Иногда Джеймс почти не мог отвести глаз от Мэтта. И когда так случалось, в его взгляде не было ни восхищения, ни любви, хотя не было в нем и зависти или злобы. Он смотрел на Мэтта с опаской. Мэтт был ему не соперник, но все-таки внушал сильные подозрения.
Взять хоть эту его жуткую машину. Работая у Джеймса, Мэтт принял участие в заключении выгодной сделки и получил за это приличную премию. Много раз похлопав Мэтта по плечу и откупорив с ним не одну бутылку, Джеймс предположил, что теперь, когда у Мэтта имеется постоянный и очень неплохой заработок, он, наверно, захочет обзавестись "приличной тачкой". Джеймс не скупился на советы. Он повел Мэтта на автостоянку руководителей агентства, где томно, как заключенные в гарем пышнотелые девы, красовались желанные, но неприступные машины. Красные, как яркая помада, "БМВ"-купе соперничали с серебристыми "мерсами" класса "S", будто выточенными из монолитного куска льда, а рядом с ними источали тевтонскую уверенность изо всех своих щелей "ауди-А8". Джеймс ворковал о хромированных ручках переключателя скоростей и экстатически разглагольствовал о приборных панелях из натурального ореха. Казалось, он хочет, чтобы Мэтт купил по меньшей мере звездолет.
Но Мэтт его ошеломил. После того как Джеймс потратил несколько дней подряд, чтобы должным образом проинструктировать приятеля, тот приехал прямо из выставочного зала на новеньком, но скромном "форде" модели "Ка". После всех наставлений, которыми Джеймс его великодушно 80
одаривал, после всех прозрений, практически дзэн-буддистских, Мэтт объявляется в этой… этой… застывшей слезе и спрашивает, что Джеймс о ней думает!
– Нет слов, – сказал Джеймс.
– Знаю. Дух захватывает, правда? Настоящий гимн простоте. Апофеоз дизайна.
Джеймс не знал, смеяться ему или нет.
– Господи помилуй. А что, позволь спросить, подвигло тебя купить именно это?
Мэтт на минуту глубоко задумался.
– Думаю, название.
– Что-что?
– Ка. Древнеегипетское . Переселение душ. Да, точно.
– Нельзя же покупать машину из-за дурацкого названия!
– А мы чем занимаемся? Мы же продаем идеи? Названия?
Тут Джеймс все-таки рассмеялся:
– Слушай, ну, вообще-то, тебе не обязательно верить во всю эту дребедень только потому, что ты на ней делаешь деньги!
– А я действительно во все это верю, – с жаром отозвался Мэтт. – Целиком и полностью.
– А цвет?! – заорал Джеймс, окончательно выведенный из себя. – Черт возьми, он же фиолетовый!
– Вообще-то, белладонна, – уточнил Мэтт.
Именно после того, как Мэтт выбрал такую машину, Джеймс стал относиться к нему крайне подозрительно. Мэтт мог себе позволить что-нибудь пошикарнее, но воспользоваться этой возможностью не пожелал. В глубине души Джеймс считал, что Мэтт это сделал назло ему, чтобы высмеять его, чтобы поглумиться над его советом и опорочить его ценности. Вот такую он затеял игру: показать, что в их игры он не играет. Своей покупкой этот поганец намеренно подрывал авторитет Джеймса. Тогда-то Джеймс и решил, что надо бы за Мэттом понаблюдать.
– Где ты все время пропадаешь? – спросила Бет у Джесси.
Они лежали в соседних кроватях; их разбудили разгоряченные вином взрослые, которые, спотыкаясь, расходились по своим комнатам; так случалось каждый вечер. Теперь девочки не могли заснуть.
– Это ты о чем?
– Ты все время куда-то скрываешься. Почему ты не хочешь взять меня с собой? Куда ты ходишь?
– Никуда. – Джесси перевернулась на другой бок, спиной к Бет, зная, что про наставницу рассказывать неблагоразумно. Джесси вечно приходилось решать эту проблему: как отвлечь от себя внимание сестры, которая радостно последовала бы за ней хоть в пекло, понадеявшись на одобрительный кивок или улыбку.
– Почему ты мне не говоришь?
– Чего не говорю?
– Куда ты ходишь. И с кем ходишь.
– Давай-ка спать, – сказала Джесси.
– А я знаю, – выпалила Бет. – Знаю, с кем ты ходишь.
Сабина прижалась к Джеймсу, обвив его широкий торс тонкими руками. Он неопределенно хмыкнул, что она восприняла как знак одобрения. Через несколько секунд она приподнялась и села на кровати.
– Слишком жарко для этого, – сказала она, сбрасывая атласную сорочку. Потом опять легла, прижавшись янтарными сосками к жесткой спине мужа. Провела рукой по его бедрам, сжала пальцами его вялый член. Джеймс удовлетворенно вздохнул, но не смог ответить на ласку.
Поцеловав его в шею, она нежно провела кончиками пальцев по его позвоночнику.
– Ай! Обгорел на солнце.
Сабина оставила попытки возбудить его и перекатилась на другой бок.
– Вероятно, она тебе больше нравится.
– Кто "она"? – спросил Джеймс, думая, что Сабина имеет в виду Крисси.
– Рейчел. Я видела, как ты на нее поглядывал.
– Когда?
– Сегодня. У бассейна. Ты считаешь ее сексуальной, да?
– Тебе виднее.
– Вот именно.
– Я тебе уже объяснял. Мне нехорошо. По нынешнему состоянию, со мной ничего не смогла бы поделать даже Елена Прекрасная в кожаном бикини.
Сабина поджала губы. Она была не Елена Прекрасная, и у нее не было бикини, ни кожаного, ни какого-либо другого. Она пристально вглядывалась в поплывшую перед глазами темноту.
– Я все видела, – сказала Крисси.
– Что? – спросил Мэтт сквозь смех. – Что?
– Как ты пялился. Похотливо. Плотоядно. Пошло. Пламенно. Паскудно. Позорно.
– О! Ха-ха-ха! Ох! А!
– Признавайся! Признавайся!
– Ай! Слезь! Ха-ха-ха!
– Признавайся!
– В чем тебе признаваться, ведьмочка?
– Что ты ее хотел. У бассейна. Сегодня. Я видела.
– Кого хотел? Сабину? Сознаюсь! Хотел. А-а!
– Рейчел! Хотел Рейчел! Ты бы хотел с ней переспать, а?
– Больше всего я хотел бы переспать с тобой. Почти так же, как с Сабиной. И с Рейчел почти как с Сабиной.
– Животное. Ты животное.
– О чем ты прекрасно знаешь. Кстати, как и ты.
– Нет, правда, – Крисси стала серьезной, – Сабина тебе правится больше, чем Рейчел?
– Да. Она первоклассная женщина. И к тому же у нее есть феромоны . Вот в чем все дело – класс плюс феромоны.
– Ты имеешь в виду социальный класс?
– Нет, я хотел сказать другое. Видишь ли, – только не говори Джеймсу – Сабина, вообще, из простых. Но в ней чувствуется класс. В том, как она ходит. Как держит голову.
– Так ты бы с ней переспал?
– Если бы была хоть малейшая возможность.
– А Рейчел?
– Если бы была хоть малейшая возможность, с ней тоже.
– Ладно, – сказала Крисси, раздвигая ноги и прижимая колени к его груди, – не дадим им даже малейшей возможности.
– Кто там шумит? – заинтересовалась Бет. Потолок над их головами зловеще потрескивал, а смутно различимые вздохи задавали ритм скрипу древних пружин и старых деревянных половиц в комнате наверху.
– Это сова на крыше, – ответила Джесси, которой было известно, что комнату над ними занимают Крисси и Мэтт. – Спи.
– Это не сова, – беспокойно возразила Бет.
– Нет, сова.
– Нет, не сова! – И через секунду обе девочки рассмеялись, а потом хихикали, пока не заснули.
В тишине своей комнаты Рейчел слышала, как спорили приглушенными голосами Джеймс и Сабина. Еще она слышала, как Мэтт и Крисси занимались любовью и как некоторое время смеялись девочки в смежной комнате.
Кроме того, она слышала, как наверху, в стропилах крыши, копошится и скребется сыч, на этот раз настоящий, тревожный белый призрак. Шарканье, которым он возвещал о своих ночных делах, будило ее каждую ночь и порой не давало заснуть. Она глубже зарылась в подушку, зажав согнутую руку коленями, и, убаюкав себя, заснула.
11
Изменение атмосферного давления – одно из последствий циркуляции атмосферы. Слова "атмосферное давление" означают просто вес атмосферы. В местах, откуда воздух уходит, создается область низкого давления.
Для наблюдения изменений атмосферного давления используют ртутный барометр, хотя отличным барометром является и человеческое тело.
12
Однажды утром за завтраком Бет спросила Рейчел:
– Почему вы так странно говорите? Джесси хихикнула.
– Так спрашивать невежливо, – упрекнула дочку Сабина, у которой, хотя она и говорила по-английски почти безупречно, тоже был акцент, но очень легкий. – Рейчел из Эссекса.
– Я-то говорю не странно, – ответила Рейчел девочке, – а ты вот – даже очень.
В этой компании Рейчел не задумывалась о своем происхождении, пока кто-нибудь не привлекал внимания к ее особенностям. Из тех, кто этим грешил, только Бет по наивности совершала подобную бестактность открыто. Не то чтобы кому-нибудь хотелось тем или иным образом унизить Рейчел – просто такая неловкость неизбежно возникает, когда повадки и признаки рабочей среды наталкиваются на нравы и предубеждения среднего класса.
Так что, когда Рейчел доводилось громко рассмеяться, она ловила на себе смущенный взгляд Сабины, которую этот смех явно коробил, и тут же, как бы со стороны, слышала отголоски своего смеха. Или, например, когда Мэтт рассказывал про своего отца-дипломата, вместе с семьей переезжавшего из одной страны в другую, Рейчел не могла не вспомнить своего отца, чья жизнь тоже прошла в бесконечных переездах… но только в качестве машиниста Британской железной дороги. Или еще когда Крисси демонстрировала на словах и в поведении свою напористую сексуальность, Рейчел чувствовала, что ее собственный опыт в этой области сравнительно узок и ограничен. Потом, когда Джеймс нюхал дешевое вино и сообщал окружающим, что в почве, на которой выросла эта лоза, было слишком много известняка, Рейчел откровенно признавала, что куда хуже разбирается в винах.
У нее, правда, было смутное подозрение насчет того, насколько разбирается в винах сам Джеймс, а именно не слеплен ли из прессованной резины его "чудо-нос", и не является ли тот таким же атрибутом клоунады, как, например, грим или рыжий парик, которые укладывают в сундук после представления. Но дело было не только в этом. Дело было в том, как уверенно жили все остальные. Как будто они с рождения умели переставлять фигуры по шахматной доске жизни, а она все еще считала квадраты и боялась ходить по диагоналям.
Например, ее удивляло, что Мэтт мог столь оживленно нести такую околесицу в затяжном припадке самоуверенности, доступной лишь человеку, которому первые восемнадцать лет его жизни окружающие твердили только о том, какой он замечательный и необыкновенный. И что Сабина могла раскладывать салфетки или сидеть, выражая всем своим видом холодное элегантное внимание, в полной убежденности, что раскладывать салфетки и сидеть полагается только так, даже если твоя голова может в конце концов отвалиться, не выдержав напряжения. Или что Крисси могла непрерывно болтать о сексе, блистая своим шикарным произношением, закидывая ногу на ногу и тут же меняя позу и поглаживая себя по бедрам, до тех пор, пока не начинало казаться, что ее влагалище в любой момент может выскочить из-под
стола и укусить за ногу проходящего официанта. И что Джеймс портил себе удовольствие от прекрасных вин тем, что упорно находил горечь, отраву и гадость в каждой третьей, если не второй бутылке.
По крайней мере, так все это представлялось Рейчел. Ей хотелось, чтобы – раз уж они все равно считают ее "девчонкой из Эссекса" – кто-нибудь из них назвал ее так в глаза, и тогда она могла бы обратить все в шутку. Но, несмотря на все сложности, сначала эти четверо действительно нравились Рейчел. Она сожалела о пробелах в своем образовании, о несовершенных манерах, о том, что, когда она чем-то увлекалась и не могла оставаться равнодушной, ее голос становился громким и пронзительным. Но она была искренне благодарна судьбе за то, что, в отличие от товарищей по отдыху, не была так очевидно задергана жизнью.
– А почему у вас татуировки? – задала следующий вопрос Бет.
– Бет! – одернула ее мать.
– Ну почему нам никого ни о чем даже спросить нельзя? – возмутилась Бет.
– Это невежливо, – ответила Джесси, разглядывая яркий кельтский узел на правой руке Рейчел.
– Все в порядке, спросить можно. Это я сделала, когда путешествовала. Когда жила в палатке в валлийских горах.
– Правда? – У Джесси загорелись глаза.
– Правда? – скептически переспросила Сабина.
– Так ты была путешественницей "Новой эры" и жила в палатке? – ввернула Крисси.
– Путешественницей я была. А никакой "Новой эры" нет, как мне кажется.
– А что тогда есть? – спросил Джеймс, который проходил мимо стола и внезапно заинтересовался разговором.
Краткий роман Рейчел с Джеймсом был ошибкой, и, вероятно, принимать приглашение отдохнуть вместе с ним, его семьей и всеми остальными тоже не стоило. По с тех пор, как роман закончился, прошло уже два года, и она, хотя и не понимала, почему Джеймс ее пригласил, была уверена, что они оба не хотят начинать все сначала.
Когда пробирающая до костей сырость, холод, насморк и вечная грязь – атрибуты жизни в палатке – в конце концов заставили Рейчел спуститься с вершин и вернуться в город, она согласилась на работу секретарши в одном из агентств. В фирму "Гамильтон и Пут" ее приняли на должность временного личного секретаря-референта Джеймса, так как его личная секретарша слегла после нервного срыва. С Джеймсом Рейчел познакомилась только на третий день. Зато в первое же утро, явившись на работу, она была потрясена тем, как одеты многие сотрудники, – ни дать ни взять, в театр собрались. Даже Джемперы (так в фирме называли финансистов) – люди творческие и с переменчивым настроением – следовали законам модных журналов. По должности ей полагалось служить связующим звеном между Джемперами и Костюмами, этими напыщенными представителями "конторы". На следующее утро Рейчел пожала плечами, вытащила из шкафа маленькое черное платье, развернула пару дорогих тонких чулок, надела туфли на призывно-высоких каблуках и нанесла на лицо тональный крем и быстросохнущую косметику. Потом распустила волосы.
– Это рабочий день, – сказала она своему отражению в зеркале.
К одиннадцати тридцати второго дня она получила три приглашения пообедать и от всех отказалась. Рейчел и раньше работала временной секретаршей и знала, что и как надо делать. К тому времени, как Джеймс вернулся из деловой поездки на север Англии, она уже разбиралась в том, что происходило в офисе. Он был доволен, что все письма, которые она писала, были безупречно грамотны и аккуратно оформлены. Он был удивлен, когда она обратила его внимание на пример двойной бухгалтерии. Он был поражен, когда она сумела на сносном французском поговорить с клиентом, позвонившим из Парижа.
– Какие у вас планы на обеденный перерыв? – спросил Джеймс.
– В Британском музее будет интересная лекция.
Она сказала это в шутку. Шутки Джеймс не понял.
– А-а. Ну, может, в другой раз.
Рейчел стала загадкой для всей конторы. Энергичная, исполнительная и благожелательная, она держалась несколько наособицу, отклоняя все приглашения в кафе (в обеденный перерыв) или в бар (после работы). И, скрывая татуировки, смеялась над позерами Джемперами и возражала высокомерным Костюмам.
– Вы хотели бы перейти у нас на постоянную ставку? – однажды спросил ее Джеймс.
– Нет. Я эту работу ненавижу. Дурдом. Джемперы ходят мрачные и ноют, как недоделанные рок-звезды. А Костюмы суетятся, как биржевые брокеры в восьмидесятых.
– Да что вы? Все настолько плохо?
– Да не плохо, просто скучно. Работа трудоемкая и рутинная. Все интересное достается вам.
– Интересное? Вы думаете, у меня интересная работа? Посмотрите-ка на того парня. – Рейчел проследила за его взглядом и сквозь стеклянную перегородку увидела человека, которого, как она знала, звали Мэтт. – Мой друг. Сто лет его знаю. Но все идет к тому, что мне придется его уволить.
– Почему?
– Работа такая. А вы говорите – интересная.
– Я работаю, только чтобы накопить денег на следующую поездку, – сказала Рейчел, чувствуя потребность заполнить тишину словами. – Мы с приятелем собираемся в путешествие по Африке.
– По Африке? – переспросил Джеймс и этим ограничился.
Но спустя неделю после этого разговора приятеля уже не было, и, следовательно, не было никаких африканских планов. Рейчел предъявляла к спутникам жизни высокие требования и, если они таковым не соответствовали, не всегда оплакивала разрыв. В ту пятницу, когда Джеймс освободил от занимаемой должности человека по имени Мэтт, с которым Рейчел успела чуть-чуть пообщаться и который ей понравился, Джеймс заявил, что очень удручен и расстроен.
– Я же его столько лет знаю. Столько лет!
– Вам, наверно, очень тяжело.
– Выпьете со мной стаканчик?
– Конечно, – пожала плечами Рейчел.