– Алькапарронъ, ты не можешь понять меня, – продолжалъ Сальватьерра дрожащимъ голосомъ. – Быть можетъ для тебя счастіе, что у тебя дѣтская душа, позволяюшая тебѣ и въ горѣ и въ радости быть вѣтреннымъ и непостояннымъ, какъ птичка. Но выслушай меня, хотя ты меня и не поймешь. Я не отрекаюсь отъ того, чему научился; я не сомнѣваюсь въ томъ, что знаю. Загробная жизнь – ложь, гордая мечта человѣческаго эгоизма; и небо религій тоже ложь. Люди эти говорятъ во имя поэтическаго спиритуализма, а вѣчная ихъ жизнь, ихъ воскресеніе тѣлъ, ихъ загробныя радости и наказанія отдаютъ матеріализмомъ, отъ котораго тошнитъ. Для насъ не существуетъ иной жизни, кромѣ земной; но ахъ, передъ саваномъ, изъ земли покрывающемъ могилу моей матери, я впервые почувствовалъ, что убѣжденія мои пошатнулись. Насъ нѣтъ больше, когда мы умираемъ, но нѣчто наше остается у тѣхъ, которые замѣщаютъ насъ на землѣ; нѣчто, которое не только есть атомъ, питающій новыя жизни; нѣчто неосязаемое и неопредѣленное, личная печать нашего существованія. Мы словно рыбы въ морѣ; понимаешь ли ты меня, Алкапарронъ? Рыбы живутъ въ той же водѣ, въ которой мы существуемъ: пространство и земля; мы живемъ, окруженные тѣми, которые были, и тѣми, которые будутъ. И я, другъ Алкапарронъ, когда чувствую желаніе плакать, вспоминая, что нѣть ничего подъ этой земляной насыпью, вспоминая печальное ничтожество окружающихъ ее цвѣтковъ, думаю, что мать моя не вся подъ землей, что нѣчто вырвалось отуда и оно обращается среди жизни, оно прикасается ко мнѣ, привлеченное таинственной симпатіей, и сопровождаетъ меня, окружая лаской столь сладострастной, какъ поцѣлуй… "Ложь", кричитъ мнѣ голосъ мысли. Но я не слушаю его; я хочу мечтать, хочу сочинять прекрасный обманъ на утѣшеніе себѣ. Быть можетъ, въ этомъ вѣтеркѣ, прикасающемся къ нашему лицу, есть нѣчто оть тѣхъ нѣжныхъ и дрожащихъ рукъ, которыя ласкали меня въ послѣдній разъ передъ тѣмъ, какъ я отправился въ тюрьму.
Цыганъ пересталъ стенать, и смотрѣлъ на Сальватьeppa своими африканскими глазами, расширенными изумленіемъ. Онъ нe понималъ большую частъ его словъ, но изъ нихъ ему свѣтила надежда.
– Судя по этому, милость ваша думаетъ, что Мари-Кру не совсѣмъ умерла? Что я смогу еще увидѣть ее, когда воспоминаніе о ней будетъ душить меня?
Сальватьерра чувствовалъ, что на него повліяли вопли цыганъ, агонія Мари-Крусъ, при которой онъ присутствовалъ, трупъ, качавшійся въ двуколкѣ нѣсколько шаговъ впереди него. И грустная поэзія ночи, съ ея безмолвіемъ, прерываемая по временамъ воплями скорби, вливалась ему въ душу.
Да, Алкапарронъ будетъ чувствовать вблизи свом дорогую умершую. Нѣчто ея пахнеть ему въ лицо какъ благоуханіе, когда онъ будетъ копатъ землю лопатой и изъ новой борозды до обонянія его донесется свѣжесть разрыхленной почвы. Нѣчто изъ души ея будеть также и въ колосьяхъ пшеницы, въ макѣ, вкрапливающемъ тамъ и сямъ красный цвѣтъ въ золотыя полосы хлѣбныхъ нивъ, нѣчто будеть и въ птицахъ, воспѣвающихъ разсвѣть, когда человѣческое стадо идетъ на закланіе, въ горныхъ кустарникахъ, надъ которыми порхаютъ насѣкомыя, испуганныя бѣгомъ кобылъ и гнѣвнымъ мычаніемъ быковъ.
– Кто знаетъ, – продолжалъ революціонеръ, – нѣтъ ли – теперъ въ этихъ звѣздахъ, словно взирающихъ въ высь очами своими, нѣчто изъ блеска тѣхъ другихъ очей которыя ты такъ любилъ, Алкапарронъ?
Но взглядъ цыгана выдавалъ его изумленіе, имѣвшее въ себѣ кой что похожее на состраданіе, словно онъ считалъ Сальватьерру безумнымъ.
– Тебя пугаетъ величина міра по сравненію съ малостью твоей бѣдной умершей и ты отступаешь. Сосудъ слишкомъ великъ для одной слезы: это несомнѣнно. Но точно также и капля теряется въ морѣ… тѣмъ не менѣе она тамъ находится.
Сальватьерра продолжалъ говорить, какъ будто онъ желалъ убѣдить самого себя. Что значщть величина или малостъ? Въ каплѣ жидкости существують милліоны и милліоны существъ, имѣющія всѣ собственную жизнь: также какъ и люди, населяющіе планету. И одного лишь изъ этихъ безконечно-малыхъ организмовъ достаточно чтобы убить человѣческое существо, чтобы эпидеміей истребить массу народа. Почему люди не могутъ вліять на микробы безконечности въ этой вселенной, въ нѣдрахъ которой остается сила ихъ индивидуальности?
Но затѣмъ революціонеръ, казалось, сомнѣвался въ своихъ словахъ, раскаивался въ нихъ.
– Быть можеть, это вѣрованіе равносильно трусости: ты не можешь понять меня, Алкапарронъ. Но, увы! Смерть! незнакомка, которая шпіонитъ и слѣдитъ за нами, насмѣхаясь надъ нашими тщеславіями и нашими утѣхами!.. Я ее презираю, смѣюсь надъ ней, жду ее безъ страха, чтобы наконецъ отдохвуть: и подобно мнѣ и многіе другіе. Но мы, люди, любимъ, и любовь понуждаетъ насъ дрожать за тѣхъ, которые насъ окружаютъ: она подрѣзываетъ нашу энергію, и мы падаемъ ницъ, труся и дрожа передъ этой колдуньей, сочиняя тысячи обмановъ, чтобы найти себѣ утѣшеніе въ ея преступленіи. Ахъ, если бы мы ихъ любили… какимъ храбрымъ и отважнымъ существомъ былъ бы человѣкъ!
Двуколка съ своимъ тряскимъ ходомъ уѣхала впередъ, оставивъ позади цыгана и Сальваьерру, которые останавливались, чтобы говорить. Они уже не видѣли ее. Имъ служили указаніемъ дальній ея скрипъ и плачъ семьи, идущей позади двуколки, и снова принявшейся за свое скорбвое пѣніе.
– Прощай, Мари-Кру! – кричали малютки, точно служки похорогной религіи. – Наша двоюродшая сестра умерла!..
Когда они замолкали на мгновеніе, раздавался голосъ старухи, полный отчаянія, пронзительный, точно голосъ жреца скорби,
– Угасла бѣлая голубка, нѣжная цыганка, еще не открывшійся бутонъ розы!.. Господи Боже! о чемъ ты думаешь, если ты только добрыхъ губишь?…
VII
Когда въ сентябрѣ мѣсяцѣ настала пора винограднаго сбора, богатые аъ Хересѣ были болѣе озабочены положеніемъ, принятымъ поденщиками, чѣмъ хорошимъ урожаемъ вина.
Въ "Circulo Caballista" даже наиболѣе веселые сеньоритосы забывали о хорошихъ статьяхъ своихъкобылъ, о достоинствахъ своихъ собакъ и о прелестяхъ дѣвушекъ, обладаніе которыми они другъ у друга оспаривали, чтобы говорить лишь только объ этихъ людяхъ, опаленныхъ солнцемъ, привыкшихъ къ труду, грязныхъ, еъ дурнымъ запахомъ и злопамятными глазами, работавшихъ на ихъ виноградникахъ.
Въ многочисленныхъ увеселительныхъ собраніяхъ, занимавшихъ почти всѣ нижніе этажи улицы Ларга, не говорили ни о чемъ другомъ. Что еще нужно виноградарямъ?… Они зарабатывають поденно десять реаловъ, ѣдять въ мискахъ менестру, которую заказываютъ себѣ сами, безъ вмѣшательства хозяина; зимой у нихъ на даню часъ отдыха, а лѣтомъ два часа, чтобы они не упали бездыханные на известковую землю, сыпавшую искрами; имъ позволяють выкуривать въ теченіе дня восемь сигаръ; а ночью большинство изъ нихъ спять, подославъ простыню на тростниковую цыновку. Настоящіе сибариты эти виноградари! – и они еще жалуются и требуютъ улучшеній, угрожая стачкой?…,
Въ "Собраній Ѣздоковъ" владѣльцы виноградниковъ въ внезапномъ порывѣ состраданія проявляли умиленіе, говоря о полевыхъ работникахъ на мызахъ. Эти бѣдняги дѣйствительно заслуживаютъ лучшей участи. Два реала поденной платы, вся ихъ ѣда – отвратительная похлебка, а спятъ они на полу одѣтыя, менѣе защищенные кровомъ, чѣмъ даже животныя. Было бы естественно, еслибъ они выражали бы неудовольствіе, а не виноградари, жйивущіе сеньорами по сравненію съ полевыми работниками.
Но владѣльцы мызъ протестовали съ негодованіемъ, видя, что намѣреваются обрушить на нихъ всю тяжесть опасности. Если они не платятъ лучше полевымъ своимъ работникамъ, то лишь потому, что доходы мызъ очень незначительны. Возможно ли сравнивать доходы съ пшеницы, ячменя и скотоводства; съ доходами отъ этихъ виноградниковъ, прославленныхъ во всемъ мірѣ, изъ лозъ которыхъ золото льется потоками и даетъ владѣльцамъ ихъ въ иные годы болѣе легкую прибыль, чѣмъ еслибъ они выходили грабить на большую дорогу… Когда пользуешься такимъ богатствомъ, слѣдуетъ быть великодушными и удѣлить хоть малую толику благосостоянія тѣмъ, усиліями которыхъ оно поддерживается. Виноградари жалуются справедливо.
И на вечеринкахъ богачей происходили безпрерывные споры между владѣльцами мызъ и владѣльцами вивоградниковъ.
Праздная ихъ жизнь остановилась. Никто не подходилъ къ рулеткѣ; колоды картъ лежали не распечатанными на зеленыхъ столахъ; хорошенькія дѣвушки мелькали по тротуарамъ и ни одинъ изъ юнцовъ не высовывалъ изъ оконъ казино голову, отпуская имъ вслѣдъ комплименты и насмѣшливо мигая имъ глазами.
Швейцаръ "Собранія" искалъ, какъ очумѣвшій, ключь того, что въ уставѣ общества торжественно туловалось "библіотекой": шкафъ, притаивішійся въ самомъ темномъ углу дома, съ скуднымъ содержимымъ, словно буфетъ бѣдняка. Сквозь пышную и покрытую паутиной стеклянную дверь его видвѣлись нѣсколько дюжинъ киигъ, до которыхъ никто не прикасался. Сеньоры члены "Собранія" чувствовали оебя внезапно охваченными жеданіемъ просвѣтиться, освѣдовдться о томъ, что называли соціальнымъ вопросомъ и каждый вечеръ они устремляли свои взоры на шкафь, словно на святую святыхъ науки, надѣясь, что, наконецъ, появится ключъ и они почерпнутъ изъ нѣдръ его столь желаный ими свѣтъ. Въ дѣйствительности не очень-то велика была ихъ поспѣшность получить свѣдѣнія о вопросахъ соціализма, свернувшихъ головы работникамъ.
Нѣкоторые негодовали противъ книгъ, прежде чѣмъ прочли ихъ. Ложь, все ложь, чтобы лишь влить горечь въ жизнь. Они ничего не читаютъ, и счастливы. Почему не слѣдують ихъ примѣру деревенскіе глупцы, отнимающіе у себя по ночамъ цѣлые часы сна, толпясь кругомъ товарища, читающаго имъ газеты и брошюры? Чѣмъ человѣкъ больше невѣжда, тѣмъ онъ счастливѣе. И они бросали взоры отвращенія на книжный шкафъ, какъ на складъ злодѣяній, въ то время, какъ онъ, несчастный, хранилъ въ своихъ нѣдрахъ лишь сокровище самыхъ безобидныхъ томовъ, большинство которыхъ было принесено въ даръ министерствомъ по настоянію мѣстнаго депутата стихотворевія о Пресвятой Дѣвѣ Маріи, и патріотическіе пѣсенники; руководства для воспитанія канареекъ и правила для разведенія домашнихѣ кроликовъ.
Пока богатые спорили другъ съ другомъ, или негодовали, обсуждая требованія работниковъ, эти послѣдніе продолжали свое протестующее къ нимъ отношеніе. Стачка началась частично, безъ общей связи, доказывая этимъ произвольность сопротивленія работниковъ.
Въ нѣкоторыхъ виноградникахъ хозяева, побуждаемые страхомъ лишиться урожая винограда, "перешагнули черезъ все", лаская, однако, въ злопамятномъ ихъ умѣ надежду на возмездіе, лишь только виноградъ ихъ окажется сложеннымъ въ давильняхъ.
Другіе, болѣе богатые, имѣли настолько стыда, какъ они высокомѣрно заявляли, чтобы не входить въ какое бы то ни было соглашеніе съ мятежниками. Донъ-Пабло Дюпонъ принадлежалъ въ наиболѣе пылкимъ изъ этого числа. Онъ скорѣе готовъ былъ лишиться своей бодеги чѣмъ унизиться до этого сброда. Предъявлять требованія ему, который для своихъ работниковъ чисто отецъ и заботится не только о пропитаніи ихъ тѣла, но и о спасеніи ихъ душъ, избавляя ихъ отъ "грубаго матеріализма".
– Это принципіальный вопросъ, – заявлялъ онъ у себя въ конторѣ въ присутствіи служащихъ, утвердительно кивавшихъ головами еще раньше, чѣмъ онъ началъ говорить. – Я не прочь дать имъ то, что они желаютъ, и даже больше того. Но пусть они меня просятъ, а не требуютъ оть меня. Это отрицаніе священныхъ моихъ хозяйскихъ правъ. Деньги имѣютъ для меня очень малое значеніе, въ доказательство чего, прежде чѣмъ уступить, я лучше согласенъ лишиться всего урожая винограда Марчамалы.
И Дюпонъ, задорный въ защитѣ того, что онъ называлъ своими правами, не только отказывался выслушать требованія поденшиковъ, но изгналъ изъ своихъ виноградниковъ всѣхъ, выдѣлившихся въ качествѣ агитаторовъ еще задолго до того, что виноградари рѣшили бастовать.
Въ Марчамалѣ оставалось очень мало поденщиковъ, и Дюпонъ замѣнилъ стачечниковъ цыганками изъ Хереса и дѣвушками, явившихя изъ горныхъ селъ, побуждаемыя къ тому приманкой значительной поденной платы.
Такъ какъ сборъ винограда не требовалъ большого утомленія, Марчамало былъ полонъ женщинами, которыя, прикурнувъ на склонахъ холмовъ, срѣзывали виноградъ, въ то время какъ съ большой дороги ихъ осыпали бранью лишившіеся заработка ради "идеи".
Мятежъ поденщиковъ совпалъ съ тѣмъ, что Луисъ Дюпонъ называлъ своимъ періодомъ серьезности.
Кутила достигъ того, что изумилъ своимъ поведеніемъ могущественнаго двоюроднаго брата. Ни женщинъ, ни скандаловъ! Маркезита забыла уже о немъ: оскорбленная его пренебреженіемъ, она снова вернулась въ союзу съ торговцемъ свиньями, "единственнымъ человѣкомъ, умѣвшимъ обращаться съ ней".
Сеньорито казался огорченнымъ, когда съ нимъ говорили о его знаменитыхъ кутежахъ. Всему этому крышка навсегда: нельзя же быть юнцомъ всю свою жизнь. Теперь онъ мужчина, серьезный и дѣловой. У него въ головѣ есть нѣчто: бывшіе учителя его, – отцы іезуиты признаютъ это. Онъ рѣшилъ напречь всѣ свои усилія, чтобы добиться столь же высокаго положенія въ политикѣ, какое двоюродный его братъ занимаетъ въ промышленности. Другіе поглупѣе его, управляютъ дѣлами страны, и къ голосу ихъ прислушивается правительство тамъ, въ Мадрддѣ, какъ въ голосу вице-королей.
Отъ прошлой своей жизни Луисъ сохранилъ лишь дружбу съ головорѣзами, увеличивъ свиту свою новыми храбрецами. Онъ баловалъ ихъ и содержалъ, имѣя въ виду, что они будутъ служить ему союзниками въ его политеческой карьерѣ. Кто дерзнетъ пойти противъ него при первыхъ его выборахъ въ депутаты, видя его въ столь почтенной компаніи! И чтобы развлечь свою великолѣпную свиту, онъ продолжалъ ужинать съ ними въ ресторанахъ и вмѣстѣ пьянствовать. Это не нарушитъ уваженія къ нему. Попойка время отъ времени не поводъ къ тому, чтобы вызвать чье-либо негодованіе. Это мѣстный обычай, не болѣе того, и въ придачу это ведеть за собой извѣстную популярность.
И Луисъ Дюпонъ, убѣжденный въ значеніи своей личности, ходилъ изъ казино въ казино, ораторстауя о "соціальномъ вопросѣ" съ пылкой жестикуляціей, грозившей опасностью бутылкамъ и стаканамъ, разставленнымъ на столахъ.
Въ "Circulo Caballista" онъ избѣгалъ общества молодыхъ людей, лишь вспоминавшихъ о прошлыхъ его безумствахъ, чтобы восхищаться ими, предлагая ему новые, еще болѣе скандальные подвиги. Онъ искалъ разговора съ "серьезными отцами", богатыми земельными собственниками и владѣльцами большхъ виноградниковъ, начавшихъ слушать его съ нѣкоторымъ вниманіемъ, признавая, что у этого кутилы свѣтлая голова.
Дюпонъ дѣлался надменнымъ, говоря краснорѣчиво и пылко о мѣстныхъ рабочихъ. Онъ повторялъ слышанное имъ отъ двоюроднаго брата и отъ монаховъ рахличныхъ орденовъ, посѣщавшихъ домъ Дюпона. Но онъ заходилъ дальше ихъ въ рѣшеиіи вопросовъ съ своимъ авторитетнымъ и звѣрскимъ жаромъ, очень нравившимся его слушателямъ, людямъ столь же грубымъ, какъ и богатымъ, находившимъ удовольствіе поражажь быковъ и укрощать дикихъ жеребцовъ.
Для Луиса рѣшеніе рабочаго вопроса казалось до нельзя простымъ. Немножечко состраданія и затѣмъ религіи, побольше религіи, и палка тому, кто отказываетчя повиноваться. Этимъ кладется предѣлъ такъ называемому "соціальному конфликту", и все пойдетъ гладко, какъ по маслу. Могутъ ли жаловаться поденщики тамъ, гдѣ есть такіе люди, какъ его двоюродный братъ и многіе изъ присутствующихъ (здѣсь аудиторія дѣлаетъ жесты одобренія и на лицахъ появляются благодарныя улыбки), сострадательные до излишества, и не могущіе видѣть несчастія, чтобъ тотчасъ же не взяться за кошелекъ и, дать дуросъ и даже до двухъ дуросовъ?
На это мятежники отвѣчаютъ, что состраданія не достаточно, и что, вопреки ему, множество людей живетъ въ нуждѣ. Но что же могутъ сдѣлать хозяева, чтобы поправить непоправимое?
Всегда будуъ существовать на свѣтѣ богатые и бѣдные, голодные и сытые, и только безумцы или преступники могутъ мечтать о равенствѣ.
Равенство!.. Дюпонъ прибѣгалъ къ ироніи, приводившей въ восторгъ его аудиторію. Всѣ шутки, внушенныя самымъ благороднымъ изъ человѣческихъ стремленій его двоюродному брату Пабло и его свитѣ изъ церковниковъ, Луисъ повторялъ съ полнѣйшмъ убѣжденіемъ, словно это былъ выводъ изъ всемірныхъ думъ. Что такое равенство?… Всякій, кому вздумается, можетъ овладѣтъ erо домомъ, если онъ ему нравится; зато и онъ, въ свою очередъ, похититъ сюртукъ у своего сосѣда, потому что онъ ему нуженъ; а тотъ наложить лапу свою на чужую жену, разъ она ему пришлась по вкусу. Безбрежное море, кабальеросы!.. He заслуживаютъ ли разстрѣла или рубашки для сумасшедшихъ те, которые говорятъ о равенствѣ?
И съ смѣхомъ оратора сливались раскаты хохота всѣхъ членовъ собранія. Соціализмъ раздавленъ! Какимъ остроуміемъ и ораторскимъ талантомъ владѣетъ этотъ молодой чеяовѣкъ!..
Многіе изъ старыхъ сеньоровъ кивали головой съ покровительственнымъ видомъ, признавая, что Луиса недостаеть въ иномъ мѣстѣ, и, жалко, что его слова теряются въ этой атмосферѣ, пропитанной табачнымъ дымомъ. Пря первомъ же случаѣ надо будетъ исполнить его желаніе съ тѣмъ, чтобы вся компанія слушала бы съ парламентской трибуны эту столь остроумную и справедливую критяку.
Дюпонъ, одушевленный всеобщимъ одобреніемъ, продолжалъ говорить, но теперь уже серьезнымъ тономъ. To, въ чемъ нуждается чернь, еще прежде заработной платы, это – утѣшеніе религіи. Безъ религіи народъ живетъ жестоко страдая, подвергаясь всевозможнымъ несчастіямъ, какъ въ настоящемъ случаѣ, работники Хереса. Они ни во что не вѣрятъ, не ходятъ къ обѣднѣ, пришлась по вкусу. Безбрежное море, кабальеросы!.. смѣются надъ священнослужителями и только и думаютъ, что о соціальной революціи съ убійствами и разстрѣлами буржуевъ и іезуитовъ. У нихъ нѣтъ надежды на загробную жизнь, – утѣшеніе и награда за всѣ земныя горести, которыя незначтельны, такъ какъ онѣ продолжаются лишь нѣсколько десятковъ лѣтъ; и, какъ логическій выводъ изъ столь великаго безвѣрія, бѣдность ихъ кажется имъ болѣе тяжелой, съ новыми мрачными оттѣнками.
Эта толпа, вѣчно недовольная и не имѣющая Бога, заслуживаетъ кару – свою участь! Пусть они не жалуются на хозяевъ, потому что хозяева стараются повернуть ихъ на добрый путь! Пусть они требують отвѣта отъ истинныхъ виновниковъ ихъ несчастія, отъ Сальватьерры, и другихъ подобныхъ ему, отнявшихъ у нихъ вѣру!
– Къ тому же, сеньоры, – ораторствовалъ сеньорито съ парламентскимъ паѳосомъ, – какой получился бы результатъ отъ увеличенія заработной платы? Только лишь поддержка порока и ничего больше. Эти люди не дѣлаютъ сбереженій, они ничего не копять. Пусть мнѣ укажутъ хотъ одного поденщика, который сдѣлалъ бы сбереженія.
Слушатели молчали, кивая головой въ знакъ согласія. Никто не предьявлялъ поденщика, требуемаго Дюпономъ, и онъ улыбался, торжестуя, и тщетно ожидая изумительное существо, которому бы удалось скопить маленькое состояніе на заработокъ въ нѣсколько реаловъ.