В свидетельстве о смерти Сергеева, которое Панкратов нашел в архиве районного ЗАГСа, стояло: сердечная недостаточность. Он знал, что когда внезапно умирает нестарый, не смертельно больной человек, обязательно проводится вскрытие. Врач-патологоанатом, жилистый старик глубоко пенсионного возраста, этот случай хорошо помнил. А запомнил он его потому, что вскрытие ничего не показало. Здоровое сердце, здоровый желудок, здоровые легкие. Ничего, что могло бы привести к летальному исходу.
- Как это? - удивился Панкратов. - В свидетельстве написано: сердечная недостаточность. А вы говорите, что сердце было здоровое.
- Как у быка, - подтвердил врач. - Всем бы такое сердце. А что написано… Нужно же что-нибудь написать. Меня это не касается. Я дал свое заключение. А как с ним поступили - не мое это дело.
- Сколько вы практикуете? - поинтересовался Панкратов.
- Сорок лет. А что?
- Никогда не поверю, чтобы человек с таким опытом не мог определить причину смерти. Хотя бы предположительно.
- Я и предположил. Отравление. Причем не пищевое, а каким-то сильным ядом. Но чтобы доказать это, нужны исследования в токсикологической лаборатории. А их не проводят без уголовного дела. Дела не возбудили. Нет так нет. Мне что, больше других надо? Вот что я вам скажу, молодой человек, - продолжал он, обращаясь к Панкратову, который в свои сорок шесть лет был для него юнцом. - Когда столько лет имеешь дело с трупами, поневоле начинаешь ценить жизнь. Просто жизнь. Солнышко светит, воробьи чирикают, сердце не болит. Это и есть счастье. Портить жизнь чужими заморочками - зачем? Все равно всех загадок не разгадаешь.
Панкратову приходилось иметь дело с трупами. Не так часто, как старому патологоанатому, но не так уж и редко. Он давно уже смирился с тем, что в любом деле остаются темные места, так до конца и не проясненные. Странная смерть Сергеева пополнила ряд таких дел.
Многовато было странностей в Туле, многовато. Но главная странность еще ждала его впереди.
После Сергеева обязанности генерального директора "Туласпирта" некоторое время исполнял его первый зам. При нем дела объединения пошли хуже. Причины были объективные. Многие крупные ликероводочные предприятия, традиционные потребители тульской продукции, обзавелись собственными спиртзаводами, нередкими стали случаи приостановки производства из-за того, что некуда было девать спирт. Отмена местных индификационных марок, делавших "чужую" водку неконкурентноспособной в области, открыла тульский рынок для производителей из других регионов и резко снизила продажи "Левши", "России" и "Лужковской". Спорный "лжеэкспортный" долг обрастал штрафами и процентами. К тому времени, когда контрольный пакет акций "Туласпирта" перешел к "Госспиртпрому" и генеральным директором объединения стал Немчинов, из 300 миллионов рублей он превратился в 800 миллионов.
Очень тяжелое наследство получил новый генеральный директор. Панкратов только головой покачал. Если бы ему предложили это место, он бы сто раз подумал и скорее всего отказался. Немчинов принял назначение. Панкратов догадывался, что подвигло его к этому решению. Если бы ему удалось вытащить "Туласпирт" из прорыва, он мог гарантированно рассчитывать на быстрый карьерный рост. Не только в "Госспиртпроме", но и в Министерстве сельского хозяйства. Кресло заместителя министра, ведающего всей алкогольной отраслью, словно бы ждало человека, который докажет, что он умеет работать в современных условиях. Игра стоила свеч.
Программа санации объединения, к выполнению которой приступил Немчинов, ничего принципиально нового не содержала: развитие портфеля водочных марок, реформа дистрибьюции, реструктуризация долгов. Большим подспорьем стало решение о передаче "Госспиртпрому" права распределять квоты на спирт. О том, что такое решение будет принято, Немчинов наверняка знал, Серенко не мог не поделиться с ним своими планами. А это означало, что проблем со сбытом продукции у "Туласпирта" не будет.
Но самой неотложной задачей было разобраться с долгом за "лжеэкспорт", висевшим на объединении свинцовой гирей. Судебные тяжбы шли с переменным успехом. Одни инстанции принимали сторону истца, налоговиков, другие соглашались с ответчиком. И те, и другие подавали кассации на очередное решение, дело направлялось на новое рассмотрение. Вина заводов в лжеэкспорте не была полностью доказана. "Мы не можем отвечать за действия тех, кто покупает нашу водку, проверять подлинность их контрактов и налоговых деклараций мы не обязаны и не имеем права". На этом твердо стояли юристы объединения.
Дело было небезнадежным. Некоторым компаниям, в их числе подмосковному Серебрянопрудскому ликероводочному заводу, удавалось разрешить такие же тяжбы в свою пользу. Но тут произошло необъяснимое. "Туласпирт" не успел обжаловать в кассационной инстанции очередное решение суда в пользу налоговой полиции, оно вступило в законную силу. Спорный долг за "лжеэкспорт" в 800 миллионов рублей стал бесспорным. По тогдашнему курсу - почти 30 миллионов долларов.
Панкратов не мог поверить своим глазам. Что значит "не успели обжаловать решение в кассационной инстанции"? Это что, формальная отписка, о которой можно забыть? Где была юридическая служба, в прямые обязанности которой входят все эти дела? Где был заместитель генерального, курирующий юристов? Где, наконец, был сам Немчинов?
Панкратов не раз сталкивался со случаями, когда в учреждениях необъяснимо терялись важные документы. Он называл это: бумага между столами. На одном столе нет, на другом нет, а листок упал между столами и стоит на ребре. Сверху не видно, а заглянуть под стол - это сколько же требуется совершить телодвижений: оторвать задницу от кресла, нагнуться или даже встать на колени. Да кому это нужно? Но потерять бумагу, цена которой 30 миллионов долларов, - с таким Панкратов не сталкивался никогда.
Первым его побуждением было пойти к Немчинову и прямо спросить, как такое могло случиться. Но, поразмыслив, он отказался от этого намерения. Как всякий крупный руководитель, у которого руки не доходят (да и не могут дойти) до всех частностей, Немчинов скорее всего свалит вину на нерасторопность юридической службы: прохлопали, прошляпили, за всеми не проследишь. И все дальнейшие попытки Панкратова выяснить, что к чему, будут блокированы. Получится, что он копает под генерального директора. Ни к чему было создавать такое впечатление, тем более что никакой нужды и желания копать под Немчинова не было. Напротив, Панкратов сочувствовал старому знакомому, попавшему в трудное, практически безвыходное положение. Поэтому он решил зайти с другого конца.
Воспользовавшись неточностью формулировки в какой-то неважной бумаге, Панкратов пошел к начальнице юридического отдела за консультацией. Он ожидал увидеть старую мымру еще советской закалки, которые воспринимали малейшее отступление от правил делопроизводства как уголовное преступление, и приготовился к трудному разговору. Но с приятным удивлением обнаружил в кабинете миловидную молодую женщину, сидевшую за компьютером и одновременно ловко орудующую пилочкой для ногтей. Она была уже не юной выпускницей юридического вуза, но еще не превратилась в холеную бизнесвумен, каких Панкратов привык видеть в офисах крупных столичных фирм. Звали ее Ниной Петровной, но отчества она стеснялась и попросила назвать ее просто Ниной. Она легко ответила на вопрос Панкратова и посмотрела на него с любопытством: этот москвич, пользующийся полным доверием генерального директора, вызывал в заводоуправлении нескрываемый интерес.
- Ниночка, о вас ходят легенды, - отпустил Панкратов несколько тяжеловесный комплимент. - Обнаружить две перепутанные цифры в доверенности - мало кто на это способен.
- В институте меня научили работать с документами, - скромно отозвалась она, но чувствовалось, что слова Панкратова доставили ей удовольствие.
- Тогда объясните, как ваша служба умудрилась опоздать с апелляцией на решение суда по делу о "лжеэкспорте"? У меня это в голове не укладывается.
К ответу на этот вопрос Нина была готова. Она вывела на принтер какие-то данные и протянула Панкратову листок. В нем были указаны даты подготовки апелляции. Из них следовало, что работа над документом была завершена за неделю до срока, тогда же он передан генеральному директору. Без его визы апелляцию нельзя было направить в кассационную инстанцию, таков порядок.
- Как видите, мы не при чем.
- Почему же документ не был отправлен в срок?
- Не знаю. Я три раза напоминала Григория Андреевичу, последний раз он даже на меня накричал. Потом его срочно вызвали в Москву. Я была уверена, что апелляцию послали. Оказалось, нет. Понятия не имею, как это получилось. Какая-то накладка.
Накладка. Ничего себе накладка! У нее могло быть только одно объяснение. Но Панкратов все еще не хотел в него верить.
- Вы хорошо подготовились к ответу, - отметил он. - Вероятно, вам уже не раз приходилось объясняться по этому поводу?
- Как ни странно, нет, - ответила Нина, и было видно, что ее саму это удивляет. - Вы первый, кто об этом спросил. Но если можно…
Она замялась.
- Что?
- Я вам ничего не говорила.
- А я ничего и не слышал, - заверил Панкратов.
После того, как долг в 800 миллионов стал реальностью, перед объединением встал трудный выбор: брать новые кредиты или объявлять о своем банкротстве. Немчинов, к которому Панкратов зашел перед отъездом, возможности банкротства не отрицал.
- Это будет решать совет кредиторов, - уклончиво объяснил он и поинтересовался: - Ну и какие у тебя впечатления о наших делах? Только откровенно, Михаил Юрьевич.
- Лучше бы ты меня об этом не спрашивал.
- И все-таки? Мы же свои люди. И это бизнес, ничего личного.
- Ладно, скажу. Я был уверен, что тебя прислали в Тулу, чтобы вытащить объединение из прорыва. Сейчас я думаю, что задача у тебя была другая: довести "Туласпирт" до банкротства. И ты с ней справился. Не знаю, стоит ли тебя с этим поздравлять.
- Когда организовался "Госспиртпром" и Серенко набирал штат, я настойчиво советовал ему взять тебя, - помолчав, проговорил Немчинов. - Он отказался. Это было ошибкой. Умного человека всегда лучше иметь в союзниках, а не в противниках. Да, ты прав: Серенко дал мне задание обанкротить объединение. Не прямо, конечно, намекнул, но довольно прозрачно.
- Смысл?
- Не знаю. Могу только догадываться. Но своими догадками не поделюсь. Уж извини, Михаил Юрьевич!..
То, чего не знал Немчинов, очень хорошо знал Пекарский. Ознакомившись с отчетом Панкратова, в котором он, как всегда, излагал только факты и воздерживался от выводов, Пекарский удовлетворенно кивнул:
- Мы были правы. Серенко банкротит заводы. И в этом, нужно сказать, преуспел. Екатеринбургский "Алкон", Талицкий биохимзавод, калужский "Кристалл". Теперь вот на очереди "Туласпирт".
- Цель? - спросил Панкратов.
- Обанкротившиеся заводы скупает финансово-промышленная группа "Град". А фактическим хозяином "Града" является Николай Евдокимович Серенко. Не начальник "Госспиртпрома" Серенко, а частный предприниматель Серенко. Не следует думать, что это разные люди. Нет, это один и тот же человек…
Через полтора месяца после этого разговора, в июне 2002 года, постановлением правительства Серенко был уволен с поста руководителя ФГУП "Госспиртпром". На его место был назначен бывший генерал-майор налоговой службы Мясоедов, который знал о водке только то, что ее пьют. Тогда же в газете "Коммерсантъ" появилась статья под названием "Правительство отказывает в доверии "Госспиртпрому". В ней говорилось:
"Ключевые решения по управлению подконтрольными государству ликероводочными заводами теперь будут приниматься не руководством "Госспиртпрома", а правительством РФ. Соответствующие изменения в устав "Госспиртпрома" внесены постановлением премьера Касьянова. В частности, существенно ограничена свобода холдинга в голосовании от имени государства на собраниях акционеров ликероводочных заводов. Вынесение на голосование и само голосование по вопросам изменений в уставе предприятий, решения о дополнительной эмиссии и формирование советов директоров должны осуществляться в порядке, определяемом правительством РФ. Кроме того, получение кредитов также требует одобрение правительства. Распределение ежегодных квот на спирт изъято из функций "Госспиртпрома" и возвращено Минсельхозу".
Алкогольная вертикаль, на которую столько надежд возлагали сторонники государственной монополии, рухнула. "Госспиртпром" превратился в еще одну громоздкую бюрократическую структуру, никак не влияющую на алкогольный рынок.
Но и это было еще не все. В декабре журнал "Форбс" опубликовал список ста самых богатых людей России. Под номером 96 в нем фигурировал тридцатишестилетний владелец финансово-промышленной корпорации "Град" и ряда дочерних фирм Серенко. Активы его компаний оценивались в 220 миллионов долларов. Генеральная прокуратура возбудила против Серенко уголовное дело по признакам состава преступления, квалифицируемого как злоупотребление полномочиями (статья 201 УК РФ). По этой статье предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок до трех лет.
Между тем ожесточенная конкуренция на алкогольном рынке России продолжалась. Центр ее переместился на борьбу за обладание брендами - самыми популярными марками водок.
III
В советские времена исключительное право продавать русскую водку за рубежом принадлежало Всесоюзному внешнеторговому объединению "Союзплодоимпорт". Оно же владело популярными на Западе марками "Столичная", "Московская особая" и "Русская". Право на них не было защищено никакими патентами, существовало "по умолчанию". Тогда никому и в голову не приходило, что названия водок могут быть такими же объектами интеллектуальной собственности, как и технические изобретения.
После отмены Ельциным госмонополии на производство и торговлю спиртными напитками "Союзплодоимпорт" не то чтобы совсем перестал функционировать, но продолжал существовать будто бы по инерции, как и многие организации, порожденные централизованной плановой экономикой. И как всегда бывает с имуществом, оставшимся без хозяина, водочные бренды объединения использовали все кому не лень. "Столичную" и "Московскую особую" разливали на сотнях заводов, тем более что в 1991 году Минсельхоз эти товарные знаки аннулировал. Формально производство находилось под государственным контролем, фактически за качеством водок не следил никто. "Столичная" каннского разлива имела мало общего со "Столичной" московского "Кристалла". Некогда знаменитые водки утратили всякую привлекательность для потребителя, потерялись среди множества новых названий, заполонивших рынок. Это было время, когда производители старались привлечь покупателей яркостью этикеток, формой бутылок, изощрялись в оригинальности. Сплошь и рядом встречались водки "На троих", "Порожняк", "Му-му" и даже "Принцесса Диана".
Но были люди, которые уже тогда понимали, что такое положение ненормально, противоречит мировой практике, выработанной за десятилетия методом проб и ошибок. Джин "Бифитер", разлитый в Сингапуре, ничем не отличается от джина, произведенного на его родине, в Англии. Виски "Джонни Уокер" всегда виски "Джонни Уокер" независимо от места его изготовления. Но мало добиться одинакового качества, нужно внедрить в сознание покупателя, что "Бифитер" и "Джонни Уокер" - лучшее из всего возможного. На промоушен брендов тратятся десятки миллионов долларов. Понятно, что дорогостоящие рекламные кампании окупаются только тогда, когда брендов мало.
Россия была обречена повторить мировой опыт. Одним из первых к этой мысли пришел предприниматель Юрий Шефлер, деловой партнер впавшего в немилость и вынужденного скрываться в Лондоне Березовского, председатель Совета директоров успешной компании "Внуковские авиалинии", закончившей 1996 год с прибылью в 45 миллиардов неденоминированных рублей. Близость к опальному олигарху сослужила Шефлеру плохую службу.
В 1997 году, когда правительство восстановило торговые марки и вернуло их "Союзплодоимпорту", Шефлер неожиданно ушел из авиабизнеса и при акционировании окончательно захиревшего "Союзплодоимпорта" купил контрольный пакет акций объединения. Но на нем еще с советских времен висели многомиллионные долги бюджету и, что гораздо важнее, зарубежным партнерам, и новый владелец не намерен был по ним платить.
Шефлер воспользовался способом, апробированным многими российскими бизнесменами. Суть его заключалась в том, что учреждается новая компания, на нее переводятся все активы, а долги остаются на старой. Так появилось закрытое акционерное общество "Союзплодимпорт" (на одну букву "о" короче), 80 процентов акций которого принадлежало Шефлеру. Новое ЗАО купило за 300 тысяч долларов у "Союзплодоимпорта" права на "Столичную", "Московскую особую" и "Русскую" и принялось наводить порядок в своем хозяйстве. Почти пятьдесят миллионов долларов пришлось потратить на то, чтобы выкупить эти водочные бренды у западных компаний. Они попали к ним еще в начале 90-х годов благодаря небескорыстной бесхозяйственности Минсельхоза и Министерства внешних экономических связей. Три года и миллионы рублей ушли на борьбу с российскими производителями, выпускавшими "Столичную" без всяких разрешений владельца торговой марки. Было выиграно больше ста судебных процессов.
Все это дало результат. "Столичная" стала, как в советские времена, глобальным брендом. "Союзплодимпорт" Шефлера (СПИ) совместно с Русской вино-водочной компанией (РВВК) разливал водку на калининградском заводе и продавал "Столичную" в 76 стран, при этом в двадцати пяти странах через собственные торговые фирмы, работающие с розницей напрямую. При советской власти экспорт русской водки в США и Европу не превышал 500 тысяч декалитров в год. (Декалитр - десять литров или двадцать поллитровок, содержимое одного ящика, "короба", как говорят водочники.) Шефлер довел эту цифру до двух с половиной миллионов коробов.
К этому времени ему только-только исполнилось тридцать лет.
Такие молодые предприниматели всегда вызывали острый интерес Панкратова. Вспоминая себя в этом возрасте, он иногда задавался вопросом, а мог ли он оказаться на их месте. И отвечал: нет. Не хватало в нем чего-то, что было в них. Он так и не понял чего, хотя часто об этом думал.
Они удивительно быстро вытеснили из всех серьезных бизнесов "красных директоров" - зубров, прошедших все служебную лестницу от низшей ступеньки до высшей, знающих производство до мельчайших деталей, поднаторевших в аппаратных играх. Эти не знали ничего, с равным успехом они занимались авиацией, нефтью, алюминием, водкой. Их нельзя было заподозрить и в том, что они обладали особым талантом быть в нужное время в нужном месте. Нужное время и нужное место словно бы сами оказывались там, где им выгодно. В списке ста самых богатых людей России, опубликованным в "Форбсе", лишь три человека были старше шестидесяти лет (Тетюхин, владелец непонятной ВСМПО-Ависма, Беккер из Трансгаза и Зимин из ВымпелКома), человек двадцать в возрасте от сорока до шестидесяти, а остальные - молодежь от Мельниченко и Попова из МД-банка, не разменявших и четвертого десятка, до тридцатисемилетнего Абрамовича и сорокалетнего Ходорковского, возглавлявших список.