– За вами отправлена шлюпка, – донеслось с линкора, – советую вести себя смирно, в противном случае Согласно Конвенции по военнопленным за номером 56, – Квинкер смачно выругался, – к вам будет применена сила.
Я заметил, как сжал кулаки Дрон, как заходили желваки на его скулах. Не наделал бы глупостей, парень он боевой, только вряд ли его силы тут хватит.
– Лейтенант! – скомандовал я. – Отставить мордобой! Будем сдаваться.
– Но сэр, – от удивления у мардака глаза полезли на лоб.
– Ты мне доверяешь? – я посмотрел прямо в чёрные глаза, Дрон выдержал паузу, потом кивнул. – Тогда делай, что велено, понял? – лейтенант нехотя кивнул.
– Ну и дурак, – квакнул пеналец, – кто доверяет людям? – для убедительности бывший таксист постучал пальцем по лбу.
Мне вдруг пришло в голову, что многие люди думают как это земноводное, в этот момент к звездолёту пристыковалась фаряннская шлюпка.
– Открыть люк! – послышалась команда.
– Не можем, ключ потерялся! – квакнул жабоид. – Зайдите позже!
Снаружи задумались, видимо, оценивали ответ. Затем снова прибегли к угрозам.
– Если не откроете, взорвём люк!
Мне вспомнилось, как фарянский танкер, обчистив меня до нитки, шмальнул напоследок зарядом, и я пошёл открывать.
В дверь ввалились пятеро фарян, высокие, миндалевидные глаза сверлят насквозь, из-под серых скафандров выглядывают стволы ручных бластеров.
– Пират Скрайд? – подошёл ко мне тот, что был впереди, его голос срывался в конце фразы, будто пытался упорхнуть.
– К вашим услугам! – не стал вилять я.
– Вы арестованы! – кошачьи глаза заглянули мне за спину. – Также арестованы все, кто находится на корабле!
Не скажу, что меня удивил сам вердикт, однако оптовый подход к делу озадачивал.
– Правильно! – неожиданно поддержал фарян Квинкер. – Задержать надо всех, включая одного болтливого робота, обычно он появляется там, за окошком. А я, пока они чалятся, здесь покараулю, и если замечу что-нибудь подозрительное, обязательно позвоню. Могу дать расписку о лояльности к властям и согласии сотрудничать, кроме того…
В ответ на эту трепотню главный фарянин достал маленькую блестящую коробочку, направил её на болтуна. Через мгновение прибор пискнул, а командир сообщил:
– Этого, – он указал на Квинкера, – в карцер.
Слова застряли у зелёного в горле, он едва смог прохрипеть:
– За что?
– Согласно Резолюции Межгалактической комиссии по этике, – господи, неужели и такая есть, – вами допущен ненормативный оборот в отношении должностных лиц. Подобное действие расценивается, как серьёзное правонарушение и карается лишением свободы сроком…
Квинкер дослушивать не стал, вздохнул "всё равно хуже не будет", и, выпятив грудь и расправив плечи, разразился такой нецензурной тирадой, которая по моим расчётам тянула лет на тридцать каторги или десяток расстрелов. За такую "музыку" я простил зелёному даже его ренегатские речи.
– Спасибо за внимание, – раскланялся бывший таксист, когда его вдохновение кончилось.
Миндалевидные глаза главного едва не вылезли из орбит, он что-то выкрикнул по-фарянски, на запястьях Квинкера сомкнулись полупрозрачные энергетические наручники. Следом заковали Дрона, последним – меня.
Нас без лишних слов отконвоировали на челнок, интерьер которого впечатлял. Нет, ничего особенного не было: кабина пилота и небольшой пассажирский отсек, так устроены многие челноки, но от идеального порядка и клинической чистоты просто тошнило.
Фарянский звездолёт был подстать шлюпке: ни пылинки, преобладал белый с розовым цвет, всё ажурно, изящно и приятно на ощупь. Нас усадили на удобные кресла, где мы и находились вплоть до самого приземления.
Фарянская планета под названием Фагнор отличалась от всего, что я видел до этого. Синее солнце окрашивало растительность в фиолетовый цвет, получался эффект чернильных сумерек. Мягко говоря, непривычное зрелище, впрочем, не лишённое привлекательности. Различных оттенков деревья, похожие на вертикально стоящих рыб, кустарники с золотистыми листьями, цветы огромных размеров, с которых стекает пузырящаяся смола – вся эта экзотика примыкала прямо к территории космопорта.
Нас провели в небольшое полукруглое строение, сняли наручники и передали фарянину в зелёной накидке.
– Раздевайтесь! – пропел он, на что Квинкер по причине природной склочности не мог не отреагировать.
– Отвернитесь, я стесняюсь! – квакнул он. – И потом, я не знаю, какой вы ориентации, а переориентироваться у меня нет никакого желания! В этом разрезе мне насрать на все ваши конвенции и положения. Прошу занести мои слова в протокол!
Фарянин выслушал эту белиберду молча, принял к сведению и нажал красную кнопку. На вызов явились два здоровенных фарянина с лицами, не предвещавшими ничего хорошего.
– Не хотите в протокол, не надо, – скидывая с себя одежду, бурчал Квинкер, – могу и так.
Дрон и я последовали примеру нашего друга, какой смысл рыпаться. Всё равно заставят переодеться. Тем более оранжевая роба уже ждала нас в виде трёх аккуратно сложенных стопок. Мы облачились в тюремное и стали похожими друг на друга.
– Иметь колющие, режущие предметы, наркотики, оружие запрещено! – инструктировал нас фарянин, когда мы предстали перед ним в новом виде. – Запрещается также пользоваться различными устройствами, средствами связи и другим технологическими устройствами.
– Интересуюсь знать! – поднял руку Квинкер. – А что разрешается?!
– Разрешается работать!
– А ещё?
– Иметь деньги в сумме не более полутора тысяч на одного заключённого.
Мы с Дроном уставились на пенальца.
– Чего вылупились? – квакнул он.
– У тебя как раз столько, – ответил я, – давай, делись. Всё равно отберут.
Бывший таксист повздыхал, почесал в затылке, но всё же признал мою правоту. Выудил из-под робы наличные, – когда только успел заныкать и, главное, где прятал, – и отсчитал полторы тысячи мне, столько же Дрону.
– Вернёте с процентами из расчёта, – меркантильная морда на секунду задумалась, – процент за одни тюремные сутки.
Через несколько минут мы уже мчались в огромном бронированном вагоне с решётками на окнах, который уносил нас прочь от космодрома. Кроме нас, там было ещё десятка два зэков, в основном мардаки. Но были и пенальцы, и даже два фарянина. А вот людей, впрочем, как и гаэлян, не наблюдалось.
За окном мелькали причудливые тени, из-за большой скорости и синего сумрака разобрать детали было непросто. Однажды в окно влепилось что-то тяжёлое и размазалось жёлтым пятном. Если здесь такие насекомые, лучше на свежем воздухе не гулять.
Мерное покачивание вагона постепенно сделало своё дело, я впал в забытье. Мне снился Марк, он целовал Лидочку, та грозилась всё рассказать мужу. Тут же возник муж, им оказался Чернятински. В одной руке негодяй держал голову Линды, в другой топор. Неожиданно Линда открыла глаза и, глядя на меня, прохрипела:
– Вставай! Прибыли!
Я очнулся, меня теребил Квинкер:
– Прибыли, говорю!
– Куда? – прошептал я, вытирая со лба пот.
– На курорт!
Я глянул в окно, вагон стоял прямо напротив больших чёрных ворот. В обе стороны от них тянулся высокий забор с колючей проволокой. Как ни многообразна Галактика, а тюрьмы похожи как близнецы-братья. Возле ворот маячила фигура в малиновой накидке, которую украшала блестящая блямба. Не надо быть гением, чтобы понять: нас осчастливил присутствием сам начальник лагеря. Ну, или его заместитель, хрен редьки не слаще.
– Вы все! – высоким голосом пропел он, когда мы выгрузились из вагона. – Куски дерьма! И не стоите ничего!
Фу-у, как неоригинально и истоптано! Какая жалкая пародия на Голливуд. И всё-таки странно: фаряне, попадавшиеся мне до этого, были исключительно вежливыми и могли часами цитировать выдержки из документов. Этот же напротив был нарочито груб, неотёсан, несдержан. Впрочем, исключения только подтверждают правило.
– Повторяю! – продолжало плевать ядом начальство. – Вы – отбросы общества, которые…
– Сам дурак! – буркнул Квинкер, чем привлёк к себе внимание малинового.
Он угрожающе склонил голову, подошёл к жабоиду.
– Как звать?
– Заключённый Квинкер! – вытянулся в струну бывший таксист. – Осуждён по ложному доносу, считаю моё заключение под стражу безобразной ошибкой. Требую немедленной реабилитации!
Малиновый не спеша вынул из-под накидки блестящую коробочку, точно такую, какой Квинкера сканировали при аресте, навёл её на зелёного. Прозвучал сигнал, фасеточные глаза недобро сощурились.
– В карцер его! – голос малинового сорвался в фальцет. – Кроме воды и сафатры ничего не давать!
Квинкера подхватили двое фарян и потащили к воротам.
– Это насилие! Я буду жаловаться! Свободу угнетённым! Позор угнетателем! Козлы поганые!
Последний крик пенальца затих за воротами зоны, после чего малиновый продолжил:
– Надеюсь не надо объяснять, что значит карцер. Не советую туда попадать. Тому же, кто будет вести себя хорошо, – добросовестно работать, соблюдать распорядок, выполнять мои распоряжения, – возможно светит, я подчёркиваю, возможно, досрочное освобождение. Меня будете звать, – малиновый вальяжно прохаживался вдоль строя, – мастер Гартлинг.
– Почему мастер? – спросил я.
– Потому что я так хочу. Ясно?! – Гартлинг вперил в меня пронзительный взгляд.
Руки просто чесались дать в морду безносому. А что, с пенальцами я уже дрался, мардакам рыло чистил, до полной коллекции не хватало пары-тройки межгалактических рас. Но прежде чем затевать беспорядки, следовало осмотреться, надо же иметь представление о тюрьме. Из карцера мало что разглядишь.
– Так точно! – картинно вытянув руки вдоль швов, гаркнул я.
– То-то! – удовлетворённо буркнул фарянин. – Итак, повторяю! Ваша задача – работать на благо тюрьмы и соблюдать распорядок! Нарушителями буду заниматься лично!
Высказав угрозу, Гартлинг развернулся и направился к воротам. Нас повели следом.
За забором расположились ряды бараков, похожие друг на друга, как близнецы-братья. Все белые, овальной формы, вместо крыши – прозрачный купол. Кое-где виднелись круглые вышки, похожие на воздушные шарики. За бараками маячил зелёный свет, отчего он исходит не видно. Были ещё шипастые камни, они медленно передвигались по территории, издавая неприятный свист. В одного такого неосмотрительно плюнул какой-то мардак, его тут же шарахнуло током. Мардак взвыл и схватился за ногу. Н-да, интересные камушки, своего рода вертухаи, только механические.
Наконец, нас завели в барак, где валялись на нарах, резались в карты или просто ничего не делали около сотни зэков. Как и в вагоне, в основном мардаки, однако попадались пенальцы и фаряне. Ни одного приветливого взгляда, в лучшем случае безразличные, в основном же – недружелюбные.
– Слышь, ты! – ко мне подошёл мардак с физиономией гоблина, которому дали слабительное и заткнули задницу, настолько его глаза вылезали из орбит. – Деньги есть?
– Есть, – кивнул я.
– Давай! – мощная лапа замаячила перед лицом.
– Пожалуйста! – я изобразил на лице радушие и плюнул мардаку в ладонь. – Сдачи не надо! – великодушно добавил я.
На мгновение в бараке повисла звенящая тишина, в продолжение которой лупоглазый рассматривал руку. Поняв, что плевок скорей оскорбление, чем валюта, он взревел и замахнулся. Я среагировал быстро, вложив в удар весь негатив, накопленный за последнее время, пнул наглеца в пах. Мардак взвыл, схватился за причинное место и запрыгал по бараку.
Вероятно, новичку, попавшему на зону впервые, вести себя так неосмотрительно. Но мной овладел пофигизм вперемежку с разнузданностью. Я добавил мардаку под зад, отчего получил несказанное удовольствие. Впрочем, радовался я недолго. С нар поднялись несколько мардаков и двинулись ко мне. Сверкнули заточки, звякнула цепь. Внутренний голос подсказал, что мне пришёл…ец. И он бы не ошибся, если бы в моём послужном списке не было битвы за цитадель.
Дрон оказался не просто военным, а подготовленным военным. Даже очень хорошо подготовленным. Его соплеменники разлетались от него как горох от барабана, настолько виртуозно лейтенант владел рукопашным боем. Крик, мат, вопли – всё смешалось в одну галдящую какофонию. Впрочем, длилось это минуты две, не больше. Наконец, отведавшие Дроновых кулаков затихли в отключке, других претендентов на травматизм не нашлось.
Через минуту дверь в барак распахнулась, на пороге возник Гартлинг.
– Этих двоих, – он указал на нас, – в карцер!
В карцер так в карцер, и сам туда собирался, не бросать же Квинкера на произвол. К тому же кой-какое представление о зоне уже получил. На нас с Дроном снова надели наручники, нацепили на шею едва различимый энергетический браслет и повели из барака.
Карцером оказалось небольшое круглое строение на отшибе, неподалёку от зелёного свечения, что я наблюдал давеча. Крыша карцера, в отличие от остальных бараков, была непрозрачной, в стене я разглядел одно малюсенькое окно, забранное решёткой.
Нас грубо затолкали внутрь и захлопнули дверь. В помещении царил полумрак, пахло плесенью, где-то капала вода.
– Не скажу, что сильно скучал, – квакнули из полумрака, – но втроём веселее.
Не знаю, существует ли в Галактике что-то, отчего бывший таксист может отчаяться. Впрочем, если лишить жабоида денег, он неизбежно впадёт в ипохондрию.
– Ну и кой чёрт вас сюда занесло? – из сумрака показалась знакомая фигура.
– Одному идиоту не понравились мои манеры, – пояснил я.
– А-а, ясно. Я всегда говорил, что тебе не достаёт воспитания. Ну ничего, времени у нас теперь, хоть одним местом жуй, я тобой займусь. А этот нечёсаный примат, – Квинкер заглянул мне за спину, где расположился Дрон, – тоже проштрафился?
– Сэр, – подал голос мардак, – разрешите я сделаю его чуточку вежливее. – Позади принялись разматывать скотч.
Я ухмыльнулся, умению межгалактических рас прятать вещи в складках одежды или туловища можно только позавидовать. Ну вот, куда он заныкал здоровенный рулон? И главное зачем? Не иначе как для пенальца.
– Ладно, – я поднял руку, прерывая неначавшуюся экзекуцию, – показывай, как устроился.
Глаза начали постепенно привыкать к сумраку, и то, что они видели, мягко говоря, не нравилось. Если в двух словах, нас засунули в каменную сырую камеру, где не было ничего, кроме нескольких каменных же лежаков без намёка на постель или хотя бы солому. Никакого освещения, единственным источником света было то самое маленькое окошко с решёткой.
– Н-да, – протянул я, – хреновато тут у тебя.
– Извиняйте, – развёл руки жабоид, – апартаментов не предусмотрено, а вот "всё включено" организовать можно.
Мы с Дроном непонимающе уставились на пенальца, неужели пребывание в карцере так действует на психику? Квинкер, оценив скепсис, отразившийся в наших глазах, подошёл к двери и начал в неё барабанить. Вскоре послышался лязг засова, в проёме возникла фигура стражника.
– Чего тебе? – срывающимся голосом пропел он.
Квинкер начал что-то нашёптывать, активно жестикулируя, затем полез под робу, выудил две шуршащих бумажки, которые из одних рук мгновенно перекочевали в другие. Охранник, не забыв закрыть дверь, исчез.
– Ты что, дал ему денег? – поинтересовался Дрон.
– А тебе хочется питаться вот этим? – Квинкер сунул лейтенанту под нос невзрачный кусок, похожий на хозяйственное мыло. Дрон брезгливо поморщился. – Это называется сафатра, по-моему идеальная штука для травли тараканов, а вот для жратвы вряд ли подходит. Хотя, мардакам, может и по вкусу.
Дрон наверняка провёл бы разъяснительную беседу по поводу своих вкусовых пристрастий, но в этот момент снова лязгнул засов, в двери с объёмистой сумкой в руках появился всё тот же охранник.
– Погоди, – подошёл я к Квинкеру, когда фарянин ушёл, – это что, получается здесь можно купить всё?
– Ну, всё не всё, – бормотал Квинкер, ковыряясь в пакете, а жратву раздобыть можно. Правда, у тебя это вряд ли получится, про немытого, – жабоид зыркнул в сторону Дрона, – вообще молчу, но я-то договориться сумею всегда. Так что держитесь меня, не пропадёте. Да, – вскинулась эта наглая морда, – совсем забыл, этот банкет – за ваш счёт.
Я давно знал, что пенальцы – раса жадная и эгоистичная, взвалить собственные расходы на других у них в порядке вещей. Единственное, что им можно противопоставить – это логика и железные аргументы.
Последние представил Дрон, сунув под нос прохиндею мощный кулак, приведение доводов, как всегда, легло на меня.
– Мы с лейтенантом, – менторским тоном начал я, – попали сюда неслучайно. Драка была лишь поводом. Думаешь, нам сильно хотелось в карцер? Разумеется, нет. Единственной целью, движущей нами, являлось желание помочь товарищу, попавшему в беду.
– Да в какую беду… – начал было жабоид, но я его перебил:
– То обстоятельство, что у тебя есть более или менее сносный провиант, является слабым утешением. Так как денег у тебя надолго не хватит.
Квинкеру, судя по всему, такая мысль в голову не приходила, он растерянно чесал пальцем в затылке.
– Так что через неделю ты стал бы грызть эту, как её, – я указал на непривлекательный брикет, – суматру…
– Сафатру… – обиженно буркнул Квинкер.
– Один хрен, – кивнул я, – так вот, жевал бы ты её, как миленький. И не знаю, насколько при такой диете тебя бы хватило.
– А с вами что, выдадут талоны на усиленное питание?
– Не выдадут, – согласился я, – но переносить тяготы компанией легче. К тому же, общий депозит превышает твой в три раза, а это, согласись, немало.
Выводы спорные, хотя бы в той их части, что число едоков тоже увеличилось, но моя отповедь, как ни странно, повлияла на Квинкера. Вероятно будущее, обрисованное мной, показалось ему малопривлекательным.
– В общем так, – я решил больше не мучить зелёного нравоучениями, – траты, – я кивнул на пакет, – будем делить между всеми членами концессии. Доходы тоже, вопросы есть? – вопросов не было. – Давай, показывай, что у тебя там.
Квинкер принялся шуршать обёртками, от запахов, разнёсшихся по карцеру, рот мгновенно наполнился слюной. Я поймал себя на том, что не помню, когда ел в последний раз. Расположившись вокруг одного из лежаков, куда Квинкер выгрузил провизию, мы принялись за еду.
В контрабандный ассортимент входило что-то вроде копчёного мяса с лимонным привкусом, ещё была рыба не рыба, в общем, фиолетовое филе, слегка отдающее тиной, наконец, бутыль какого-то пойла. Квинкер разлил мутную жидкость в одноразовые стаканы, квакнул "c новосельицем!" и опрокинул в себя, сморщился как старый валенок, наконец, громко крякнул.
Мы с Дроном ждали, сдохнет или всё обойдётся параличом. Ничего подобного, Квинкер икнув, буркнул "пардон" и улыбнулся обворожительной жабьей улыбкой. При этом глаза земноводного приняли характерный соловый вид.
– Ну, чего ждёте, – пьяно буркнул он, – особьего. Тьфу, обосс… пардон. Обособленного предложения? М-м? Дай сюда, – зелёная лапа потянулась к бутылке, я оттолкнул.
– Ладно, Дрон, – я чокнулся с лейтенантом, – где наша не пропадала! – и, выдохнув, принял на грудь.