам становится чуточку легче: все они погребены, и жжет их огонь адов в недрах земных столь же глубоких, сколь от земли далеко до неба, и видеть их невозможно; однако когда какой-либо милостивец о них вспоминает, им удается подать о себе весть, и они чувствуют себя в кромешных тех пределах менее одинокими.
"Жития отцов-отшельников Востока"