Прежде чем ответить, психолог делает глоток чая. Прежде чем ответить, он кладет телефон на стол, снимает очки и протирает стекла мягкой замшевой тряпочкой из нагрудного кармана. Прежде чем ответить, он проводит рукой по покрытому испариной лбу и поднимает на нас растерянный взгляд.
- Что там?
- Я, кажется, знаю, кому он звонил перед смертью, - наконец произносит психолог.
- И кому же?
- Вам это имя ничего не скажет. Это телефон моего бывшего клиента. Вернее, клиентки… Я работал с ней полгода назад. Сложный случай… Мне так и не удалось ей помочь, хотя я очень старался.
- Она что, тоже повесилась? - спрашиваю я. Это "тоже" вырывается случайно, выдавая мою потаенную уверенность, что смерть Акихико в какой-то степени на совести психолога.
- Нет, нет, - поспешно отвечает он. И уже медленнее: - Вернее, я не знаю… Она просто позвонила и сказала, что не видит смысла в дальнейших встречах. После этого я ее не видел. Пробовал звонить, но она никогда не брала трубку…
В его голосе чуть больше горечи, чем должно быть у психолога, сожалеющего о потере клиента. Похоже, это как раз тот случай, когда профессиональная этика была послана к черту.
- Вы спали с ней? - спрашиваю.
- Не ваше дело.
Грубость дается ему с трудом. Он из тех людей, которым можно наступить в транспорте на ногу, а они будут делать вид, что ничего не случилось, лишь бы не поставить вас в неловкое положение.
- Значит, спали, - говорю.
- Не ваше дело.
- Как сказать… Если Акихико действительно перед смертью звонил этой женщине и после разговора с ней сунул голову в петлю, вы ничего не должны скрывать…
- Вот если в полиции меня спросят, я расскажу все.
- А что у нее была за проблема? - спрашивает Юрико, отодвигая пустую чашку.
- Это врачебная тайна…
- Да бросьте вы! Я же не спрашиваю ее имени…
- Зачем вам это?
- Затем, что Акихико был моим хорошим другом. Вам и ему, - она кивает в мою сторону, - на него наплевать. А вот мне - нет. Я хочу понять, из-за чего вдруг у него так поехала крыша, что он повесился на ручке двери. Между прочим, знатоки утверждают, что такой способ самоубийства требует железной решимости. Смерть наступает от удушья, и человек мучается минут десять, оставаясь в сознании, но тело уже не слушается, наступает паралич… Можете быть уверены, Акихико знал, на что идет. Он был основательным парнем… В его духе было сначала детально изучить все возможные способы, а уже потом принять решение. Так что это не случайность и не минутная слабость. И я хочу разобраться, что к чему. Не каждый день вешается твой друг. Поэтому ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Иначе я обращусь в полицию и расскажу все, что знаю. Выбирайте, с кем вам лучше разговаривать - со мной или с полицейскими.
Характерная черта Юрико - она всегда идет напролом. И чаще всего такая стратегия себя оправдывает. Люди не привыкли к такой прямолинейности и теряются, когда им в лоб говорят то, что думают. Психолог - не исключение. Он испуганно хлопает глазами:
- Зачем полиция? То есть скрывать мне от них, конечно, нечего, но… Есть ведь правила…
- О правилах вы им расскажете, - сухо говорит Юрико. - И вообще что вы так трясетесь? Можно подумать, эта женщина - какой-то исключительный случай. Мы уже такого наслушались в вашей группе, что нас вряд ли удивишь. Верно, Котаро?
- Угу.
Честно говоря, меня больше занимает вопрос, спал он с ней или нет, и как ее звали.
- Ну, хорошо, только пообещайте, что вы никому…
- Ага. Обещаем, - Юрико поудобнее устраивается на стуле, готовясь к откровениям психолога.
- В общем-то, вы правы… Ничего такого исключительного в ее случае не было. Ее и клиенткой-то назвать можно с натяжкой. Она не обращалась ко мне за помощью. Мы познакомились случайно на выставке картин. Она была художницей, ну а я просто люблю современную живопись…
Он говорит путано и сбивчиво минут десять. Юрико успевает выкурить сигарету, не обращая внимания на недовольное лицо хозяина кабинета, а я выпиваю еще одну чашку уже остывшего чая.
Суть рассказа свелась к тому, что у этой художницы была навязчивая идея - смерть нужно изображать максимально реалистично, не допуская ни малейшего отступления от правды. К чему она и стремилась, уничтожая картины, которые, по ее мнению, не соответствовали такому стандарту. То есть практически все работы современных художников, в которых так или иначе затрагивалась тема смерти. Она заливала картины кислотой, краской, резала бритвой, сжигала, предварительно облив бензином… Из-за этого в общей сложности год провела в тюрьме и выплатила целую кучу штрафов и компенсаций. Но это не все. Бороться за свою теорию только путем разрушения она считала недостаточным. Нужно было и создавать… Писать "правильные" картины с натуры.
Тут психолог делает паузу. Снова неторопливо протирает очки и, понизив голос, произносит:
- Я видел несколько ее картин… Действительно жутко. Не знаю, как ей удавалось заполучить эту самую "натуру". Но картины были больше похожи на фотографии криминалиста. Я пытался работать с ней… Но когда она поняла, что наша связь постепенно превращается в отношения психолога и клиента, просто бросила меня. Исчезла… Тот номер, по которому звонил Акихико… Это ее телефон. Я звонил ей после того, как она пропала, но безрезультатно. Телефон либо был отключен, либо никто не брал трубку. Последний раз я пытался дозвониться четыре месяца назад.
- Как ее звали? - спрашивает Юрико.
- Вот этого я вам точно не скажу, - твердо говорит он.
И я ему верю.
Больше вопросов у нас нет.
Мы с Юрико собираемся уходить, а психолог сидит, уставившись в окно. Жалюзи закрыты неплотно, и сквозь щели видна заоконная чернота.
По кабинету ползет запах кроличьей шерсти.
Обонятельные или слуховые галлюцинации - верный признак опухоли в мозгу. Потом начинаются головные боли. Но для меня запах кроличьей шерсти - предвестник паники. Я храбрюсь изо всех сил, но страх медленно выползает из темных углов комнаты, протягивая щупальца к моему горлу. Я знаю, что сейчас громадный Кролик-мясоед, подкравшись к окну, пытается разглядеть меня в глубине комнаты. Но видит только мужчину с потухшим взглядом, сидящего в четко очерченном круге света от настольной лампы. Мужчину в очках, обвисшего на своем скелете, как старое пальто на вешалке.
Запах кролика усиливается. Мерзкий, удушливый, тяжелый, влажный… Я вываливаюсь из комнаты, оттолкнув Юрико, скатываюсь вниз по лестнице и, оказавшись на улице, едва не падаю на колени, вдохнув чистый вечерний воздух.
А ровно через неделю, придя на собрание группы, мы узнаем, что наш психолог больше не будет проводить сеансы групповой терапии. Вообще больше ни хрена не будет делать в этой жизни. Потому что накануне вскрыл себе вены кухонным ножом.
Глава 4
- Что теперь скажешь? - спрашивает Юрико, сидя на моем кухонном столе и болтая ногами. - По-прежнему считаешь, что эти звонки никак не связаны с резким желанием наложить на себя руки?
- Ничего я не считаю.
После неудавшегося собрания мы отправились ко мне. Всю дорогу в метро Юрико вела себя так, будто узнала, как можно остановить расширение Вселенной всего за пару минут. Вертелась, пихала меня локтем в бок, что-то шептала, но из-за шума я не мог разобрать, что именно… И не успели мы подняться из метро, она начала нести чушь насчет загадочного телефонного номера.
- Да ты что? - она пихает меня в бедро пяткой. - За две недели два человека отправились на тот свет, предварительно позвонив по одному и тому же номеру. Типа совпадение, да?
- Откуда ты знаешь, что психолог звонил?
- Тупой. Мне было ясно, что он позвонит туда, еще когда мы сидели и пили с ним чай.
Я подношу ко рту полупустую бутылку Suntory. Нельзя определить, пессимист человек или оптимист по тому, как он судит о наполненности стакана. Наполовину пустой стакан или наполовину полный - зависит не от твоего взгляда на жизнь. Это всего лишь тенденция. Если в стакан что-то наливают - он будет наполовину полным. Если из него пьют - полупустым. Все просто.
Японское виски.
- Смешай мне тоже что-нибудь, - говорит Юрико.
- Что?
- "Маргариту".
К коктейлям приучил ее я. Может быть, когда-нибудь понесу за это ответственность.
- Если только "фроузен". Шейкера у меня нет.
- Ну, давай "фроузен"…
Она достает уже седьмую сигарету из пачки. Рак легких ее не волнует. Она права. Мы мертвы уже давно. Небытие позади, небытие впереди. Стоит ли относиться всерьез к случайно свалившемуся на тебя мигу бытия?
Я высыпаю в миксер лед, наливаю текилу, куантро, выжимаю лимон и давлю на кнопку. Миксер рычит, перемалывая кубики льда.
Эта неделя выдалась удачной. Я заработал кучу денег, днем изображая покемона при входе в игрушечный магазин на Гинзе, а вечерами разгружая ящики со спиртным в соседнем с ним ресторане. Текила и ликер как раз оттуда. Просторная куртка и мешковатые штаны - то, что нужно, если не гнушаешься взять кое-какие продукты взаймы у людей, которым жратва достается легче, чем тебе. То, что я беру это в долг, знаю только я. Вряд ли они пошли бы мне навстречу, попроси я у них в открытую пару бутылок.
У одного русского я научился выкладывать рюкзак изнутри фольгой, чтобы спокойно выносить кое-какие мелочи из магазинов, оборудованных электромагнитной системой предотвращения краж. Некоторые обманывают детекторы, бросая что-нибудь небольшое и ценное в металлическую банку с краской, которую берут тут же в магазине. Но рюкзак с фольгой гораздо вместительнее и не надо платить за ненужную краску.
Если установлены радиочастотные системы, фокус с фольгой не пройдет. Здесь расчет на слабую помехоустойчивость таких систем. Часто такие ворота в торговых центрах ставят друг напротив друга, при этом сбои в работе обеспечены. Тут все зависит от везения и актерского таланта. Если сможешь сделать вид, что сигнал тревоги тебя не касается никак, есть шанс, что охранник махнет рукой. Кроме того, и радиочастотные, и электромагнитные ворота имеют "мертвые зоны". Остается только вычислить их.
В крупных универмагах неплохо срабатывает старый трюк с чеком. Нужно просто найти оброненный кем-нибудь чек. Затем зайти в магазин, где он был выдан, и найти вещь, указанную в чеке. Походить с ней немного, чтобы охрана перестала на тебя глазеть, а потом вернуть "покупку" и получить за нее деньги. Номер проходит, только в больших магазинах. Номер проходит, только если цена в чеке не слишком большая. Номер проходит, только если ты ведешь себя правильно на кассе. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят.
Кто-то скажет, что это обычное воровство. Я называю это борьбой за выживание. Это - моя теперешняя жизнь.
Подумать только, а ведь еще год назад я был удачливым страховым агентом…
Миксер, купленный на распродаже, замолкает. В наступившей тишине слышно наше дыхание. Я выливаю льдистую зеленовато-желтую кашицу из украденных напитков в стакан, украденный в кафе. Не вынимая сигареты изо рта, Юрико отпивает из него. Как у нее это получается, я не знаю.
- Тебе не кажется, что надо бы позвонить по тому номеру? - спрашивает она.
Я снимаю грязный стакан с миксера и ставлю его в раковину. Там уже целая гора тарелок.
- Давай позвоним?
Я думаю, что надо будет в следующий раз позаимствовать в магазине средство для мытья посуды. Тратить на это живые деньги - безумное расточительство. Пока же просто пускаю воду и смотрю, как тугая мутная струя борется с засохшим на тарелке майонезом.
- Эй! Я с тобой разговариваю. Давай позвоним. Вдруг там какой-нибудь псих, который доводит людей до самоубийства? Давай выясним…
- Зачем? - Мне и правда непонятно, зачем куда-то звонить. Не думаю, что это как-то поможет Акихико. - Допустим, правда - они позвонили по этому номеру и после разговора покончили с собой… Ты что, тоже хочешь наложить на себя руки? Предположим, что все это действительно так… Звонок - петля. Звонок - вскрытые вены… Тебе это надо?
Она тушит сигарету в пепельнице из консервной банки и тут же достает следующую. Я делаю большой глоток из бутылки. Потом заглядываю в раковину, чтобы понаблюдать за борьбой холодной воды с засохшим майонезом. Последний отчаянно сопротивляется… Настоящий самурайский майонез.
- Не знаю, - говорит Юрико. - В самоубийстве я не вижу смысла… Как и в том, чтобы его не совершать. Если кто-то поможет мне найти смысл либо в том, либо в другом, я смогу сделать выбор. А пока мне все равно…
- Тогда зачем звонить? Если тебе все равно…
- Интересно ведь.
- Мне - нет.
Мы молчим. Дышать на кухне уже невозможно. Я открываю окно, и сизые клубы дыма, лениво переваливаясь через подоконник, выползают из кухни на улицу. Только сейчас я замечаю, как тихо стало по вечерам. Никакого "бумс-бумса". Оказывается, я неплохо умею убеждать людей.
- Ты мог бы просто помочь мне, - говорит Юрико у меня за спиной.
Я отвечаю:
- Кеплер каждое свое вычисление проверял ровно семьдесят раз, чтобы избежать случайной ошибки. А ты из двух случаев выводы делаешь. Ну, псих и псих. Подумаешь, эка невидаль… В этом городе каждый второй должен в психушке лечиться.
- Кто такой Кеплер?
- Немецкий ученый. Занимался математикой, астрономией, оптикой, физикой. Телескоп он придумал. И еще додумался до того, что на приливы и отливы влияет Луна.
- А-а-а… Значит, не хочешь звонить?
- Нет, не хочу. И тебе не советую.
- Ага, - говорит она, и я понимаю, что все мои советы могу засунуть себе в задницу.
Мне становится тревожно. Но как помешать ей сделать то, что она задумала, я не знаю. Единственный выход - быть рядом с ней все время. Вместе позвонить по этому номеру и послушать, что там скажут. И потом вместе наглотаться таблеток или еще что-нибудь в этом духе. Да. Отличный план…
- Послушай, - я подхожу вплотную к ней. - Очень тебя прошу, не делай этого…
- Значит, ты все-таки веришь, что звонки как-то связаны с…
- Нет, не верю. Но проверять ничего не хочу. И не хочу, чтобы ты этим занималась. Еще не хватало тебя из петли вынимать. Понимаю, звучит по-идиотски, но я боюсь тебя потерять. Кроме тебя, у меня никого не осталось… Если ты… Если с тобой что-нибудь случится, я окажусь по уши в дерьме…
- А сейчас ты не в дерьме? - тактично спрашивает она.
- То дерьмо будет куда дерьмовее, чем это, понимаешь?
- Ну и? Теперь я должна заботиться о тебе до конца своих дней? Вытирать тебе сопли только потому, что твоя женушка, как ее там, расхреначилась в лепешку?
Пощечина получается неожиданно сильной. Голова Юрико, мотнувшись, ударяется о висящий на стене шкафчик, внутри которого что-то падает. Что-то украденное или купленное на заработанные сомнительным способом деньги…
Несколько секунд мы удивленно смотрим друг на друга. Никто не ожидал такого поворота событий. Юрико приходит в себя быстрее:
- Долбаный псих!
Я молчу.
- Урод тупой!
Я молчу.
Она швыряет стакан с остатками "маргариты" на пол, отпихивает меня ладонями и спрыгивает с разделочного столика. По подбородку стекает струйка крови из разбитой нижней губы, а на лбу, ближе к правому виску, вспухает шишка. Все это - моя работа.
Входная дверь захлопывается с такой силой, что в настенном шкафчике снова падает что-то украденное. Может быть, коробка печенья, может быть, пластиковая бутылочка с соусом, может быть, упаковка пищевой пленки… Я стою посреди кухни и разглядываю осколки стакана и растекшуюся по линолеуму зеленовато-желтую лужицу "маргариты". Битое стекло и льдистая кашица весело поблескивают в свете флуоресцентной лампы. Им-то все по хрену…
Я наступаю босой ногой на бритвенно-острые осколки, которые с тихим хрустом ломаются и впиваются в кожу. Это - агрессия, направленная на самого себя. Я хочу почувствовать физическую боль, наказать себя за то, что, возможно, две минуты назад подписал смертный приговор Юрико. Я хочу наказать себя за то, что отпустил тогда беременную жену к ее родителям, даже не потрудившись проверить машину. За то, что не оказался под тем грузовиком вместо нее. За то, что продолжаю цепляться за жизнь, хотя мне не для чего жить. За то, что в глубине души я до сих пор верю в идиотское правило - не делай ничего плохого и будешь счастлив.
Я топчу осколки, словно хочу превратить их голой пяткой в стеклянную пыль. Я топчу свой страх за Юрико, свой стыд перед ней, свою злость на нее. Я топчу весь этот чертов год, наполненный пьянством, мелким воровством, унизительной работой, одиночеством, тупой болью в сердце, ненавистью и завистью к тем, кто еще не получил свое… Год, под завязку наполненный отборным дерьмом.
К тому моменту, когда я выдыхаюсь, на полу месиво из крошечных осколков стекла, растаявшего льда, коктейля и крови. Ступни жжет.
Я беру бутылку виски и ковыляю в комнату, оставляя за собой две кровавые дорожки.
Если кто-то подумал, что после этого припадка мне стало легче - он не угадал. Пусть попробует еще раз…
Три дня я валяюсь на кровати, безрезультатно пытаюсь дозвониться до Юрико, пью виски с аспирином, читаю книги и отстраненно наблюдаю за тем, как гниют мои ноги. Попытки вытащить осколки стекла, сидя в некоем подобии позы лотоса, не спасают - их слишком много, и они сидят слишком глубоко. Маленькие злобные зубастые невидимки. Я обрабатываю ноги дезинфицирующими средствами, кое-как накладываю повязки, но несмотря на все усилия, куда бы я ни хромал, за мной повсюду остаются красные отпечатки. На утро третьего дня к крови примешивается гной. Чтобы не расстраиваться, я стараюсь поменьше вставать с кровати.
И все равно, на третью ночь я не могу заснуть. Кажется, что мои ступни глодает целый выводок хищных зверьков. Не помогают ни виски, ни болеутоляющие "колеса". Я лежу в темноте и смотрю туда, где днем находится потолок.
Я думаю о том, что могу запросто подохнуть в своей вонючей квартирке от заражения крови. И о том, что найдут меня только тогда, когда запах гниющего тела начнет доставать соседей. Вздувшегося, позеленевшего меня отвезут в морг, установят личность и свяжутся с моим братом. Тот подтвердит, что лежащая на металлическом столе полуразложившаяся масса является его братом, Ито Котаро, и отправится домой, ожидать наследства, делить которое уже ни с кем не придется. Может, пропустит вечером на радостях стаканчик виски. А Юрико тем временем влипнет в историю, и не будет никого, кто смог бы ей помочь.
Отличный план на ближайшую неделю. Просто отличный…
Не знаю, что меня больше расстраивает - возможность собственной смерти или возможность смерти Юрико. Мне бы очень хотелось сказать, что беспокоюсь я только за нее. Но когда лежишь один в темной квартире со ступнями, походящими на несвежий фарш, и чувствуешь, как поднимается температура, можешь позволить себе такую роскошь, как честность с самим собой. И после недолгих размышлений я прихожу к выводу, что умирать вот так не хочу. Да, Юрико… Да, конечно, Юрико… Но все же больше огорчает перспектива собственной смерти. Остальное потом…
Боль и страх хорошо прочищают мозги. И на какое-то время я становлюсь нормальным человеком. Нормальным, трясущимся за собственную шкуру сукиным сыном.
Медсестра отдирает присохшие бинты, а я лишь хрюкаю под суровым взглядом молодого врача.