- Молодой человек по имени Ахмед, - ответила Самара. - Он шиит. Его арестовали потому, что он стал членом секты ваххабитов.
Ваххабиты появились впервые в Саудовской Аравии. Иракское правительство запрещало гражданам страны вступать в нее, потому что большинство мусульман считало ее слишком радикальной.
Третья женщина, сидевшая на металлических нарах и причесывавшая длинные рыжие волосы, добавила:
- Ахмед здесь уже полгода. Каждый вечер он читает Коран. Каждый вечер они выводят его из камеры и избивают. Он кричит так, что стены нашей камеры трясутся, но когда они приводят его обратно в камеру, он опять начинает читать. Он ужасно упрямый. - И она печально кивнула головой.
- Да, Вафаэ, - заметила Самара, - он продолжает цитировать Коран, даже когда они измываются над ним.
Майада так устала, что у нее подкосились ноги. Она стала медленно опускаться на цементный пол, словно одна из сумасшедших нищенок, которые сидят на улицах Багдада.
Женщины сгрудились рядом с Майадой; трое или четверо подняли ее с пола и отвели к железной кровати, как беспомощного ребенка. Они осторожно усадили ее, и она почувствовала, что кто-то заботливо укрыл хлопковым одеялом ее дрожащее тело.
Иракцы легко определяют социальный статус новых знакомых. Этот навык не пропадает и в тюремных камерах. Несмотря на усталость, Майада услышала, как одна из женщин, которую называли Азией, прошептала:
- Может, нам сегодня повезло! Раз в нашу камеру посадили женщину из хорошей семьи, то, возможно, нам станут приносить больше еды!
Майада была в таком отчаянии, что продолжала молчать, но сокамерницы стали мягко ее расспрашивать. Она не хотела показаться неблагодарной, но не могла найти в себе силы, чтобы сказать в ответ хотя бы слово.
Самара села на пол рядом с железной кроватью и поведала Майаде свою историю.
- Я шиитка. Несмотря на то что шиитам трудно жить в официальном Ираке, я горжусь своей верой.
Родственники говорили, что когда я родилась, все восхищались моей красотой. Отец матери сразу полюбил меня и попросил отца дать мне его фамилию. Отец согласился, потому что у них с матерью было больше детей, чем они могли прокормить. - Самара улыбнулась. - Кроме того, я всего лишь девочка, и меня ценили меньше, чем братьев. Поэтому документы были выписаны на фамилию дедушки, а не отца. - Она гордо добавила: - Обо мне в нашем районе ходили легенды: люди говорили, что я очень хорошенькая.
Майада понимающе кивнула. Мало что в иракском обществе ценится больше, чем красота. А эта женщина была поразительно красива.
- Когда я подросла, многие мужчины просили у дедушки разрешения жениться на мне. В юности я вышла замуж за лучшего из женихов. Мы познакомились еще в детстве. Он хороший человек. И хотя мы были очень бедны, мы жили без бед, пока не началась война с Ираном. Как ты знаешь, шииты не получают от правительства никаких привилегий, но от наших мужчин ожидают, что они будут сносить тяготы службы в армии с таким энтузиазмом, словно им вручили мешок с золотом.
Она уставилась на Майаду зелеными глазами.
- Мой муж вместе с остальными мужчинами деревни пошел на войну, как повелевал ему долг. Я была рада, что ему разрешили несколько раз в год приезжать на побывку домой, но каждый раз, когда он уезжал, я узнавала, что беременна. - Вдруг ее глаза сузились. - Через несколько дней после рождения третьего ребенка мне сказали, что мужа убили. Не знаю, серьезная то была битва или нет, главное, что он погиб. Я - молодая женщина, и у меня остались два сына и дочь, которых нужно кормить. От беспокойства я потеряла сон.
Через несколько недель после гибели мужа нам привезли гроб, в котором якобы лежало тело. Чиновник запретил нам его открывать. Мы подумали, что он беспокоится о наших чувствах, потому что тело мужа изуродовано… Я не хотела этого видеть. Я боялась, что иранские бомбы обезобразили мужа и страшный образ будет вечно стоять у меня перед глазами. Но один из братьев настоял на том, чтобы открыли гроб. - Самара повернулась и посмотрела на Майаду. - Как ты думаешь, что мы увидели, когда нарушили приказ?
Майада покачала головой и спросила:
- Что же?
- Землю! - объявила Самара.
- Землю?
Самара поджала губы.
- Да. Землю. Ты можешь в это поверить?
- И что вы сделали?
Самара взмахнула рукой.
- А что тут поделаешь? Если бы мы пожаловались, нас бы арестовали за то, что мы нарушили приказ.
Самара продолжила:
- Мы устроили похороны. Все плакали. Мы горевали без конца, потому что не знали, правда ли, что мой муж погиб, или его взяли в плен иранцы и он гниет в тюрьме. До сих пор его судьба остается тайной.
Самара рассвирепела при этом воспоминании.
- Вот так поступают в Ираке.
Майада сидела молча и неподвижно. Ее переполняла грусть.
- Вскоре после того, как мы похоронили землю, мне сделал предложение другой человек. Мне опять повезло. Мой второй муж - умный человек, и он заботился о бедных сиротах, оставшихся без отца.
Майада задумчиво посмотрела на Самару. Большинству овдовевших арабок, оставшихся с тремя детьми, было бы сложно найти мужа, который примет на себя ответственность за отпрысков другого мужчины. Но безупречная красота этой женщины поражала, и Майада охотно верила, что многие хотели жениться на ней.
- У нас была всего одна проблема. Моему второму мужу не нравилось, что я ношу фамилию деда, а не отца. По его мнению, отцу должно быть стыдно оттого, что дочь подчиняется кому-то другому, пусть даже дедушке. Поэтому, чтобы порадовать его, я поменяла документы, как советовали городские чиновники.
На мгновение на лице Самары появилась печаль, но она тут же улыбнулась и потрепала Майаду по руке.
- Из-за войны с Ираном, войны в Заливе и санкций ООН муж не мог найти работу. В 1997 году мы совсем обнищали и решили оставить детей у родственников первого мужа и ехать в Иорданию. Мы слышали, что так поступали другие семьи. Мы подешевле купили сигареты и сели торговать на улице Аль-Хашими в центре Аммана. Нам удалось неплохо заработать. Мы смогли не только жить на эти деньги, но и отсылать понемногу в Ирак, чтобы помочь родственникам. Но мы совершили ошибку. Мы так увлеклись торговлей, что и думать забыли о документах и превысили срок пребывания, указанный в визе. Нам пришлось задержаться в Иордании. Мы понятия не имели, что делать. Но в феврале 1999 года, после кончины Его Величества короля Хусейна, его сын Абдулла милостиво простил всех иракцев, у которых не было нужных документов. Мы хотели соблюсти законность и решили вернуться в Ирак, чтобы нам поставили штамп в паспорте. Мы собирались навестить семью и опять уехать в Амман. - В ее голосе послышалась горечь. - Мы любили Амман. Там я чувствовала себя свободной, как птица.
Самара глубоко вздохнула.
- И мы вернулись в Ирак. Я помню все так, как будто это было вчера, хотя с тех пор многое изменилось. Да, в тот день мы с мужем были счастливы! Мы радовались, что наши документы в порядке, надеялись, что скоро увидим родных. Ведь прошло почти два года! Мы хотели угостить родственников дорогой рыбой и рисом. Но мечтам не суждено было сбыться… Как только мы оказались в Ираке, у пропускного пункта нам приказали выйти. Мы удивились и испугались. Несмотря на уверения в том, что мы ничего плохого не сделали, нас арестовали и привели в тюрьму. Нас бросили в общую камеру в штаб-квартире тайной полиции в Аль-Рамади, рядом с иорданской границей. Моего бедного мужа били каждый день. Через две недели его стали пытать. Мучители привязывали его за руки к потолку. Иногда его без сознания швыряли в камеру. А у меня ничего не было. Даже воды. Я плевала ему в лицо, чтобы он пришел в себя.
Самара посмотрела на Майаду.
- Да, я правда это делала. Я плевала на лицо моего несчастного мужа, но не потому, что ненавидела, а потому, что любила. - Она запрокинула голову и посмотрела на потолок. - Мы были готовы на все, чтобы избавиться от пыток. Но что мы могли, если даже не знали, в чем нас обвиняют? Самое поразительное: тюремщики тоже этого не знали. Когда муж спросил, в чем нас обвиняют, они ответили, что им это неизвестно. Они получили приказ арестовать нас без указания причины.
Я была уверена, что муж умрет от постоянных побоев. Но как только я подумала, что ему пришел конец, нас перевели сюда, в Баладият. Здесь нас ждало новое потрясение. Нас разлучили. Последний раз я видела его в марте, - она пересчитала по пальцам, - четыре месяца назад. Я нахожусь здесь четыре месяца. Не знаю, жив он или умер. Насколько мне известно, никто из родственников не подозревает, что мы в тюрьме. Наверное, они думают, что мы погибли. Или, возможно, правительство прислало им два гроба с землей, утверждая, что в них находятся наши тела. - Самара наклонилась и прошептала: - Я выяснила, в чем нас обвиняют, только во время первого допроса в Баладият.
Самара замолчала, сделала глоток воды из стакана, предложенного Вафаэ, женщиной с длинными рыжими волосами, и поднесла его к губам Майады.
- Нет, нет, - отказалась она. - Правда. Сейчас я не могу ничего пить. Потом.
Самара нахмурилась, но отпила из стакана, прежде чем продолжить рассказ. Она оглядела облупившиеся стены.
- Когда меня позвали на допрос, я думала, что чиновники узнали, что мы не замешаны ни в каких дурных делах. Офицер, который допрашивал меня, был таким вежливым, утонченным. Он совсем не походил на людей, которые держали нас в тюрьме у границы. Он попросил меня сесть, предложил чаю. В общем, вел себя так, словно он - слуга, а я - хозяйка дома.
Самара продолжила:
- Офицер спросил: "Скажи, ты бы хотела носить сережки или шаровары?" Я успокоилась. Я решила, что он собирается от имени правительства преподнести мне подарок за то, что я вытерпела столько страданий. Но меня смутил его вопрос о шароварах. Я ответила, что женщины из того района, откуда я родом, их не носят, но я была бы рада получить в подарок сережки. Я продам их в Багдаде и куплю подарки для детей.
Он вел себя очень спокойно. Наклонившись над столом, офицер улыбнулся мне и встал. Я думала, он принесет сережки. Он сказал: "Наша уважаемая гостья хочет получить сережки. Сейчас она их получит", - и мое сердце затрепетало от радостной надежды.
И я сидела там, улыбаясь, как дура, но эта улыбка вскоре стерлась с моего лица. Офицер позвал помощников, они схватили меня, привязали руки и ноги к креслу. Представь себе мой ужас, когда они поднесли к ушам зарядное устройство! Не успела я пискнуть, как вежливый офицер включил его на полную мощность. Он смеялся, глядя на то, как я мучаюсь от боли - а она была сильнее, чем боль при родах. Каждый раз, когда она немного утихала, он включал устройство снова и снова. Вдруг он прекратил пытку, и я подумала, что кошмар закончился. Но он сказал, что теперь следует заняться моими ногами.
Самара подняла маленькую ножку. Майада подумала, что ей никогда не приходилось видеть такой красивой белой ступни. Но когда Самара повернула ее, Майада чуть не задохнулась. На ней виднелись красные свежие шрамы, которые крест-накрест глубоко врезались в кожу.
Самара объяснила:
- Шаровары, о которых он упомянул, стали для меня "сюрпризом". Я сидела, обмякнув, и ждала, когда изо рта исчезнет деревянный привкус, а его помощник принес черные штаны, которые выглядели как шаровары. Они подняли меня и положили на специальный стол. Эти штаны были нужны для того, чтобы не дать мне дергать ногами. Они соединили мои ступни при помощи специального приспособления из дерева, и этот изверг стал бить меня палкой по пяткам. Так я узнала, в чем меня обвиняют. Он бил и орал: "Почему ты поменяла фамилию? Почему ты поменяла документы? На кого ты шпионишь? На Израиль? На Иран?"
Тут, к удивлению Майады, Самара улыбнулась и сказала:
- Несколько недель я, словно младенец, лежала в постели и не могла доковылять до туалета. Из-за побоев на пятках не осталось мяса. Затем плоть воспалилась, и я была уверена, что умру. Но постепенно я выздоровела и опять научилась ходить. С тех пор меня каждый день вызывают на допрос. Иногда только допрашивают, иногда бьют по спине, а на следующий день - по пяткам. Иногда пытают электричеством. Они задают мне одни и те же вопросы, а я даю одни и те же ответы.
Самара обняла разбитые колени, притянув их к себе.
- Я снова и снова твержу, что я простая женщина. Мне повезло: дедушка баловал меня, свою любимицу. Он хотел, чтобы я носила его имя, но второй муж попросил меня взять фамилию отца. И это единственная причина, почему я поменяла документы. Вот и все.
Самара поморщилась.
- Мне сказали, что я останусь здесь, пока не признаюсь в том, что я шпионка. Но я не шпионка, и сколько бы они ни мучили меня электричеством или побоями, я никогда не соглашусь с обвинениями.
Самара попала в абсурдную ситуацию. Тюремщики Баладият не перестанут пытать ее, пока она не признает, что шпионила в пользу Ирака или Израиля, но как только она скажет это, будь то правда или ложь, ее казнят.
Самара взглянула на Майаду и широко улыбнулась:
- На прошлой неделе меня ждала приятная новость: моего мучителя перевели командовать тюрьмой в Басре, а его заместитель не так увлекается электричеством и палками. Так что радуйся! Тот, первый, был таким злобным, что если его укусит ядовитая змея, то сразу умрет!
В этот момент Майада почувствовала, как острая боль прокатилась по руке и ударила в грудь. Она впервые в жизни ощутила подобное. Она знала, что такие боли - симптом сердечного приступа. В следующую секунду онемели пальцы. Протянув руку к Самаре, она сказала:
- Кажется, у меня сердечный приступ. Не могла бы ты позвать доктора?
Самара вскочила на ноги и схватила пустой железный горшок. Она подбежала к металлической двери, стала бить в нее горшком и кричать:
- На помощь!
Прошла минута. Наконец, кто-то подошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее:
- Что случилось?
- У новенькой сердечный приступ! - крикнула Самара.
Майада вдруг поняла, что никто из сокамерниц не знает ее имени. Она попыталась приподняться на руках, привлечь их внимание. Она хотела рассказать им что-нибудь о себе, чтобы, если она умрет, кто-нибудь из женщин, оказавшись на свободе, разыскал ее детей и рассказал им о том, как их несчастная мать закончила свой жизненный путь. Она сказала:
- Пожалуйста, пожалуйста, послушайте. Меня зовут Майада аль-Аскари. Я живу на площади Вазихия. Мой телефон - 4257956. Если я умру, если я не вернусь, пожалуйста, позвоните моей дочери Фей и расскажите ей, что случилось.
Одна из женщин-теней с трудом встала, чтобы найти маленький кусочек обугленного дерева. Самара выхватила его и попросила:
- Повтори!
Самара записала то, что она сказала, угольком на стене. Она прошептала Майаде:
- Не беспокойся. Ты вернешься к детям. Но если этого не произойдет, то первая женщина, которая выйдет на свободу, расскажет им о том, что ты была здесь.
Охранник удалился, не сказав ни слова, и у Майады появилось тоскливое чувство, что ее оставят умирать. Но через несколько минут пришли два новых охранника. Очевидно, их оторвали от еды. Один выковыривал пищу, застрявшую между зубами. Второй что-то дожевал, проглотил и спросил:
- Ну, кто здесь шумит?
- Это не шутка, - ответила ему Самара и показала на Майаду. - У нее больное сердце.
Охранник раздраженно вздохнул и промаршировал к Майаде. Минуту он смотрел на ее лицо, а затем ткнул пальцем в грудь, как будто таким способом мог определить, насколько серьезна болезнь. Он крикнул, чтобы она вставала и шла за ним. Самара и другие женщины-тени, те, кто повыше и посильнее, подошли к Майаде и помогли подняться. Две женщины медленно подвели ее к двери, откуда она вышла в сопровождении двух мужчин.
Больница находилась в соседнем здании, но Майада замедлила шаг, потому что боль в груди усилилась. Надзиратель ныл из-за того, что ужин стынет, а второй жаловался на медлительность Майады. Он спросил, почему она, молодая, семенит как старуха. Майада была уверена, что свалится замертво из-за сердечного приступа, и потому сделала замечание: она заявила, что им должно быть стыдно из-за того, что они так третируют больную женщину. В ответ на ее дерзость охранник ударил ее по голове, а другой прикрикнул.
Наконец Майада и охранники подошли к больнице. Внешне она выглядела новой и современной, но внутри было грязно и чем-то воняло. Тюремщики отвели ее в смотровую.
Один из них сказал:
- Пойду поищу доктора Хамида, - и вышел из комнаты.
Второй стоял у двери, наблюдая за Майадой.
Вскоре первый охранник вернулся с мужчиной в белом халате. Он брел, опустив глаза в пол. Судя по его осанке, можно было подумать, что он уже древний старик. Но когда он поднял голову, Майада увидела, что это симпатичный молодой человек с темными глазами. Она поразилась, когда он выразил обеспокоенность ее здоровьем. Он вежливо попросил ее сесть на кушетку и измерил кровяное давление. Врач с тревогой смотрел на Майаду. Он не сообщил ей ничего нового: давление было опасно высоким. Глядя в его доброе лицо, Майада напомнила себе, что тюремный опыт может привести к тому, что у нее появится искаженное представление о природе человеческой натуры. Она должна иметь в виду, что многих иракцев силой заставили вступить в партию "Баас". Люди были вынуждены занимать правительственные должности, которые совсем не подходили тем, кто не потерял способность к сочувствию. Она подумала, что этот врач, должно быть, один из таких людей.
Он доказал ей, что она права, когда, взглянув через плечо, чтобы убедиться, что охранники ушли, тихо сказал:
- Вы вылечитесь, стоит вам выйти на свободу. Но я никак не могу повлиять на вашу судьбу, и потому дам вам таблетки, которые успокоят ваше сердце.
Он повернулся, чтобы открыть ящик металлического шкафа, достал оттуда пакет маленьких розовых таблеток, передал их Майаде и объяснил:
- Положите одну под язык и подождите, пока она растворится. Делайте так каждый раз, когда почувствуете боль в груди.
Он предупредил:
- Постарайтесь не принимать больше одной таблетки за несколько дней, потому что из-за них у вас может сильно разболеться голова.
Майада уже засунула таблетку в рот. Она кивнула.
Врач отвернулся и стал что-то писать.
Когда таблетка растворилась, Майада осмотрела кабинет. Она заметила, что кушетка покрыта черным пластиком, и на нем после утренней бури остались следы песка. Вдруг она поняла, что он может сослужить ей хорошую службу. Заботливое отношение доктора натолкнуло ее на одну мысль. Ей было нечего терять, и она решила рискнуть: она написала телефон дедушки своих детей, с которым продолжала общаться после развода с его сыном. Уповая на доброту доктора, Майада обратилась к нему:
- Доктор Хамид, пожалуйста, позвоните по этому номеру и скажите, что Майаду забрали в Баладият. Пусть они свяжутся с моей матерью Сальвой в Аммане. Она знает, что делать. - Майада не сводила глаз с молодого врача.