Разглядеть его лицо против света было трудно, но походка и яростная жестикуляция выдавали крайнее волнение.
Гонфлье и Финар, затаив дыхание, с любопытством глядели на этого посланца далекого мира. Незнакомец был без шляпы и говорил вслух, размахивая руками. Слов они не разбирали, слышали только хриплый голос, то жалобный, то угрожающий. Неожиданно Фи-нар сжал руку Гонфлье и возбужденно шепнул:
- Он из наших. Такой же несчастный, как мы. Приглядись, послушай…
- И правда, - пробормотал Гонфлье, - не очень-то он спокоен.
- Точно, точно, это видно с первого взгляда!
Приятели растроганно засмеялись. Они не помнили себя от радости. Их город начинал заселяться, их мир становился реальностью, и в порыве вдохновения они уже представляли себе синклит убийц и прочих отщепенцев, собравшийся на залитой лунным светом равнине. Они зашагали навстречу незнакомцу, и Финар положил ему руку на плечо, но, заметив булавку в галстуке, а также блеснувшую золотом тройную цепочку часов, приветливо и почтительно произнес:
- Итак, я вижу и вы тоже…
- Вы тоже? - эхом отозвался Гонфлье.
Мужчина поднял глаза и равнодушно взглянул на двух незнакомцев, стоящих перед ним.
- Мой бедный друг, - продолжал Финар, - конечно, во всем опять виноваты женщины?
- Да, женщины… - сочувственно прошептал Гонфлье. - Все они!
При этих словах человек встрепенулся и сказал устало:
- Женщины, о да! Женщины…
Однако, когда Гонфлье фамильярно взял его за руку, он отстранился.
- Пустите меня, - сказал он.
Но с обеих сторон на него излился такой поток нежности, что он не мог устоять. Финар тоже взял его за руку и вздохнул.
- И мы, мы оба прошли через это… И тоже сегодня вечером.
- Что такое горе, мы и сами знаем, не сомневайтесь…
- Из-за женщин, - сказал Финар, - чего только не бывает. Вон Гонфлье расскажет вам об этом не хуже меня. Хорошим парням не везет, примером тому мы трое. Достаточно посмотреть на ваш профиль, и станет ясно, что вы не заслужили того, что с вами случилось. Бьюсь об заклад, как раз наоборот.
Мужчина повис на руках у наших приятелей. Он беззвучно плакал.
- Давайте, давайте, вам станет легче, вот увидите. Мы-то уж отплакались, - сказал Гонфлье.
- Самое лучшее - это довериться друзьям, - посоветовал Финар.
Мужчина покачал головой и заморгал мокрыми от слез глазами.
- Меня зовут Ланжло, - сказал он. - У меня шестьсот тысяч франков ренты.
Гонфлье восхищенно выругался. Финар опечаленно пожал плечами и прошептал:
- Как хотите, но попасть в этакую переделку, когда ты так богат, просто обидно.
- Я говорю это, чтобы вы лучше меня поняли. Год назад я повстречался с женщиной и оказался настолько неосторожен, что стал за ней ухаживать. У нее были красивые глаза и нежный голосок. И вот сейчас, в лесу, я понял, что из-за него-то я и погиб. Я не мог больше слышать этот голос, такой нежный и певучий.
- Чувствам не прикажешь, - заметил Финар. - Обычный случай.
- Я говорил ей, что люблю, а она смеялась в ответ: "В самом деле?" Боже мой…
Ланжло собрался было зарыдать, но Гонфлье помог ему прийти в себя.
- Смелее, смелее. Будьте тверже! Подумаешь, женский голос!
- В том-то и дело, что женский голос, эх вы! Я был холост, и понятно, почему я так боялся заговаривать о свадьбе. Когда у тебя шестьсот тысяч франков ренты, то невольно призадумаешься, стоит ли их разбазаривать. Да, я был совершенно прав, что не хотел спешить. Но кто знал… Наконец я согласился, поддавшись на уговоры нашего общего друга, у которого была этакая рыжая шкиперская борода…
И, сжав кулаки, Ланжло завопил дурным голосом, явно непривычным к такого рода фиоритурам.
- Грязный тип! Я эту твою бороденку по волоску повыдергаю! Мерзавец! Ну попадись мне только в темном переулке… Я тебя заставлю просить прощения… Ты у меня попляшешь! Я тебе оторву голову вместе с твоей рыжей бороденкой!
- Нет, нет, - по-отечески утешая, возразил Гонфлье, - вы этого не сделаете.
- Как не сделаю? И глазом не моргну, слышишь! Оторву ему…
- Это будет просто неблагоразумно, - сказал Финар. - Надо уметь довольствоваться малым. Не думайте вы больше об этой проклятой рыжей бороденке…
- Не думайте… - злорадно усмехнулся Ланжло. - Сначала послушайте, что было дальше. Итак, это ничтожество меня убедило. По его словам, она была само совершенство. Я слушал развесив уши, да к тому же она и вправду была привлекательна. Само собой разумеется, у нее не было ни су за душой; в этом смысле надежды возлагались на ее дядю по материнской линии - она не без умысла называла его "мой старый дядюшка", но ему от силы было сорок пять, и вдобавок он был здоров как бык. Но мне бы и в голову не пришло хоть раз упрекнуть ее в чем-то, если бы она вела себя достойно, как полагается супруге. Сейчас я взбешен, хотя я совсем не злой человек…
- Мы тоже! - воскликнули Гонфлье и Финар. - Разве может кто-нибудь быть добрее нашего брата!
Ланжло горько усмехнулся и, позабыв про свой рассказ, погрузился в мрачную задумчивость.
- Это не все, - сказал Финар. - Вам осталось самое главное.
- Верно - самое главное и самое печальное. Итак, в конце прошлого года я женился. Прекрасное зрелище, и народу в церкви собралась целая толпа. Он был свидетелем… Мерзавец! А потом все время терся у нас. Он был другом дома - короче говоря, спал с моей женой!
- Положа руку на сердце, - сказал Финар, - я ждал этого с самого начала.
- А я, - сказал Гонфлье, - как только вы заговорили о том, что оторвете ему голову, тоже кое-что заподозрил.
- Забавно. А вот я, который видел их каждый день, я и подумать об этом не мог. Да что там, я был совершенно счастлив с женой. Я любил ее еще больше, чем до свадьбы, и день ото дня все сильнее. У нее был такой нежный голос… нет, есть вещи, о которых словами не скажешь, их и представить-то себе нелегко: ведь замужество придает голосу хорошенькой женщины нотки, которые по соображениям скромности не подобают благовоспитанной девице. Я был уверен, что в мире нет никого счастливее меня. И подумать только, у нее - любовник… Но я так бы ни о чем и не догадался, если бы не случай. Я иногда уезжал по делам дня на два, на три. В этот вечер я вернулся на день раньше, чем предполагал. Погода была хорошая, и от вокзала я пошел пешком…
- Прошу прощения, - прервал его Финар, - но в котором часу вы подошли к дому?
- Если память мне не изменяет, было ровно без четверти девять.
- Точь-в-точь как у нас! - воскликнул Финар. - Без четверти девять. Я так и думал!
- Вот это лихо! - ликовал Гонфлье. - Точнехонько без четверти.
Восхищенные совпадением, приятели смеялись и щипали друг друга за спиной Ланжло. Последний, неприятно пораженный столь неуместным весельем, сухо произнес:
- Когда вы заговорили о признаниях, я и не подозревал, что вы просто хотели поразвлечься. И я сожалею…
- Только не обижайтесь, - сказал Финар. - Мы с Гонфлье смеемся потому, что та же история произошла с нами в тот же самый час. Но, честное слово, никто из нас в душе не смеется над вами. Вы говорили, что от вокзала пошли пешком…
- Да, я хотел сделать жене сюрприз и проскользнул в дом, никем не замеченный. Поднимаясь на второй этаж, я услышал в ее спальне мужской голос; открываю дверь и вижу его, совершенно голого, в одной только рыжей бороденке. Поймите меня. Совершенно голый при моей жене! Невероятно, не правда ли?
- Такие вещи берут за живое, - сказал Финар. - Это почти неизбежно.
- Я, ее муж, и то ни разу не позволил себе такой вольности. Представьте себе, мне это и в голову не приходило, вот что самое возмутительное… Жена сидела на ковре, как она была одета, это вы уж можете вообразить. Она как будто немного смутилась, но не слишком. "Видишь ли, - говорит она, - я решила пригласить нашего друга…"
- Да, вот они, женщины, - заметил Гонфлье.
- И когда я услышал ее голос, этот знакомый голосок… Боже мой, когда я его услышал…
Он умолк, подавленный живостью своих воспоминаний, и Финар, сгорая от нетерпения, спросил:
- Ну, и?..
- И?.. - вмешался Гонфлье.
Ланжло вытер пот со лба и едва выговорил:
- Я не мог этого снести… Я убежал…
Финар и Гонфлье застыли посреди дороги. Ланжло по инерции остановился тоже, размышляя над своим несчастьем. Но вдруг молчание спутников показалось ему подозрительным. Он поднял голову и увидел две пары пристально глядящих на него глаз. Человек с головой горошиной наклонился к нему и прорычал:
- Какого же черта ты пристал к нам?
- Прошу прощенья, - пробормотал Ланжло, - наверное, уже поздно. По-моему, следовало бы подумать…
Он неловко вытащил часы и собрался идти дальше, но четыре руки пригвоздили его к месту. Он задрожал.
- Но вы оба только что говорили со мной так ласково…
Гонфлье вырвал у него часы и брякнул их о землю. Финар злобно ухмыльнулся и ответил:
- Взгляни на меня. Разве при такой роже можно быть ласковым? А при таком рыле, как у него? А? Значит, ты убежал… так, так, ну что же, убежал, значит…
Разочарованные убийцы, кипя от ярости, упивались страхом предателя.
- Отпустите меня, - сказал Ланжло.
- Ты хотел бы вернуться туда? - сказал Гонфлье. - А? Ты хотел бы вернуться к ним?
- Он боится, что его женушка станет волноваться, - съязвил Финар. - Насчет этого по крайней мере наш брат спокоен.
- Я подумал, что встретил друзей. Я говорил с вами как с друзьями.
- Для тебя здесь нет друзей, - сказал Финар. - Я, например, только что убил свою жену.
- Это неправда, - простонал Ланжло. - Я в это не верю.
Приятели разразились веселым смехом, и Финар продолжал:
- Я расскажу тебе все, как было. У меня нет от тебя секретов. Ну-ка присядь.
- Пустите меня, вы не имеете права меня держать!
- Поможем ему сесть, а то он стесняется… вот так. Значит, я говорил, что недавно убил жену. Я мечтал об этом уже много лет, и наконец на прошлой неделе я решил, что настало время свести счеты. Сегодня утром я наточил большой нож и даже упросил жену покрутить точило. И вот, когда она убирала со стола, я говорю: "Дай-ка мне нож, который я наточил утром". Она достает орудие убийства из шкафа, передает его мне и спрашивает: "Зачем тебе нож?" В ответ я улыбнулся так хитро, что мне даже захотелось взглянуть на себя в зеркало. "Ты не догадываешься, зачем мне нож?" И тут она поняла. Я пускал ей кровь целых десять минут.
- Мне нужно идти… Я дам вам денег… Вы совсем не злые люди…
- Верно, - сказал Гонфлье, - не злые, а только справедливые. Я не то чтобы имел зуб на жену или детей, но мне просто хотелось убивать. У всех свои недостатки, и против природы не попрешь. Возвращаюсь сегодня и вижу - вся моя семья в сборе за столом, а на табуретке лежит топор. Момент показался мне таким удобным, таким подходящим, что я тут же засучил рукава. Даже жене, которая оказалась поживучей детей, хватило одного удара. А когда все трое были готовы…
Ланжло скулил еле слышно, как в агонии. Неожиданно он рванулся и выскочил на дорогу. На его стороне была внезапность, да и до леса оставалось не более трехсот метров; зато у Гонфлье были длинные ноги, а Финар отличался проворством. Ланжло летел сломя голову, крепко сжав зубы и не оглядываясь. Какое-то время исход бега оставался неясен, но на последних ста метрах дыхание подвело друзей, без устали проклинавших беглеца и суливших ему самые жестокие пытки вроде выковыривания сердца при помощи зубочистки. Когда Ланжло скрылся в лесу и убийцы присели у края дороги перевести дух, Финар сказал Гонфлье:
- Это ты виноват. Так разболтался, что не заметил, как он вырвался…
- А ты? Сам хорош, усыпил нас своими бреднями. Прикончил бабу и воображает.
- Я все сделал правильно, я не такая скотина, как ты.
Притаившись у края просеки, Ланжло следил за ссорой убийц. Он видел, как взметнулась дубинка, блеснуло лезвие ножа, и, когда оба улеглись рядом на дороге, направился домой с легким сердцем, почти бегом, поклявшись никогда больше не ходить ночью в лес. Недавнее приключение открыло ему, что роли обманутого мужа еще вполне можно позавидовать, и с тех пор он не уставал благодарить судьбу, наградившую его женой с голосом сирены и верным другом с огненно-рыжей бородой.
Доспехи
Почувствовав приближение смерти, коннетабль сказал своему королю:
- Государь, мне не встать уже с этой постели. На душе у меня тяжело, меня терзают угрызения совести: прошлой осенью, вернувшись из похода, я совратил королеву с пути супружеской верности.
- Ну и ну! - воскликнул король. - Вот уж этого я никак не ожидал.
- Ваше величество меня не простит…
- Послушайте, Гантус, вы должны согласиться, что дело это весьма щекотливое. Но, с другой стороны, поскольку вы при смерти…
- Ваше величество слишком добры. Вот как было дело. Выйдя из зала королевских телохранителей, я заблудился и метался по дворцовым покоям в поисках выхода. Я был в воинских доспехах, еще носивших следы мощных ударов, которые мне пришлось выдержать во славу вашего оружия. И вдруг я наткнулся на королеву: она сидела у камина и вышивала по тонкому белому полотну.
- Не иначе как рубашку ко дню моего рождения: монограмма с гирляндой из маргариток.
- Ах, государь, я уже краснею от стыда… да, это была та самая гирлянда. Для меня лагерная жизнь привычнее, чем дворцовая, так что сперва я не узнал нашу милостивую монархиню в этой прекрасной молодой женщине с такой великолепной фигурой, с таким нежным лицом…
- Гантус, прошу вас, воздержитесь от подобных комплиментов: это не что иное, как оскорбление величества.
- Я спросил ее, как мне выйти из дворца. Она очень любезно ответила мне, и тогда я заговорил с ней развязным тоном, а затем (пусть ваше величество обрушит на меня самые ужасные проклятия!) начал слегка с ней заигрывать. Надо вам сказать, что железные рукавицы я снял. Но разве я мог предполагать…
- Когда не знаешь, - согласился король, - ошибиться легко.
- Удивленная этими вольностями, к которым не приучил ее придворный этикет, королева защищалась только оружием целомудрия. А я, как бравый вояка, каким был всегда, не обращая внимания на ее смятение, дерзко и настойчиво добивался цели. Ну, словом, вы знаете, как это бывает.
- Конечно. Рукам воли не давай, как говорится. Но ведь вы как будто сказали, что на вас были боевые доспехи.
- Увы, государь…
- Ага!
- Я сказал "увы", но не истолковывайте превратно мое сожаление, ваше величество, ибо именно эти доспехи побудили меня совершить вероломство. Вы сейчас поймете, почему. Я в конце концов узнал королеву по медальону, висевшему на ее августейшей груди: он раскрылся, и я увидел ваш портрет. Ах, зачем не бежал я в ту же минуту? Но я был воспламенен этими первыми ласками, лицо мое пылало под полуспущенным железным забралом, и сам не знаю, что внушило мне столь коварное намерение. Была поздняя осень, дневной свет слабо проникал в комнату, а красное пламя камина бросало на все предметы резкие и мерцающие отблески, искажая их формы.
Король нетерпеливо поморщился, а Гантус счел долгом извиниться за свое красноречие.
- Я сказал это не ради поэтического пустословия, а чтобы вам стало понятно, почему удался мой обман. А вообще поэзия всегда меня раздражала, и когда я застаю какого-нибудь лейтенантика за стихоплетством, я сажаю его на две недели в карцер, так уж у меня заведено. Я не потерплю…
- Ближе к делу, Гантус. Ведь вы можете скончаться с минуты на минуту.
- Сейчас, сейчас. Растревоженная королева билась в моих руках, окованных железом, и тогда я слегка разжал свои объятия и сказал, подражая вашему голосу: "Неужели, сударыня, вы не узнаете нежного супруга под солдатской броней?"
- Гантус! - вскричал король. - Вы омерзительны! Вы развратник! Вы гнусный предатель!
- А что я говорил вашему величеству? Вот вы сами видите!
- А потом?
- Лицо королевы сразу просияло, хотя она оглядывала меня с некоторым удивлением. Ведь у вашего величества и у меня фигуры разные. Я выше ростом, шире в плечах.
- Ненамного, Гантус, ненамного.
- Конечно, ошибиться было легко, и доказательство тому…
Коннетабль опустил глаза, ему было неловко. Наступило минутное молчание.
- Дальше? - произнес наконец король.
- Дальше? Мне оставалось только задернуть занавеси, задвинуть засовы и стянуть с себя доспехи, которые начинали порядком меня стеснять. Замечу, кстати, что в темноте это было не так-то просто…
- А Адель?
- Королева Адель… Ну, что я могу вам сказать? Было совсем темно, а в такие минуты теряешь голову. Но в одном могу вас уверить: королева не заподозрила подлога. Я ощупью снова натянул шлем, набедренники и все прочее и пустился наутек. Представьте себе, выходя, я заметил, что надел наколенники шиворот-навыворот, так что мне пришлось шагать, не сгибая ног. Забавно, правда?
Король большими шагами ходил по комнате и ворчал, что его почти обесчестили. Но поскольку у него был большой запас оптимизма и он видел отчаяние самого прославленного своего полководца, он приблизился к постели больного и обратился к нему с добрым словом.
- Вы сами понимаете, Гантус, что хвалить вас я не стану. Вы вели себя очень дурно, и я отдал бы самые знаменитые ваши победы за то, чтобы не случилось этой злосчастной истории. Но раз вы говорите, что умрете, так уж ладно. Я вас прощаю.
- Государь, вы великий король.
- Не спорю. А все же… Ну, да ничего не поделаешь. В конце концов, самое главное, чтобы королева была невиновна. А вы думайте только о достойной кончине. Прощайте же, Гантус, и да отпустятся вам грехи на том свете. А я вам зла не желаю.
- Ваше величество, вы меня очень обрадовали, и прощение ваше пришло как раз вовремя: у меня уже начинается агония.
- В самом деле, вид у вас неважный, и я не хочу больше вам мешать. К тому же во дворце меня ожидает завтрак.
Король милостиво кивнул своему главнокомандующему и сел в карету, которая ждала его у подъезда. Исповедь умирающего немного опечалила его, потому что он нежно любил королеву и окружал ее неустанным вниманием, невзирая на ее неизменную холодность к нему. И только подчинившись общественному мнению, он завел любовницу, но сделал это с величайшей неохотой и отвращением. Подъезжая ко дворцу, король размышлял о том, что ему все же повезло в несчастье, поскольку королева не подозревает о своем преступлении, а единственный виновник бьется в предсмертных судорогах. Однако вся эта история вселила в его сердце смутную тревогу и предчувствие какой-то опасности, и он задумался, подобает ли ему испытывать ревность.