Ну вот, перевезла мальчишку своего. И вот уже четыре года вместе живем. Нормально. Думаю, кое-какие женщины мне еще и позавидовать могут! А то, что я языка поначалу не знала, так это, может, наш союз даже и спасло. Вот он прибежит в дом, встанет передо мной и что-то там по-своему кричит, кричит. А я ж ничего не понимаю. Ну, он покричит, покричит да и уйдет. А так, если бы понимала, может, он как-то меня уж очень обидно обзывал. Сейчас уже курсы закончила, немного говорю. Да и Колька мой уже по-немецки шпарит, если надо, все мне переведет. И между собой у них отношения хорошие. У Зигмунда детей никогда не было, и он, конечно, ко всяким шалостям шумным непривычный. Ну мы особо его стараемся не раздражать. Если Колька расшалится, бывало, я его сразу на улицу. Не нервируй, говорю, дядю Зигмунда. Или, может, опять в нашу деревню захотел? Забыл, кто тебе железную дорогу купил? Это я когда Кольку-то привезла, он ему такой подарок сделал. Может, баловать его не балует, все-таки не родной отец. Но справедливый. У меня как у матери на него обиды за сына никакой нет.
– А с соседями какие отношения?
– Хорошие. Такие люди приветливые, все улыбаются. Я сначала думала, знаешь, что так, для порядка, а так мы их даже раздражаем. А когда Колька в первый класс пошел, они вдруг все пришли его поздравить, и каждый подарок подарил. Знаешь, прям до слез! Я и думать не могла, что кто-то из них знает, что у нас первоклассник. Вот они, знаешь, очень внимательные. Колька у нас на улице самый маленький оказался. Так он постоянно с какими-то подарочками с улицы бежит. То тетя Марта пирог испекла, то тетя Густава яички покрасила… Нет, я не жалею, что уехала. Конечно, скучаю, конечно, охота поговорить со своими. И привыкать нужно было, и приспосабливаться. Но что у меня было-то? Жалеть-то о чем? И маме теперь помогать могу как следует. Главное, чтоб сейчас с ней ничего плохого не случилось. Она тоже благодаря Зигмунду только-только жить по-человечески начала.
Мне неинтересно с кем-то знакомиться в самолете. Это надо же и про себя рассказывать. А я в самолете люблю слушать.
Такие рассказы мне мозги промывают. Понимаешь, как у всех все бывает по-разному. Начинаешь больше ценить то, что имеешь. И учишься правильно оценивать, если что другое предлагают: а нужно ли мне это? И именно в самолете уже точно понимаешь, что нужно, а что не нужно.
Где-то я читала, что лучший совет – это исповедь. И вот, слушая рассказы совершенно разных людей, я словно примеряю на себя разные жизненные ситуации. И думаю о своей жизни, о себе, и как лучше поступить в том или другом случае. И вдруг ответ приходит сам собою. И я окончательно принимаю абсолютно правильные решения. Полет в самолете дает мне на это время. Все переварить, все продумать и обдумать.
Знакомиться мне некогда и не хочется отвлекаться от своих мыслей. Это того не стоит.
Так что, может, и нет ничего неприличного в том, чтобы познакомиться в самолете. Но я этого делать не буду.
По женской линии
Мой Эдмон Дантес
Дядя Миша был судовым врачом. И мы с сестрой всю жизнь были в него влюблены. Нет, неправильно. Влюблена была сестра. Я только так, как всегда, за компанию.
Сестра – это святое, это вслух можно сказать, что все, что она делает, нам не интересно. Ну а на самом деле, естественно, следуешь за ней шаг в шаг. Что она читает, туда и мы заглянем, что она слушает, тем и мы восхитимся. Если сегодня она будет восхищаться дядей Мишей, выбора у нас нет и другого пути тоже.
Хотя, безусловно, дядя Миша заслуживает восхищения. Я бы тоже в него влюбилась, только мне зачем, мне это совсем ни к чему. Только чтобы сестру поддержать. Но в принципе, конечно, вариант что надо.
Во-первых, красив. Ну просто очень красив. Эдмон Дантес, по-другому и не скажешь. Высокий мужественный брюнет. Ну, если уж не Эдмон Дантес, то, по крайней мере, Вячеслав Шалевич. Просто актер из фильма.
Потом, все-таки врач. А врач – это все знают – немного из другого круга. И врачи эти, они что-то такое знают про нашу жизнь, что остальным неведомо. Превосходство явное.
А дядя Миша не просто врач, он врачом служит на огромных кораблях, то есть, по-нашему, еще и моряк, а по-моему, так просто почти что капитан. Только лучше. Все-таки капитан – это военный, а врач – это интеллигенция. И при этом эта интеллигенция не просто оперирует в провинциальной больнице, а постоянно ходит в плавание, причем в заморские страны.
И еще было одно достоинство у дяди Миши. Он был неженат. Да, конечно, уже не юн, и такие мужчины, как правило, нас с сестрой не интересовали. Но этот был каким-то другим. И еще – он был другом наших родителей.
Наши родители – сибиряки – люди на редкость душевные и гостеприимные. И друзья у них все как на подбор, такие же. Все заводные, рассказчики прекрасные. И есть им дело до нас с сестрой. То есть не только с родителями общаются, но и на нас времени хватает. И подарки нам обязательно привозят.
Дядя Миша привозил подарки заморские, это всегда было что-нибудь из ряда вон. И не просто жвачка. Например, колготки тонкие цвета необычного, или купальники, или перчатки какие-нибудь. Все это вызывало небывалую зависть наших подруг и возносило нас на недосягаемую высоту.
Но все это было не так важно. Главное, дядя Миша был необыкновенный рассказчик. О морях и заморских странах рассказывал часами. Интереснее любого кино. Потому что это была абсолютная правда. Человек сам видел, сам испытал.
– Эх, Наталья, расти быстрее. Ну сколько стран объездил, сколько морей избороздил, нигде такой красивой девчонки не видел. Вырастешь, сразу женюсь на тебе. Даже вот сейчас и искать ничего не буду.
Наташка краснела до ушей.
– Дядя Миша, а вы сейчас женитесь! Она уже давно не растет, думаю, уже и не вырастет. Она как в двенадцать лет перегнала всех в классе по росту, так и все. Вот за два года ни на сантиметр не выросла. Так что женитесь. Больше все равно не вырастет!
Дядю Мишу смешила моя детская наивность.
– Мы ж не в мусульманской стране, Аленка, живем! У нас браки разрешены с восемнадцати лет. Наталья, сколько тебе – четырнадцать?
Наташа могла только мотать головой.
– Уже четырнадцать с половиной, – поддерживала я сестру что было сил.
– Ну вот, осталось каких-то три с половиной года. Родители, вы как, кстати, не против?
– Мы, кстати, пока еще не "за", – вставляла наша мама. – Ты же, Мишка, все время в плавании. Тебе сколько лет уже, тридцать пять? И до сих пор не женат. У тебя же на берег сойти даже ради этого времени нет. То Куба, то Австралия. А когда на побывку приезжаешь, у тебя сил ни на что не хватает!
– Ну на вас же время всегда есть, Тамар, ну ты это зря. Ну скажи, когда это я к вам не приходил, когда из плавания возвращался?
– Да, хорош муж! Три раза в год видеть его по неделе. Все, Мишка, не дури девчонкам голову. Думаю, быть твоей женой – счастье небольшое. Приехал, пыль в глаза пустил, на белом лимузине прокатил, подарками осыпал. А дальше что?
Мы с Натальей слушали маму, раскрыв рты. А дальше нам было и не надо. Это целых три раза в год. Да по неделе! Да на белом лимузине. Разве может быть счастье большее? О чем еще мечтать-то? А вот это самая настоящая мечта и есть. И больше в жизни ничего не надо.
Дядя Миша видел наши восхищенные глаза и хохотал еще больше.
– Вот видишь, Томка, ты мне, сама того не желая, сейчас еще большую рекламу сделала. Ну, Елену мне, конечно, точно не дождаться. Тебе, Аленка, семь?
– Я бы вас, дядь Миш, всю жизнь ждала. Но уступаю место старшей сестре. Я на заднем сидении в лимузине буду. Можно?
– Можно. Все, девчонки, решено. Три с половиной года не срок, всего-то десять раз в плавание сходить. Аленка на заднем сидении в лимузине сидеть будет. Ну а ты, Наташа, на переднем, как королева. Нет, ну правда, ну зачем мне нужна какая-то тетка чужая? Я и не знаю ее совсем. А тебя, Наталья, знаю с пеленок. Мама у тебя вон какая труженица. Отец – мой друг закадычный. Не одну бутылку с ним распили. Нет, даже не отговаривайте меня. Решение принято. Исполняется восемнадцать лет, – прихожу с огромным букетом. Ну, выгоните меня, значит, выгоните. Значит, такая моя судьба. Значит, так и буду плавать вокруг Земли.
Наташка сидела, затаив дыхание. Я радовалась перспективе три раза в году кататься на лимузине, мама качала головой. Ей эта затея не нравилась. Беззаботно подливали себе вино только дядя Миша и папа. Дядя Миша продолжал развивать матримониальную тему, папа воспринимал это все как шутку.
После таких вот посещений нашего общего друга мама пыталась как-то со всем этим разобраться:
– Натуля, я надеюсь, ты это всерьез не воспринимаешь? Ты ж понимаешь, дядя Миша шутит.
– Ничего он не шутит. Сколько лет об этом говорит. Вы его когда-нибудь с девушкой видели? Никогда. Это потому, что он всю жизнь влюблен в меня!
– Николай, – мама призывала папу, – ты послушай, что она только говорит. Ну это же уму непостижимо!
– Что, значит, я некрасивая?! Я знала, меня никто и никогда не полюбит.
Огромные глаза сестры начинали медленно наливаться слезами.
– Ой, да почему же не полюбит? Только при чем здесь дядя Миша? Он тебя старше на двадцать лет. Что у вас с ним может быть общего? Не женат он, потому что ему было просто некогда. Его же нет никогда. А на корабле – одни мужчины. А в Москву он когда приезжает, дел много. Ну посмотри, что у него за жизнь? Нужна она тебе? Разве это семья нормальная. Семья – это когда все вместе. А это так – пыль в глаза!
– Мама, он такой красивый! Эдмон Дантес! Это ж мне все завидовать будут всегда. И я его любить буду всю жизнь!
– Коля! Скажи что-нибудь. – У мамы опускались руки.
– Послушайте, что вы тут все сейчас обсуждаете? Глупости какие-то. Даже про это думать сейчас не буду. Наталья, не забивай себе голову и вообще, неси дневник, что-то я давно его не видел. Тамара, что у нас на ужин? Алена, где мои сигареты?
Папа умел вовремя прекратить споры, быстро переключить нас на совершенно другие дела. И через полчаса все уже не вспоминали про дядю Мишу. Мама накрывала на стол. Папа объяснял Наташке параграф из истории, я крутилась у всех под ногами.
Родители про будущую свадьбу не помнили, мы с сестрой не забывали никогда, изредка это предстоящее событие с восторгом обсуждая.
Известие о дяди-Мишиной женитьбе прогремело, как гром среди ясного неба. Он позвонил папе и рассказал, что с холостяцкой жизнью покончено. Поскольку они оба с невестой не юны, свадьбу не играли, просто расписались в городе, из которого дядя Миша был родом, и все. Избранницей дяди Миши стала артистка цирка, наездница. Познакомились они в какой-то компании. У нее как раз был перерыв между гастролями, у него – между плаваниями. Рассудили оба, что времени на ухаживания у них нет, лет обоим уже немало, друг другу они очень понравились. Что-де время-то тянуть. Расписались в присутствии друзей Бэлы (так звали невесту), цирковых, и каждый уехал в свою сторону.
Эту новость, как что-то интересное, но не имеющее к нам прямого отношения, папа рассказал за ужином. Сестра сначала перестала есть, замолчала, потом пулей выскочила из-за стола.
– Николай, ну как ты мог? Надо же было хотя бы предупредить, – мама укоризненно смотрела на папу.
– Тамара, не придумывайте вы! Что вы развели тут сопли какие-то. При чем тут Миша? Какое Наташа могла иметь к нему отношение? Что вы, в самом деле? Человек – наш с тобой ровесник. Ты что, объяснить ей, что ли, не могла? С чего это эти бессмысленные переживания?
Папа со своей мужской позиции не мог понять ни Наташу, ни маму, ни меня. А мне тоже было за сестру ужас как обидно. Нет, ну как он мог?! Ну никто ж его за язык не тянул, никто с ним не кокетничал. Он же сам говорил "женюсь", сам даты устанавливал. Наташку настраивал. А она же верила, ждала! И я верила. И про лимузин мечтала.
Наталья рыдала неделю. Мы с мамой ее успокаивали. Папа ругал маму: де неправильно дочерей воспитываешь, вбивая им в головы всякую романтическую дурь. Наташке было пятнадцать лет.
На окончание школы дядя Миша прислал Наташе из Франции потрясающий материал на выпускное платье. Купил в Париже и выслал прямо из Марселя, напомнил о Мерседес и Дантесе: не все невесты дожидаются своих женихов, но кто сказал, что они от этого становятся менее счастливыми? Платье получилось шикарное, такого не было ни у кого. Наталья была в нем настоящей принцессой. Практически Мерседес. Или лучше. Такой же красивой и такой же печальной.
Еще долго имя дяди Миши было у нас под запретом, Наталья не хотела о нем слышать, он практически не появлялся в нашем доме. Родители теперь сами ездили в гости к нему и его жене Бэле в тех редких случаях, когда те не были на гастролях или в плаванье, и оба оказывались дома.
Дядя Миша так никогда и не узнал, какой трагедией обернулось для юной девочки его шутливое обещание. Думаю, не очень хорошо понял, что произошло, и наш папа. И только наша мама была рядом и, как могла, поддерживала своих дочерей. Одну с неразделенной любовью, другую – переживающую за компанию.
На лавочке подле подъезда
– Никогда не звони мальчикам первой, – Ястребов смотрел на меня в упор.
"Вот ведь зараза", – пронеслось у меня в голове. И главное, сразу понял, что я мальчику собираюсь звонить. Я, конечно, минут пять в его присутствии на телефон задумчиво смотрела, с мыслями собиралась, а когда, наконец, набралась смелости и поднесла к уху телефонную трубку, вот такое услышала.
Трубку я немедленно положила обратно на телефон, чем выдала себя с головой. Ястребов усмехнулся и опять повернулся к книжной полке.
И чего я всполошилась? Выдала себя теперь с потрохами, надо было хоть какой-нибудь номер набрать, что-нибудь сказать: "Але, але, Риту позовите. Ах, нету? Ну и ладно!" А так сразу этот противный Ястребов догадался, что, действительно, я собиралась звонить мальчику.
Тоже мне, учитель. Зачем пришел? Книжки папины почитать? Вот и выбирай себе. Вон их сколько, целая стена полками книжными занята. На любой вкус. И каждый месяц новые добавляются. Есть такая льгота у моего дорогого папы, все новые книжки приходят нам в информационном списке, и родители покупают понравившиеся новинки. У Михаила Ястребова таких льгот нет, и он по-соседски заходит к нам. Благо, живем на одном этаже.
Терпеть не могу взрослых, которые поучают детей, причем чужих. Хотя, понятное дело, кого ему теперь поучать, его Лешку Верка увезла при разводе. Вот Ястребов теперь за соседских детей и взялся. Настроение на целый день испортил. Я встала с дивана, одернула короткий халатик и неторопливо пошла в свою комнату.
– А книжек новых не было, – ядовито бросила я в сторону Ястребова.
– Так я и старые у вас еще не все прочитал. – Ястребов улыбнулся мне: – Лен, ты чего, обиделась? Я ж тебе как друг. Ты девчонка симпатичная, за тобой мальчишки табунами сами бегать должны.
– А они и бегают.
– Так и хорошо.
Я гордо взяла с полки "Солярис" Станислава Лема, про себя думая: "Тоже мне, друг нашелся". Сколько ему лет? Тридцать пять? Почти как мой папа.
– Читал?
– Да, а ты нет?
– Еще чего, давно уже прочитала; так, пойду, полистаю.
Настроение Ястребов мне подпортил, хотя он же прав, я и правда собиралась звонить своему однокласснику и все никак не могла придумать причину. Уроки спросить? Так он никогда домашние задания не записывает. Про то, будет ли завтра физра? Так почему Самохваловой не позвонила? И вот вроде придумала. Решила спросить его совета, что мальчишкам на 23 февраля подарить? Ну, а тут разговор завяжется, может, и он меня про что спросит.
И так я все чудненько придумала, а тут на тебе, Ястребов. Самый умный. В своей жизни не разобрался, а другим советует. И потом, как он выглядит в последнее время? Где его джинсы, где модная длинная стрижка? Очки темные? Ну ладно, дома они вроде как ни к чему. А все равно. Мужик и мужик.
Правильно от него Верка сбежала, хотя парой они, конечно, были красивой. Загляденье просто, ничего не скажешь. Просто два киноартиста.
Жили Ястребовы на нашей лестничной площадке, прямо напротив нас, и квартиры у нас были одинаковые, трехкомнатные. Въехали мы в новый дом одновременно, в 1970 году. Ястребовы переехали из старого барака, а у нас папа новую квартиру от работы получил. Папе, правда, и на Калининском проспекте предлагали, но они с мамой съездили, посмотрели и отказались. Что это задом в виде книжки? И потом, сплошной же проспект! А где двор, где девочкам гулять? Родители приехали из Сибири уже десять лет как, а с московской экологией так и не свыклись. Я родилась уже в Москве, могла бы и в высотном доме-книжке на Калининском жить. Ну да ладно, зато у меня школа хорошая.
Семья у Ястребовых, как и у нас, не маленькая. На время переезда это были: Михаил – наш читатель тире учитель, его жена Верка, их трехлетний сын Лешка, мать Михаила Анна Степановна и ее старшая сестра Мария Степановна. Сестры уже много лет трудились на кожевенном комбинате, как и многие жители нашего многоэтажного и многоквартирного дома. Собственно, от этого комбината они квартиру и получили. Наверное, на Калининском проспекте сотрудников кожевенного комбината встречалось не так много. Но мне наш дом нравился. Люди все отзывчивые, приветливые, жили весело и дружно.
Так что вышло, что на одного маленького Лешку было сразу две бабушки. Обе в ребенке души не чаяли и всю дорогу на лавочке осуждали его молодых и непутевых родителей. Но Михаила не так чтобы сильно (все ж он им родня), а вот Верке доставалось по первое число. И ничего не делает, только мажется с утра до ночи, и руки не из того места растут, и так далее, и тому подобное.
Я тоже частенько посиживала на той самой лавочке подле подъезда. Такое порой узнаешь! Правда, и мою собственную семью соседки иногда полоскали, забывая, что я кручусь под боком. Только что про нас особо расскажешь? Мама все время бегом, сумки наперевес, опять же учительница, человек уважаемый по определению. Папа все время в галстуке, с портфелем, ну, правда, бывает, что и под градусом, но это в каждой квартире бывает. И в нашей уж никак не чаще, чем в других. Все-таки вокруг люди, взращенные на кожевенном производстве.
Вон у тети Светы с первого этажа мужа регулярно, раз в полгода, милиция забирает. Вообще чума. Сначала дядя Петя за ней гоняется. Всему дому слышно, как тетя Света орет. Потом машина милицейская приезжает, тут уж мы все посмотреть выбегаем, – почти что свадьба! Сначала дядю Петю два милиционера под обе руки ведут, он ничего, веселый, следом тетя Света с подбитым глазом и в слегка порванном халате. В одной руке пятилетний сопливый Ванька, в другую семилетняя зареванная Сонька вцепилась.
Я каждый раз на них удивляюсь. Моя мама никогда бы вот так на всеобщее обозрение не вышла, а уж если бы вышла, то хотя бы халат зашила предварительно. А уж мы с моей сестрой Наташкой точно бы не пошли. Еще б была охота в таком представлении участие принимать! И стоит эта Света с таким скорбным лицом, прямо рыдать охота. И что? Через неделю ее Петя возвращается, и они под ручку на базар ходят. И чего тогда цирк устраивать? Непонятно мне. Или живите вместе, или не живите. А она то орет, что он дурак недоделанный, то вперед забегает, в глаза ему заглядывает.