Я сомневаюсь до тех пор, пока дорога не усыпляет меня. Последняя мысль, мелькнувшая перед тем, как я проваливаюсь в темноту, не внушает оптимизма: а может ли плохой парень убить хорошего, пока тот спит? Злодеи из фильмов поступают так очень часто.
На указателях я читаю названия городов, которые мы проезжаем, по пути на запад. Уцуномия, Иваки, Корияма, Фукусима, Сендай, Исиномаки. Слева тянутся снежные шапки и темно-зеленые леса хребта Оу. Справа наводит тоску однообразием пейзажа Тихий океан. Между ними километр за километром подминают под себя колеса нашего ниссана.
Какие-то города мы проскакиваем без остановки. Где-то Такэо выходит на несколько минут из машины, ныряет в какой-нибудь домишко и выныривает обратно со свертком в руках. Иногда это - кинотеатр. Иногда - библиотека. Чаще всего - жилые дома. Все это время мы втроем ждем его в джипе. Женщины стараются со мной не разговаривать. На все мои вопросы следуют односложные ответы, а то и просто молчание.
Ночуем мы в мотелях, где дела приходится иметь с автоматами, а не с живыми людьми за стойкой. В основном это дешевые лав-отели. Номера, где даже дезинфицирующие средства не смогли перебить запах чужой спермы или смазки. Еще вариант - гостиницы-пеналы. Это меня устраивает больше.
- Я не хочу, чтобы наши лица видели лишний раз люди, в которых я вовсе не уверен, - говорит Такэо, сворачивая на подъездную дорожку очередной ночлежки.
Один раз мы останавливаемся в рёкане. Правда, всего на три часа. У Такэо какие-то дела с хозяином, который ведет себя так, будто не он, а Такэо владелец гостиницы. Лично приносит роскошный ужин в номер, к которому никто, кроме Муцуми, не притрагивается. Лично я засыпаю мгновенно и сплю эти три часа, как убитый, хотя мне безумно интересно, о чем болтают хозяин с Такэо в подсобке. Когда Юрико будит меня, я готов убить ее… Мы выходим из гостиницы еще затемно. Денег с нас, разумеется, не берут.
Такэо снова садится за руль. Мне кажется, это парень сделан из стали. Он спит по часу в сутки. Остальное время либо ведет машину, либо клацает по клавишам ноутбука, либо говорит по телефону. Большинство разговоров сводится к его любимому "убей себя". Один раз он произносит в трубку:
- Да, конечно. Диктуйте, я записываю. Как это срочно? Хорошо, через неделю ждите звонка. Но, думаю, окончательно смогу приступить не раньше чем через десять дней…
Такэо убирает телефон и делает пометку на карте.
- Когда мы закончим мотаться? - спрашиваю я.
- Не знаю, - не отрываясь от экрана компьютера, бурчит он. - Сейчас это зависит не только от меня. Надеюсь, что не больше недели…
Мы в пути уже четыре дня и четыре ночи. Все это время Юрико почти не говорит. А Муцуми съела уже, наверное, месячную дозу своих таблеток. Побочные действия антидепрессантов-стимуляторов - это: жажда, запоры, задержка мочеиспускания, тремор, нарушение аккомодации, бессонница. Не знаю, как насчет запоров, но воду она пьет постоянно. Чем сводит на нет проблему с мочеиспусканием. Глядя на ее трясущиеся руки и воспаленные глаза, я начинаю опасаться, что она выкинет какую-нибудь глупость. Попади ей в руки пистолет, она может перестрелять нас всех. Но Такэо, похоже, это не волнует. Его занимает другое.
- Как твой страх? - спрашивает он.
Я сижу на пассажирском сиденье. Юрико спит сзади, положив голову на плечо Муцуми. Я поражаюсь, насколько они похожи. Одинаковый макияж, почти одинаковая одежда… Две сестры. Только одна чуть помладше, а другая чуть больше сошла с ума.
- Ты нашел какую-нибудь зацепку? - говорит Такэо.
- Нет.
- Совсем ничего? А не пробовал проанализировать, какие чувства у тебя возникают помимо страха в эти моменты? Или хотя бы намеки на них… Вина? Злость? Удивление? Отвращение? Не чувствуешь себя униженным? Обманутым?
- Нет. Ничего такого. Просто страшно и все.
- И все-таки, что ты при этом видишь?
- Как же ты достал меня со своими вопросами!
- Я хочу тебе помочь.
- Зачем?
- Я хочу помочь всем. Ты не какое-то счастливое исключение. Понимаю, тебе трудно поверить, что человек хочет бескорыстно помогать всем, кто встречается у него на пути. Но это так… Просто пока еще ты не осознаешь, что все мы на самом деле братья. Дети, брошенные своими родителями на произвол судьбы. Никому не нужные беспризорники.
- Ты говоришь, как разуверившийся христианин.
- Честно говоря, не очень хорошо представляю себе христианство. Может, именно так они и считают… Но я говорю тебе то, что есть на самом деле. Все мы - когда-то брошенные на пороге приюта младенцы. Мы даже не знаем, кто наши родители. Мы понятия не имеем, зачем здесь оказались, что нам делать, куда идти… Нас принесли спящих, завернутых в старые одеяла, с сосками в беззубых ртах к приюту и положили на ступеньках, не удосужившись даже написать в записке фамилию нашей матери. Чувство одиночества, знакомое каждому из нас, всего лишь тоска по родственникам, о которых мы забыли. И которые забыли о нас…
Он говорит с такой печалью в голосе, что я готов поверить ему. Мне кажется, что в его глазах блестят слезы. Хотя, может быть, это просто отблески уличных фонарей. Он вынимает одной рукой сигарету из полупустой пачки, лежащей на приборной доске, и утапливает цилиндрик прикуривателя.
- Я знаю об этом, - продолжает он, выдыхая дым. В лобовом стекле отражается красный огонек сигареты. - Чувствую это… Разве ты стал бы смотреть, как пропадает твой родной брат, ближе которого у тебя никого нет? Я так не могу. Поэтому хочу помочь Муцуми, Юрико, тебе, всем остальным…
- Убив всех? Отличная помощь!
- Разве ты не убил бы родного брата, чтобы прекратить его мучения? Просто акт милосердия.
- Не верю, что все те люди, которые приходили к тебе на собрания, так уж мучались.
- Люди не верили, что Земля круглая. Как их вера повлияла на ситуацию? Насколько они были правы в своей вере? Думай своей головой, Котаро. Именно думай, а не вытаскивай из памяти, как фокусник карты из шляпы, все те шаблоны, которые вбили в тебя другие. Все шаблоны рано или поздно разрушатся. Что будет с тобой, если вдруг это произойдет сейчас? Как ты будешь жить без своих любимых представлений о мире? Сможешь ты увидеть и принять его таким, какой он есть, или у тебя не хватит сил вынести прозрение? Как думаешь?
- Пошел ты, - говорю.
Замкнутые в капсулу из стекла и металла мы в полном молчании продолжаем путь на запад. Над нами неподвижное звездное небо. Лучи фар выхватывают из темноты кусок асфальта. Полоса разметки жирной змеей заползает под тупой капот ниссана. Мне кажется, что на самом деле мы стоим на месте. Просто колеса машины вращают землю, подминая ее под себя…
Я постигаю смысл слова "сомнение".
Глава 17
На рассвете мы проезжаем указатель с надписью: Мидзусава. Там написано что-то еще, какое-то приветствие, но я не успеваю его прочесть. За рулем опять Муцуми, нога которой приклеилась к педали газа. Глядя на ее остекленевшие глаза и приоткрытый рот, я думаю, а не принимает ли она еще что-нибудь, кроме антидепрессантов. Что-нибудь пободрее. Такэо рядом со мной изучает карту на экране ноутбука. Почему-то это карта Окинавы.
- Такэо, - зовет Муцуми, оборачиваясь. На скорости девяносто километров в час это забавный трюк.
- Что, сестренка?
- Мидзусава. Мы только что въехали.
- Хорошо, сестренка. Сбавь немного скорость.
- Ты помнишь? Здесь живет господин Рэй.
- Конечно, помню. Езжай помедленнее, - глядя в монитор бубнит Такэо.
- И что ты скажешь по этому поводу? - Муцуми снова разворачивается к нам. Машину резко бросает в сторону.
- Сестренка, смотри на дорогу… Что я должен сказать?
- Когда мы навестим его?
Такэо закрывает ноутбук и устало трет глаза:
- Не мы, а я, сестренка. Я навещу его сегодня ночью. А ты побудешь с Юри и Котаро…
- Ну, Такэо!.. - она капризно выпячивает нижнюю губу. - Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, как давно я хотела этого!
- Сестренка, давай в другой раз.
- Ну, пожалуйста! Ведь все равно это надо сделать…
- Слышала слово "приоритет"?
- Слышала… Но какая разница? Ты будешь заниматься своим делом, а я своим… Я тебе не помешаю, ты же знаешь… Будь хорошим братиком, пожалуйста, - она канючит как ребенок выпрашивающий дорогую игрушку. - Это ведь недолго. Больше я ни о чем тебя просить не буду.
- Муцуми-тян, милая, давай в другой раз.
- Не-ет, - ноет она, дергаясь на сидении совсем как капризная малолетка. - Сколько можно ждать? Ну, я тебя очень прошу!
Такэо смотрит в окно, на рисовое поле. Вода весело поблескивает на солнце.
- Неужели ты не можешь выполнить просьбу своей больной сестрички?
Такэо вздыхает, достает сигарету и пожимает плечами:
- Хорошо. Я возьму тебя с собой. Только прошу тебя на будущее - не надо спекулировать на моей любви к тебе.
- Не буду, - послушно говорит Муцуми. Точь-в-точь ребенок, добившийся своего и теперь готовый пообещать все, что угодно, лишь бы папа не передумал.
- Не волнуйся, братик, все пройдет отлично. Доверься мне…
- Что за господин Рэй? - спрашивает Юрико.
За все утро это ее первые слова. Я почти забыл, как звучит ее голос.
- Коллекционер, - отвечает Муцуми.
- Что он собирает?
- Картины.
- А зачем ты хочешь встретиться с ним?
- Хочу взглянуть на его коллекцию.
Мы завтракаем в небольшом семейном ресторанчике. Посетителей мало. Все порядочные люди в это время уже работают в поте лица. Интересно, как бы отреагировал хозяин заведения, если бы узнал, что за компания сидит за дальним столиком? Вряд ли пригласил бы зайти еще раз.
Муцуми отправляет порцию риса в рот и мычит:
- Баоныи. Нуо уи баоныи.
- Что, сестренка? - рассеянно переспрашивает Такэо, прихлебывая мисо.
- Нужно купить баллончики с краской. Или лучше кислота? Как ты думаешь?
- Мне все равно. Как хочешь.
- Надо придумать что-нибудь пооригинальнее… - она задумчиво ковыряет палочками рис.
Мы с Юрико едим молча. Я слишком голоден, чтобы поддерживать разговор. Юрико, похоже, просто на все плевать. В общем-то, я с ней согласен. Картины господина Рэя, которого я никогда не видел, мало заботят меня.
- Давай расстреляем картину из твоего пистолета? - оживляется Муцуми.
- Слишком шумно. И легко отреставрировать. Не пойдет. Подумай еще.
Она хмурит брови. Да, серьезная проблема - как испоганить произведение искусства. И сделать это оригинально, а главное - окончательно. Есть над чем подумать. Тоже своего рода творчество. Кто сказал, что только в созидании может проявиться творческое начало? Красиво уничтожить прекрасное не менее сложно.
- Промазать оба полотна хорошим клеем и соединить их!
- Скучновато, сестренка. Подумай еще.
Это - эстетизация смерти. Это - сотворение разрушения.
- Можно превратить картину в ковер из цветов.
- Как?
- Проделать дырочки и вставить в них цветы.
- Ты будешь возиться с этим не один день.
- Тогда посадить искусственные цветы на клей.
- Реставрация.
Муцуми откладывает палочки и залпом выпивает стакан минеральной воды. Ее глаза лихорадочно блестят. Это - возбуждение. Акт разрушения и половой акт - по сути одно и тоже. И там, и там, ты убиваешь то, чем восхищаешься. Убиваешь, потому что не можешь этого восхищения вынести…
- Как все сложно, - вздыхает Муцуми и лезет в свою сумочку.
У нее в ладони две розовые капсулы. Она аккуратно кладет их по очереди в рот и запивает еще одним стаканом минералки.
Конечно, сложно, думаю я. Еще как сложно! Мне тоже было непросто, когда я смотрел на тебя в первый раз, еще не зная, что ты чокнутая сестра другого чокнутого. Тогда ты была олицетворением того, что я ненавидел. Красота, которой никогда не сможешь обладать и никогда не сможешь уничтожить - что может быть хуже? Когда я узнал тебя лучше, мне стало намного легче смотреть тебе в глаза…
Заканчиваем завтрак в тишине. Муцуми скользит по нам мутным расфокусированным взглядом. Рот приоткрыт, пальцы рук мелко подрагивают. У нее больше нет идей. Зато у нее есть покой.
Когда мы встаем из-за стола, в зале появляется хозяин ресторана. Он провожает нас до двери и говорит:
- Для меня большая честь принимать вас у себя, Судзуки-сеней. Прошу вас, приходите еще, мы всегда рады вам и вашим друзьям.
Ага. Очень гостеприимный парень. Такэо лишь кивает в ответ.
Вечер накатывается стремительно и неотвратимо, как тяжелый грузовик. Весь день мы мотаемся по городу. Такэо встречается с разными людьми, отдает какие-то распоряжения, без конца говорит по телефону. Называет он это - обеспечить тылы. То есть обеспечить себе относительно безопасное проникновение в дом господина Рэя.
Я с каждым днем все больше убеждаюсь в том, что здорово ошибался, когда думал, будто у Такэо есть помощники. Как же! У этого парня, похоже, наготове целая армия. Вспомнить хотя бы тех полицейских, которые взяли меня тогда, у дома Мураками Дзиро. Вряд ли для них это разовая работенка. При всех недостатках токийской полиции, коррумпированных полицейских найти там очень сложно. Нет, эти парни работают на Такэо из идейных соображений. Только какие же должны быть идеи, чтобы два неплохо устроившихся в жизни человека ставили под угрозу свою репутацию и плевали на долг?
Единственно возможный вариант ответа: не знаю. Универсальный ответ…
- Сдаюсь, - говорю я, когда мы сидим на лужайке центрального парка города Мидзусава. Золотистое солнце зависло над самыми верхушками парковых каштанов. Перед нами раскрытые коробочки бенто, заботливо собранные нам хозяином ресторанчика. Ни дать ни взять дружеский пикник. Наш верный Patrol брошен в квартале от парка. Я говорю Такэо, лежащему на спине с сигаретой в зубах: - Сдаюсь. Расскажи мне о том, что делаешь. Я на самом деле хочу понять.
Муцуми подстригает ногти на ногах. Глядя на ее трясущиеся руки, я думаю, что скоро ей понадобится пластырь. Она что-то бормочет себе под нос.
- Расскажи мне, что происходит, - твержу я.
Юрико, закрыв глаза, слушает плеер. Голова ее дергается в такт неслышной музыки. Время от времени она открывает глаза, нажимает на пару кнопок и выключается снова. Я знаю, что она будет делать, когда музыка надоест. Либо играть на телефоне в какую-нибудь дурацкую игру, либо полировать ногти. И то и другое она делает с полным погружением в процесс. Медитация на экран мобильного телефона. Медитация на пилку, снимающую слой ногтевой пластины. Или на снимаемый слой. Или на саму пластину. Это - дзен.
- В самом деле, мне кажется, что я много упустил. Что это за важное дело? Кто все эти люди, с которыми встречаешься? Тоже твои клиенты? - не унимаюсь я.
Такэо кладет окурок в карманную пепельницу и потягивается.
- У меня идея! - почти кричит Муцуми, вскидывая голову. - Это просто здорово! Такого мы еще не делали.
- Рассказывай, сестренка.
- Мозги, - произносит она с таким видом, будто открыла новый закон физики.
- Что?
- Мы испачкаем картину мозгами ее хозяина. Когда все как следует засохнет, можно будет продать ее на аукционе. Представляешь, как это будет? Да всякие придурки с ума сойдут, когда увидят такое! Дырка там, где вошла пуля и засохшие мозги… Это know-how в уничтожении произведений искусства.
По ее лицу видно, что она гордится собой.
- Неплохо, - говорит Такэо, приподнимаясь на локте. - Очень неплохо, сестренка… Хотя, было бы совсем хорошо, если бы на картине оказались мозги самого художника. Творец написал картину и полностью раскрыл себя, вывернул наизнанку… Это уже не назвать деструктивным подходом. Самое настоящее созидание, краеугольным камнем которого становится разрушение. Вернее, саморазрушение…
- Вы что, серьезно? - спрашиваю я.
Вопрос можно считать риторическим.
- Ты только подумай, какие возможности открываются! - захлебываясь говорит Муцуми. Ножницы летят в сторону, очертив блестящую дугу. - Творец сливается со своим творением! Это же новая идеология!
- Подожди, подожди… Не спеши. Тут надо все как следует обдумать…
- Да что тут думать?! - Муцуми тянется за своей волшебной сумочкой. За хлорпротиксеном, аминазином, тизерцином. За маленькими кругляшками, дарующими почти дзенский покой. Это - медитация на хлорпротиксен. Медитация на аминазин. Медитация на тизерцин. Это - маниакальная фаза маниакально-депрессивного синдрома.
- Эй! - говорю я. - Вы серьезно?
Вопрос риторический.
- Тут есть над чем подумать, сестренка.
Такэо вытряхивает из пачки новую сигарету.
- Все и так ясно. Подводим его к картине, ставим спиной к ней и стреляем в лоб. Или можно наоборот - лицом к картине, а выстрелить в затылок… Разница невелика.
Она задумчиво потирает кончик носа.
- Да нет, вопрос не в технической стороне дела. Главное, до конца осмыслить мотивацию, понимаешь? Если бы дело касалось непосредственно художника, все было бы ясно. Возведенное в абсолют самопожертвование ради созидания. Что-то в этом роде… А вот с коллекционером не так-то просто.
- Эй, вы, придурки! - ору я так, что Юрико вздрагивает, вынимает из ушей наушники и непонимающе смотрит на меня. - Вы этого не сделаете! Вот уж этого я вам точно не дам сделать! Хватит! Плевать мне на все, я прямо сейчас иду в полицию. Чертовы психи!
Наверное, я кричу очень убедительно. Они наконец-то обращают на меня внимание. Так же обращают внимание на таракана, выползшего среди белого дня на обеденный стол. Я вскакиваю, и из опрокинутой коробки на траву вываливается все ее содержимое - исобэяки, крокеты, кусочки маринованного баклажана, суси с макрелью и тунцом и прочие дары семейного ресторанчика. На сочной изумрудной траве все это выглядит еще аппетитнее. Если, конечно, в этот момент вообще уместно вспоминать об аппетите.
Муцуми с Юрико смотрят на меня, открыв рты. Вид у них донельзя глупый. Мне даже немного смешно. Впрочем, веселье быстро проходит. Достаточно мне взглянуть на Такэо, и я понимаю, что смеяться пока еще рано. Даже слишком рано. Он смотрит на меня снизу вверх, по-прежнему полулежа на своей куртке. Смотрит прямо в глаза. И во взгляде нет ничего, кроме безграничной, почти божественной любви. Так может смотреть будда.
- Сядь, - говорит мне Такэо вполголоса. - Сядь и успокойся. Ты привлекаешь внимание.
- Я собираюсь привлечь еще больше внимания! Я собираюсь привлечь охренительно много внимания к тебе и твоей психованной сестричке!
Я больше не могу смотреть в эти лучащиеся добротой и состраданием глаза. Я разворачиваюсь, чтобы уйти отсюда. Даже больше - я делаю два шага прочь от этой компании. Но, услышав слова Такэо, застываю на месте.
Этот подонок, желающий на свой манер спасти все человечество. Этот псих с альтруистическими наклонностями вывернутыми наизнанку. Этот убийца с глазами просветленного. Он ласково говорит:
- Юри-тян, ты готова умереть прямо сейчас?
Я оборачиваюсь. Он гладит Юрико по голове, как свою дочь. Глаза у нее полуприкрыты, на мягких губах грустно-мечтательная улыбка.
- Юри-тян, - еще нежнее говорит Такэо, глядя на девушку с невыразимой любовью, - ты готова уйти красиво? В этом прекрасном парке, под сенью старых каштанов за три часа до захода солнца?