Чтение романа немного напоминает пребывание в Ложе. Члены Ложи все время говорят мне, чтобы я перестал задавать вопросы. Они хотят, чтобы я отказался от своей способности критически относиться к событиям и полностью подчинил себя Ложе. На мой взгляд, это похоже на чтение приключенческого романа. Удовольствие от чтения романа будет отравлено, если, читая его, человек будет постоянно сознавать, что читает роман, анализировать авторский замысел и задаваться нелепыми вопросами типа: "Почему герой (или героиня) не обратились в полицию?" Заметьте, единственная тайна, связанная с романом "Конец Говарда", это то, каким образом он стал популярным. Я не могу понять, что Форстер хотел сказать своей книгой. Но, возвращаясь к Ложе: она стремится стать историей моей жизни. Это заманчиво тем, что так моя жизнь по меньшей мере приобретет сюжет, тогда как если я просто защищу диссертацию, получу место преподавателя, женюсь, заведу детей и состарюсь, то это будет просто последовательность событий без всякого сюжета. У меня ушла уйма времени, чтобы записать все это. Неплохо было бы обзавестись секретарем, который вел бы дневник за меня. И если на то пошло, то пусть тогда секретарь переживает за меня все события, описанные в дневнике, чтобы я мог просто лежать и читать о них.
19 июня, понедельник
Спал плохо. Мне снова снился Джулиан и его полированное ружье.
Я подумал, что, может быть, забастовка в Институте экономики закончилась и библиотека снова работает. Не тут-то было. Вместо этого я потратил все утро, сидя на ступенях Института и слушая оратора, вещавшего об академических свободах. Кому интересны эти "академические свободы"? Единственные по-настоящему важные свободы - это свобода от устаревших норм морали, свобода путешествовать по астралу и свобода от старости и смерти. А вся эта политика - одна сплошная болтология. В настоящее время я, похоже, перехожу от одного скучного занятия к другому: от чтения скучного Форстера к скучным политикам из Института экономики и, уже скоро, к скучному свиданию с Мод. Ходить куда-либо с Мод - это все равно что тащить корову на рынок. Долго ли еще мне тянуть ее на веревке, прежде чем я смогу перепоручить ее Магистру? Участники сидячей забастовки поглядывали на меня с любопытством, и сначала я думал, что, может, они читают мои сатанинские мысли. Но потом я догадался, что их внимание привлекает моя прическа.
Вечером я встретил Мод у статуи Эроса. Мы пошли в кино на фильм под названием "Камелот". Фильм выбрала Мод. Ей посоветовала ее подружка Филлис. Хорошо уже то, что как только начался фильм, я был избавлен от необходимости говорить с Мод. В "Камелоте" было много средневековых песен о людях средних лет, о романтических увлечениях и о воспоминаниях о юношеской любви. Я глядел на экран довольно рассеянно. Часть времени я составлял свой личный список из десяти худших виденных мною фильмов: "Саквояжники", "Эти великолепные мужчины на своих летательных аппаратах", "Чудесная стена", "Женевьева", "Красная пустыня", "Фотоувеличение", "Соколиный глаз", "Сквозь время", все фильмы с Норманом Уиздомом и "Камелот".
Выходя из кинотеатра, Мод мурлыкала "Where Are the Simple Joys of Maidenhood?". Хотя ей действительно понравились песни, ее сбил с толку монтаж фильма, ход повествования то и дело прерывался ретроспективными кадрами, и она не поняла, что в самом начале Артур (Ричард Харрис) вспоминает, как еще молодым человеком повстречал Гиневеру (Ванесса Редгрейв). Думаю, что если человек не часто ходит в кино, с помощью всех этих штучек можно легко его запутать. Единственное критическое замечание самой Мод по поводу этой тягомотины свелось к тому, что "было маловато драк". С другой стороны, ей понравился Мордред - Дейвид Хеммингс с нервной ухмылкой. Я решил, что это оригинальное суждение Мод, но потом понял, что до нее просто не дошло, что по сценарию Хеммингс - "плохой парень". Просто Хеммингс показался ей симпатичным. Думаю, Мод не способна представить какого-нибудь симпатягу, да еще с красивой шевелюрой, в качестве потенциального злодея. Мне пришлось сделать вывод за нее. Мод не может обобщить и четко сформулировать свое мнение, она вообще не привыкла критически анализировать фильм, книгу или что-нибудь еще.
Салли бы стошнило от такого фильма - и это несмотря на то, что она с ума сходит по королю Артуру и рыцарям Круглого стола. Для Салли значение Артура определяется тем, что Гластонбэри - это сердце мистической традиции на Западе, и тем, что поиски Святого Грааля - это что-то вроде внутреннего созидания, в процессе которого человек ищет свою "внутреннюю самость". Салли смотрит на предание о короле Артуре как на что-то, что повторяется в наши дни. Президент Кеннеди для нее был реинкарнацией короля Артура, а Жаклин Кеннеди - Гиневеры, и вместе они правили американским Камелотом. Кеннеди - это "Rex Quondam et Futurus", то есть "Царь бывший и будущий", убитый Мордредом, и он вернется, когда мир, охваченный кризисом, будет нуждаться в нем больше всего. Фантазия Салли о втором пришествии короля Артура всегда казалась мне бессмыслицей хотя бы потому, что Джеки, которая связалась с Онассисом, совсем не похожа на Гиневеру, которая ушла в монастырь. Кстати, и история Кеннеди на мюзикл мало похожа.
Я проводил Мод до дома и на ступеньках был вознагражден слюнявым поцелуем. Предвидя, что ее ожидает, я ее пожалел.
20 июня, вторник
Еще одно утро и день на детской площадке. Кто бы мог подумать, что социологическое наблюдение может обладать таким тонким шармом, что может стать любимым занятием подлинного эстета? Однако это так. Пить - это приятно, так можно забыть о взрослых горестях, и как здорово, когда можно перемахнуть через заборы, которые взрослые понастроили для своей защиты. Детские слезы - эти жемчужины, усеявшие их пухлые маленькие щечки, - способны смягчить даже самое черствое сердце! Их смех смеется над вселенской усталостью. Взгляд стороннего наблюдателя ласкает мягкую, бархатистую детскую кожу, их доверчивые глаза с длинными ресницами, их пухлые ручки и ножки - и сердце наблюдателя тает, ему хочется слиться с их маленьким мирам, таким трогательным в своих маленьких заботах. Их нежное дыхание очищает его. Дети мудры своей невинностью. Они знают, даже не зная, что знают это, что розу можно сорвать только с колючего куста. А радость можно обрести, только преодолев боль. Вкус детского пота незатейлив, но изыскан в своей простоте. Есть что-то особенно пронзительное в том, когда человек умирает молодым… и какое-то острое наслаждение в том, чтобы, скопив во рту прозрачную влагу детства, плюнуть в темные, нависшие над головой тучи.
Снова эта Наглая Лгунья. Стараюсь не обращать на нее внимания.
Теперь, когда Фелтон доволен, что дела с Мод у меня пошли на лад, он решил возобновить наши регулярные разборы дневника по вторникам и четвергам. Сегодняшняя наша встреча была полна неожиданностей. Во-первых, в кабинете уже сидел Гренвилль со своим дневником наготове. Я уже успел забыть о нашем уговоре. Гренвилль передал мне свой дневник, я передал свой Фелтону, а Фелтон передал мне деньги. Затем мы с Фелтоном приступили к чтению. Мне разрешили просмотреть только две странички из дневника Гренвилля, касавшиеся того конкретного вечера с Салли. То, что я прочитал, показалось мне, мягко говоря, странным:
14 апреля
Снова видел во сне Призрак Прачки. Проснулся с мыслями о Салли. Уже третье утро подряд. Лев в асцеденте, и Лев венчает мой шестой дом (Дева, кишечник). Я провел процедуру седьмой степени на теле Ястребиноголового. Затем совершил ритуал изгнания. Однако все без толку. Спустился посмотреть стол Паллисера. Он долго простоял на солнце, и патина на столешнице немного поблекла. Фактура дерева довольно выражена. Фактура на раздвижной части стола совпадает. Ясно, что я не могу себе позволить за эту цену. Что ж, посмотрим. Сунул подсвечник в посудомоечную машину. За всеми этими занятиями не переставал думать о ней. Во-первых, она - замарашка и хиппи. Во-вторых, я ее люблю. Моя сексуальная киска. Я просматривал счета, думая о ней. Очевидно, нельзя делать ничего такого, что угрожало бы статусу Питера. Но Питер никогда ничего не узнает. Пообедал в "Шейкиз". Вернувшись в магазин, медитировал о гробе. Подсвечник - как новенький. Пока я обедал, принесли китайский ковер. Основные цвета - вишневый, абрикосовый и желтый. Уверен, что вещь сделана до начала двадцатого века. Проблема - найти покупателя, который это тоже оценит. Мысли об этой девчонке одолевают меня. Ушел из магазина. Отправился в паб в Пимлико. За стойкой была женщина. Испробовал на ней Взгляд. Она подошла. Поболтал с ней ради приличия, а потом заставил ее пройти за мной в мужскую уборную. Думал, что если она у меня отсосет, то мои мысли прояснятся. Как бы не так.
Салли - замарашка-хиппи. Но она же и недоступная Снежная королева. Мне нравятся ее чудачества. Нравится, что она меня презирает. Сейчас Питер направляется на лекцию в Хораполло-хаус. Когда я пишу эти строки, моя рука дрожит. До меня только что дошло, что мне нет никакой необходимости присутствовать на лекции. Схожу к Салли. Не представляю, что из этого выйдет.
Я позвонил. Лицо у нее было неприветливое. Я сказал, что случайно проходил мимо. Она не поверила. Ответила что-то вежливое и попыталась закрыть передо мной дверь. Тогда я сказал, что истинная причина моего прихода - то, что Питер в опасности. Она провела меня в свою комнату. Комната завалена хиповским кичем. Я устроился поудобнее. Она спросила, что за опасность угрожает Питеру. Я сказал, что на самом деле в опасности не Питер, а я. Я умру, если не получу ее. Это ее не смягчило, мою любимую замарашку. Я предпочел бы, чтобы она отдалась мне по доброй воле, но на это нечего было рассчитывать. Я использовал Взгляд, и она подошла, чтобы расстегнуть мне брюки. "Ух ты, гетры!" Гетры ее возбудили, и она не разрешила мне их снять. Потом, когда мы лежали рядом, тяжело дыша, она спросила, нравится ли мне, как пахнет, когда я пукаю.
Через несколько минут она попросила меня уйти. Я снова сказал ей, что она божественна. Она пропустила мои слова мимо ушей. Она сказала, что если я действительно ее люблю, то никогда не расскажу Питеру.
Потом сказала, чтобы я уходил. И больше не приходил. Никогда. Но почему она спросила меня про газы? Неужели я пукнул, когда мы занимались любовью? Больно даже подумать об этом. Не мыслю себе дальнейшей жизни без моей дорогой замарашки".
Больше читать мне не позволили. Холодно наблюдавший за мной Гренвилль взял у меня дневник. Сначала я подумал, что запись в дневнике могла оказаться поддельной - точно также как фокус с собакой, которая отыскала и привела Гренвилля. В конце концов, у Гренвилля была куча времени, чтобы насочинять все это. Мне бы хотелось, чтобы история с магическим соблазнением Салли оказалась ложью. Но на самом деле я был совершенно уверен, что это не ложь. "Вам нравится, как пахнет, когда вы пукаете?" - в апреле это был один из вопросов недели Салли. Я испытывал смешанные чувства по поводу прочитанного. В принципе после нашего разрыва Салли ничего для меня не значила. Даже до разрыва она была свободна и могла спать с кем угодно по своему желанию. Подумаешь! С другой стороны, в данной ситуации она не была свободна. Да, трудно сказать, но я думаю, что все это не так уж важно.
Фелтон передал мой дневник Гренвиллю и указал ему на какую-то страницу.
- Позаботьтесь об этом, - сказал Фелтон, и Гренвилль вышел.
Если мы и дальше будем читать дневники друг друга, то это будет похоже на жизнь в колонии нудистов, когда все болтается у всех на виду. Фелтон обратился к моим последним записям в дневнике. Сначала он разворчался, что не смог найти в своем справочнике школу, где я работаю, потом пробормотал несколько слов о том, как любопытно выглядят в моем дневнике детишки, которых я так живо описываю. Потом придрался к слову "врубаться" и начал разглагольствовать об отвратительной манере выражаться неясно. Что я имел в виду - что согласен с Мод? Если да, то почему прямо так и не сказать? Или я только хотел сказать, что я ее понимаю, но не согласен с ней? Или я смутно отдавал должное ее словам, не понимая до конца их значения? Или я собирался что-то добавить по поводу адреналина, не соглашаясь с тем, что уже сказала Мод? В каком смысле я "врубался" - в эмоциональном или в интеллектуальном, или же речь шла о каком-то ином виде связи? Фелтон продолжал засыпать меня вопросами, пока голова у меня не пошла кругом от бесчисленных уровней непредполагаемых имплицитных смыслов и двусмысленностей.
Пока он говорил, у меня за спиной распахнулась дверь. Фелтон поднял брови, но продолжал говорить. Я не осмеливался оглянуться. Фелтон вдруг перестал придираться к моему языку.
- Я вижу, на страницах твоего дневника я отнюдь не предстаю впечатляющей фигурой. Что ж… Много лет назад на мою долю выпало великое испытание, величайшее испытание в жизни… и я его не выдержал. А ты, когда придет время твоего испытания, не должен ошибиться.
Фелтон говорил очень быстро, словно стараясь сообщить нечто срочное.
- Люди приходят в Ложу по самым разным причинам. Не все из этих причин можно назвать достойными, но это не важно. Некоторые приходят посмеяться над нами, но потом остаются и преображаются. Другие приходят к нам в надежде, что Ложа обеспечит их хорошими деловыми связями, или предоставит им сексуальное вознаграждение, или просто развлечет, сделает светлее их серые в остальных отношениях будни. Все это наивные и ошибочные мотивации, но мы можем работать с такими людьми. Кое-кто приходит к нам, потому что одинок. Мы даем этим людям новых друзей - зримых и незримых. Но по-настоящему важна только Цель… Иными словами, Non Omnis Moriar, ты можешь сказать правду о том, что заставило тебя поцеловать руку Магистра. Не важно, что изначально привело тебя в Ложу. Важно только то, что мы собираемся из тебя сделать.
Что за бред? Он неделю за неделей читал в моем дневнике самую настоящую правду. Я собирался сказать ему об этом, а потом спросить, как долго еще продлится мое шутовское ухаживание за Мод? Но задать этот вопрос мне так и не выпало шанса.
- Чарльз, дорогой, можно тебя на два слова? - прозвучал за моей спиной женский голос.
- А это не может подождать, Бриджет? Как ты видишь, я обсуждаю с этим молодым человеком его дневник.
Я обернулся. Бриджет была необычайно высокой и худой, с густыми черными бровями, темными глазами и длинными белыми волосами.
- Вообще-то нет, - ответила она, - Занятие по экзорсизму и созидание начнутся через несколько минут, а дело действительно весьма личное.
- Ладно, ладно. Да, кстати, Бриджет, ты уже, наверное, догадалась, это - Non Omnis Moriar. Non Omnis Moriar, это моя жена Бриджет, ее магическое имя Dolor Mundi. Она только что вернулась из поездки по нашим Ложам в Соединенных Штатах.
Я встал, чтобы пожать руку Бриджет, а потом они с Фелтоном вышли в коридор для конфиденциального разговора. Дверь была прикрыта неполностью, и я слышал, как они бормочут что-то о Церкви Сатаны, об Антоне ла Вее, об "этой противной Мэнсфилд" и о том, что "все эти группы сбились с пути после смерти Кроули". Но то, о чем они секретничали, для меня почти ничего не значило. Так, выходит, Фелтон - женат! Мало того - его зовут Чарльз!
Мне вдруг в голову пришла безумная мысль, и, пока они были в коридоре, я взял с полки книгу о купающихся финских мальчиках и быстро ее пролистал. Темные воды бьются о берег острова жертвоприношений. Водяной дух, Ву-Мурт, неутолим в своей жажде человеческих жертвоприношений. Воды финских рек и озер опасны для молодых людей, так как кишмя кишат русалками. Туонельский Лебедь плывет по реке преисподней, охраняя Земли Мертвых. И так далее. Книга оказалась комментарием к некоторым эзотерическим аспектам "Калевалы", финского народного эпоса, и в конечном счете совсем не тем, что я думал.
- Она заплатит. Всему есть цена, - это были последние слова Фелтона (полагаю, сейчас он не Фелтон, а Чарльз Фелтон или просто Чарльз), прежде чем он попрощался с Бриджет и вернулся в комнату. Жалобы Бриджет, или что там она ему сказала, вытеснили из его сознания мою проблему, и он ограничился лишь замечанием, что я должен прилагать больше усилий, чтобы понять, почему судьба свела меня с Мод. Потом он попросил меня пойти переодеться и поскорее спуститься в Ритуальную Залу.
Открывая собрание в Ритуальной Зале, Гренвилль объявил, что Dolor Mundi, только что вернувшаяся из Америки, познакомит нас с различными техниками созидания - в этой технике члены американской ложи достигли определенных успехов.
Но это было еще не все.
- Но перед этим, - продолжал Гренвилль, - Ложе придется заняться одним исключительно важным делом. В четверг вечером, 8 июня некая молодая женщина по имени Салли Вернон прервала собрание в этом зале. Теперь необходимо, чтобы мы не только полностью очистили Хораполло-хаус и изгнали из него всяческую скверну, но и совершили искупительные жертвоприношения духам, которым было нанесено столь тяжкое оскорбление.
Вид у Гренвилля был мрачный, но голос звучал твердо и спокойно. Он говорил как робот. Вспоминая обо всем этом задним числом, я думаю, что мне решили преподнести урок послушания. И на долю Гренвилля выпало очередное испытание на Пути.
Мы начали с призывания Безглавого, "Светоча Преисподней", прося его благословить нас. Когда над жаровней поднялся цветной дымок, меня уже не в первый раз поразило, что я вступил в мир, столь непохожий на мир, населяемый людьми в серых костюмах. "Немногие и безвестные будут властвовать над многими известными миру". Все ритуалы Оккультного Пути очень красивые. В них естественная музыка сливается с негромкими песнопениями, потрескиванием горящих трав и шуршанием шелковых одеяний. Так было тысячи и тысячи лет назад.
Кто-то вытащил грязную молочную бутылку и установил ее в центре пентаграммы. Один из членов Ложи стащил ее с порога квартиры Салли.
Молочная бутылка оказалась здесь, потому что это был предмет, к которому недавно прикасался объект экзорсизма. К бутылке присоединилась фотография Салли. (Откуда они ее достали?) Фотография, разумеется, должна была дать нам образ, на котором мы должны были сконцентрировать свое внимание. Гренвилль и я первыми плюнули на фото Салли. После того как все сделали то же самое, лица ее стало практически не видно из-за стекающей слюны. Затем, обступив пентаграмму и объединив нашу духовную энергию, мы призвали с полдюжины ларв одну за другой. Появление каждой Гренвилль отмечал припевом:
Я пришел со скорбью и радостью,
Я теперь следую далее с благодарением,
Чтобы вершить свою Волю на земле
Среди легионов живых.