Вдохновленный твердой решимостью и душевным благородством Лянь Сяофан, я отправился к А Бину и поведал ему свою идею. Осмелюсь сказать, что это был первый раз в жизни А Бина, когда он не поверил своим ушам, мне пришлось повторить то, что только что сказал. Когда я закончил говорить, услышал, как А Бин разговаривает сам с собой:
– Кто захочет замуж за слепого? У нас в Луцзяянь только слепые выходят замуж за слепых. А когда двое слепых в семье – это же двойная слепота!
Когда я твердо ответил, что Сяофан действительно хочет за него замуж, А Бин попытался скрыть рвущееся из глубины души волнение и воодушевление. Ему это не удалось, и он все переспрашивал меня:
– Это правда?
– Правда.
– Правда?
– Правда!
И так несколько раз.
Во время празднования Праздника весны – китайского Нового года – в актовом зале подразделения 701 состоялась торжественная церемония регистрации брака А Бин и Линь Сяофан. Все сотрудники – от главного начальника директора Те до повара – пришли сердечно их поздравить, разнообразные подарки заполнили всю сцену, в итоге пришлось выделить небольшой грузовичок, чтобы перевезти их в новый дом молодоженов (в первом ущелье), и там они заполнили собой все пространство. Их домом стало маленькое двухэтажное строение, в котором раньше жили я и начальник У. Чтобы позволить А Бину жить вместе с "человеком, которому он больше всех доверяет", начальник У уступил им дом. Можно сказать, что в отношении этого брака, в котором все-таки что-то было, если смотреть с позиций сегодняшнего дня, все в подразделении 701 были преисполнены невыразимой радости и удовлетворения. Казалось, что все считают, что А Бин столько сделал для подразделения, а теперь и подразделение может помочь ему, и, чтобы это брак стал идеальным, все с удовольствием отдавали им свою теплоту и любовь.
19
Как мой визит в Луцзяянь изменил жизнь А Бина, так и успешно устроенная мною свадьба второй раз изменила его жизнь и судьбу. Честно говоря, Линь Сяофан вовсе не была красавицей, и в общении с людьми она не была особенно мудрой, но обладала большим сердцем и терпением. Все заметили, что благодаря ее каждодневной заботе без жалоб и сожалений одежда А Бина стала более аккуратной и опрятной и лицо – чище и энергичнее. В это время он пребывал на седьмом небе от счастья. Через два года А Бин стал счастливым отцом.
Принимая во внимание особые обстоятельства, организация в соответствии с просьбой Сяофан предоставила ей особый двухгодичный отпуск и позволила уехать в дом к родителям, чтобы родить и растить ребенка. Зарплату за этот период ей выплачивали немалую и к тому же прибавили по десять юаней ежемесячно – на расходы на ребенка.
Вскоре после того, как Сяофан вернулась домой, на почту подразделения 701 пришло сообщение: "У нас родился сын. Со мной и ребенком все в порядке. Сяофан".
Я жил рядом с А Бином и почти каждый день ходил навещать его. Парень, который был приставлен, чтобы помогать ему, сказал мне, да я и сам заметил, что с того дня, как А Бин получил телеграмму от Сяофан, он начал из использованных пустых пачек из-под сигарет складывать голубей. Из одной пачки выходил один голубь, он ставил их на стол, в изголовье кровати – везде, куда можно было поставить. Их стало так много, что уже некуда было ставить. Тогда парень-помощник стал вешать их на красных нитях на перила лестницы, на стены, потолок – всюду, куда можно было повесить. Когда Сяофан с сыном вернулись в подразделение, у них по всему дому, во всех комнатах были развешаны разноцветные голуби, кто-то подсчитал – их было пятьсот сорок три штуки. Таким образом, на пятьсот сорок третий день после рождения сына А Бин впервые встретил его. Мальчик был красавцем, особенно радовали его ясные глаза.
Я отчетливо помню, что в тот день, когда Сяофан вернулась, я лично наготовил целый стол еды для их встречи. Вероятно, из-за радости от долгожданной встречи с сыном вечером, когда я позвал их ужинать, оказалось, что у А Бина ужасно разболелась голова, поэтому он уже уснул, приняв лекарство. Было немного жаль, что на этом банкете его нет, но малыш принес всем много неожиданной радости и улыбок.
На следующий день я встал как обычно, совершил небольшую прогулку. Увидев за соседней дверью какое-то движение, постучал к ним и спросил Сяофан, как голова у А Бина. Она ответила, что уже хорошо, он ушел работать, ушел посреди ночи, сказав, что у него срочное дело. Значит, его вызвали в аппаратную помочь предотвратить очередную опасность. Такое и раньше случалось, в этом не было ничего необычного. Когда я уже повернулся, чтобы уйти, Сяофан внезапно словно вспомнила что-то, попросила меня подождать и принесла сумку, сказав, что А Бин просил передать ее мне. Я поинтересовался, что это. Сяофан ответила, что это ей поручил А Бин – рабочие тайны, смотреть нельзя, поэтому она не знает, что внутри.
Вернувшись домой, я открыл сумку, сначала вскрыл слой байковой ткани, потом – холщовой, а под ним была огромная папка с обложкой из крафт-бумаги. Внутри оказалось письмо и магнитофон. Таких сумок, куда можно было положить магнитофон, в то время было немного, во всем подразделении 701, вероятно, только у него и была, ее подарил один из вышестоящих начальников. Я вскрыл письмо – внутри лежало несколько сотен юаней. Я изумился, и у меня возникло нехорошее предчувствие. Я осмотрел магнитофон, в него была вставлена кассета. Тогда я нажал кнопку "Пуск". Сначала были слышны какие-то всхлипы, а потом – плачущий голос А Бина:
– (Всхлип…) Я не вижу, но хорошо слышу… (Всхлип…) Сын не мой, а аптекаря, того парня из Шаньдуна… (Всхлип…) Моя жена родила от чужого семени (бастарда)… Мне остается только умереть… (Всхлип…) У нас в Луцзяянь всегда так: если жена рожает от другого, муж умирает, умирает!.. (Всхлип…) Сяофан – плохой человек… (Всхлип…) Ты – хороший, передай деньги моей матери… (Всхлип…)
О боже!
Как я мог дослушать до конца?! Я срочно вызвал машину, вскочил в нее и помчался на работу через тоннель для экстренных случаев. Через десять с лишним минут я выломал дверь в кабинет А Бина (в аппаратную) и увидел его, свернувшегося на полу. В руке он сжимал оголенный штепсель. Его тело сгорело от проклятого электрического тока.
А Бин!
А Бин!
А Бин!
Его уши уже больше не могли слышать звуки этого мира…
20
А Бин умер.
С помощью магнитофона он передал мне послание: его жена родила от другого мужчины, сын – незаконнорожденный, поэтому он покончил жизнь самоубийством.
Смерть А Бина потрясла и глубоко опечалила сотрудников подразделения 701. Но они не были возмущены, потому что я обманул их.
Да, я обманул организацию. Что я сделал? Я не передал ту запись. А без нее кто мог знать, что А Бин покончил с собой? В надгробных речах говорилось: "Смерть по причине неосторожного обращения с электричеством". Когда такое "неосторожное действие" происходит со слепым человеком, это не вызывает сомнений. Таким образом, великий при жизни А Бин и после смерти был окружен почетом.
Поверьте мне, в моих действиях не было никакого личного интереса, я думал исключительно о самом А Бине и даже обо всей организации. Говоря по правде, когда мы ездили куда-нибудь на собрания, заседания и т. п., люди часто не называли нас сотрудниками подразделения 701, а говорили, что мы – "из организации, где служит А Бин". Это говорит о том, что его известность в рамках системы была велика, и весть о самоубийстве разнеслась бы с огромной скоростью. И если бы все об этом узнали, то это было бы бедой и потерей лица для А Бина и подразделения 701. И для сохранения чести я взял на себя смелость спрятать "посмертное письмо" А Бина.
Но потом я все думал и думал и решил, что организация должна все-таки знать, иначе я не мог бы никак "отомстить" за смерть А Бина. Рассказать-то легко – дать начальнику послушать запись, и все. Естественно, чтобы избежать расследования за свою ошибку, я придумал историю о том, что якобы "только что нашел эту пленку". Так начальник отдела стал вторым человеком, узнавшим истинную причину смерти А Бина.
Начальник У передал пленку директору Те, который стал третьим, узнавшим об этом.
Спустя столько лет я как будто по-прежнему слышу – как наяву – рев, который издал директор Те, прослушав "посмертное письмо" А Бина:
– Пусть убираются отсюда! Оба пусть выметаются! Прямо сейчас!!! Сейчас же уведомьте их, чтоб завтра их ноги здесь не было! Пусть убираются к себе! Если я их увижу, расстреляю!!!
Осмелюсь утверждать, что если бы это произошло в военное время, когда все на поясе носили оружие, то те двое уже давно бы были изрешечены пулями. Но сейчас этого не случилось, да и не могло случиться. Почему? Да потому, что траурный митинг уже прошел, история А Бина уже была создана, и чем пересматривать дело, лучше смириться с ошибкой. И так снова возник вопрос: раз А Бин погиб от неосторожного обращения с электричеством, то как можно выгонять его жену? Это невозможно. Я и представить не мог, что моя забота об А Бине и подразделении 701 выльется в невозможность наказать тех, кто был виновен в этом. Это было возмездие за мои действия.
Однако это не касалось шаньдунца-аптекаря. Этого подлеца я на следующий день, словно пса, затащил в машину и выкинул на вокзале. Чтобы сохранить тайну гибели А Бина, мы не могли прямо назвать его виновником трагедии. И поэтому, когда я высадил его на вокзале, он с ощущением своей правоты еще и потребовал у меня ответа, на каком основании его уволили. Разве у меня было желание с ним, мать его, общаться? Я без лишних слов вытащил пистолет из-за пояса охранника, вставил в него патроны и, тыкая ему в лицо, выругался:
– Я так тебе скажу: если ты еще тут хоть слово вякнешь, я тебя расстреляю!
Он, мать его, так перепугался, что не осмелился больше открывать рот и послушно убрался отсюда.
21
Вы и не догадаетесь, что произошло дальше.
Однажды вечером, вскоре после того, как выгнали шаньдунца, когда я только вернулся домой, ко мне пришла Линь Сяофан. Она как меня увидела, тут же упала на колени и с плачем поведала мне о том, что я не мог представить и во что не мог поверить. Она сказала, что А Бин был импотентом: "А Бин, словно ребенок, считал", что стоит только вместе женой полежать в одной кровати, обнимать ее и целовать, и сможешь стать отцом, а у его мамы появятся внуки:
– Вы же знаете, он был почтительным сыном. Он так мечтал стать отцом, чтобы его мама поскорее стала бабушкой. Через год он понял, что я еще не беременна, и решил, что у меня проблемы со здоровьем, стал часто кричать на меня, перестал вместе со мной спать, и еще говорил, что выгонит меня и возьмет себе новую жену. Я боялась, что он бросит меня, ведь если бы это случилось, как я смогла бы оставаться в подразделении 701? Разве была бы я тогда достойна памяти моего брата? И тогда я… я…
Потом она поклялась мне, что, после того как узнала о своей беременности, больше не давала шаньдунцу прикасаться к себе.
Не знаю почему, хотя я и поверил ее слезам и даже тому, что ее слова, возможно, правдивы, она меня не растрогала, возможно, и капли сострадания не вызвала. Из-за стены раздался плач ребенка, я устало поднялся, холодно и грубо велел ей покинуть мой дом.
Уходя, Линь Сяофан сказала:
– Я знаю, я должна искупить свою вину перед А Бином. Я это сделаю, поверьте мне.
На следующий день люди видели, как она вместе с ребенком покидает подразделение 701, но никто не видел, чтобы она вернулась, и никто не знал, куда же она отправилась. А однажды осенью я поехал в командировку в Шанхай и заодно заехал в Луцзяянь, чтобы навестить мать А Бина. И только тогда я узнал, что, покинув подразделение 701, Линь Сяофан приехала в Луцзяянь и все это время жила с матерью А Бина. Самым странным было то, что я не увидел ее ребенка, а когда спросил ее об этом, она ответила, не вдаваясь в подробности, что он недостоин быть здесь. Из ее слов и действий было видно, что она считает это место своим домом, а мать А Бина похвасталась, что Сяофан – лучшая невестка в Луцзяянь, и все говорят, что ей повезло.
В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году мать А Бина умерла от болезни сердца, вызванной диабетом. В деревне рассказывали, что после похорон Линь Сяофан покинула Луцзяянь, сказав всем, что возвращается в то подразделение, где служил А Бин. Но мы знали, что это неправда. Куда она отправилась? Говоря по правде, мы до сих пор этого не знаем. Поначалу кто-то говорил, что она вернулась к себе домой, а кто-то – что она уехала в Шаньдун. Но позже подтвердилось, что все это слухи, и тогда появились новые версии. Одни говорили, что, уехав из Луцзяянь, Сяофан бросилась в реку Хуанпу, а другие – что видели ее на улицах Шанхая… Одним словом, по моему мнению, вопрос о месте ее проживания был еще более загадочным и странным, чем удивительный слух А Бина.
Часть вторая
СМОТРЯЩИЕ НА ВЕТЕР
Я помню, как Андронов говорил мне, что фон Нейман сейчас самый выдающийся дешифровщик, у него два мозга – один мыслит по-западному, другой – по-восточному… Во всем мире лишь он один может расшифровывать как восточные, так и западные коды. Он собрал вокруг себя учеников с востока, чтобы глубоко понять таинственную мудрость Востока. Поэтому некоторые говорили, что его ум намного сложнее, чем у Эйнштейна, еще более непостижимый.
Глава 2.
АНГЕЛ С ПРОБЛЕМАМИ
Она была ангелом, но не была совершенна.
Скажем, она была ангелом с проблемами.
Она – Хуан Ии, пятая начальница европейского направления отдела дешифровки особого подразделения 701.
О ней ходило не меньше слухов, чем о слепом А Бине. Люди по-разному и с разными чувствами пересказывали их, исходя из своих представлений о добре и зле, своих знаний и опыта. Их истории были настолько захватывающими, что у меня возник порыв написать о ней, единственной женщине – начальнице отдела дешифровки. Однако я не осмеливался взяться за перо, потому что мне все никак не удавалось встретиться с тем, кто знал ее лучше всех – с директором Анем, который был таким же человеком, как и директор Цянь из предыдущей истории, рассказавший мне про А Бина.
Директор Ань был четвертым директором особого подразделения 701, он обладал огромным опытом и квалификацией и являлся одним из девяти основателей этого подразделения, которых именовали "Девять благородных мужей". В настоящее время большинство из них уже ушли в мир иной, директор Ань – единственный, кто еще жив, ему уже далеко за восемьдесят. Однако он еще довольно крепок: когда мы обменялись рукопожатиями, я почувствовал силу в его руке, да и голос его звучал уверенно и энергично, вот только было тяжело понимать его говор уроженца Сянси. Он вышел на пенсию в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, после чего поселился в захолустном городке на севере, который не был его родиной и не был местом работы, это место выбрал для него его внук, которому не было и года. Говорят, что директор Ань – человек странный. Когда пришел срок выходить на пенсию, он не поехал в Пекин, Шанхай или другой крупный город, а попросил у организации помочь ему поселиться в каком-нибудь никому не известном городке. Неважно где, главное, чтобы это было незнакомое место! Это поставило начальство в тупик, ведь Китай такой огромный, и незнакомых ему мест великое множество. Как же определить, куда его послать? В итоге он сам решил: дал годовалому внуку монетку, чтобы тот кинул ее на карту Китая. Куда монетка упадет, там он и найдет пристанище. Была в этом кармическая предопределенность. И вот так он все эти годы жил как птица, оторвавшаяся от своей стаи, практически прервав все контакты с особым подразделением 701, а за давностью лет было нелегко найти его и встретиться.
Впоследствии, естественно, я его нашел, но можно представить, каким сложным делом оказалось заставить его говорить. Вне всяких сомнений, его решение удалиться и оборвать все контакты было связано с желанием молчать, и я мог это понять. Но не мог принять. В конце концов мое великое терпение и искренность одержали победу над его упорством, но победа эта была не полная, а лишь частичная. Он согласился рассказать о Хуан Ии, но заставил меня на бумаге подписать обещание не упоминать в книге ничего, связанного с его историей. А история эта произошла на самом деле, я уже слышал ее в подразделении 701 и верю: если ее опубликовать, то это будет самая интересная часть моей книги. Но сейчас мы скрепили договор подписями, и эта история – табу для меня, тайна за семью печатями, которую надо держать в строгом секрете, и больше я не буду затрагивать эту тему. Даже намекать не буду. А еще он потребовал от меня, чтобы я описал историю Хуан Ии так, как рассказывает именно он, и это также закреплено на бумаге. Поэтому мне остается только рассказать его версию событий.
Однако, говоря по правде, рассказывал он не так хорошо, как мои земляки. Вероятно, из-за возраста говорил он очень медленно, и я потратил на его рассказ почти в два раза больше сил, чем на историю А Бина, с трудом привел в надлежащий вид, и все равно осталось много мест, которыми я недоволен. Тем не менее выбора у меня нет, ведь добавлять что-либо я не могу и переделывать не имею права, могу только удалять лишнее и вносить стилистические исправления.
Таким образом, рассказ получился такой.