С течением времени меня все больше беспокоит этот проклятый вопрос, ставший подлинным наваждением. С кем бы я ни говорила, постоянно ловлю себя на том, что украдкой внимательно рассматриваю собеседника, пытаясь обнаружить какую-либо примету, изобличающую предателя, полного решимости меня уничтожить. Я не в силах сосредоточиться на работе, поскольку беспрестанно пытаюсь установить личность своего врага и причину его ненависти. Какой из моих поступков повлек за собой столь неумолимое преследование? Я перебираю в памяти события собственной жизни, но никак не нахожу разгадку. Быть может, это положение вещей возникло не по моей вине, а в силу каких-нибудь случайных обстоятельств, о которых мне ничего не известно? Быть может, я пала жертвой неких таинственных политических, религиозных либо финансовых махинаций - обширного, запутанного заговора со столь хитроумными разветвлениями, что они кажутся непосвященным совершенно нелепыми и включают, например, такое внешне бессмысленное требование, как уничтожение всех людей с рыжими волосами или с родинкой на левой ноге?
Это преследование уже почти испортило мою личную жизнь. Друзья и родственники отдалились, в творчестве я зашла в тупик, стала нервной, хмурой и раздражительной, неуверенной в себе - даже речь стала заикающейся и невнятной.
Можно было бы предположить, что теперь уж мой враг сжалится надо мной, что, доведя меня до столь плачевного состояния, он утолит свою мстительность и оставит меня в покое. Но не тут-то было: я точно знаю, что он никогда не смилостивится и не успокоится до тех пор, пока не уничтожит меня полностью. Это начало конца: за последние пару недель я получила почти неопровержимые доказательства, что он начал клеветать на меня в официальных кругах. Недалек тот день, когда за мною придут. Вероятно, они явятся ночью - ни револьверов, ни наручников, все будет спокойно и чинно: два-три человека в форме или в белых куртках, а один со шприцем для подкожных инъекций. Вот что меня ожидает. Я знаю, что обречена, и не собираюсь противиться судьбе, а пишу это лишь для того, чтобы, когда я исчезну навсегда, вы догадались, что мой враг все же одержал верх.
ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
перев. В. Нугатова
Когда семь лет живешь на одном месте, начинают происходить странные вещи. Разумеется, я говорю сейчас не о тех людях, что всю жизнь прожили в своем доме, унаследованном от родителей, дедушки с бабушкой или еще более дальних предков: наверное, к ним следует применять совершенную другую систему закономерностей. Но если кто-нибудь вроде меня - скиталицы по своей натуре, в силу обстоятельств привязывается к определенному жилищу, последствия могут быть весьма неожиданными.
Моей родне всегда не сиделось на месте. Мы никогда не были землевладельцами - напротив, старались не накапливать имущества, способного ограничить свободу передвижений по свету. Так что мое намерение стать домовладелицей вызвало множество толков в семье.
Родственники в один голос советовали мне продать дом. Как я теперь жалею, что не послушалась их наставлений! Но в ту пору мне почему-то страшно не хотелось расставаться с собственностью. Помнится, дядя Луций, ненавидевший долгие путешествия, даже отправился в далекий путь через всю страну (причем в рождественскую стужу!), лишь бы обсудить со мной этот вопрос. Помню, как в ответ на его разумные доводы я приводила аргументы, хотя даже тогда не верила в них до конца, но при этом уверяла, что содержание столь небольшого дома не может стать обременительным и что после его продажи и вложения выручки в дело прибыль получится ничтожная.
Отчего же я так упрямилась? Я спрашивала себя об этом сотни раз, но так и не находила ответа. Быть может, некая разновидность мазохизма, тайное стремление к самонаказанию диктовали мне линию поведения, неизбежно ведущую к катастрофе, которую я с самого начала явственно предчувствовала?
Не то чтобы это место обладало какой-то особой привлекательностью. У дома не было цельного архитектурного замысла - одна половина старая, другая новая. Немудреные линии новой части без труда складывались в простую арифметическую сумму, а старая была запутанной и замысловатой, изобиловала предательскими углами. Крыша прогнулась, точно спина загнанной лошади, и покрылась шершавыми пятнами лишайника. Как ни парадоксально, старую часть пристроили совсем недавно. Когда я только поселилась, это был совершенно новый дом - иными словами, он безусловно простоял не больше десяти-пятнадцати лет. Но теперь кажется, будто одна половина была построена много столетий назад. Я боюсь этой старой части, выросшей за время моего проживания, и отношусь к ней с подозрением.
В солнечный день новый дом напоминает безобидного серого зверька, который, мирно свернувшись калачиком, ест у меня с руки, ну а старый распахивает по ночам свои неумолимые, обращенные внутрь глаза и следит за мной с почти невыносимой враждебностью. Старые стены занавешены прозрачными шторами ненависти. Дом сидит в засаде, словно хищный зверь, и подстерегает меня - жертву, которую он уже проглотил, самозванку, вторгшуюся в его древние каменные владения.
Он обвивается вокруг меня, наверняка зная, что мне не спастись. Плененная самим его веществом, я напоминаю червя - паразита, которого охотно приютил у себя хозяин. Выгонять гостью пока что рано. Еще пару месяцев или даже лет дом будет питать меня своими ледяными внутренностями, после чего выплюнет, точно совиную погадку, в колодец бескрайнего космоса, куда будут веками опадать моя высохшая кожа и раздавленные кости.
Порой я готова расхохотаться, когда средь бела дня он оборачивается ко мне своим новым лицом. Откуда эта ребяческая тяга к притворству, не способному обмануть никого на свете? Мало того что дом обмотал меня своими ненавистными кишками и скоро извергнет, как рвоту или помет, так ему еще нужно издеваться надо мной, пытаясь ввести в заблуждение!
Наверное, я уже несколько дней не видела старой части. На меня смотрит лишь ручной серый зверек, который свернулся клубком и вот-вот замурлычет по-кошачьи. Внешне все выглядит просто и бесхитростно, но меня так легко не проведешь. Я не теряю бдительности, всегда остаюсь начеку и резко оборачиваюсь, пытаясь застать врасплох того, кто стоит за спиной. Ну и, конечно, рано или поздно из-за нового безобидного фасада поднимется седая голова древнего змия, наполненная вековечной, коварной, невыразимой злобой, - поднимется, дожидаясь своего часа.
ПТИЦЫ
перев. В. Нугатова
Предскажи гадалка все те злоключения, которые мне пришлось пережить этой зимой, я открыто рассмеялась бы над столь преувеличенным перечнем невзгод. Хотя на самом деле крайне трудно преувеличить вереницу несчастий, свалившихся на меня за последние пару месяцев. И все из-за происков тайного врага, которого я даже не знаю по имени! Что может быть горестнее, безжалостнее, возмутительнее? Я готова расплакаться при одной мысли о подобной несправедливости. Но, конечно, бесполезно сетовать, жаловаться или протестовать, ведь никто не обращает внимания, и, насколько мне известно, в конечном итоге это может быть использовано против меня.
Именно атмосфера мракобесия - одна из самых темных сторон всей истории. Если б я только знала, в чем и кем обвиняема, когда, где и по каким законам меня должны судить, можно было бы методично готовиться к защите и рассудительно излагать обстоятельства дела. Но в том-то и беда, что до меня доходят лишь противоречивые слухи, ничего не ясно и все покрыто мраком, в любую минуту все способно измениться после какого-либо извещения либо вообще без предупреждения.
Как в подобном положении не утратить надежду? Дни тянутся нескончаемой чередой, не принося с собой ничего определенного - лишь разноречивые шушуканья, да, пожалуй, двусмысленные и непостижимые официальные сообщения, в которых сам черт ногу сломит. Находясь в такой ситуации, чрезвычайно трудно не отчаяться: она обрекает на бездействие, пассивное ожидание, нервирующую неопределенность, да еще и без малейшей отдушины, за вычетом редких визитов к моему официальному консультанту, беседа с которым способна как внушить мимолетную надежду, так и погрузить в глубочайшее уныние.
При всем том необходимо продолжать жить, как ни в чем не бывало: работать, выполнять общественные и семейные обязанности, будто твоя жизнь осталась в сущности совершенно нормальной - это-то тяжелее всего. Конечно, становишься нервной, раздражительной, рассеянной, друзья начинают тебя избегать, это отражается на твоей работе, а затем сдает и здоровье. Ты лишаешься сна, все трудней и трудней следить за разговором, интересоваться книгами, музыкой, театром, едой, напитками, сексом и даже собственной внешностью. В конце концов, ты полностью выпадаешь из реальности и оказываешься в мире, где остается только изо дня в день ждать своей участи, о которой можно лишь догадываться, но в любом случае она вряд ли будет более сносной, чем предшествующая неизвестность.
В таком оторванном от реальности состоянии я живу уже некоторое время. Возможно, не очень давно - не больше месяца или около того: в этом ужасном положении утрачиваешь чувство времени, впрочем, как и все остальные чувства. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я еще могла сосредоточиться на работе, но я по-прежнему вынуждена изо дня в день просиживать за письменным столом столько же часов, сколько и раньше.
Чем я занимаюсь в эти бесконечные часы, которые когда-то пролетали столь быстро? Окна моего кабинета выходят в сад - небольшой зеленый участок с тремя деревьями: орехом, вишней и, вероятно, какой-то чахлой разновидностью сливы, точного названия которой я не знаю, хотя кто-то сказал, что это сибирская порода. Когда жизнь восстает против нас, мы склонны искать робкое утешение в простых вещах, и я без стыда признаюсь, что в последнее время мое основное занятие и чуть ли не единственное удовольствие связано с птицами, часто прилетающими зимой на эту маленькую огороженную площадку. С недавних пор я изредка бросаю в траву горсть зерен или кусочки хлеба и другие объедки, оставшиеся от блюд, которые больше не возбуждают у меня аппетита. Весь январь стояла страшная стужа (не могу избавиться от ощущения некой связи между этим лютым холодом и моими страданиями), и в саду почти все время лежал снег - в прошлые зимы я такого не припомню. Из-за столь суровой погоды в саду собиралось необычайно много пташек - большие синицы, малые синицы, длиннохвостые синицы, лазоревки, гаички, зеленушки, зяблики, ну и, конечно, малиновки, скворцы, дрозды и бесчисленные воробьи.
Человек способен выдерживать депрессию лишь до определенного момента, а по достижении этой критической массы необходимо найти какой-нибудь источник удовольствия в собственном окружении - пусть даже самый скромный или низменный (если, конечно, человек вообще намеревается жить дальше). В моем случае эти крошечные птички с их приглушенной расцветкой отвлекли внимание ровно настолько, чтобы я не впала в полное отчаяние. Каждый день я все больше времени провожу у окна, наблюдая за их полетами, ссорами, шустрыми взмахами крыльев, маленькими войнами и альянсами. Любопытно, что я чувствую себя в безопасности, лишь когда стою возле окна. Пока смотрю на птиц, мне кажется, что я защищена от житейских бурь. Само безразличие этих диких зверушек к людям служит для меня некой гарантией. В мире, где все остальное представляет опасность, проявляет враждебность и способно причинить боль, только они не способны мне навредить, поскольку, видимо, даже не ведают о моем существовании. Нежданно-негаданно птицы стали моим утешением и отрадой.
Пару дней назад я стояла, как обычно, у окна, упираясь руками в подоконник. Было позднее утро, и следовало приступить к работе, но меня охватило такое безысходное уныние, что я не могла даже изобразить сосредоточенность. Наверное, вы удивитесь, что я не помню, какой был день недели, но в свое оправдание могу лишь сказать, что все дни стали для меня одинаковыми, и я не в силах отличить один от другого. Помню, стоял густой туман, ветви деревьев казались неподвижными или изредка покачивались под легким весом какой-нибудь пташки, а спрессованный снег, так долго пролежавший в саду, хоть и не стал по-настоящему грязным, однако приобрел тусклый, безжизненный вид, очень утомлявший зрение.
В комнату вошла моя служанка и то ли принесла тривиальную новость, то ли задала вопрос, на который я ответила, не оборачиваясь. Она хороший человек, честно прислуживает мне уже много лет, но последние пару недель мне все труднее смотреть ей в лицо из-за болезненной впечатлительности. Знает ли она о нависшем надо мною фатуме? Порой мне кажется, что не знает, но, хоть она и ненаблюдательна, нельзя не заметить произошедшую во мне перемену. Иногда мне мерещится, что служанка из кожи вон лезет, лишь бы раздобыть для меня лакомый кусочек, с особой заботой готовит еду, словно пытаясь возбудить мой аппетит, и, сдается, я улавливаю на ее пожилом лице чуть ли не жалостливое выражение. В тот раз, о котором идет речь, я избегала ее взгляда и продолжала смотреть в сад, чувствуя себя настолько скверно, что даже не могла сохранять перед нею хотя бы видимость усердия. И вдруг мой взор, бесцельно блуждавший по мерклой, бесцветной картине за окном, резко и недоверчиво остановился, изумленный, завороженный столь ярким и неожиданным зрелищем, словно блеклую атмосферу внезапно пронзили два крошечных пылающих метеора. Я не в силах передать, какими яркими были две птички, опустившиеся на голые ветви сливы в грустном, мглистом сумраке зимнего дня. Не только их пестрые перышки, но и движения, воздушные взмахи крыльев - легкие, точно пируэты чрезвычайно изящных танцоров, - создавали впечатление неземной бодрости, радостного оживления, видимо, свойственного гостьям из мира блаженных.
Я удивленно смотрела, отчасти считая себя жертвой галлюцинации и опасаясь, что в следующий миг птицы бесследно исчезнут, а сад останется таким же темным, как прежде. Но они не улетали, хоть и не приближались к еде, которую я бросила из окна, и не смешивались с другими (казавшимися теперь, по контрасту, серыми и неодухотворенными), но сидели на хаотично торчавших редких ветвях сливы, то расправляя крылья, словно в озорном танце с веером, то напуская на себя пародийную важность, будто кадеты пажеского корпуса.
Очарованная видением, я хотела выразить свой восторг вслух, как вдруг что-то заставило меня оглянуться на служанку, по-прежнему стоявшую за спиной. Но, хотя она тоже смотрела в окно, лицо этой доброй женщины было довольно равнодушным, и для меня стало ясно, что она не видела двух ярких птичек, вызвавших у меня столько эмоций.
Какой вывод я должна была из этого сделать? Разве кто-нибудь мог не заметить эти два цветовых пятна, горевших ярче бриллиантов на сером январском фоне? Оставалось предположить, что птицы видны только мне. С тех пор я придерживаюсь этого заключения, ведь мои бесплотные гостьи больше не покидают меня. Правда, несколько раз в день они исчезают, но потом всегда возвращаются через пару часов, так что, поднимая глаза от бумаги, я внезапно вдохновляюсь при виде их неуместной яркости посреди безотрадного пейзажа. Хороший ли это знак? Я почти готова поверить в это - поверить в предзнаменование, означающее, что мои беды скоро кончатся и дело наконец-то примет более удачный оборот.
Или, возможно, я просто излишне суеверна - точь-в-точь как невезучий игрок, который видит перст судьбы в падении фишки и символический смысл даже в узоре на обоях?
КАК ВЫСКАЗАТЬ ПРЕТЕНЗИЮ
перев. В. Нугатова
Вчера я ходила к своему официальному консультанту. Последние три месяца я довольно часто его навещаю, хотя эти встречи доставляют неудобства и влекут за собой большие расходы. Когда твои дела в столь отчаянном состоянии, ты просто обязана воспользоваться любой доступной помощью, а этот человек по фамилии Д. - моя последняя надежда. Он был единственным оставшимся у меня советчиком и помощником, единственным лицом, с которым я могла обсуждать свои дела и, по сути, единственным человеком, с кем я могла открыто говорить о том невыносимом положении, в котором оказалась. С любым другим бы пришлось быть сдержанной и подозрительной, памятуя об изречении: "Молчание - друг, который никогда не предаст". Ведь откуда мне знать, не враг ли мой собеседник и не связан ли он с клеветниками или с теми, кто в конечном счете и решит мою судьбу?
Даже с Д. я всегда была настороже и с самого начала замечала порой некие предостережения о том, что ему нельзя полностью доверять, но в других случаях он, напротив, внушал доверие: да и что бы со мной сталось, лишись я даже этой, пусть неудовлетворительной, поддержки? Нет, я никогда не смогла бы шагнуть в будущее в полном одиночестве и потому, ради своего же блага, не смею сомневаться в Д.
В первый раз я пришла с доверием. Д. был известен мне как человек еще молодой, но уже приближавшийся к зениту карьеры. Я считала, что мне повезло с ним, хоть нас и разделяло большое расстояние: в те дни я еще не догадывалась, что придется посещать его столь часто. Поначалу меня приятно поразил его внушительный особняк и комната, в которой Д. меня принимал: бордовые бархатные шторы, удобные кресла, дорогие на вид гобелены.
В самом же человеке я не была так уверена. Я всегда считала, что люди со сходными физическими чертами относятся к одинаковым психотипам, а он принадлежал как раз к той группе, которая никогда не вызывала у меня симпатии. Вместе с тем не приходилось сомневаться в его способностях: он отлично подходил для того, чтобы заняться моим делом, и поскольку я должна была встречаться с ним лишь от случая к случаю (к тому же как клиентка, а не как светская собеседница), то обстоятельство, что мы испытывали взаимную неприязнь, казалось, не имело большого значения. Главное, чтобы Д. уделял достаточно времени моим делам и основательно изучил мои интересы, а к этому он представлялся сперва вполне готовым.
Лишь позднее, когда положение значительно ухудшилось и я была вынуждена консультироваться с ним все чаще и чаще, я перестала верить в его доброе расположение.
Во время наших первых встреч он вел себя крайне предупредительно и даже почтительно, очень внимательно выслушивал все, что я должна была рассказать, и обычно убеждал меня в значительности моего дела. Возможно, это прозвучит нелогично, но именно это его отношение, первоначально столь лестное, вызвало у меня первые смутные подозрения. Если он и в самом деле добросовестно защищал мои интересы, как утверждал сам, зачем тогда стараться всячески меня успокоить, словно пытаясь отвлечь мое внимание от возможного недосмотра с его стороны или скрыть от меня, что дела обстоят вовсе не так радужно, как он заявлял? Но я уже говорила, что он обладал даром внушать доверие и парой ободряющих, убедительных фраз развеивал все мои слабые сомнения и страхи.