Ой, ну все, короче, никто ничего не соображает. Мама носится по квартире, сестра грустно и безучастно стоит у стены, папа орет в трубку, как будто с Ленинградом без телефона разговаривает, и все равно толком ничего не может сказать. Хладнокровия, как всегда, не теряю одна я, и ТОЛЬКО благодаря мне "скорая" приезжает по правильному адресу и документы оформлены на Наташу, а не на какую-то чужую нам тетю. Мама собралась сама, собрала Наташу.
Наташа даже не плачет. Это настораживает. Видать, действительно рожать начала. Вид такой сосредоточенный.
Вообще это у нас есть по женской линии, мы в нужный момент можем собраться.
Из Наташиной комнаты вылезает ее муж. Какой ужас, про него все забыли и никто его не разбудил. Вот смеху-то! Он обиделся сначала сильно, пытался замолчать. Потом понял, что молчать уже некогда, жену вот-вот увезут. Надо какое-то напутствие придумать. Наташа охать начинает все громче и чаще. Я уже тихо начинаю плакать, сестру уж больно жалко. Это у нас тоже по женской линии, мы очень слезливые. Правда, все, кроме мамы. Мама – кремень, она у нас не плачет никогда, она у нас в семье за железного Феликса. Поэтому именно она едет с Наташей в роддом. В последний момент свои права на жену отстаивает муж Витя и тоже садится в карету "скорой помощи". Видимо, понял, что слова напутствия ему в спешке уже не придумать, а так, в машине, глядишь, что-нибудь в голову и придет!
На уроках ничего сообразить не могу, сижу, грушу, как там моя бедная сестра? Класс мне сочувствует. Дело все-таки непривычное. Ни у кого еще сестра не рожала, я опять в передовых. Мои подруги в принципе девушки не безразличные. В жизни моей семьи они принимают активное участие. Когда Наташа замуж выходила, самые мои основные подружки пришли к нашему дому проводить невесту. Обычная черная "Волга", никак не украшенная, повергла их в шок. Со словами "ну уж, нет" они быстро сгоняли домой за лентами и украсили нам машину. Сестра от волнения, понятное дело, ничего не заметила. Но девчонки остались довольны: "Сестра Ленки Рониной в ЗАГС уехала достойно".
На истории сидеть уже совсем не могла, и верные подруги отпросили меня у историка: "Понимаете, она всю ночь беременную сестру в роддом провожала".
С трудом добежала до дома, чтобы скорее позвонить папе на работу. Вдруг какие новости? Новости были!!
– Ну что, родила?
– Родила!
– Кого!
– Ну ты как думаешь?
– Мальчика, – с тихой надеждой говорю я.
– Как же, – с тихой грустью отвечает папа, – родит она тебе мальчика! Опять девка!
Ну и ладно, девка так девка. Мальчиков я буду рожать. Главное, что все позади и сестра моя живая, даже записку сама написала, кого родила. Почему-то написала, что вся трясется. Вроде на улице не холодно. Бедная, лежит там одна, скорее бы уж ее обратно привезли. А то поругаться не с кем, прямо скучно.
Привезли Наташу не скоро, все было как-то не слава богу, то с ней, то с дочкой. Наташа заливала слезами больницу. Мы приходили, стояли под окнами, что она говорила, было непонятно. Понятно было только, что плачет она очень горько. Так она плакала с той стороны, я, под окнами, с этой. Витя, который стоял рядом со мной, не знал, что делать, чем помочь и как Наташу успокоить.
Девочку назвали Галиной в честь Витиной мамы. У меня по этому поводу было, конечно, свое мнение, которое я пыталась навязать своей сестре. Мы вообще-то по женской линии все очень вредные и упрямые, но сестра была такая слабая, что свое мнение все равно никак сформировать не могла. Потом, она ждала мальчика. И для мальчика ею была придумана пара очень странных имен. Как впоследствии говорил Витя: "Хорошо, что мальчик не родился, а то мучился бы потом всю жизнь с таким именем".
Ну что ж, Галя так Галя.
Выхаживали ее всем миром. И ее, а больше все-таки Наташу. Она вышла из нашего советского роддома просто никакая. Ну и по голове, конечно, немножко бабахнутая. Во всяком случае, о том, что она мама, сестра, по-моему, догадалась, когда Гале исполнился год. До этого мамой был Витя. Витя был молодцом. Он сразу понял, что пусть Наташа просто тихо плачет, главное, чтобы никуда особо не лезла. А остальное он и сам сделает. За молоком по утрам бегала я. Сначала за материнским, к молодой маме в соседний дом. Галя была искусственницей с первого дня. Наташино молоко заразили в роддоме, и им кормить было нельзя. Денег эта молодая мама с нас никаких не брала, понимала, что иначе ребенок просто может не выжить. Потом бегала на молочную кухню…
Наша мама готовила на всю семью. Короче, такой маленький человечек сумел всех нас задействовать. Вся наша жизнь стала крутиться вокруг него. Про какие-то свои планы все давно забыли. План был один, глобальный, – вырастить ребенка.
Значит, ведь вырастили мы ребенка-то, раз она уже замуж выходит!
От приятных ностальгических мыслей меня отвлекает звонок моего мобильника. Кого несет? Галка. Что-то забыла сказать.
– Лена, можешь говорить? У нас проблемы. Мама отказывается идти на свадьбу.
– Как это?
– Она говорит, ей не в чем.
– Галь, она ж прикид себе какой-то сногсшибательный купила. Еще они с папой выбирать ходили.
Галя переходит на шепот:
– Ну, понимаешь, я как-то немного резко выразилась по этому поводу. Мама расстроилась, сказала: "Раз так, вообще никуда не пойду".
– А мама подойти к телефону может?
– Нее-ет, ты что, она так плачет, она уже вообще ничего не может.
Я сажусь на кушетке, понимаю, что, наверное, процедуры на сегодня надо заканчивать, надо как-то разрядить обстановку, всех помирить. Свадьба должна состояться!
В принципе, все понятно, что произошло.
Нашим детям очень хочется нас видеть молодыми, высокими и стройными. И если мы как-то выбиваемся из этого образа, то почему-то вот так сразу, с размаху, это надо нам сказать. Слов наши дети особенно не подбирают и в выражениях не стесняются. Нет, они, конечно, стесняются, когда речь касается других, совершенно чужих людей. А с родителями зачем? Родители должны все и так понять и простить. И где-то же нужно говорить то, что хочется, а не то, что положено согласно этикету.
Как говорит наша стойкая мама, которой от нас тоже, видимо, не раз доставалось: "На детей обижаться нельзя. Никогда!"
Про то, что нельзя обижать родителей, моя мама, кстати, не говорит никогда. Хотя, казалось бы, почему? По-моему, мысль тоже интересная. Надо ввести эту мысль в обиход нашей семьи.
Ну, а у моей сестры рыдают уже все – и мама, и дочка. Галя у нас вообще-то не очень слезливая, она больше в бабушку. Ее заплакать заставить сложно, она тяготы жизни переносит, твердо стоя на ногах. Но сегодня день особенный, завтра свадьба. Нужно и поплакать, и поругаться, и помириться, и понять, что и дочь у тебя одна, и мама у тебя одна, и что когда-то надо начинать беречь друг друга.
Еду в машине домой и всю дорогу обсуждаю с Галей по телефону, какой все-таки Наташа купила костюм – хороший или плохой. Племянница уже уверяет, что он очень даже красивый, это она так сказала, сдуру, и вообще она не это имела в виду. Наташа стойко не верит. Но, чувствую, уже начинает сомневаться, в диалог уже вступает. То есть, главное, на свадьбу все-таки пойдем все!
Свадьба была очень красивая. Не свадьба, а мечта. Все было продумано до мелочей. И вся наша женская линейка выглядела более чем достойно! И тосты мы сказали отличные. Мы все по женской линии очень хорошо говорим, красиво, емко и по делу. А когда бабушка говорит, то в конце все всегда плачут. Все, кроме бабушки. Я все время удивляюсь, как это ей удается? Вот что значит старая школа!
А через год у нас родилась еще одна девочка.
Я была в Будапеште, когда получила от Гали эсэмэску: "Лена, я родила ночью Тасю".
Эта девочка обязательно должна взять все наши лучшие черты по женской линии. Только она будет еще лучше нас, еще счастливее, еще успешнее.
Я сидела в ресторане в одном из самых красивых городов мира и плакала от счастья. Ну вот, есть и еще девочка в нашем роду. И это хороший знак, думала я, что я пью вино за ее рождение именно в этом городе. Значит, судьба ее сложится как-то по-особенному. А в тот момент, когда Галя ее рожала, и я не могла об этом знать, я случайно забрела в церковь. Церковь оказалась православная. Между прочим, единственная в Будапеште. Я отстояла всю службу, хотя никогда этого не делаю. А после службы еще подошла к священнику и долго с ним говорила.
Я пила венгерское вино, и все события последних дней, словно маленькие кубики, складывались для меня в одну цельную картину. И во всем я видела хорошие приметы. И я испытала это редкое, абсолютное состояние счастья – счастье за самых дорогих для меня на свете людей. И еще я думала: "Ну неужели они не догадаются сделать меня крестной матерью?"
Московский вечер
Все было, как всегда. Обычный вечер. Я пыталась улучшить новые джинсы, моя сестра Наталья рядом читала книгу. Звонок в дверь был для нас обеих неожиданным. Кто бы это мог быть?
– Ленка, открой дверь, не слышишь, звонят?! – Сестра буравила меня взглядом.
– Может, это к тебе? Не открою, я никого не жду.
– Ну с чего это ко мне! Мне по телефону звонят. Это твои подружки ненормальные сразу в дверь, сразу в дверь. Ну что за девицы невоспитанные пошли?! Мало ли что тут у нас? Ну ты можешь объяснить им, что так приличные люди не поступают! "А Лена погулять выйдет?" – Моя сестра разошлась не на шутку. Уже изображать моих подруг начала.
– Ну и чем они тебе мешают? – Я пыталась своих подружек защищать. – Они даже в дом не проходят. В дверях постоят, если что не так, они сразу и уходят. Тихие такие, спокойные девочки.
– Правильно! Тихие, спокойные. Уже пять минут в дверь трезвонят.
– Это потому, что им никто не открывает.
– Так открой, или меня хватит удар!
– Ой, ну иду, иду. Ты же видела, я на джинсы блестки пришивала. Пришила бы как-нибудь криво. И что? Ты ж мне сестра, в конце концов. Прямо дверь открыть сложно. И о чем мы спорим? Уже иду.
В дверях стоял практически незнакомый мне парень. То есть я его, конечно, знала, как знала всех старшеклассников в нашей школе. Коровин. Звать вроде Стас. Ох уж эта вечная школьная привычка всех называть только по фамилиям. Имена приходилось выуживать из школьных журналов, когда кто-нибудь из наших оказывался в учительской. Правда, Коровин никого у нас в классе не волновал. Мы вообще интересовались мальчишками из класса на два года нас старше. А тот класс, где Коровин учился, был какой-то серый, совершенно неинтересный. Ну разве что сам Стас. Я про него слышала, что школу он закончил не ахти как. Но в институт какой-то поступил. А главное, где-то там еще по совместительству играл на контрабасе. Вот и вся информация. Во время учебы в школе Коровин все время ходил со своим друганом Котовым. Такие друзья – не разлей вода. По отдельности их никто и никогда не видел. То есть передо мной был тот редкий случай, когда Стас Коровин был один. Без своей тени Паши Котова.
– Лен, привет. Пойдем погуляем? – Коровин непринужденно облокотился о косяк двери. Как будто мы вот так гуляем с ним каждый день. Ну дела. И главное, как зовут меня, знает. Это что ему от меня, интересно, надо? Надеюсь, что все свое удивление я хоть как-то сумела сразу не продемонстрировать. И радость, естественно, тоже. Хотя, как говорит моя умная старшая сестра, у меня всегда и все написано на лице. Надеюсь, что сумела все-таки с собой справиться. Да! Никого из моих невоспитанных (опять же, если верить моей сестре) подружек ни один старшеклассник гулять не приглашал, это точно. Завтра расскажу в классе, будет бомба. Хотя, конечно, рассказывать пока еще нечего. Делаю вид, что его приглашение не очень-то и интересно:
– А куда?
Коровин немножко опешил:
– Что куда?
– Что, что? Гулять куда?! Ты же погулять пригласил. Куда гулять-то будем? Вокруг дома или, может, на Красную площадь? Я же сориентироваться как-то должна. И потом это странно. Вроде не виделись год почти. Опять же, Котова нет.
– Ну почему же нет. Он вон, у подъезда стоит. А гулять, ну не знаю. По бульвару походим по нашему.
Коровин был явно обескуражен моими претензиями.
– Ну что ж, по бульвару так по бульвару. Сейчас выйду, минут через десять. Ждите. Пока сходи Котову привет передай, – и я захлопнула дверь.
– Ну и кто это был? – Моя старшая сестра была, естественно, тут как тут. Ну как дверь открывать, ее не дозовешься, а весь разговор у меня за спиной простояла. Вот ведь любопытство!
– Ты ж все слышала!
– Слышала. Ну и по какому это бульвару ты собираешься ходить? И вообще, что-то я про этого Коровина ничего не знаю.
– Ну я сейчас про него тоже не очень знаю. Он у нас в школе учился. На год меня старше. Тоже в "А", кстати. Ой, ну что ты меня с мысли сбиваешь. Что надевать-то?
– Я тебя с мысли не сбиваю, а, наоборот, на эту мысль направляю. Зачем он к тебе пришел? Что ему от тебя нужно?
– Откуда я знаю? Вот пойду, разберемся.
– Лен, может, мне с тобой пойти? Как-то волнительно. В школе он уже не учится. – Видя мои тихо наполняющиеся слезами глаза, Наталья умерила пыл: – Да ладно, иди, иди. От дома далеко не удаляйся. Как только темнеть начнет, сразу домой.
– Идти в чем?! – Пять минут уже прошли, нужно же что-то предпринимать. А то вдруг Коровин не дождется да уйдет. Вот история-то будет.
– А он сам в чем был?
– Что же ты так плохо подсматривала? Ладно, ладно. В коридоре же темно. Не разглядела я. Ну, я думаю, джинсы эти надену, к которым бусинки напришивала.
– Ты ж только на одну штанину пришила!
– Ну и что, пусть думают, что это так модно.
Я быстро натянула на себя джинсы, майку и стремглав побежала к двери.
– Елена, я дома. Если что, беги со всех ног ко мне.
Во двор я выбежала запыхавшаяся, решила лифта не ждать. Пешком все-таки надежнее. Уж очень мне на свидание охота было. Отдышалась слегка и пошла искать Коровина с Котовым. Они стояли немного поодаль, за ближайшим дубом. Понятное дело, кому хочется, чтобы их наши старушки обсуждали. Хотя они, конечно, уже обсудили.
– Здравствуй, Леночка. Гулять собралась? Вон с теми мальчиками, которые из-за дерева выглядывают?
– С ними, бабушка Наталья, с ними.
– А они что, клоунами работают?
– Почему клоунами? – Я даже остановилась.
– Дак одеты-то как?! Ты только глянь. Только глянь. Так только люди в цирке ходят. И то переодеваются, когда на свет-то божий выходят. Это какие-то странные мальчики, Леночка. Ты бы с ними все-таки поаккуратней. А то, знаешь, Лариса из девятого дома…
Бабушка Наталья настроилась на длительную беседу. Понятное дело, кто ж ее слушать-то будет? Только я из вежливости.
– Спасибо, я обязательно буду осторожна. А про цирк я сейчас все выясню, вам обязательно потом расскажу.
Боковым зрением вижу, как моя сестра норовит вывалиться из окна. И тоже пальцем у виска крутит. Ну и что это там, интересно, на Коровине надето такое?
– А что это вы за деревьями прячетесь?
– А что это у вас охрана такая строгая?
– А, это наши бабушки. Надо же им чем-то весь день заниматься. А может, вы представитесь? Нас же вроде никто не знакомил.
– А ты вроде как и не знаешь, как нас зовут.
– Ну вроде как знаю. А вы давайте сами скажите. А вдруг я как-то неправильно знаю.
– Павел.
– Станислав.
– Елена, – я сделала маленький книксен, как приличная девочка из хорошей семьи. Пока они представлялись, я их наконец рассмотрела. Паша – красивый еврейский мальчик, черненький такой, был одет ничем не примечательно. В джинсы и клетчатую рубашку. Коровин же, рыжий от природы, был в ярко-оранжевой майке и подтяжках в горошек. Действительно, как-то немного вызывающе. Но может, это модно, все-таки они студенты. А это огромная разница. Кто его знает, может, студенты все так ходят. Тем более, Стае же музыкант.
– Ну что, пошли? – И мы неторопливо пошли гулять по району.
Меня переполняла гордость. Иду сразу с двумя мальчиками. Да еще и студентами. Да еще и из собственной школы. То есть, значит, они меня уже в школе приметили, да еще и как зовут, выяснили. Да еще и адрес откуда-то узнали. Здорово. Это значит, я им очень сильно понравилась. Потому как по себе знала. Все, что училось классом ниже, – было для меня одной большой серой массой. На одно лицо и с одним общим именем – девятый класс. Я их даже на "А" и "Б" не различала. Просто – девятиклашки, и все тут. Так что мой променад с ребятами старше себя я рассматривала, как невероятную для себя гордость и честь.
Мальчишки оказались юморные, мы веселились от души, я хохотала всю дорогу. Сделав два круга по нашему родному бульвару, они проводили меня до подъезда и сказали, что завтра придут опять к шести часам, как и сегодня.
Домой я пришла окрыленная, воодушевленная, сыпала их шуточками и рассказами из студенческой жизни.
– А почему они вдвоем-то? – следом за мной с вопросами ходила сестра.
– Ну они всегда вдвоем. Это у них дружба такая.
– И жениться вдвоем будут, что ли?
– Наташа, ну они же на нашей Лене жениться не собираются. Хорошие мальчики, я их по школе помню. В самодеятельности еще они всегда участвовали, – мама решила меня защитить.
– Оно и видно, про самодеятельность. Это у них наряд из какой-то пьесы, видимо, про попа и работника Балду, – Наталья не унималась. Она, конечно, была отчасти права. На нас всю дорогу, пока мы гуляли, народ пялился. И я никак не могла понять: то ли на то, что рядом со мной сразу два мальчика, то ли из-за странного наряда Стаса.
Мы начали встречаться ежедневно. Мальчишки заходили за мной, и мы шли наматывать свои круги по бульвару. Они мне рассказывали про студенчество, я им про последние школьные новости. Частенько мне позванивал Пашка. С ним было легко и здорово общаться.
Безусловно, я понимала, что нравлюсь кому-то одному из них. А другой ходит рядом за компанию. Вот только кому из них-то? Никаких определенных знаков мне не подавалось ни с какой стороны. Звонил, правда, Паша. Но тоже разговор был всегда ни о чем. Так прошел месяц. Я заканчивала школу. Впереди маячил последний звонок. Думать нужно было о выпускных экзаменах. Так что к нашим разговорам добавилось еще и обсуждение билетов. И кто из учителей заваливает, кто относится более благосклонно. Мне было интересно с мальчишками. Наговориться вдоволь мы не могли никогда. Тем для разговоров было хоть отбавляй.