– Нет, проволокой не годится. Губы порвешь, а мне надо, чтоб рот был зашит и он не мог кричать. Поди, тебе ребята дадут, только зайди в правый сектор, там мои люди.
Ярема вернулся с целым мотком ниток и большой ржавой иглой.
– Приступай, – приказал Яруш.
– Боюсь: укусит.
– А ты сначала выбей ему зубы…сапогом, молоток не бери в руки, картину испортишь.
Ярема размахнулся и нанес удар в зубы больному почти бесчувственному человеку. Андрей замолк. Изо рта хлынула кровь.
– Я закрою ему рот носком, – сказал Ярема.
– Не надо: задохнется, а мне надо, чтоб он остался жив. Вытри кровь, она больше не будет идти. Приступай, учись. Я, когда служил в Чечне, русским глаза выкалывал, а потом приступал к умерщвлению.
Ярема зашил рот, затем взвалил полумертвого человека на плечи и вытащил на мороз.
17
"Скорая" прибыла через двадцать минут. Врачи вышли озабоченные, нервные, куда-то торопились и как бы наперебой рвались к человеку, которому нужна немедленная помощь, он корчился, поджав колени к подбородку, но увидев умирающего в форме "Беркута", опустили руки. На лицах у двух мужчин в белых халатах и одной приземистой санитарки с толстым крупом, появилось брезгливое выражение и они молча вернулись в машину. Музычко поднял палец кверху.
– Тут у нас один боец, он поскользнулся ушиб колено. Заберите его. Яруш велел.
– А что с этим мильтохой делать? – спросила большой круп, не выявив озабоченности на лице.
– Пусть погибает на морозе. Не в камере же ему отдать концы. Кроме этого, замороженный, не будет издавать дурных запахов.
Музычко подумал, поковкерялся в носу и не встретив возражения, неожиданно произнес:
– Впрочем, разрешаю поэкспериментировать над ним. Забирайте и его тоже. Только смотрите, чтоб он не вернулся в строй.
– Разберемся, – сказала полнозадая дама.
Она уже была в курсе и сегодня получила гонорар от главврача в размере пятисот долларов. За каждого умершего бойца в больнице, главврач обещал по сто долларов. – Грузите его, он должен умереть. Но не сегодня и не завтра.
– А кто ему зашил рот? – спросил мужчина, съежившись.
– Сам себе зашил, – заявила дама, брезгливо осматривая искалеченного. – А он еще живой, крепкий парень. Надо было дома сидеть, а не по столицам шастать. Иногородний, небось. Кто ему глоток воды подаст? Господь бог.
Глафира Кастратовна села рядом с водителем, а ее помощник Алексей Иванович в салон вместе с двумя больными. Бандеровца положили на раскладушку, а стража порядка на пол, как животное.
Алексей Иванович достал медицинские ножницы и флакончик с йодом, кусочек ваты и осторожно разрезал нитку, при помощи которой был зашит рот. Затем пинцетом вытащил нитки, промыл раствором и замазал раны йодом.
– Глафира Кастратовна, надо бы дать успокоительное человеку.
– Разве это человек? Это мильтон, пусть подыхает. Мы еще премию получим.
– Глафира Кастратовна, мне такая премия не нужна. Я не продаюсь, учтите. Сумку! Дайте мне сумку с лекарствами.
– Бери, но предупреждаю: пожалеешь.
– Как получится.
У входа в больницу подошли два санитара, погрузили больных на каталку, потом в лифт и увезли на третий этаж. Андрея погубило то, что он был в форме. Его сразу бросили на пол в коридоре, и к нему больше никто не подходил.
К бойцу – бандеровцу, который ушиб колено пришли земляки из Галичины, назначили ему сиделку, ученицу десятого класса Надию.
Андрей лежал у стенки на полу, и все время просил пить. Надя иногда, когда могла, когда никто ее не видел, приносила Андрею обычной воды из-под крана. Он выпивал до дна и благодарил.
– Говорите на ридний мове, пся крев, – с обидой в голосе, говорила Надя.
– Добже.
– Вот это другое дело. Может, я еще компот вам сумею принести.
Но Андрей попросил лоскуток бумаги и карандаш. Он как мог, нацарапал адрес супруги, живущий в Симферополе, и слезно стал просить Надю послать телеграмму в Крым.
Надя просьбу выполнила, никому не рассказывая о своем подвиге.
Но Андрей не дождался супруги. У него поднялась высокая температура, и он через два дня отдал Богу душу. Врачи не дали ему ни одного укола, не сделали рентген грудной клетки, где было сломано несколько ребер. Правая щека сильно раздулась, опухоль пошла от травмы черепа. Последний день он только хрипел. Он кого – то все время звал, пальцем как немой. Надя наклонялась к нему, но не могла разобрать, о чем он ее просит.
– Супруга ваша уже в пути, она едет, потерпи, немного, будь мужественным. О, матка боска, что это творится в наше время. Как так можно?
– Что ты бормочешь? – спрашивал Беккер, за которым она ухаживала.
– Я так не могу. Для меня все люди одинаковы, что бандеры, что русские, – говорила Надя, вытирая мокрые глаза.
Беккер тут же набрал номер, куда – то позвонил.
В тот же вечер Надю уволили. Вместо нее пришла учительница польского языка Ядвига Мирославовна, лет пятидесяти с красными змеиными глазами. Она достала яд, растерла его и сунула в рот умирающему человеку. Он зевнул несколько раз и отдал богу душу.
Жена приехала час спустя. Не успела вовремя.
– Эта участь ждет всех, кто воюет против народа, – сказала Ядвига Мирославовна. – Вы должно быть, русские. Так вам и надо псы поганые, мочкали паршивые. Кто наш самолет сбил, в котором летел сам президент, министр обороны и все правительство моей родины? Вы, русские свиньи.
– Успокойтесь, я этого не делала.
– Зачем отпустила мужа в Киев охранять Януковича, пся крев?
– Он сам ушел.
– Пшла. Взваливай его на плечи и в свой поганый Крым, где мы еще не навели порядка. Он будет переименован и будет именоваться Галичина – 2. Пшла.
Вскоре подвезли новую партию раненых, двое из которых были в камуфляжной форме. Один с переломом руки, другой с раздробленными пальцами. Они были сидячими и ходячими, и пошли к главврачу напролом.
Главврач Кишка Владимир Дмитриевич ничего не мог сделать, пришлось оказывать помощь.
– Только, ребята, знаете что? Мы вам сделаем перевязку и отпустим. Вы дуйте домой, сбросьте свою форму и займитесь чем-нибудь, но только не охраной общественного порядка. У меня тут приказ министра, подписанный заместителем: легавых не лечить.
– Не может быть. Дайте нам копию этого приказа, мы его покажем министру Захарченко.
– Ваш Захарченко доживает последние дни. И вообще ваш президент бросил вас под пули безоружных в качестве пушечного мяса. Вот вы и гибнете, как ягнята. Нечего служить такому президенту. Он спасает свою шкуру, прикрываясь вами.
– Мы все поняли.
И солдаты вернулись домой в Кировоградскую область, и написали другим, своим сослуживцам, и среди сослуживцев распространился нехороший слух.
Президент по совету своих подчиненных, в основном членов совета безопасности распорядился перекрыть подъездные дороги к Киеву и издал об этом Указ. Хороший Указ. Но он действовал всего два дня, а потом его перестали исполнять. Если даже ликвидировать Майдан полностью, то это ничего не давало: его в течение суток заполнили бы галичане. Они свободно въезжали в Киев на своих машинах, на автобусах, на поездах.
В президентской партии нашлись люди, которые стали понимать, что восставшие непобедимы и настоятельно рекомендовали своему лидеру принять более жесткие меры, затянуть вожжи. Но президент настойчиво повторял одну и туже пустую фразу, а точнее романтическую фразу: любая революция не стоит ни одной капли крови.
Такому гуманному и пустому утверждению трудно было возразить. Под бременем этой правдивой фразы соратники президента стали опускать головы, полагаясь на авось.
Виктор Федорович и сам понимал, что надо бы что-то сделать, но его высказывание по поводу капли крови обошло все средства массовой информации, да и в Евросоюзе это поддержали. Нельзя нарушать, данное тобой слово. "Позвоню-ка я Потину, – подумал он и тут же стал набирать номер.
– Не верь никому, и прими должные меры, пока еще не поздно, – посоветовал ему Потин.
"Гм, может он и прав, Надо провести Совет безопасности".
18
В Киев приехала Виктория Нудельман. Она привезла 27 миллионов долларов на нужды революции и большую сумку с пирожками непосредственно для революционеров. Известную особу в аэропорту встречал посол Пейетт и премьер-министр Волчек, недавно назначенный Януковичем.
Пейетту она разрешила поцеловать себя в щеку, а Волчеку протянула всего лишь мизинец. Посол Пейетта прибыл на своей машине, а премьер Волчек – на своей. Обе машины были приблизительно одного класса. Она колебалась, куда сесть.
– Поехали, президент ждет вас, – сказал Волчек.
– Президент? Он ждет? Президент …Янкоковитч?
Я не планировал встреча с президент Янкоковитч. Я планировал встреча с сольдат революшэн. У меня полный сумка пирожок, мне надо раздать этот пирожок на Майдан. Пейетт, поехали на Майдан.
– Пирожок этим дебилам? Такая красавица и пирожок дебилам! Помилуйте, Нула, – произнес Волчек и даже не улыбнулся.
Посольская машина взяла курс на Майдан, а Волчек шокированный поведением дамы, у которой все время дергалась нижняя губа в преддверии массажа пирожка, вернулся на рабочее место. Помощник Нудельман таскал сумку, полную настоящими пирожками, приготовленными самой Нудельман еще в Америке и потому такими популярными на Майдане. Майданутые получали по одному пирожку, сушили его, заворачивали в вату и посылали в Галичину в местные музеи. А некоторые просто проглатывали и становились американцами.
– Кушать, кушать пирожок оф Америка. Я сегодня привез, – говорила Нудельман, доставая пирожок из сумки.
– Могла бы подарить и тот пирожок, что у тебя в трусах, я бы хорошо провел массаж. У меня давно не было бабы, – произнес в пол-голоса один из руководителей бандеровцев.
– Ти есть Яруш? Я тебя немного понимайт, я есть выходец из Россия. Мой дед был из России.
– Так ты москалька? – спросил Яруш.
– Я есть американка. За свой предок я не отвечайт. Бери еще один пирожок.
– А как насчет того пирожка?
– Ти есть хулиган. Ми идет дальше. Потом идет на Пару-Убий.
Бандеровцы на Майдане узнали, что перед ними американка, стали ее обступать и кричать: хайль Америка.
– Ти брать пирожок, вкусный пирожок, оф Америка пирожок. Это есть не русский пирожок, им нельзя отравиться.
На нее готовы были наброситься все бойцы палаточного городка, но было приказано не покидать насиженные места, поэтому Нудельманд раздала пирожки в спокойной обстановке. Это было показано по всем каналам телевидения Америки и Евросоюза как жест доброй воли. Америка намекала на то, что она всегда будет кормить бандеровцев пирожками, и они не должны беспокоиться о своей судьбе.
Посол США Пейетт – тоже следовал за Нудельман по пятам, он понимал даже украинский язык, но говорил почти на трех одновременно – путал английский с русским и украинским.
– Госпожа Нудельман…
– Не госпожа, а пани Нулянд, – поправил руководитель правого сектора Яруш, – прошу не путать. Вы находитесь на Украине, а не в России.
– Сорри. Пани Нудельман пребывает Украинишэ. Она великий человьэк. Сам Бардак прислушивается к пани Ньюлянд. Хай живе, хайль, хайль, – и посол засмеялся, как редко смеется лошадь в период половой охоты.
Комендант Майдана Пару-Убий, как только узнал, что Нудельман прибыла в Киев и уже находится с пирожками на Майдане, кормит бойцов, заволновался настолько, что потерял дар речи. Он тут же обратился к одному наемному убийце, что точил нож, он мог этим ножом кинуть в противника с такой силой, что тот падал замертво, и спросил:
– Джек, от меня сильно несет лошадиным потом?
– От тебя вонь страшный, на нос щикотит. Вот тебе кусок мыла, отдашь потом.
– А горячая вода у нас есть?
– Сойдет и холодный вода. Такой боец, как Парабой и на холодный душ будет окей. Иди, а то этот сук Нудельман не даст тебе пирожок, тот пирожок, что между ног.
Пару-Убий только снял рубашку и взялся за брючный ремень, как вошла Нудельман Виктория в сопровождении посла Пейетты.
– О, какой вонь. Но это революшэн вонь. Так держать, Парабой. Я тебе принес 27 миллион доллар на содержаний Майдан. Доллар в этот сумка. Этот сумка ценный сумка. Надевай рубашка и пиши расписка. Вот этот перо. Этот перо подписать на расписка. Этот чернил является собственность Госдепартамент США. Такой чернил толко президент Бардак.
Так много денег Пару-Убий еще в руках не держал. А когда Нудельман ушла, бросился в душевую, открыл сумку и принялся считать. Но эта затея оказалась напрасной. Пачки падали на мокрый пол, прилипали к мокрому полу и владелец огромного состояния с трудом отдирал их.
– Какой вонь революшэн, – повторила Виктория, выйдя на улицу.
Майданутые так хотели спеть какую-нибудь американскую песню, однако не нашлось ни одного революционера, который помнил бы хоть один куплет американского гимна.
Они решили, что американцы песен не поют, а только стреляют и стали палить в воздух. Действительно, на каждую очередь Нудельман высоко поднимала руку и произносила: хайль.
– Ес, Ес! – торопливо говорил посол и сам трижды стрельнул автоматной очередью из того места, на котором обычно сидел.
– Тьепьер на Дунькадович.
Как только они с послом подъехали к резиденции президента, они увидели толпу, а в центре этой толпы стоял, широко улыбаясь, Виктор Федорович.
– Госпожа Нудельман, милости просим. Я с шести утра стою тут и жду вас. Потом, час назад подошли мои соратники, они мечтают вас тоже лицезреть. Как здоровьишко, как дышится на американском континенте? Я вчера весь день потратил, чтоб дозвониться президенту Бардаку. Но ничего не вышло: Бардак есть бардак: трубку не поднимал.
– Президенты всех стран мира ему названивают. Много таких нескромных как вы, стараются отвлечь его от мировых проблем. Надо звонить на меня, Виктория Нудельман, я буду трубка поднимать. А президент Бардак, у него всегда бардак, поэтому он занят.
Она протянула руку для пожатия. Виктор Федорович не только пожал, но облобызал, стоя на коленях, кланяясь и произнося привычное слово: виноват.
– У меня в кабинете Еврокомиссар Фюле сидит, газету читает. Он тоже хочет вам ручку целовать.
– Фюле? Он в мой программа не писает.
– Не вписывается?
– О, ес, ес, не вписывается, пошли его вон.
– Я не могу, он мой гость, он приехал в мою страну, и желает мне добра.
– Желайт добра? Это я, Нудельман, желайт тебье добро. Скажи свой помощник, пусть уведет этот Фюле через черный ход.
– Слушаюсь, будет сделано, я виноват.
Когда они вошли в кабинет президента, там уже никого не было, кроме огромных букетов роз, которые издавали чудесный запах. Президент усадил Викторию в огромное кресло, потом обошел огромный стол и уселся напротив.
– Я давно ждал этой встречи, госпожа Виктория. Видите, у меня столько проблем, столько противоречий, я не знаю, куда податься: одни тянут меня на восток, другие на запад, и я перед всеми виноват. Что вы бы мне посоветовали, куда податься? Лично я, склоняюсь к западу, но так, чтоб и с востоком не терять связи.
– Президент оф Америка Бардак желал бы вам хороший отдых, ловить рыбка на берег моря и не думать о политика, о восток и запад. Ти есть человек без воли, не можешь решить, к какой берег причалить. Это Америка не может устраивать. Америка всем странам страна. Китай и Россия пытаются быть соперник США, но этот попытка кота на хвост, как говорят на Россия. Америка – болшой, болшой страна и она, этот страна командовать на весь мир.
– Коту под хвост, – поправил президент Украины.
– Президент просит передать требование, пожелание освободить Киеф от войск, "Беркут" отправить на отдых. Пусть народ, демократик, мирно высказать свой протест и пожеланий стать на хвост Евросоюз.
– Я этого не могу сделать, госпожа Нудельман. Народ меня не поймет. Я остановился на том, что любая революция не стоит ни одной капли крови. Мои силовые структуры никогда, ни при каких условиях не будут стрелять в манифестантов. У них нет ни одного патрона, ни одного автомата, они стоят на позициях раздетые, с голыми руками, их бьют кирпичами по голове, битами, режут головы топорами, а они стоят, умирают, но стоят. По моему приказу. Разве этого мало? А ловить рыбку на берегу океана…хорошее пожелание, я благодарю президента США за это предложение, но это значит, это значит…народ меня не поймет. Надо потерпеть год, в 2015 году выборы президента, пусть народ скажет путем голосования, нужен я ему или нет. Передайте это президенту Бардаку.
– Ми будем смотреть. Гут бай.
19
Евросоюз, пятьдесят третий штат США, состоял на 2014 год из 27 маленьких государств, среди которых Англия, Германия, Франция, Италия, были наиболее крупными государствами. Каждое маленькое, даже крошечное государство такое, как Литва, имело право голоса. Для того, чтобы принять какое-то решение, за это решение должны были проголосовать все члены Евросоюза, иначе голосование считалось несостоявшимся.
Дядя Сэм командовал Европой, как овчар стадом овец. Если надо было разбомбить Югославию, американцы охотно посылали войска, НАТО. Такое рабское послушание не касалось Китая, Индии, Японии, и некоторых других стран. Сюда входила и Россия. Она была особняком, но за это народ России платил огромную цену: все средства, добытые за газ и нефть, шли на оборону, так как против России ополчился не только дядя Сэм, но и Европа.
Когда Янукович не подписал унизительное соглашение об ассоциации, Америка стукнула кулаком по столу и сказала: убирайся вон. Пока что мы правим миром. Как США скажет, так и будет. И тут же полетели депеши в Берлин, Париж, Рим. Руководители этих государств, низко наклонив голову, сказали "Ес".
Выделенные Америкой пять миллиардов долларов на революцию, не работали так, как хотелось янки. Поэтому швабы из Евросоюза так зачастили в Киев к Януковичу, отвлекали его от прямых обязанностей, просвещали по поводу демократик, а он, вместо того, чтобы выдворить их из страны в течение двадцати четырех часов, не говорил ни да, ни нет, похоже, тянул резину, и все время складывая ручки, произносил одно и то же: виноват.
Да и западные эмиссары не раскрывали свои карты. Они так часто лгали, что уже привыкли к этой лжи все, кто их слушал. Ложь приносила им определенные удобства. Шутка ли, ты придешь к соседу с заряженным пистолетом в кармане, но будешь уверять в дружеских намерениях, в желании помочь развязать кучу возникших проблем, а он тебя принимает как короля. К тому же было с кого брать пример: дядя Сэм слыл лгуном с пеленок. Если он говорил белое, можно было перевести как черное. Кроме того, дядя Сэм отличался злопамятностью и мстительностью и, конечно же, предательством. Он мог клясться вам в дружбе, но продать за копейку, если эта копейка, хоть на грамм утяжелит его карман.
Некоторые нюхом чувствовали, что на востоке есть опасная страна и этой страной руководит небольшого роста человек, щуплый с серыми глазами, такой себе скромняга, неразговорчив, несколько замкнут, хорошо бы к нему пробраться, да никак не подступиться.