- А чей мальчик? - воспряла духом Хенка. Она не ожидала, что Роха-самурай, эта злюка, эта воительница со всеми заранее неугодными ей невестками, проявит о ней такую заботу. Хенка корила себя за то, что не сдержалась и посмела спросить, чей это мальчик. Надо было дождаться, пока Роха сама назовёт имя его родителей.
- Это богатые люди, очень богатые. - Она отдышалась, глубоко вздохнула и продолжала: - Когда-то, в далёкую пору - в это я сама уже почти не верю - я, старая ведьма, выглядела не так, как сейчас, а была, как говорили, зазывная молодица, довольно хороша собой, мужчины на меня заглядывались, и слюнки у них текли… Это теперь я морщинистая старуха с потухшими, как угли в печи, глазами. Только, пожалуйста, не возражай! У меня нет времени слушать твои неискренние утешения. Так вот тогда - порой мне кажется, что всё это происходило не при сапожнике Довиде, а при царе Давиде - за мной ухаживал молодой реб Исайя, родной брат Ешуа Кремницера, деда этого мальчика. Через десять лет после нашего знакомства он неслыханно разбогател на торговле лесом, сплавлял его по Неману и по морю из Литвы в Россию и внезапно умер от какой-то загадочной, нездешней болезни. Теперь лесом торгует его оборотистый племянник Арон, отец ребёнка. Запутала я тебя своими россказнями… Ты хоть что-то поняла из моих слов?
- Так этот мальчик - внук реб Ешуа, владельца москательно-скобяной лавки, что недалеко от синагоги и полицейского участка?
- Да, он самый. От своей покойной жены Голды он, конечно, не раз слышал про наши шуры-муры с его братцем. Так что я вполне могла стать не сапожничихой Рохой Канович, а богачкой Рохой Кремницер. Попробую замолвить за тебя словечко.
- Спасибо.
- Не надо меня благодарить. Я это делаю не столько ради тебя, сколько ради Шлеймке, своего сына, который собирается на тебе жениться. А ты сама, Хенка, как думаешь - женится или не женится? Да или нет? Отвечай прямо, без увёрток.
- Думаю, что женится, - не отводя от Рохи чёрных, сверкающих отвагой глаз, прямодушно ответила та и, вдруг спохватившись, твёрдо добавила: - Если женится, то вы уж не пожалеете…
- Дай-то Бог, - уклончиво сказала Роха. - Мне твои честность и прямодушие нравятся. Ненавижу криводушных.
Из соседней комнаты доносились размеренные удары сапожничьего молотка о колодку, и их монотонный стук успокаивал Хенку.
- Если я устроюсь к реб Кремницеру, на первую же получку куплю два билета - вам, Роха, и себе. И мы вместе на автобусе поедем в Алитус к вашему сыну. Я уже там все дорожки знаю. Вы обязательно поедете со мной.
- Я? - растерялась Роха. - Я всю свою жизнь никуда не ездила. Никуда. Как родилась в Йонаве, так здесь и умру. Вот если бы женщин в молодости призывали в армию, я могла бы увидеть другие города - Алитус… Укмерге… Зарасай. Даже, может, Каунас. Во всех городах, наверное, есть солдатские казармы. Но Вседержителю было угодно, чтобы я отпущенные мне годы провела в другой казарме - на Рыбацкой улице, в этом доме с дырявой крышей, голодными мышами и кучей детей, которых нужно было поставить на ноги.
- Шлеймке очень обрадуется, когда увидит вас.
- А если его не отпустят и мы с тобой зря туда потащимся? - усомнилась Роха.
- Говорят, что перед матерями всюду должны открываться все двери и ворота.
- Может, только врата рая. Главное, чтобы Шлеймке был здоров. Литовцы нашего брата не шибко любят.
- Но они не звери. К тому же к Шлеймке хорошо относится сам начальник над всеми тамошними солдатами и лошадьми, - сказала Хенка и засмеялась.
- Посмотрим. Сначала тебе надо жалованье получить, - резонно заметила бабушка Роха. - Топать обратно от Алитуса до Йонавы пешим ходом - это уже, деточка, не для меня. А Кремницеру-деду я скажу, что к нему в лавку на днях зайдёт одна такая барышня по имени Хенка.
- Да я прямо завтра и схожу к нему! Вдруг повезёт… - Хенка поклонилась и под победный стук молотка Довида, как под торжественную музыку, вышла.
Реб Ешуа Кремницер, дед того мальчика, для которого подыскивали няньку, - большеголовый, крупного телосложения набожный старик в больших роговых очках и бархатной ермолке - стоял за прилавком, как изваяние из какого-то благородного камня, и раскачивался из стороны в сторону - то ли для того, чтобы в такую рань не уснуть, то ли для того, чтобы Господь Бог развеял томившую его скуку и послал побольше покупателей, чем вчера.
Увидев первую посетительницу, Кремницер обрадовался её раннему приходу, истолковав его как желанный отклик небес на его молитвы.
- Чем, барышня, могу служить?
Хенка смешалась и не сразу нашлась, что ответить.
- Разве Роха, жена сапожника Довида, с вами обо мне не говорила? - спросила она с огорчением.
- Нет, не говорила. Роху я знаю уйму лет. Она вообще любительница почесать языком. На прошлой неделе пришла и, как всегда, в пух и прах разнесла наш отвратительный, недоделанный Божий мир, при этом не преминув напомнить, как мой брат Исайя вовсю приударял за ней в молодости, купила дверной замок, и поминай как звали…
- Видно, она не успела или просто забыла вам сказать кое-что обо мне, - объяснила обескураженная Хенка. - Тогда извините, пожалуйста. Я лучше приду после того, как Роха с вами поговорит. - Она попятилась к двери.
- Постойте! Куда вы так спешите? Сами скажите, чего Роха от меня хотела? - остановил её скучающий реб Кремницер и вытер шёлковым платком свой большой морщинистый лоб. - Ведь порой разговор с хорошим человеком тоже приносит его собеседнику не меньшую прибыль, чем проданный товар. О чём, позвольте спросить, всё-таки намеревалась со мной поговорить моя старая знакомая - многоуважаемая Роха?
- Обо мне. И о вашем внуке. Простите, не знаю, как его зовут.
- Рафаэль.
- Очень красивое имя, - сказала Хенка.
- Чем же вас заинтересовал мой двухлетний внук? - Реб Кремницер был олицетворением вежливости и внимательности, свойственных каждому удачливому торговцу. От удивления он спустил на мясистую переносицу массивные очки и уставился близорукими глазами на раннюю посетительницу.
- Роха сказала мне, что ваша семья вроде бы ищет для маленького внука няньку…
- Да. Это правда. Я даже повесил на дверях лавки объявление, но пока никто не отозвался. Негоже останавливать на улице каждую молодую женщину и предлагать ей что-то в этом роде, - сказал реб Ешуа и обвёл Хенку с ног до головы внимательным взглядом. - Как я понимаю, вы предлагаете нам свою кандидатуру. Не так ли?
- Мы с Рохой подумали - может, я сгожусь в няньки вашему Рафаэлю… - Хенка поёжилась от собственной смелости и прикусила язык.
- Так-так. У вас есть опыт такой работы? Вы когда-нибудь этим занимались?
- Так вышло, что я вынянчила всех своих младших сестёр. Мама моя всё время тяжело болела, подолгу лежала в постели, а я возилась с малышками, кормила их, мыла, водила гулять, укладывала спать и убаюкивала, рассказывала им сказки, которые сама же и придумывала.
- Что я могу вам сказать? Честь и хвала такой дочери и сестре! А этих сестёр у вас, милая, много?
- Три. И ещё два брата. Я в семье самая старшая. Мама родила шесть дочерей и четырех сыновей, но выжили не все. Кроме меня остались три девочки - Песя, Хася и Фейга и Мотл со Шмуликом.
- Что же, видно, вы прирождённая нянька. Я переговорю с Ароном и Этель, моим сыном и невесткой. Зайдите через день-два, и я сообщу вам, что мои дети решили.
Хенка две ночи не смыкала глаз, всё смотрела с топчана в оконце и торопила рассвет.
5
На третий день она встала раньше всех в доме, причесала чёрные вьющиеся волосы, надела своё лучшее ситцевое платье и бегом припустилась к закрытой на амбарный замок москательно-скобяной лавке. Реб Ешуа Кремницера она узнала ещё издали - он степенно шёл из синагоги, держа под мышкой молитвенные принадлежности, упрятанные в бархатный чехол с вышитой на нём шестиконечной звездой - магендавидом. Казалось, богобоязненный лавочник ещё продолжал молиться и ему доставляло ничем не замутнённую радость беседовать без лишних свидетелей с Господом Богом о чём-то сокровенном.
Чем ближе он подходил, тем сильнее сжималось Хенкино сердце в комок, который, как брошенный ломоть хлеба, клевали налетевшие со всех сторон птицы.
- Вы что, тут на крыльце и ночевали? - шутливо упрекнул её реб Кремницер.
- Доброе утро, - сказала Хенка. То, что реб Ешуа так тепло поздоровался, её обнадёжило.
- Сейчас открою лавку, и мы обо всём потолкуем. Как видите, на старости лет я торгую всякой мелочью - защёлками, задвижками, замками, гвоздями, а эту рухлядь - он ткнул в покрытый ржавчиной собственный дверной замок - никак не соберусь заменить. Забываю. Ничего не поделаешь. От старости пока ещё никому живым не удалось убежать, хотя скоро я от неё, треклятой, всё-таки сбегу. А куда от старости убегают, вы, наверное, знаете. К праотцам. Заходите!
Выслушав не очень ободряющие нравоучения о старости, Хенка вошла следом за ним в лавку.
- Вчера за клеем для своего мужа Довида заходила, так сказать, не состоявшаяся жена моего брата Исайи - сапожничиха Роха. Она за вас головой ручается: мол, вы и честная, и опрятная, и добрая, и на все руки мастерица…
- Спасибо, - выдохнула Хенка, хотя такое начало скорее напугало её, чем обрадовало.
- Как я вам и обещал, я поговорил со своими детьми Ароном и Этель. Они пожелали с вами познакомиться. Вы знаете, где мы живём?
- В самом центре, где памятник. В двухэтажном доме напротив почты.
- Если вы понравитесь им так же, как понравились мне, старику, они заключат с вами на три месяца договор, чтобы убедиться в вашей пригодности, а потом уж, может быть, на следующий, более длительный срок. По пятницам, субботам и во все наши еврейские праздники вы будете свободны. Понятно?
- Да.
- Еда бесплатная, жалованье хорошее. Условия, по-моему, неплохие.
- Отличные! А скажите, вы тоже там… - она вдруг захлебнулась словами, - тоже там будете, когда я приду?
- Где?
- Дома.
- Зачем вам при этих переговорах нужна такая развалина, как я? Я ведь только дед. Моё слово не решающее. У меня лишь совещательный голос.
- Мне почему-то хочется, чтобы и вы там были, - сказала Хенка с какой-то щемящей искренностью. - Пожалуйста…
- Постараюсь.
- А когда лучше всего прийти?
- Если хотите, чтобы и я был при вашем разговоре, приходите в субботу. После утреннего богослужения. Мой брат Исайя, да святится его имя в небесах, говорил, что утром на мир нисходит благодать. Пока вездесущее зло протирает залепленные сном глаза, из предрассветной мглы восходит, подобно солнцу, и добро. Оно, мол, заглядывает, и к нам, в Богом забытую Йонаву.
Как и советовал реб Ешуа, в субботу, когда солнце поднялось над черепичными крышами местечка, Хенка подошла к двухэтажному особняку напротив почты, огороженному железной решетчатой оградой. У закрытой калитки она несколько раз, словно боясь обжечься, осторожно позвонила в колокольчик. Вскоре из дома навстречу ей вышла высокая, статная женщина в домашних туфлях и лёгком цветастом халатике. Над её густыми русыми волосами, видно, колдовал не самозваный брадобрей и не местечковый маг - парикмахер Наум Ковальский, а какой-нибудь волшебник в Каунасе. Волосы были уложены с завидным изяществом, и от них шел запах духов, наверняка дорогих.
- Вы Хенка?
- Да.
- Проходите, пожалуйста. - Хозяйка была заученно приветлива и доброжелательна.
Хенка прошла через палисадник с ухоженными карликовыми деревцами в прихожую, сняла туфли, сунула ноги в тапочки и скользнула в гостиную.
То, что предстало перед её глазами, ослепило девушку. Ни в одном доме в Йонаве она никогда не видела такой роскоши. Пол был устлан дорогими персидскими коврами, на стенах висели написанные маслом картины - длиннобородый благообразный старик в ермолке - прадед Рафаэля реб Дов-Бер, чуть не женившийся в Италии на какой-то богатой флорентийской еврейке испанского происхождения, Масличная гора и Стена Плача в Иерусалиме с приникшими к ней богомольцами, коровы-пеструхи и кукольный пастушок на лугу. Гостиная была обставлена мебелью из красного дерева - стол, шкафы, этажерки.
- Садитесь, милочка. Меня зовут Этель, - хозяйка холёной рукой с кольцами показала на мягкое кресло. - Мой муж скоро закончит бриться и сразу придёт сюда. К нам присоединится и мой свёкор, ваш рекомендатель. А пока я принесу вам что-нибудь из напитков. Что вы пьёте, милочка?
- Воду.
- Воду все пьют. А ещё?
- Иногда морковный сок, а на Пасху сладкое вино, медовуху, - зардевшись, ответила Хенка.
- До Пасхи далеко. Будет вам морковный сок. Хорошо? - Этель улыбнулась и удалилась.
Хенка осталась наедине с длиннобородым старцем Дов-Бером на картине, неистовыми богомольцами, припавшими к священной и спасительной Стене Плача, коровами и беззаботным пастушком на огромном холсте в массивной раме. Она вдруг почувствовала себя одинокой и ничтожной, и ей до спазма в горле захотелось как можно скорее распрощаться с хозяйкой, исчезнуть отсюда, вернуться в свой дом, к сёстрам и братьям, безотказному и неслышному, как тень, отцу и любящей их всех маме…
Тут в гостиной появился элегантный, одетый с иголочки Арон, похожий на манекен из магазина "Летняя и зимняя одежда для всех", а вслед за ним вошли душистая, как цветущая сирень, Этель с морковным соком в бокале на серебряном подносе и её свёкор - почтенный реб Ешуа.
- Вот вам сок! Пейте, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома.
Хенка скорее из вежливости чуть-чуть отпила из высокого бокала.
- А теперь к делу, - начал Кремницер-младший. - Мы наслышаны о ваших достоинствах и не сомневаемся, что вы справитесь со своими обязанностями и со временем полюбите нашего Рафаэля.
- Я надеюсь, - сказала Хенка.
- Замечательно. Что касается условий, вам о них, кажется, уже сообщили. Будете за свой труд получать восемьдесят пять литов в месяц плюс бесплатная еда. Вас такая сумма устраивает?
- Да.
О таких деньгах она и не мечтала.
- Значит, по главному пункту мы с вами вроде бы договорились. - Арон крепким рукопожатием словно поздравил её с вступлением в должность. - С едой, по-моему, тоже ясно. То, чем будем питаться мы, будете есть и вы за общим столом без всяких ограничений. После полугода службы - двухнедельный оплачиваемый отпуск. Во все еврейские праздники вы свободны. Не исключаются и другие льготы и поощрения. Когда вы можете приступить?
- Хоть сейчас, - пролепетала Хенка. От слов Арона Кремницера у неё слегка закружилась голова. Казалось, всё, что она слышит, ей только снится, через мгновение этот прекрасный сон закончится, и сказанные фразы разлетятся, как напуганные ястребом голуби.
- Сейчас так сейчас. Проснётся Рафаэль, и мы вас познакомим. Он у нас славный малый, но соня. А пока я расскажу вам о его игрушках, которые станут вашими верными помощниками. Я всегда ему что-нибудь привожу. Игрушек у нас в доме накопилось столько, что хватило бы на легион его сверстников. Когда Рафаэль подрастёт, мы вас попросим, чтобы вы их раздали детишкам из нуждающихся семей. Таких семей в Йонаве немало. Вы нам поможете?
- Конечно. Мне ещё самой нравятся игрушки, - сказала Хенка и впервые робко улыбнулась в этом доме, испытывая к нему и зависть, и смешанное с испугом восхищение.
- Кстати, всех медведей, клоунов, гномиков, все машинки, шарманки, свистульки, пастушеские рожки вместе со стадами плюшевых овечек и козочек я привёз ему из Европы. Вы сами скоро увидите весь этот зверинец, этот музыкальный и автосалон Рафаэля, а пока часик-другой погуляете с ним по здешнему парку.
- Хорошо.
- Сейчас мы пойдём к Рафаэлю, Хенка, - сказал Арон, впервые обратившись к ней по имени.
Кстати, громкий титул "парк" местные жители скорее в насмешку, чем всерьёз, присвоили заброшенному, заросшему густым репейником и чертополохом пустырю за кирпичным зданием почты. По обе его стороны росли в два ряда хилые, с обломанными ветками клёны - они, как шутили в местечке, дарили свою тень ещё войску Наполеона, которому хоть и удалось спалить Москву, победой это не обернулось. Кое-где под клёнами стояли сколоченные наспех некрашеные скамейки, но на них чаще, чем жители Йонавы, стайками садились съёжившиеся от собственной малости и бесприютности вечно голодные воробьи.
Не успела Хенка порадоваться нежданному успеху, как её стали одолевать сомнения. Долго ли она прослужит у Кремницеров, не уволят ли её раньше срока? Одно дело - нянчить своих простых и непритязательных, как она сама, сестёр, а другое - избалованного Рафаэля. Его, конечно, с детства учат не идишу, а французскому языку, ведь Арон Кремницер получил образование в Париже. И Этель не овец в деревне пасла и не кухарила в "ресторане" у Ицика Бердичевского. Что им стоило выписать няньку из Парижа или на худой конец из Каунаса? Единственное, что Хенка может предложить им вместо учёности, - это её любовь к мальчику. Безмолвный язык любви понимают все, даже кошки и собаки.
Утешив себя мыслью, что сразу от её услуг всё-таки не откажутся, что до увольнения она сможет получить огромное жалованье хотя бы за три трудовых месяца, Хенка вслед за Кремницером отправилась к Рафаэлю.