Я хочу крикнуть ей, чтобы она не слушала его, чтобы просто выстрелила ему в башку… И черт с ними, с ответами на мои вопросы. Пусть я умру, так ничего и не поняв, но умру не в этой убогой комнатушке от руки какого-то свихнувшегося придурка.
Я хочу крикнуть, чтобы она стреляла немедленно, иначе он прикончит и ее тоже. И плевать на то, что у этой истории получится такой скомканный конец… Я хочу крикнуть, но не могу даже вздохнуть.
Просто сижу с открытым ртом и таращу глаза на пистолет в руке Юрико, который почему-то не стреляет.
- Зачем? Юрико, ответь мне, зачем?
Пока Такэо не двигается с места. Но я уже вижу, что он приходит в себя. Еще минута - и он начнет действовать. И тогда у нас не будет никаких шансов.
"Смит и Вессон", из которого меня должна была убить Муцуми, по-прежнему зажат в ее руке. В бледной, ставшей вдруг полупрозрачной руке, будто вылепленной из воска. И даже тщательно сделанный маникюр уже не в состоянии сделать руку более привлекательной. Наоборот, создается впечатление, что какой-то шутник прилепил на кукольные пальцы непомерно большие и яркие кусочки пластмассы, пытаясь придать им большее сходство с человеческими, но добился противоположного эффекта. Именно из-за этих ногтей рука кажется еще более неестественной. Она не похожа даже на руку трупа.
Эй, говорю я себе, очнись! При чем здесь ногти Муцуми? Тебе нужен ее пистолет. Просто нагнись и вытащи его из этих жутких пальцев. И тогда, возможно, ваши шансы с Такэо уравняются.
Дельный совет. Но как и любой другой совет, он хорош для того, кто его дал. То есть для крошечной части моего сознания, которая может только отстраненно наблюдать за ситуацией и истерично вопить. Часть мозга, способная отдать команду телу, все еще в отключке.
- Юри-тян, успокойся и отдай мне пистолет, - говорит Такэо.
Так в фильмах полицейские разговаривают с неуравновешенными подростками или женщинами, находящимися в шоке, когда у них в руках оружие, готовое выстрелить. Таким же тоном говорят со стоящими на краю крыши отчаявшимися девчонками, типа: "Постой, тебе есть для чего жить".
- Юрико, все будет хорошо, только опусти пистолет, - повторяет Такэо.
"Да сделай же ты что-нибудь!" - вопит кусочек моего сознания. Такэо делает небольшой шажок к Юрико.
- Вспомни все, о чем мы говорили, Юри-тян, - бубнит он, - просто вспомни. Я не сержусь на тебя из-за Муцуми, честное слово. Просто отдай мне пистолет, и мы уедем отсюда… Вместе. Ты и я. Мы скоро станем богатыми и сможем продолжить наше дело…
Еще полшага. Между ними остается не больше двух метров. Вот-вот он бросится вперед, и все будет кончено. Я подаюсь вперед, я открываю рот, я заставляю разжаться пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в стул… Но все это происходит настолько медленно, что Такэо успевает сократить расстояние еще на двадцать сантиметров.
Вот сейчас…
- Такэо, - вдруг говорит Юрико с совершенно неуместной иронией. - Такэо, почему ты думаешь, что с тобой будет все, как в кино?
И ее голос, напоминающий позвякивание льдинок в бокале, наполненном очень дорогим виски, окончательно приводит меня в кондицию. Я вырываю пистолет из скрюченных пальцев мертвой женщины по имени Судзуки Муцуми и встаю, держа его так, чтобы ствол смотрел прямо в затылок Такэо.
- Эй, - сиплю я. - Обернись, Такэо. Как ты там говорил? Хеппи-энда не будет? Ты был абсолютно прав…
Первый выстрел отбрасывает Такэо обратно к стене. Второй - заставляет подпрыгнуть и судорожно взмахнуть руками. Третий - прижать руки к животу и сползти по стене на пол, оставляя за собой на обоях широкую красную полосу.
Из-за стола, разделяющего нас, я вижу только его ноги, обутые в черные с синими полосками кроссовки Nike. Ноги совершают замысловатые движения, будто Такэо лежа танцует джигу. Танец продолжается недолго - минуту или чуть больше. Мы с Юрико не отрываем глаз от этих ног. Одна из них задевает стоящий рядом стул и тот с грохотом опрокидывается.
Губы Юрико мелко подрагивают, будто она собирается расплакаться. А я стою, сжимая рифленую рукоять пистолета и чувствую, что сейчас самое время сказать ей что-нибудь ободряющее. Только вот что? Что я могу сказать сейчас, стоя в комнате, пропахшей пороховыми газами, кроличьей шерстью, свежей кровью, мозгами и, кажется, дерьмом? Что я могу сказать девушке с пистолетом в руке, девушке с испачканным чужой кровью лицом, девушке, равнодушно следящей за агонией человека, которого она называла учителем и которого я только что убил…
Но я все-таки нахожу слова. Стараясь говорить твердо, я задаю вопрос, который принято задавать в американских фильмах. Я спрашиваю:
- Ты в порядке?
Она молча достает свободной рукой сигарету из кармана куртки и закуривает.
- Я-то в порядке, - говорит она, выдыхая дым. - А ты как?
- На тебе кровь…
Она проводит по лицу тыльной стороной кисти, в которой зажат Glock.
- Это не моя.
Я смотрю на Муцуми, лежащую у моих ног. Под тем, что раньше было ее головой, - лужа темно-красной крови с серыми, влажно поблескивающими в свете электрической лампочки, сгустками. Машинально я отодвигаюсь от этой лужи. Вот так должен был выглядеть я. По задумке этих психов.
- Вот сволочь, - говорит Юрико, глядя на замершего Такэо. - Скотина.
Я не нахожу ничего лучше, чем спросить:
- Почему?
- Когда ты понял, что он киллер?
- Минут двадцать назад.
- Тогда все понятно… Мне казалось, что ты догадался, еще когда мы были у Рэя.
- Да как-то не до того было…
- Ладно. Я сама тоже не сразу поняла. Думала, все, что он говорит, - всерьез. Мне нравились его идеи… Было в них что-то подлинное. Настоящее, а не та чушь, которую слышишь отовсюду - любите друг друга, уважайте друг друга… Может быть, идеи Такэо и были тем мутировавшим вирусом, который, в конце концов, уничтожил бы человечество? Не о том ли мы с тобой мечтали? Если бы все пошло так и дальше, настал бы момент, когда последний из людей пустил бы себе пулю в лоб… И тогда мы смогли бы посмотреть на мертвые города… А потом, когда нам надоело бы слушать завывание ветра в выбитых стеклах домов, мы начали бы все сначала. Исправили все ошибки…
Я пытаюсь убедить себя, что глаза Юрико блестят не из-за слез.
- Но все кончилось…
Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать боль и тоску в ее голосе.
- Он предал собственную идею. Наверное, всегда и был предателем, просто я не замечала. Не хотела замечать. За то время, что я его знала, он выполнил шесть контрактов.
- Доводил до самоубийства?
- Ага.
- Отличный способ.
- Ну, да. Кем-кем, а дураком он не был… Предатель! - она зло пинает тряпичную ногу Такэо.
Потом тушит окурок о стену и бросает его в угол:
- Ладно. Надо убираться отсюда.
- Куда?
- Не знаю… Куда-нибудь. Ты ведь почти богач…
- Вряд ли. Меня разыскивает полиция.
Она пожимает плечами. Конечно. Мои проблемы.
- На самом деле, рано или поздно это произошло бы, - задумчиво говорит она. - У Муцуми совсем крыша съехала от "колес". Сука! Все время домогалась меня… В туалет спокойно сходить не давала. Сука… Самое смешное, что ей я тоже верила… Я, как дура, верила всем. Тебе, Такэо, Муцуми… Считала вас своей семьей. Вы мне казались такими значительными, такими умными и сильными. Дура, что и говорить. Сумасшедшая, слюнтяй и наемный убийца - хороши учителя!
Слюнтяй - это я.
Сердце Юрико тоже разбито. Я понимаю, что она чувствует, и на "слюнтяя" не обижаюсь.
- Что ты будешь делать теперь? - спрашиваю, чтобы хоть что-то спросить.
Она, поигрывая пистолетом, прохаживается по комнате, старясь не ступить в кровавые лужи. Крови натекло порядочно.
- Не знаю. Домой не вернусь, точно. Придумаю что-нибудь… Дом Муцуми сейчас пустует, поживу пока там. Если хочешь, можем жить там вместе. Когда ты окончательно сопьешься и умрешь, я тебя похороню.
- Спасибо.
- Да ладно, шутка… Давай-ка выбираться отсюда. Поговорим в машине.
Она нагибается над Такэо, и какой-то предмет перекочевывает из его кармана в ее. Потом еще один. Потом еще…
- Иди, заводи машину, - она бросает мне ключи.
- А ты что будешь делать?
Я двумя пальцами вытаскиваю связку ключей из мешанины крови и мозгов.
- У тебя осталось виски?
- Есть в машине бутылка. А что?
- Неси… Хотя… Сначала посмотри, есть ли там канистра с бензином. Если есть, лучше неси ее. - говорит она.
То, что собирается сделать Юрико, называется поджог. Бензина я не нахожу, приношу бутылку виски. Она объясняет, что на самом деле крепкие алкогольные напитки горят вовсе не так весело, как показывают в фильмах. Поэтому в первую очередь нужно как следует полить какую-нибудь мягкую мебель, но ни в коем случае не пол или шторы. Пол и шторы годятся только в том случае, если у тебя много бензина. Или керосина. Или какой-нибудь другой горючей жидкости. А так это напрасная трата времени, сил и виски.
- А лучше всего, - говорит она, поливая матрас и какие-то брошенные в кучу тряпки в шкафу, - самодельный напалм. Если есть такая штука, можно спалить все, что угодно. Или коктейль Молотова…
- Ты специалистка в этом деле.
- У всех свои достижения, - она пожимает плечами.
И я понимаю, что она дважды перешла тонкую линию, за которой человек становится либо психом, либо бодхисатвой. Вернее, перешла две разные линии. Первую - когда собиралась убить себя. Вторую - когда убила Муцуми.
Теперь альтернатива есть и у нее. О возможности выбора не хочется даже вспоминать.
Остатки виски достаются Такэо.
- Интересно, а зачем ему нужны были группы? Ну, те люди, которые ему не платили… Акихико, например, и другие, которых ты знала?
- Не знаю, - она достает зажигалку, - Мне кажется, что кое в чем Такэо был прав. Ответы порождают только новые вопросы. И, в конце концов, заводят в тупик… Тебе так хочется оказаться в тупике? Главное ты знаешь - плохой парень мертв. Почему он так поступал, что именно он делал - мы с тобой никогда не узнаем. Раз нет объяснения нашей судьбе, пусть не будет объяснения и для него. Он ведь не особенный, верно?
- В общем, да.
С минуту мы молчим, думая каждый о своем. Это - минута молчания. Это - прощание с тем, что навсегда останется тайной.
- Прощайте, придурки, - наконец произносит Юрико и чиркает зажигалкой.
Я выхожу на улицу, сажусь в субару и поворачиваю ключ в замке зажигания. Мне вовсе не хочется видеть, как кремируют покойников. Хватит с меня убийств, мозгов, крови, пожаров. От таких вещей быстро устаешь. Если ты не псих и не бодхисатва.
Из дома выходит Юрико. В крови и копоти, с пистолетом в руке, на фоне языков пламени. Очень живописно…
- Тебе надо умыться, - говорю я, когда она садится рядом, распространяя по салону запах гари.
- Поехали.
Пока я рулю по городу, она молча смотрит в окно и курит одну сигарету за другой.
- Чем ты думаешь заняться? - спрашивает Юрико, глядя на дорогу.
А действительно - чем? Будущее - это иллюзия. Так же, как и прошлое… А если вдуматься, то и так же, как настоящее. Но одно я теперь знаю точно: для того, чтобы быть счастливым, мало не делать всякой мелкой дряни. Чтобы быть спасенным, отрицания недостаточно.
Дорога убегает все дальше, к сереющему горизонту, откуда скоро покажется солнце, а я думаю, что секрет перемирия с самим собой состоит в том, чтобы делать что-то хорошее вместо того, чтобы просто не делать плохого. Хотя бы немного. Одно крошечное хорошее дело вместо десяти неделаний какой-нибудь маленькой гадости.
Невзирая на то, что это никак не отзовется в вечности.
И еще я думаю о том, что мы имеем власть над своим прошлым. И что оно не должно определять наше будущее. А для этого нужно просто закрыть все счета.
- Навещу своего брата, - говорю я. - Просто заеду в гости к говнюку.
Я вношу поправку в свои выводы: иногда для того чтобы быть заключить перемирие с собой, нужно сделать и какое-нибудь дерьмо.
"Справедливость" - не совсем подходящее слово. Но "возмездие" нравится мне еще меньше.
- А что будешь делать ты, Юрико?
- Называй меня Юри, - отвечает она и надолго замолкает.
После всего того, что случилось с нами, мне сложно представить ее счастливой матерью и женой. Я не телепат, но догадываюсь, о чем она сейчас думает. И понятия не имею, какой ответ будет правильным. Если вспомнить мое недавнее прозрение - все, что она сделает, будет равноценным перед лицом бесконечности. Поэтому ничего ей не говорю. Просто веду машину на восток.
Ответ приходит сам собой.
У нее в кармане пищит телефон. Тот самый сигнал SOS, от которого я буду вздрагивать до конца своих дней. Юрико подносит черную коробочку NEC к уху и долго, невыносимо долго слушает чей-то призыв о помощи.
Наконец глубоко вздыхает и говорит:
- Наша жизнь трагична… Эта история не может закончиться хорошо. Просто прими это. Ты не особенный, и нечего распускать сопли. Мы все потерпевшие. Так что за сочувствием тебе придется встать в очень длинную очередь. Если хочешь, убей себя. Но подумай о том, что, потеряв надежду, ты обрел нечто большее.
Так говорит Юри и выбрасывает телефон в открытое окно.
- Поехали к твоему брату, - говорит она.
И я постигаю смысл слова "начало".