* * *
В гильзу от АГС помещается 20 грамм
в данном случае - виски. Мы пьем без звона,
ветер с востока хлопает дверью балкона.
Пьем за тех, кто более не придет к нам.
Пьем за любовь, за свою мирную жизнь,
за наше большое будущее, поскольку все мы
относительно молоды;
неубедительнейшим "держись"
пытаемся поддержать друг друга на время.
Сентябрь начался, с востока идет гроза,
молчат минометы, автоматы притихли даже.
Один комроты, смотря на меня, сказал,
что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.
Здесь земля отверженных,
нам уже от нее не деться,
ветер степной пахнет смертью, мятой и медом.
Мы пьем за любовь, за правду,
за счастливое детство,
пьем не чокаясь из гильз от гранатомета.
* * *
Хороших новостей больше не будет.
Хорошие новости отменили.
Октябрь наступает запахом гнили
и дыма. Листьев осенних груды
слипаются, мокнут под дождь ночной
и превращаются в перегной.
Перечеркнули. Похоронили.
В отчетах указано: нас не стало.
Хорошие новости отменили,
остался последний из всех каналов,
рекомендуют учиться смирению,
рекомендуют учиться принятию.
Полночь и водка, постель несмятая.
Что там сегодня? Мы не смотрели.
Нас отменили, и мы уходим
в небо, и октябри оставляем
тем, кто, возможно, будет свободен,
непобедим и непотопляем,
тем, кто родится сегодня и завтра.
Утро и ветер. Пельмени на завтрак.
Холодно, дымом пахнет в квартире.
Шаг за порог. Патроны в кармане.
Мы растворяемся в этом мире,
и этот мир становится нами.
* * *
В город пришли незваные. Стало тише:
голос и пенье караются по закону,
также не одобряются игры мальчишек.
В город пришли, и в городе стало сонно.
Город стал ноябрем и запахом дыма,
через который ветра иногда обнажат
абрисы старых домов, где сто лет назад
мы хохотали и целовали любимых.
В город пришли незваные, люди в черном,
тени из-за холмов, страшилки из детства.
И затаился город, и хлынули горлом
клочья тумана, глушащие грохот сердца.
Город притих, себя обхватив за плечи.
Встали часы на период полураспада.
Только трава и листья упорно шепчут:
"Мы вам не рады. Мы вам не рады. Не рады".
"Мы вам не рады", -
асфальт говорит беззвучно.
"Мы вам не рады", -
на стенах домов проступает.
С северо-запада туча идет слепая,
город припал к земле, больной и измученный.
"Мы вам не рады", -
молчит обезлюдевший дворик,
где рисовали мы солнце и классики в детстве.
Светится город через туман и горе.
Мой Арканар, мой Харьков, моя Одесса.
* * *
Проходили эпохи, генсеки, цари,
разгоняйся же, ветер, и пламя - гори,
саранча проходила и плыли века,
и текли времена, как большая река.
Оставались земля и деревья на ней,
деревянные домики между дождей,
оставалось сплетенье размытых дорог,
оставались сады, что никто не берег,
одичалые яблоневые сады,
оставались старухи да их деды,
потемневший портрет да икона в углу,
черный хлеб да похлебка из лука к столу.
Перемешаны чудь, татарва и мордва,
разгорайся, огонь, разрастайся, трава;
все цари да чиновники тенью пройдут,
ну а мы–то навеки останемся тут,
от курильских морей до донбасских степей
в эту землю врастем и останемся в ней.
И когда ты по черной дороге придешь
через мокрое поле и меленький дождь -
будет теплая печь, будет хлеб на столе,
и не спросят, какой нынче век на земле.
Григорий Егоркин (Челябинск)
СПА-БРА
Мы тащили его сквозь зелёнку -
Не балетных калибров мужик.
А по веткам и стеблям вдогонку
Вжик...
Вжик...
Балки, взгорки, подъёмы и спуски...
"Я живой?" "Не несли, был бы труп".
У сержанта под драной разгрузкой
Хлюп...
Хлюп...
Тянем ношу - траншейное племя,
До смертельной свинцовости рук.
Автоматным прикладом о темя
Тюк...
Тюк...
Прикипели к лопаткам тельняшки,
Льёт напалмовым жаром июль.
Пять минут передыха. Из фляжки
Буль...
Буль...
В догонялки играем иль в прятки,
У косой вырываясь из лап?
Лишь из мокрой насквозь плащ–палатки
Кап...
Кап...
Но всему есть конец. Есть он даже
У клубка еле видимых троп.
Бруствер... Бэтэр...
Блокпост... Вроде, наши.
Всё.
Стоп.
Вон палатка с крестом - где черешня,
Там дырявых берут на постой.
"Ну, покеда! Живи, дээргэшня,
Лет
Сто".
Подымили с лепилами трохи.
А в палатку ушли доктора,
Он глаза приоткрыл, и на вдохе:
"Спа...
Бра…"
ВСТРЕЧА НА ПОГОСТЕ
Какой же фартовый ты, зёма,
А мне вот везения ёк.
Укрыли тебя чернозёмом,
Меня положили в песок.
Спасибо, не в шлак и не в глину
Спустили под Сорокоуст,
Тебе на могилку - рябину,
А мне - можжевеловый куст.
Понятно: любого обида
В такой ситуации ест!
Тебе - со звездой пирамида,
Мне в ноги - обструганный крест.
Пока на них нету табличек,
Таблички попозже прибьют.
Мне - пара подвявших гвоздичек,
Тебе - пять венков и салют.
Грошовые тонкие свечи
Сгорели почти до нуля.
Тебе - многословные речи,
Мне - краткое "пухом земля".
Но это пустое - и точка -
Как лужица воска в горсти.
Рябина, ограда, цветочки...
Ты, главное, братка, прости!
Любая земля не перина,
По совести если судить.
Прости, коли слышишь, за мину,
Что я не сумел разрядить.
Недолго ты болью был мучим,
Меня ж бинтовали дня три.
Такой я вконец невезучий,
Нет фарта совсем.
Хоть умри.
ПЯТЬ МИНУС ОДИН
Ну кто у них выведать в силе,
Чей это в углу автомат?..
Они впятером уходили,
Четвёркой вернулись назад.
Усталыми спинами - к печке,
Пока та ещё горяча.
Жуют подгоревшую гречку.
Пьют чай. Тихо курят. Молчат.
Дымят от души, не халтуря,
Сидят, может час, может семь...
О ком они долго так курят?
О чём их свинцовая немь?
Она - о коварной растяжке,
Волнении перед броском,
Пробитой осколком тельняшке,
О фляге с последним глотком.
В ней злоба и боль - без подмеса,
Подсолнухи в чёрных полях.
И очередь из АГСа,
Когда они вышли на шлях.
...Встают.
Взгляд чуть-чуть виноватый.
Не сбросив молчанья тавро,
Вставляют запалы в гранаты
И в полночь идут -
вчетвером.
ЧТО ПОЧЁМ
Коли дождь стеной, - до смеха ли?
С неба падала вода.
Пять минут на сбор.
"Поехали!"
Сами знаете куда.
Особиста брали нашего,
Был не промах - крут и лих.
А давно ль других допрашивал?
Сами знаете каких.
Ох, и лют!
Держал всех в страхе он,
Дюжий, морда кирпичом.
Протоколы всё подмахивал.
Сами знаете о чём.
Тут - слушок: виновен в гибели
Двух штабных секретных схем.
Вот под дождь его и вывели.
Сами знаете зачем.
Вечер.
Ужин.
Построение.
Зампотыл бубнит с листком:
Мол, того... Мол, в исполнение...
Сами знаете о ком.
Что ж, в казарме - не в обители,
Поползла в каптёрку голь.
За помин налили, выпили.
Сами знаете по сколь.
Не хитра мужская пьяночка:
Мерный трёп да сизый дым.
Запыхтела с сеном баночка...
Сами знаете с каким.
Под базары бестолковые
До утра к плечу плечом.
На войне душа дешёвая.
Сами знаете почём.
ВОДИЦА ПОМОЖЕТ
"Ничё се дедок -
цельный архимандрит!" -
Роняет шеренга остроту.
Святою водою усердно кропит
Поп нашу безбожную роту.
По меркам войны не его перевес
На ротном плацу в этом часе:
Нас, грешников, сотня - в разгрузках и без,
Напротив - один он.
При рясе.
Но батя и бровью седой не ведёт,
Ему что комбриг, что водила...
И ловим мы скулами капельки от
Большого, как веник, кропила.
Весенним дождём умывает вода,
Пьянит непроцеженной бражкой.
У взводного Юрки мокра борода,
У Вити-минёра - тельняшка.
Стоит, улыбаясь, окопный народ,
Не горбит под брызгами спину.
И как бы случайно я свой пулемёт
Под тёплые капли подвинул.
Стекает по мушке одна - как слеза…
Но надо братве приколоться:
"Слышь, батюшка, в чём же твои чудеса?
Водичка, небось, из колодца!"
У старца морщинки сбежали с лица,
Вдруг стал - и моложе, и строже:
"Господь с вами, дети, вода из Донца.
Воюйте,
водица поможет".
СОНЕЧКО
Так себе айфон,
Брали и покруче.
А владелец - он
Парень невезучий:
Подловил металл
И затих в кабине.
Снайпер угадал?
Или дело в мине?
Может, лёг снаряд
Стомиллиметровый?
Явно добробат -
Малый нефартовый.
С лычками погон,
Форма при шевроне,
Рядом телефон
Тёплый от ладони.
В сидор на спине
Взводный трубку кинет,
Мёртвый на войне
Гаджетов не имет.
…Вечер. Расслабон.
Пьём не шейк кофейный.
"Взводный, слышь, айфон
Бренькает трофейный.
Обоснуй там, чтоб
В страх вогнать вражину,
Про дырявый лоб,
Про его машину.
И влепи вопрос:
На хер лез с боями?
Вот теперь как пёс
В придорожной яме.
Врежь на матюке
Про конец паршивый
С биркой на ноге..."
Но молчит служивый.
Словно в колее
Танк завяз - и точка.
"Сонечко моє" -
Из контактов строчка.
И тебя одна
Мысль берёт на мушку:
Дочь звонит? Жена?
Лапушка-подружка?
Закуси губу,
Драная пехота.
Даже взяв трубу,
Разве скажешь что-то?
"Наполняй стакан
Не наполовинку!" -
Погасив экран,
Взводный вынул симку.
ЗА ПОЛЧАСА ДО РОЖДЕСТВА
...А нас накрыло на нейтралке,
Мне точно в грудь,
В висок - его.
В воронке - не на катафалке,
Но, в общем, тоже ничего.
Кому-то нет, а нам цикаво
Упасть на свежий наст ничком.
Метель убитому что саван,
Подушка - мёрзлой глины ком.
Салют прощальный среди ночи
Даст "ураган", расплавив высь.
Всё честь по чести.
И, короче,
Лежи, солдатик, не журись.
Где ты уснул, там и могила,
На захид лишь бы головой.
Ракета кружится кадилом
Под поминальный мины вой.
Садится робко на погоны
Снежинка...
Две...
Потом - ещё...
"Ты, кстати, как, сосед, - крещёный?
Чего молчишь?
А я крещён".
Воронку в белую бумагу
Пакует снег - видна едва.
...Зачем нас подняли в атаку
За полчаса до Рождества?
Елена Заславская (Луганск)
Звезда Бетельгейзе
Знаешь, что такое поэзия?
Это ночью со своего балкона
Заметить созвездие Ориона
И на правом его плече
Звезду Бетельгейзе.
В моей Новороссии,
Где всё так неясно,
Где будущее - туманность,
А прошлое поломалось,
Где гуляют ночные волки
И контрабасы
Прячут нал и обрезы,
Это всё, что у меня осталось:
Пуля, лира и звезда Бетельгейзе.
В моей Новороссии,
Не нанесенной на Google-карты,
Где всё так просто,
И так понятно,
Где полевые командиры
Отправляются в космос
На лифте,
Где терриконы безумия
Страшнее, чем у Лавкрафта,
Здесь есть место
Для подвига и для мести.
Наведи свой зум -
Поглядим на звезду
Бетельгейзе вместе,
Мой команданте!
Когда же она взорвётся,
То вспыхнут в небе два солнца!
Потому что таким, как мы,
Одного мало!
Excelsior. Моторола
Когда господин террор
заводит свой часовой механизм
чей-то голос за кадром
звучит: "Мотор!"
Герой заходит в дом
номер 121,
и господин террор
обрывает трос.
Миг
и лифт, который должен
сорваться вниз,
бойца вознёс!
Туда где молнии.
Туда где ангелы.
Хоронят русского воина
под флагом Спарты.
Не плачь и не бойся!
Это ещё не конец.
Просто
в небе над донецким аэропортом
появился новый связной -
Моторола!
Мантра снайпера
Тот, что напротив,
сквозь оптику
смотрит на осень.
Зреют колосья
на поле разъеденном оспой
воронок
и солнце,
скрипя расколовшейся
осью,
закатится скоро,
и в небе разверстом
сверкнут, будто слёзы,
холодные звёзды,
и ворон,
на пугало сев, прокричит: "Nevermore".
Никто не вернётся.
Но девушка в хоре
поёт и поёт нам,
И голос высокий
зовёт заглянуть в мир иной,
называемый горним.
А вдруг там ни По нет,
ни Блока, ни Бога,
ни смысла, ни толка!
И мне остаётся
последний патрон
и винтовка
СВ Драгунова,
и тот, что напротив,
и осень,
что входит в меня
через дырочку в горле.
И небо моей Новороссии
близко, черно и бездонно.
И падают звёзды.
Кому на погоны.
А нам на погосты.
* * *
Любовь не требует взаимности,
И не гадает: что же будет?
Вот я иду по полю минному
И рву ромашки с незабудками,
А месяц тонкий, тронь - порежешься,
Глаза решимости полны.
Есть только шаг один до вечности,
До тихой легкокрылой нежности,
До бьющей в сердце откровенности,
До истинной душевной верности.
И нет ни страха, ни вины.