Он баюкал ее как ребенка, сидя на краю ванны.
- Тебе сейчас нужно в постель… – он поднялся и вскинул ее на руки. – Я отнесу…
- Тяжело же… – всхлипывая, запротестовала Лиана.
Ивар коснулся ее лба губами:
- Я люблю тебя, малыш…
- Не уходи, – попросила Лиана, и тело ее содрогнулось от вновь накатившего страха.
- Тише, – прижал ее Ивар. – Тише… Конечно, я не уйду… Конечно…
Он внес ее в комнату и осторожно положил на кровать. Кинул в угол одеяло с валяющимися на нем вещами и заботливо укрыл ее одеялом.
- Давай сюда полотенце, – сказал он.
Лиана повозилась под одеялом, разматываясь, и протянула ему мокрое полотенце.
- Сейчас я принесу кофе, – улыбнулся Ивар. – Правда, он, наверное, уже остыл…
Лиана осторожно коснулась его пальцев.
- Не уходи, – сказала она, глядя в его тоскливые огромные глаза. – Иди ко мне…
…И был пир во время чумы, и не осталось страха, она улетала куда-то далеко-далеко, и в ее руке была его рука, она чувствовала его тепло, качалась на его волнах, ныряла в них, растекаясь и становясь им, она плакала и шептала что-то бессвязное, касаясь губами его губ, его рук, его тела, он целовал ее глаза, полные слез, и не было страха, не было, не было…
Ее все еще качало на сказочных волнах, когда рука Ивара легла ей на лоб, и сквозь блаженное полузабытье Лиана услышала его голос:
- Да ты вся горишь! У тебя есть градусник?
"Зачем? – хотела спросить Лиана. – Мне так хорошо…"
Губы ее приоткрылись, и в тот же миг она провалилась в бесформенную темноту, судорожно сжимая руку Ивара.
"… ночевать к ее родителям. Михалыч несколько раз тревожно, словно предчувствуя что-то, заглянул ей в глаза:
- Все будет хорошо?
- Конечно, – Алиса улыбнулась, смутно представляя, что именно он имеет в виду.
- Я утром позвоню, – сказал Михалыч.
- Хорошо, – еще раз улыбнулась Алиса. – Ну, я поехала. Пока.
- Пока, малыш, – Михалыч легко коснулся губами ее щеки. – До завтра.
В одиннадцать часов вечера снова началось. Алиса пыталась отвлечься, тупо уставившись в телевизор и не понимая ни одного сказанного слова. Она шла на кухню и делала там что-то машинально, но глаза ее все время останавливались на телефоне. Это было какое-то безумие, ее трясло все сильнее, и она снова не могла разобрать, ее это или навязанное. Телефон, скромно стоящий в коридоре, упорно бросался в глаза изо всех углов квартиры, она отчаянно боролась с собой, но какой-то дьявол внутри нее требовательно и настойчиво шептал: позвони, позвони, позвони… В двенадцать она сдалась, подошла к телефону и дрожащими пальцами набрала номер. Ее трясло так сильно, что дважды она ошибалась цифрой и, ругнувшись про себя, нажимала на рычаг. "Отойди от телефона. Это знак", – пробилась к ней какая-то ее часть. Алиса сделала шаг в сторону, но трубка, казалось, приклеилась к руке, а диск с цифрами искривился, усмехнулся, всем своим видом давая понять, что недоволен ее слабостью: ну, что же ты, звони, звони, ну!
Когда в трубке раздался голос Кима, ноги Алисы подкосились, и она осторожно опустилась на пол рядом с телефонной полкой.
- Да? Алло? Вас не слышно, – сказал Ким. – Алло?
Алиса молчала, сжимая рукой трубку. "Как влюбленная школьница…" – пронеслось у нее в голове.
- Алло? Будете молчать? – спросил Ким, и Алиса поняла, что он прекрасно знает, кто это звонит и почему молчит.
- Ну, молчите, – сказал Ким. – А я пока…
Алиса услышала, как трубку положили на стол, потом раздался перебор гитарных струн. Алиса сжимала трубку и чуть не плакала, Ким играл на гитаре для нее, и только для нее, она ловила эти звуки, вбирала в себя, и больше не о чем не думала и ничего не понимала.
- Алло? Вам еще не надоело? Еще поиграть? – осведомился Ким.
Алиса молча кивнула: да, словно он мог ее видеть.
Он снова заиграл и на этот раз играл долго, очень долго, у Алисы затекли ноги от неудобного положения, но она боялась пошевелиться, боялась сдвинуться с места, что-то пропустить… "Спасибо…" – шепнула она про себя и осторожно положила трубку на рычаг. Ей было хорошо и покойно…
Утром зазвонил телефон, она знала, что это Михалыч, и кляла себя за вчерашнюю слабость, обещая, что никогда больше, никогда, никогда…
- Да, – сняла трубку Алиса.
- Забирай свои вещи, и как можно быстрее, – сказал Михалыч. – Я не хочу тебя больше видеть.
- Что случилось? – мгновенно все поняв, спросила Алиса.
- Ах, ты не знаешь, что случилось? – издевательским тоном спросил Михалыч. – Хватит комедию ломать, увы, зрительный зал пуст, ты только зря потратишь силы в напрасном ожидании аплодисментов. Я сижу у Кима на работе. Он мне рассказал про твой вчерашний звонок. Что, не удержалась? Я знал, что не удержишься, знал еще позавчера вечером, когда ты уезжала.
- Я не звонила, – сказала Алиса, проклиная все на свете. – Послушай…
- Да что ты говоришь?! – взорвался Михалыч. – Наверное, это я звонил, и это мне полночи играли на гитаре! Я просто забыл, простите, с памятью проблемы в последнее время! В общем, ты поняла, сегодня и завтра вечером я дома, забирай вещи, и чтобы я тебя больше никогда не видел.
Алиса плакала, в голове звучали невесть откуда всплывшие строчки из песни Михалыча:
"…Но ничего не исправишь, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
После поймешь и узнаешь, что руки – вата,
Так…
Быть – это можно, но вольно, ведь руки – вата,
Так, так, так держать,
А бритвой не сделаешь больно рукам…"
Дрожащими пальцами она набрала номер в надежде что-то объяснить, но трубку снял Ким, и все то, что накопилось внутри нее за последнее время, вся ее боль, ее метанья, безысходность ситуации вылились в дикий истерический крик:
- Я ненавижу тебя! Слышишь?!! Ненавижу!!!
Алиса бросила трубку и зашлась в рыданиях.
"Может, так и лучше, – уговаривала она себя по дороге к Михалычу за вещами. – Дальше так продолжаться все равно не могло… Чем раньше все закончится – тем лучше… Им друг на друге надо было жениться, – внезапно со злобой подумала она. – Прекрасная вышла бы парочка… А все же жаль…" – она вспомнила ночные сиденья с Михалычем и снова чуть не расплакалась.
Михалыч открыл ей дверь, насмешливо прищурившись, глянул на ее бледное лицо.
- Привет.
- Привет, – непослушными губами отозвалась Алиса, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Она складывала вещи, Михалыч курил, сидя в своем любимом кресле и поглядывал на нее с видом победителя.
- Я сегодня все не увезу, – сказала Алиса. – То, что осталось, заберу завтра.
- Ради бога, – великодушно согласился Михалыч. – Что ты теперь собираешься делать?
- Тебе это интересно? – удивилась Алиса. – Какая разница…
- Ну, все же? – настаивал Михалыч.
- Это уже мои проблемы, – ответила она и вышла из комнаты, волоча за собой сумки.
Пока она одевалась, Михалыч стоял в дверях и смотрел на нее.
- Я приеду завтра, часов в восемь вечера, – сказала Алиса, проглотив тугой комок, стоящий в горле. – Ты будешь дома?
- Да, – серьезно ответил Михалыч. – Как раз репетиция кончится…
"Зачем?!" – хотела крикнуть Алиса, но сдержалась и бросила пустое и ничего не значащее:
- Пока.
- Пока, – Михалыч закрыл за ней дверь.
В эту ночь она пила у подруги водку и плакала. Наливала себе рюмку за рюмкой, не замечая и не обжигаясь, опрокидывала в себя и плакала снова. То ненавидела, то жалела, то просила прощенья, то прощалась, пила и плакала, плакала и пила…
На следующий вечер она была у Михалыча, выплакавшаяся, собранная и неестественно спокойная.
- Как репетиция? – безразлично спросила она, укладывая в сумку оставшиеся вещи.
- Нормально, – Михалыч помолчал и спросил. – Зачем ты это сделала?
- Какая теперь разница, – устало отмахнулась Алиса. – Ты даже слушать ничего не захотел, зачем теперь что-то объяснять… Кому это нужно… Наверное, все должно было так кончиться. Он же все время стоял между нами, ты не на минуту не давал мне о нем забыть… Он тебе и друг, и музыка, и жена… При чем здесь я?..
- Я просто понял, зачем ты это сделала, – сказал Михалыч.
Алиса подняла на него глаза: издевается? Но Михалыч был грустен и серьезен.
- Тогда и вовсе незачем ничего объяснять, – произнесла она. – Мне пора, уже поздно. Всего хорошего тебе.
- Подожди, – остановил ее Михалыч. – Я все понял. Не уходи. Я люблю тебя.
- Слишком поздно, – Алиса покачала головой. – Ты не оставил мне выбора. Я решила вернуться к мужу. Прости.
Михалыча затрясло:
- Я люблю тебя, ты не можешь уйти!
- Слишком поздно, – повторила Алиса, чуть не плача.
В глазах Михалыча появились слезы:
- Малыш, не уходи… Все не может кончиться так.
- Может, – всхлипнула Алиса.
Михалыч подошел к ней и прижал ее к себе.
- Я никуда тебя не пущу, – Алиса увидела, что он плачет. – Я люблю тебя, слышишь, я не смогу без тебя… Я все понял, теперь все будет не так, прости меня и… останься…
Алиса гладила его волосы и плакала вместе с ним.
- Я не могу, не могу, слишком поздно, я уже обещала…
- Малыш, не делай этого! Ты будешь об этом жалеть всю жизнь! Мы будем об этом жалеть… – поправился Михалыч. – Поверь мне, все будет не так, все будет совсем по-другому… Я правда, очень тебя люблю…
Алиса вырвалась, отвернулась, плечи ее вздрагивали, Михалыч осторожно повернул ее к себе, приподнял лицо, убрал с него волосы и взглянул в большие заплаканные глаза:
- Ты останешься?.. Ты не уйдешь?..
Вместо ответа Алиса прижалась к нему, изо всех сил сжимая руками его спину.
- Малыш… – обрадовано выдохнул Михалыч и покрыл ее лицо поцелуями. – Я люблю тебя…
Утром проснулись поздно.
- Сегодня репетиция, – сказал Михалыч. – Пойдешь?
- Да, пожалуй, нет, – подумав, ответила Алиса. – Перед Кимом неудобно. Я же ему в трубку крикнула, что ненавижу…
- Я знаю, – кивнул Михалыч. – Но я обещал тебе, что теперь все будет не так. И если у человека проблемы – то это его проблемы, а не наши с тобой. Так что выкинь из головы, и пойдем. Ничего не бойся, я буду рядом.
- Ну, хорошо, – согласилась Алиса, все еще сомневаясь, стоит ли ей идти туда.
На репетиции Ким, увидев ее, оторопел, Михалыч усмехнулся, Алиса чувствовала себя очень неловко, ей хотелось подойти и извиниться, но Ким старательно не смотрел в ее сторону, Алиса пожала плечами, ну и черт с тобой, и уселась в уголке. Когда начали играть, у Кима вновь все валилось из рук, Михалыч ехидно улыбался, глядя, как человек с трудом справляется с собой, потом, после пары едких замечаний Кима в свой адрес, Михалыч сорвался и разозлился, начал говорить гадости, Алиса подняла на них обоих глаза и, встретив быстрый, будто бы скользнувший мимо взгляд Кима и раздраженно недовольный взгляд Михалыча, обреченно поняла, что ничего не кончилось, все продолжается, это просто новый виток бесконечной спирали, чьей-то игры, в которую они трое втянуты далеко не по собственной воле…"
Глава 7
Когда Лиана открыла глаза – было темно. В комнате царил полумрак, горела настольная лампа, заботливо прикрытая сверху какой-то тканью, чтобы свет не падал ей в лицо. За окном по-прежнему шумел дождь, Ивар лежал на кровати рядом с ней, одетый, нежно обнимая ее одной рукой. Лиана осторожно повернула голову и увидела, что он спит. Лицо его казалось измученным и бледным, и, даже во сне, лишенным покоя. Лиана долго разглядывала его, пытаясь понять, так ли это на самом деле, или его бледность и измученность лишь последствия игры световых пятен и царившего в комнате полумрака. Под ее пристальным изучающим взглядом Ивар зашевелился и открыл глаза.
- Ну, слава Богу, – сказал он, и сон моментально улетучился с его лица. – Как ты себя чувствуешь?
- Ничего, – ответила Лиана, ощущая вместо своего тела одну огромную слабость. – Сколько времени?
- Часа четыре ночи, – произнес Ивар. – Как ты меня напугала…
"Дрезина уже ушла, – отстраненно подумала Лиана. – Никуда отсюда я теперь не уеду… А чтобы уйти, нечего и мечтать, – поняла она, чувствуя, что едва ли в силах подняться даже с кровати. – Весело, ничего не скажешь…
- Есть хочешь? – спросил Ивар, заботливо глядя на нее.
- Нет. Пить.
- Я сейчас принесу тебе бульон, – Ивар поднялся с кровати и легко поцеловал ее в лоб. – Попьешь, а заодно и поешь.
Он быстро вышел из комнаты, и Лиана услышала, как затихают его шаги на ступенях лестницы. Она повернула голову и уставилась в потолок.
"Паутина, – думала она. – Мы как мухи в паутине… И чем больше ты будешь дергаться, тем сильнее завязнешь… Паутина, сплетенная по правилам, нам, увы, непонятным… Кто-то должен выпасть из этого треугольника, или я, или Ивар, или Янис… Но я попыталась и не получилось… Значит, выпасть не так, выпасть насовсем… Но где гарантия, что после все не начнется снова?.. Может, это проделал кто-то из нас когда-то там, давно?.. А в результате все равно все по кругу, по спирали, проклятой спирали… И количество витков бесконечно… А может, я до этого не додумалась раньше?… Может, это единственный выход? В том, чтобы выпасть насовсем? Тогда все очень просто… только… только я не хочу… Я не хочу и страшно боюсь… А того, что происходит, не боишься? И этого боюсь… И черт его знает, чего боюсь сильнее… Эй, хозяин паутины, беги сюда, тебя ждет роскошный обед из трех блюд: горячее, закуска и десерт, ты под нас хоть рюмку водки выпьешь, прежде чем сожрать? Или тебе и без того хорошо?… Господи, до чего же все мерзко, не просыпалась бы никогда…"
Скрипнула дверь, и в комнату вошел Ивар, неся в вытянутой руке кружку с дымящимся бульоном.
- Я не знаю, что это – поздний ужин или ранний завтрак, но он прибыл.
Ивар поставил кружку на стол, шагнул к Лиане и помог ей сесть, заботливо подложив под спину еще одну подушку.
- Спасибо, – она вяло улыбнулась и взяла протянутую кружку.
- Да не за что, – Ивар коснулся ладонью ее лба. – Температуры нет, теперь тебе нужно есть побольше, и через пару дней встанешь на ноги.
- Я долго уже валяюсь? – спросила Лиана, медленно глотая горячую жидкость.
- Два дня, – ответил Ивар.
- Я последний раз болела очень давно, – задумчиво сказал Лиана больше себе, чем ему. – Так, чтобы серьезно свалиться. Года три, наверное, назад… Зимой грипп ходил тяжелый, от кого-то набралась. Тоже лежала с дикой температурой, и глаз не могла открыть… Чуть в больницу не загремела… – она сделала глоток и посмотрела на Ивара. – Что мы теперь будем делать?
Ивар тяжело опустился рядом с ней на кровать.
- Не знаю, – помолчав, признался он.
- Ведь должен быть какой-то выход, – сказала Лиана. – Ну, один я знаю: если устранить одну из вершин – треугольник автоматически перестает быть треугольником. Но это крайний случай. Может быть, есть еще какие-нибудь варианты?
- Об этом даже не заикайся, – сердито произнес Ивар. – Самоубийство – не выход. Где гарантия, что после все не начнется снова? Я больше чем уверен, что ты уже проделывала это когда-то тогда. И ничего не изменилось.
- Я? – переспросила Лиана. – Ты уверен, что именно я?
- Да. Я не могу объяснить, почему, но я это знаю.
- Можешь, – уверенно возразила Лиана. – Просто боишься меня обидеть. Это была я, потому что основная причина происходящего – во мне. Только я этого не помню.
- Я тоже помню не все, – сказал Ивар. – Иногда всплывает целыми кусками, иногда какими-то короткими моментами, эпизодами… Жизней пять я уже насчитал, но мне кажется, их было гораздо больше…
- Или будет, – добавила Лиана.
- Или будет, – согласился Ивар. – Кто знает, где здесь конец и где начало… И будут ли они вообще…
- Но ведь твердой уверенности у тебя нет? В том, что я это сделала и ничего не изменилось? – уточнила Лиана. – Ты этого не видел? Не всплывало?
- Я тебе еще раз говорю, не смей об этом даже думать! – повысил голос Ивар. – Это не выход!
- У каждой головоломки должно быть решение, – сказала Лиана. – Хотя бы одно верное решение. Неужели мы его ни разу не находили? За столько времени, ни разу?
- Ты упускаешь из виду то, что мы не знали, что именно с нами происходит. Я сомневаюсь в том, что мы знаем об этом и сейчас, хотя, насколько я могу судить по воспоминаниям, в такой ситуации, когда все трое что-то помнят, мы оказались впервые. И потом, ты забыла, что головоломка с верным решением – это выдумка человеческого разума, и мы рассуждаем как люди, со своей колокольни, о таких вещах, где человеческая логика бессильна что-либо объяснить. Представь себе на минуту сломанную головоломку или заведомо сделанную так, что она просто в принципе не имеет никакого решения. Я много думал об этом, и чем дальше, тем больше мне кажется, что это замкнутый круг, из которого нет выхода.
- Тебе не кажется, что мы напоминаем подопытных кроликов? – спросила Лиана. – Бедные, облезлые, неразумные идиоты…
- Пожалуй, это слишком, – Ивар улыбнулся невесело и забрал у нее пустую кружку. – Ты приехала сюда, чтобы написать книгу?
- Да. Ты же знаешь…
- О чем она?
Лиана разгладила руками одеяло и перевела взгляд на стоящую на столе машинку.
- О нас, – наконец сказала она.
- Я думаю, что ты должна ее закончить, – сказал Ивар. – Может быть, я ошибаюсь, но чем-то все это должно кончиться, там, у тебя. Может, это и будет то самое верное решение? Если, конечно, оно вообще существует… Ты же сама сказала, что основная причина – в тебе. Тебе и решать.
- Подожди, – заволновалась Лиана. – Когда я пишу – это пишу не я. Нет, не так, я сейчас попробую объяснить. Понимаешь, на меня словно находит что-то, я не могу ничего делать, такое чувство, что голова сейчас вот-вот разорвется от невесть откуда взявшегося безумного количества слов, фраз, идей, я узнаю это состояние за сутки до наступления пика, все это варится во мне, крутится, вращается, а потом наступает момент, когда я понимаю, что если сейчас не сяду за машинку, то просто сойду с ума. Когда я сажусь писать, у меня нет ни определенного сюжета, ни выдуманных героев, я вставляю в машинку лист и не знаю, о чем сейчас пойдет речь. Словно кто-то другой, через меня, водит моими пальцами по клавишам или по бумаге, в общем, по тому, что в тот момент окажется под рукой, и даже когда я уже написала начало, середину, я могу не знать, абсолютно не знать, до самого последнего момента, чем же все это закончится.
- Я понял, – задумчиво произнес Ивар. – Тогда тебе, тем более, нужно ее закончить. Если это пишешь не ты, то, в таком случае, тот, кто движет тобой, возможно и подскажет нам единственно верное решение.
- А если это будет ловушка? – спросила Лиана. – Западня? Если действительно нет верного решения или будет дано заведомо ложное? Что тогда? И потом, ты забываешь о нас. Мы же живые люди, и следовать невесть кем подсунутой инструкции просто унизительно.
- У тебя есть какие-то другие варианты? – осведомился Ивар. – Я не предлагаю досконально один в один исполнить то, что ты напишешь. Я говорю о том, что, может быть, это поможет нам каким-то образом разомкнуть круг. Может, подскажет выход…
- Я поняла, – сказала Лиана и подняла на Ивара осунувшееся за время болезни лицо. – И я могу тебе признаться, что я жутко и отчаянно боюсь.