Это произошло после ее помолвки. В 1979 году рядом с багдадским университетом Аль-Мустансирия состоялись студенческие выступления. Взорвалось несколько бомб: два студента было убито, множество ранено. После бомбежки демонстранты прошли от университета к кладбищу Баб Аль-Муаадам, где убитых студентов похоронили. Демонстрация, которую возглавляли двое министров, проследовала по всему городу и приблизилась к главной улице, где находился дом ее матери. Район патрулировали многочисленные полицейские машины, агенты тайной полиции и разведки. Когда студенты прошли мимо их особняка, в процессию бросили две ручные гранаты. Консульство Ирана располагалось по соседству, и тайная полиция предположила, что агрессивные действия исходили оттуда.
Семья Майады жила в прекрасном доме с большими балконами. В ее спальне была большая веранда, которая выходила в сад. Оттуда было видно консульство. Полицейские прошли через спальню на балкон, откуда планировали стрелять по дому иранского посла.
Несколько недель назад Майада вырезала и приклеила на стену яркую фотографию аятоллы Хомейни. Суровый религиозный деятель в черном тюрбане стоял перед кустом фуксии.
Когда агенты тайной полиции ворвались в спальню и увидели фотографию врага, они так изумились, что забыли о том, что сражаются с опасными бунтовщиками. Вместо этого они поспешили объявить властям о предательстве Майады. В тот день иранцам удалось избежать града пуль, потому что молодая девушка повесила на стену фотографию шиитского религиозного деятеля Хомейни. Меньшинство, составлявшее суннитское правительство, сочло этот поступок предательством. Но Майада была слишком молода и самоуверенна. Она не верила, что у нее могут возникнуть серьезные проблемы из-за того, что она повесила на стену какую-то фотографию.
Когда об этом рассказали доктору Фадилю, он тут же позвонил ей. Ледяным тоном он известил ее о том, что заедет к ним домой в десять часов вечера, и добавил, чтобы она не выставляла свою драгоценную шкатулку напоказ. Она сразу поняла, на что он намекает. Когда иракец хочет выразить презрение, он говорит противоположное, и хотя доктор Фадиль назвал Хомейни "драгоценной шкатулкой", это означало, что его враг - жалкий кусок дерьма.
Доктор Фадиль оказался человеком слова. Он приехал ровно в десять часов. И хотя его лицо было спокойным, он держался очень холодно. Он взирал на Майаду с высоты своего роста, и она заметила, что его левый глаз меньше правого. Впервые в жизни она осознала, что доктор Фадиль не был тем добрым человеком, которым казался. Он сжал губы, попросил Сальву, мать Майады, налить ему виски, сделал большой глоток и только потом посмотрел на Майаду.
Человек, столь близкий к Саддаму, в иерархии иракского правительства обладал огромной властью. Он мог раздавить ее, как насекомое, но, выпив виски, Фадиль немного расслабился и стал, словно школьный учитель, читать лекцию об их соседях-иранцах. Обдумывая свои слова, он повертел бокал в пальцах и сказал:
- Жаль, что ты не видела Хомейни, когда его депортировали из Ирана. Он много лет жил в Ираке, как почетный изгнанник, однако Саддам попросил его поговорить с шиитами, что бы те перестали поддерживать шаха, который, между прочим, пытался свергнуть наше правительство. Он отказался.
Мягкий доктор Фадиль удивил Майаду и ее мать неожиданной вспышкой:
- У этого перса кости набиты дерьмом!
Очевидно, он пытался взять себя в руки. Фадиль откашлялся и более тихим голосом произнес:
- Он прикрывается красивыми словами, а сам помогает империалистам!
Майада тогда была наивной. Она верила, что никто не причинит ей вреда, и с трудом сдерживала смех. Однако доктор Фадиль едва сдерживался. Он прикрыл глаза, скрывая гнев, а оливковая кожа покраснела от раздражения. Майада набралась смелости и сказала:
- Я думала, что партия "Баас" выступает за демократию. Если так, то почему я не могу повесить на стену фотографию врага? У меня должно быть право вешать в своей спальне все, что заблагорассудится. - Она перевела дыхание и увидела, что доктор Фадиль посуровел. Она попыталась разрядить обстановку, весело добавив: - Мне понравился контраст между черным и розовым. - Майада рассмеялась. - Все дело в цветах, а не в Хомейни.
Доктора Фадиля ее слова взбесили; он закричал, что истинный араб не может поклоняться персидским ублюдкам. Но мать Майады была мудрой женщиной, она умела обращаться с мужчинами. Сальва налила ему еще виски и промурлыкала:
- Как я благодарна вам за то, что вы пришли, чтобы наставлять мою дочь! Ведь у нее, как вы знаете, нет отца.
Майада сильно разозлилась на мать. Ей было противно думать, что другой мужчина сочтет себя достойным занять место ее отца Низара аль-Аскари.
Она очень его любила. 2 марта 1974 года, когда он умер после долгой борьбы с раком, был самым печальным днем в ее жизни. Она до сих пор старалась не думать об этом. Стоило ей вспомнить о страданиях отца, как печаль, словно темнота, распространялась по ее телу, и она буквально заболевала. Отец окружал нежной мужской любовью трех самых дорогих ему женщин - жену Сальву и двух дочерей, Майаду и Абдию. Во время последнего разговора с девочками он сокрушался о том, что скоро умрет и оставит их сиротами, без отцовского попечения. Дрожа всем телом, Низар сказал Сальве, что оставил деньги в Ливанском банке для того, чтобы Майада поступила на медицинский факультет Американского университета в Бейруте, а Абдия пусть последует ее примеру. Он посмотрел на младшую дочь и назвал ее "котенком", подчеркнув, что образование должно стать главной целью ее жизни. Вполне понятно, почему отец так заботился об образовании, ведь он сам был интеллектуалом. Он изучал экономику в Американском университете в Бейруте, а затем в Королевском колледже в Кембридже. Его преподавателем был знаменитый экономист Джон Мейнард Кейнс.
Слова матери все еще звучали у нее в ушах. Вдруг Майада почувствовала приступ ненависти к доктору Фадилю: ведь он жил, а отец умер. Она знала, что думать так грешно, потому что только Бог может решать, кому жить, кому нет. Она слушала, как мать задабривала его льстивыми речами, но размышляла о том, что жестокого человека долго сдерживать невозможно. Впервые в жизни она поняла, что доктору Фадилю была свойственна беспощадность, о которой они с матерью раньше и не подозревали. Майада вспомнила, как реагировали другие иракцы, когда она говорила, что знакома с ним. Их глаза становились непроницаемыми, и они отводили взгляд в сторону, вспоминая вдруг о неотложных делах. Другие, напротив, начинали разговаривать с ней с церемонностью, которой она вовсе не заслуживала, просили вмешаться и помочь им получить работу или участок земли.
Она хотела спросить его, почему иракцы так трепещут при звуках его имени, но мать сильно ущипнула ее за руку и предостерегающе посмотрела на нее.
Очевидно, доктору Фадилю понравилась идея о том, что он будет наставлять внучку легендарного Сати аль-Хусри. Он улыбнулся, выпил еще немного виски, шутливо поддразнил мать Майады, упомянув о непослушных детях. Стоя на пороге, он заявил, что если бы не его вмешательство, вся семья надолго оказалась бы в тюрьме из-за "героя с фотографии". В полночь он наконец ушел, и Майада нехотя признала, что мать гениально разрешила неприятную ситуацию.
Итак, доктор Фадиль, который прекрасно помнил этот случай, известил ее о том, что теперь Ирак воюет с Ираном. Он рассказал, что иранские самолеты вторглись в воздушное пространство Ирака и пролетели над Багдадом. Он утверждал, что иракские герои преследовали их до границы.
Повесив трубку, она объявила Саламу о том, что ей удалось узнать. Муж стал носиться по дому, собирая вещи. Ее затошнило, когда она поняла, что Салам может стать одной из первых жертв на поле битвы. Майаде не нравилось быть его женой, но ей не хотелось, чтобы он погиб.
Обычно женщины на Ближнем Востоке безропотно принимают обычаи, связанные с замужеством и воспитанием детей. Майада не была исключением. В двадцать три года она уже не раз задумывалась о замужестве.
Когда красивый мужчина по имени Салам аль-Хаимоус вошел в офис газеты, чтобы поместить рекламное объявление, она сразу обратила на него внимание, хотя он вел себя очень застенчиво. Увидев Майаду, Салам упомянул, что они живут по соседству. Очарованная его прекрасным лицом, девушка спрашивала себя, как она могла не заметить его раньше. Но с этого дня она стала более наблюдательной. Когда Майада пришла домой, Салам ждал ее у ворот, чтобы поздороваться. Несмотря на то что Сальва не одобряла этот брак, через несколько месяцев Салам и Майада получили согласие родителей.
После церемонии счастливые молодожены уехали из Багдада в Европу, где намеревались провести длинный медовый месяц. Майада уже с детства путешествовала по миру, а Салам никогда не покидал пределы Ирака. Через час после того как они сели в самолет, Салам ясно дал понять, что жена арабского шейха должна скрывать свои знания перед другими людьми. Он с усмешкой объявил:
- Я буду все решать сам, потому что я мужчина.
В Италии Салам пожелал прокатиться на поездах. Майада восхищалась музеями. Саламу нравилось играть в казино. Майада посещала библиотеки.
Они переезжали из страны в страну, и брак разваливался на глазах.
В Испании Майада обнаружила, что Салам считал, что Пикассо - название какого-то блюда.
В тот момент она поняла, что совершила ужасную ошибку.
И все же ей было страшно думать о том, что Салам будет рисковать жизнью на войне.
То сентябрьское утро стало началом многих бед и потерь. Война между Саддамом и Хомейни привела к гибели полутора миллионов мужчин, женщин и детей.
Враждебность между двумя лидерами возникла еще тогда, когда Майада была ребенком. В годы ее юности Хомейни считали ярким, но не очень известным религиозным деятелем. Хомейни был уверен, что светское правительство иранского шаха разлагающе действует на религиозную жизнь шиитов, проживающих в Иране, и обрушивался на него с критикой. Разозленный шах выдворил Хомейни из страны, и тот пересек границу Ирака и пятнадцать лет прожил в Эн-Наджафе, почитаемом шиитами городе. Хомейни продолжал сеять смуту, выступая против всех правителей, которые не проявляли рвения в соблюдении законов шиитской ветви. Он не сделал исключения и для правителя Ирака Саддама Хусейна. На Ближнем Востоке диктаторы и короли очень внимательно прислушиваются к словам религиозных лидеров, потому что многие мусульмане готовы пожертвовать ради них жизнью.
За год до сентябрьской бомбежки шах потребовал у Саддама выдворить Хомейни из Ирака. В обмен он согласился прекратить поставки оружиям иракским шиитам. Новый диктатор Ирака, принадлежащий к суннитам, с радостью принял это предложение. Он не доверял шиитам, составлявшим большинство населения Ирака, и полагал, что простая мера способна укрепить его власть. Кроме того, он скрежетал зубами от злости, потому что Хомейни отказался критиковать иранского шаха и поддерживать Саддама. Он решил депортировать непокорного религиозного деятеля. Через год, когда Хомейни вернулся из Парижа и взял под контроль правительство Ирана, он доказал, что был заклятым врагом Саддама Хусейна. Напряжение усилилось, и когда иракские шииты сформировали группу "аль-Даава аль Исламия" ("Голос ислама"), цель которой состояла в организации восстаний и образовании фундаменталистского правительства по иранской модели, Саддам пошел против собственного народа, арестовывая жителей шиитских деревень и приговаривая к смертной казни видных религиозных лидеров. Организация ответила на это покушением на министра иностранных дел Тарика Азиза.
Старый конфликт между двумя убежденными противниками, Хомейни и шахом, обострил враждебность, существовавшую между иранским и иракским правительством. Понимая, что появился новый, набирающий силы враг, Саддам одобрил план военного нападения, нарушив Алжирский договор 1975 года, по которому Иран получил во владение узкий пролив Шатт-аль-Араб - единственный путь к Персидскому заливу, принадлежащий Ираку. Две страны несколько веков спорили из-за того, кому принадлежит эта территория, и Саддам вновь коснулся незаживающей раны.
Кошмарная война продолжалась восемь лет. Так же как многие иракцы и иранцы, Майада и ее дети жили в страхе: когда иранские бомбардировщики пронизывали небеса Ирака, готовясь убить всех мирных жителей, они прятались под обеденным столом или за диваном. Эти ужасные воспоминания будут терзать ее, даже если она доживет до ста лет. Она никогда не забудет жуткие бомбежки и артиллерийский огонь, настолько сильные, что в Багдаде разнесся слух, будто иранцы заняли город. Майада крикнула напуганным детям, чтобы они прятались под кроватями, а сама бегала по дому, запирая двери и придвигая к окнам тяжелую мебель. В тот момент она верила, что победившие иранцы убьют ее и детей.
20 августа 1988 года война наконец закончилась. Измученные военными действиями Ирак и Иран приняли резолюцию № 598 Совета Безопасности ООН, призывавшую страны прекратить огонь. Иракцы были так счастливы заключению мира, что больше месяца праздновали и танцевали на улицах.
Они еще восстанавливали дома и дороги, как вдруг открылась вторая черная дверь, и Саддам послал войска в пустыню, чтобы они вторглись в крошечный соседний Кувейт. Нападение привело в ярость западных союзников. Они начали новую войну, и Майада была уверена, что вскоре Ирак зальют реки крови. Но вторая война быстро закончилась, потому что бомбы союзников разрушили военные объекты. Они редко попадали в дома мирных жителей. Она считала, что по сравнению с иранской войной эта - ерунда. Но даже после ее завершения каждые несколько месяцев возникали новые проблемы: на юге восставали шииты, а на севере - курды.
Майада представить не могла, что случится потом. Ее брак был фикцией, они с мужем развелись, и в разгаре войны и хаоса она осталась единственной защитницей двух детей. Она решила, что на улицах Багдада начались бои, и выбежала из дома, чтобы купить хлеба, яиц и воды. Но, к ее удивлению, войска союзников так и не вошли в Багдад. После этого последовал короткий период идиллического спокойствия. Он казался странным и чудесным - ведь всего за десять лет страна пережила две войны!
Спокойствие быстро сменилось отчаянием. За третьей черной дверью таились санкции ООН. Для Майады они имели более зловещие последствия, чем военные действия. Она каждый день обшаривала полки магазинов в поисках еды по разумной цене, чтобы прокормить двух растущих малышей. Это приносило ей ужасные мучения. Нет ничего ужаснее, чем смотреть в лица голодных детей, зная, что тебе нечего им предложить. Майада пришла в такое отчаяние, что продала наследственные драгоценности своей семьи, в том числе медаль турецкой бабушки Мелек, подаренную султаном. Майада отнесла древние карты и антикварные книги продавцам и выручила за них ничтожную часть настоящей цены.
Но еще не открылась четвертая черная дверь. Майада ощущала, как эта тень растет с первой минуты правления Саддама. За бесконечными войнами и жестокостью зловеще маячил внутренний аппарат социалистической партии Ирака - "Баас", тайная полиция, учрежденная Саддамом в 1968 году, когда Майаде было всего тринадцать лет. Полицейское государство росло вместе с ней, и когда Майада стала взрослой молодой девушкой, оно мучило иракцев, попадавших в Баладият или любую другую тюрьму, в то время как миллионы граждан страны шептали: "Аллах Йостур - Господи, спаси и сохрани нас!".
Лежа в темной камере, Майада ругала себя за то, что поверила в собственную безопасность. Большинство иракцев страшились того, что их в любое время могут обвинить в преступлениях, которых они не совершали, и у них не будет возможности объясниться или оправдаться.
Первая же ночь в Баладият помогла Майаде лучше разобраться в том, что творится в стране. Она пообещала себе, что если выйдет из тюрьмы, то останется здесь не дольше, чем нужно для того, чтобы собрать сумку и забрать детей. Она уедет из дома, оставит Ирак и никогда не вернется сюда, даже если ей придется сидеть на улицах Аммана и продавать сигареты, как это делала Самара.
Ее сокамерницы спали. Она услышала в коридоре шаги. Затем послышался звук открывающихся и закрывающихся дверей. Раздались тревожные голоса, и Майада подумала, что в тюрьме начался пожар. Она ожидала, что вскоре в маленькое отверстие в двери камеры просочатся клубы дыма. В четвертый раз за последние двенадцать часов она испугалась, что ее дни на земле сочтены. Но никаких признаков огня не было. Только Майада расслабилась, как вдруг услышала вопль, от которого у нее волосы встали дыбом. После первого вопля раздался второй, а потом и третий. Она поднялась на локтях.
Самара быстро подбежала к ней и сказала:
- Не беспокойся. Ночью на службу заступила новая смена мучителей.
В этот момент по всей тюрьме пронесся еще один душераздирающий крик. Самара погладила Майаду по лицу и продолжила:
- Я знаю, это нелегко, но попытайся заснуть. Никто не знает, что принесет завтрашний день, но если ты отдохнешь, ты будешь лучше готова к испытаниям.
Но Майада не могла уснуть. Остаток ночи она не сомкнула глаз.
Даже в тюрьме был муэдзин, и на рассвете она услышала знакомый призыв к молитве, милый сердцу каждого мусульманина: "Аллах велик, нет Бога, кроме Аллаха, а Мохаммед - посланник Аллаха. Спешите на молитву, спешите на молитву. Аллах велик, и нет Бога, кроме Аллаха".
Майада встала с металлических нар и, с трудом сохраняя равновесие, пыталась удержаться наверху, чтобы не чувствовать туалетной вони. Она посмотрела в сторону Мекки и помолилась Аллаху. Майада просила его помочь ей побыстрее выбраться из Баладият.
Когда она закончила произносить молитвы, заключенным дали завтрак. Она внимательно смотрела, как женщины подходили к двери, чтобы получить маленькие порции бобов и хлеба, чашки с чаем и стаканы с водой.
- Я принесу тебе тарелку, - сказала Самара.
Майада ответила, что не хочет есть, но попросила Самару оставить для нее ложку сахара. Она надеялась, что он придаст ей сил. Однако Майада заметила, что Самара отставила в сторону тарелку с бобами и кусочек хлеба. Видимо, рассчитывала, что убедит ее попробовать этот скромный завтрак.
После еды семнадцать женщин по очереди воспользовались туалетом. Майаде было невыносимо стыдно. Она подумала, что пост, который она добровольно на себя наложила, имеет положительные стороны: во всяком случае, она реже будет испытывать потребность ходить в туалет.
Она спокойно сидела на краю нар и наблюдала за тем, как женщины суетятся в камере, словно впереди их ждет насыщенный заботами день. Они приостанавливались, чтобы ободряюще улыбнуться новой сокамернице, и она улыбалась им в ответ.
Вдруг кто-то толкнул дверь снаружи, маленькая щель расширилась, и грубый голос выкрикнул:
- Майада Низар Джафар Мустафа аль-Аскари!
По камере пронеслось эхо. От страха у Майады задрожали колени. Она едва встала. Но Самара засуетилась вокруг нее, приговаривая:
- Это чудо! Они никогда не вызывают заключенного в первый день после ареста. Обычно он две-три недели потеет в камере, прежде чем его вызовут на первый допрос.
Майаде это вовсе не казалось чудом, но Самара успокаивала ее:
- Ранним утром они никого не пытают. Никогда! Никогда! Тебя допросят, но без пыток, вот увидишь!
Тело Майады так отяжелело, словно ночью в вены влили расплавленный свинец. Самара подтолкнула ее, подводя к двери.