И ты сидишь, смотришь свежим глазом, американские девочки-подростки, глухая мексиканка, но видишь ты только одно: старое издание "Тома Сойера", ещё советское, привезённое Машей из неизвестно каких соображений, из сентиментальных, должно быть, видишь и понимаешь, что точно такой же обшарпанный розовый том стоял на полке в твоей московской квартире, пока не перекочевал год назад к Андрею, десять лет - как раз подходящий возраст для Марка Твена, так мне показалось… И ты теряешь ощущение места и времени, - если немедленно не выдохнуть сладковатый дым, не вынырнуть сейчас же, то тебя так накроет этой водой, что жабры, которые ты отрастил за последние две недели, ничем тебе не помогут. Выдыхай, бобёр, выдыхай.
Выдохнуть пришлось через два часа, - когда Лиза помахала мне лапкой через заднее стекло "Лексуса", в котором они втроём отправились обедать к его родителям. Маша заранее извинялась, что вот, в Хэллоуин им придётся бросить меня днём на три часа… потому что оба старших О'Брайена соскучились по внучке, откладывать они уже три раза откладывали, и ради бога прости, но правда же ты пойдёшь с нами to trick-or-treat, пойдешь же, пойдёшь же? Пойду же, конечно, но до этого, раз такое дело, смотаюсь на Cape Cod, хорошо? Дадите мне вторую машину? "Лексус" принадлежал Мартину, мне досталась ее "Тойота".
Бип-бип, - сказала "Тойота", - бип-бип, а внутри, поразительным образом, ничем не пахнет, уж не знаю, чего я ждал, - ничем кроме пластика и освежителя в красной баночке, формой напоминающей флакон "Клима". Я не достаю ногой до сцепления, - ну, то есть, достаю, но как-то плохо, шарю рукой за спиной, слева, слегка придвигаюсь, пристёгиваюсь, ремень провисает на груди, я как будто пытаюсь поместить себя в очерченное Машиным телом пространство - и понимаю, что от желания у меня сейчас затрясутся руки, и быстро вставляю ключ, поворачиваю, смотрю на себя в зеркало, поднимаю козырёк, наконец, выдыхаю. "In this kind of situation you have to really control youself", - говорит радио в тот момент, когда я выворачиваю на Шестое. "Спасибо, - отвечаю я вслух, - это прекрасный совет. Прекрасный. Знать бы, кого благодарить". "You are listening to NPR. - с готовностью отвечает радио, - this is "The Connection". I'm Dick Gordon".
На небольшой стоянке, обнесённой деревянной оградой, стоял только тёмно-серый "Шевроле", - серый волк, серый шёлк, серый Париж. Тойота хихикнула, я спрятал брелок в карман, подошёл к краю обрыва. Здесь не было ничего, кроме неба, песка и сосен. По песку, усыпанному хвоей, стелились перевитые корни, чуть ниже, в зарослях то ли брусники, то ли клюквы прыгала небольшая птичка. Прибалтийский пейзаж. Келомякки. Комарово. Я закурил сигарету и стал спускаться вниз, к асфальтовой, шириной ровно в две машины, дороге.
Полтора часа прогулки - вверх-вниз, вверх-вниз - по поросшим невысокими деревьями дюнам, солнце и ветер, небольшие рваные облака совсем уж неизвестной породы, пять плёнок. За всё это время единственным звуком, нарушавшим тишину, оказались звоночки и негромкие переговоры двух велосипедистов - видимо, отца и дочери, круживших в том же квадрате. Я долго смотрел на выпиравшие прямо из песка подосиновики с тарелку размером, но решил, что - нет, конечно, блины блинами, но есть дикорастущие грибы - это слишком. Вышел к океану, сел прямо на песок и прислонился спиной к стволу. Я думал о том, что, конечно, я был прав, здесь Тот свет, не Этот. Новое небо и новая земля, ни печали, ни боли, ни воздыхания, - и вспомнил разговор с приезжавшим в Москву коллегой, Фредом Эпстайном. Он был фотографом божьей милостью, который, к тому же, как никто разбирался в русской фотографии и всё просил познакомить его с Максимишиным и Мохоревым. Утопия, - говорил я, - это же ou topos, земля которой не может быть - где вы живёте. А он отвечал: нет, поверьте мне, я там живу, я знаю, это не Утопия.
Может быть и нет, но это всё равно земля, которой не может быть - идеально ровное разматывающееся шоссе с горящими в темноте фонариками разметки, десятки тысяч кукол в "Toys‘R’Us", по которому я, выбирая Андрею подарок, бродил два часа, - прежде чем. Знак "Hidden driveway" в посольском квартале Вашингтона, совсем уж что-то из "neverhood", из книжек про Гарри Поттера, Хогвартс-экспресс. Ничего не боящиеся белки возле Капитолия, купальщица Энгра, уткнувшаяся в гору сэконд-хэндовских тряпок при входе в один из залов Хиршхорна, холмы и городки, приколотые к поверхности земли серебристыми шпилями, огромная ива на берегу залива в Милфорде, и небо, - всё это время я думал о том, что у них здесь с небом, - оно как только что появилось на свет. Смеющееся, с редкими облаками, заведомо бесконечное, вечно молодое небо, которое никогда не упадёт, никогда не свернётся, как бумажный лист, никакая молния не прорежет его из края в край, только вон, летит самолётик, закладывает вираж чайка, - ни печали, ни боли, ни воздыхания, время не кончилось, не завершилось, а просто встало, отряхнулось и ушло. Лимб - вот слово. Такая тишина, такие облака, такие холмы, реки, - будет ласковый дождь, - а пока - ни муки, ни радости, велосипедный звонок вдалеке, девчачий голосок, дрожащая красная ягодка посреди кожистых тёмно-зелёных листьев. Сизый силурийский океан, ветер ерошит волосы, - ни единого кораблика до самого горизонта, - не вздумай назвать это место Армагеддоном, а то с Тебя станется. Don't even think about it.
Часов с собой не было, я вытащил из кармана двухдиапазонную Motorola с ивритскими буквами на клавишах, специально временно выменянную перед поездкой на привычный Siemens, пора, наверное, не хочется возвращаться в темень.
До темноты я всё-таки не успел и всё гадал по дороге, хватит ли у Лизки выдержки. Когда я вчера спросил её, в чём она будет на Хэллоуин, она отвлеклась от телевизора, встала с дивана, молча покрутилась передо мной в джинсах и футболке и села обратно.
- То есть, ты хочешь мне сказать, что это и есть твой костюм?
- I don't need it.
- Но почему?
- Because Halloween is for kids.
- Ты хочешь сказать, что ты уже взрослая?
- No. I'm not a grown-up. It’s just that I'm responsible. Kids are not.
Тут я почувствовал, что не готов дальше продолжать разговор и предоставил ответственной барышне следить за перипетиями какого-то чудовищного японского мультика по Cartoon Network.
Я представлял себе Halloween совершенно по-другому. В районе было так же тихо, как обычно, - только на домах светились гирлянды, за оконными стёклами мерцали фонарики, свечи горели неровным пламенем в выдолбленных оскаленных тыквах. Тишина нарушалась только повизгиванием совсем уж маленьких детей, звоном непонятных колокольчиков и тихими разговорами родителей.
- Я когда жил в Нью-Йорке, мальчишкой ещё, - вполголоса рассказывал мне Мартин, пока Маша с Лизкой хором говорили "Happy Halloween!", подставляя шляпу под очередную порцию леденцов, шоколадок и jelly beans, - там рядом был квартал из одних балканских эмигрантов, то ли венгры, то ли хорваты - здоровые такие лбы, насупленные, по-английски почти не говорят. Так вот приходят они на Halloween, звонят в дверь, дети стоят на пороге, молчат. А за ними маячат эти биндюжники в чёрных костюмах при галстуках - праздник же. И я быстро-быстро насыпаю конфет, потому что у меня всё время ощущение, что они сейчас достанут такие автоматы, знаешь, как в фильмах про сухой закон, - всадят в меня пару рожков, заберут все мои конфеты и дальше пойдут, в следующую квартиру звонить.
Возле очередного дома на газоне лежал светящийся скелет, как будто всплывший из травы - я вздрогнул, а Лизка бросилась поправлять ему неловко отставленную ногу. Тут с крыльца посыпались дети - Бэтмэн, Человек-Паук, Хальк, совсем мелкий ангел в розовом платьице и две принцессы - одна в диадеме, другая в бабочкиных крыльях. За детьми шли мамы - одна в бутафорских очках, закрывающих пол-лица, а другая - с нарисованными веснушками и в колпаке.
- Happy Halloween! Happy Haloween! - закричали дети.
- Okay, okay, - сказала одна из мамаш, - whom do we have here? - Но осеклась, увидев, что на Лизке никакого костюма нет.
Лизка насупилась и только было открыла рот, чтобы ответить, но так и не нашлась. Кажется, она уже жалела о своей принципиальности. Губы начали предательски кривиться, и я понял, что надо спасать положение.
- Иди сюда на секундочку.
Она отошла со мной в сторону, и я сказал:
- Tell them you're a serial killer. They look just like ordinary people.
Она так и сделала, с огромным удовольствием, - кто бы сомневался.
- Ага, - Машу это явно развлекло. - А ещё она могла сказать, что на ней костюм Wednesday Adams, на которой костюм serial killer, которые выглядят как ordinary people, right?
- Ну, знаешь, это уже какой-то постмодернизм.
Она рассмеялась. Лизка утомилась примерно на пятнадцатом "trick-or-treat", а конфеты всё равно уже никуда не помещались.
Маша водрузила шляпу на стол в гостиной, посмотрела на часы и сказала:
- Давай спать, birdie.
- I’ll take care of it, - Мартин затопал по лестнице наверх. Лизка хихикала и висла на нём.
- Okay, okay, honey, that’s enough, be good, please.
Мы вышли на крыльцо.
- Есть у тебя сигарета?
- Есть, конечно. - Я сдернул целлофан с последней московской пачки. - А вот завтра придётся что-то уже придумывать. Отвезёшь меня в магазин?
- Конечно. Как тебе на Cape Cod, расскажи.
- Знаешь, это одно из самых невероятных мест в мире. Кажется.
- Ну вот. А мы туда за грибами ездим.
- Грибы видел, да. Таких не бывает. У вас хорошо очень, ты знаешь?
- Спасибо тебе.
- Нет, правда. У меня много знакомых уехало, друзей, я иногда, про некоторых, не мог понять, зачем это. Потому что есть люди, которые явно для жизни в этой стране появились на свет. А про некоторых - про тебя, например, - это непонятно. А вот когда я вижу всё это, я понимаю, кажется. И тут уже неважно, что ты говоришь - вот работа-дом, работа-дом, неважно, что рецессия, что Лизка почти не говорит по-русски. Это какая-то такая жизнь, которой вот у меня никогда не будет, я где-то давно эту возможность проебал - дом, дети, собака, Рождество, стариться вместе, танцевать под какую-нибудь "What are you doing the rest of your life" на собственной серебряной свадьбе. Или на золотой даже.
- Ты же понимаешь, что это тоже имеет свою цену.
- Я понимаю. И она, наверное, большая. И я не уверен, что я бы хотел заплатить эту цену. И что я могу её заплатить. Проблема в том, что у меня уже никогда не будет такой возможности.
- Ну почему? Тебе тридцать лет, в этом возрасте по здешним понятиям даже жениться ещё рановато.
- Я три раза уже пробовал жениться, да? И не в возрасте дело. В чём-то другом.
- Тебя это мучает?
- Меня всё мучает, ты же знаешь.
Она не продолжила шутку, а погладила меня по голове - быстрым, коротким движением, почти украдкой, потом поискала, куда деть окурок, я взял его, коснувшись пальцами пальцев, пальцы дрогнули, я выдержал и это, не придвинулся к ней, не сделал шаг. Несколько секунд медленно проплыли между нами.
- Какие мы всё-таки хорошие зайчики, а? - сказал я с горечью.
- Ага.
Поднялся ветер, и светящиеся happy ghosts чуть-чуть тренькали о стену дома. Я докурил молча, а она смотрела на меня - тоже молча.
- Папа? Привет. Да, всё в порядке, я в Бостоне. У вас всё хорошо? Ну как сказать, через неделю, скоро уже. Нет, из Нью-Йорка, из JFK. Послушай, у меня вопрос. Вот помнишь, была такая болгарская пластинка - "Лучшие вокалисты джаза", что-то такое? Ага. Да. Если тебе не трудно - посмотри, пожалуйста, на какой стороне там песенка Синатры - "What are you doing the rest of your life" - и какая по счёту, а? Я подожду, конечно. Третья. Вот мне казалось, что то ли третья, то ли четвёртая. Нет, низачем. Я вспомнил просто. И ещё скажи, я правильно помню, что там какая-то цветастенькая обложка, яркая? Спасибо тебе большое. Да, я позвоню ещё, обязательно. Нет. Встречать не надо. Маме привет. Пока.
12 октября 1986 г.
Утро - это передача "Опять двадцать пять", полчаса шуток и песенок, которые с возрастом кажутся всё менее смешными и к четырнадцати годам в целом начинают раздражать. Утро - это овсянка, чай (тёмно-вишнёвая заварка в стеклянном чайнике, бутерброд с сыром, темнота за окном, дождь, ветки, не опоздать в школу). Первый урок - русский язык, крохотная дама Дина Ивановна. Началось с того, что никаких анекдотов (женский и мужской голоса - наперебой) не было, а были новости, - все уже начали привыкать постепенно к тому что новости становились чуть ли не интереснее всего остального, медленно становились собственно новостями, небывалое дело.
Отец сидел за столом, у приёмника, ручка громкости вывернута почти на максимум, я поморщился, - и это были никакие не голоса, а самый обычный "Маяк". Овсянка булькала на плите в маленькой кастрюльке. Из ванной мне был довольно хорошо слышен голос Горбачёва, как-то странно, непривычно подрагивающий: "Поскольку мы соглашаемся заняться глубокими сокращениями ядерных вооружений, то мы должны создать такое положение, при котором не то, что фактически, но даже в мыслях не должно быть сомнений в том, что другая сторона захочет поколебать стратегическую стабильность, отойти от договоренности. Стало быть, мы должны иметь уверенность в сохранении бессрочного характера договора по ПРО". Я выдавил пасту из тюбика и посмотрел в зеркало.
Первое воспоминание о говорившем было такое: я иду по Калининскому Проспекту, - теперь Новому Арбату, - зимой или ранней весной, а он двигается на висевшем в начале проспекта цветном экране - чуть ли не единственном в городе. Звука нет, только изображение, генеральный секретарь, очень молодой по меркам генеральных секретарей, открывает и закрывает рот перед микрофоном, и некоторые квадратики на экране неисправны, не горят. Так они и гасли в последующие годы, до самой последней, чёрнобелой августовской вспышки: расстёгнутая рубашка, растерянный взгляд, трап в свете софитов, - а потом погасли насовсем. Экран сняли в начале девяностых.
Советской стороной было предложено 50-процентное сокращение стратегических наступательных вооружений как по носителям, так и по боеголовкам всей стратегической триады - межконтинентальных баллистических ракет, баллистических ракет на подводных лодках, а также бомбардировщиков. В целях достижения компромисса мы выразили готовность в рамках соглашения значительно уменьшить количество тяжелых баллистических ракет и их боеголовок, которые составляют предмет особой озабоченности США. Нам удалось прийти к компромиссу по этому вопросу.
Дина Ивановна, учительница русского языка, что Вы думали в это утро, под эти самые новости? Вспоминали своё детство и корзину пшёнки, выменянную мамой на пару золотых серёг? Смотрели на внучку? - или память снова подводит меня, добавляя взрослым лишнего возраста? Через год вы поправите меня: эта строчка у Гумилёва звучит не так - и я пойму, что вы-то, в отличие от меня, прочли расстрелянного белогвардейца давным-давно, просто хранили его под спудом проверенных тетрадей с сочинениями, между страниц старого учебника по литературе. О чём вы думали? О том, что, может быть, наконец, всё закончится и войны не будет, не станет оправдания у вечной нищеты - "только бы войны не было"?
Учитывая интересы европейских государств, советский Союз предложил полную ликвидацию ракет средней дальности СССР и США в европейской зоне. При этом ядерные вооружения Англии и Франции остались бы вне наших договоренностей. По этому вопросу нам удалось прийти к соглашению.
Павла Георгиевна, учительница географии с пучком седых волос, член партии бог весть с какого года, а что насчёт Вас? Что вспомнили вы? Выпускной сорок первого года? Ваську, который писал-писал вам письма, а потом вдруг перестал, и Вы только через двадцать пять лет узнали, что он и двух месяцев не прожил после того июньского утра? Товарняк на Белорусском вокзале, из которого в июне, в июне, наконец вывалился Ваш отец, - счастливый, небритый, худой как скелет, его тепло, и глаза, и голос? Или тех, кто через три недели его снова забрал посреди ночи, чтобы дать ему 25 лет за КРТД - и больше Вы никогда уже его не видели?
Мы пошли гораздо дальше, предложив сокращение ракет средней дальности. В азиатской части СССР вооружения были бы сокращены до уровня 100 боеголовок; США, согласно этим договорённостям, получали право иметь на своей территории такое же количество боеголовок на ракетах средней дальности. Ракеты с дальностью меньше чем 1000 км подлежали бы замораживанию с незамедлительным началом переговоров о сокращении этого вида ядерных вооружений. Было внесено предложение о начале переговоров, имеющих целью полное прекращение ядерных взрывов, с учетом того, что в ходе этих переговоров можно было бы решать интересовавшие США частные вопросы, относящиеся к этой проблеме. И здесь нам удалось прийти к согласию.
Рувим Лазаревич, военрук, а Вы? Ваша мама ехала в эвакуацию из Латвии с родителями и вышла набрать воды. Она отстала от поезда, но уехала на следующем, а родители вернулись ее искать и сгинули в Даугавпилсе, в лагере. А когда она, вслед за советскими войсками, вернулась в Латвию, полька, которой мать оставила драгоценности, вернула ей всё - до единой серебряной заколки, - кроме одного колечка, стоившего три буханки хлеба в самые плохие времена. О чём Вы думали? Я знаю, что люди вроде вас работают на войне, это их хлеб, - щёлк-щёлк - сборка-разборка автомата, - Торшин, прекратите балаган, - но тогда, в это утро, скажите, Вы думали о войне, о её конце - навсегда, насовсем?
Мы предлагали американской стороне следующее: СССР и США обязались бы в течение 10 лет не пользоваться имеющимся у них правом выхода из бессрочного Договора по ПРО и в течение этого периода строго соблюдать все его положения. Запрещаются испытания всех космических элементов противоракетной обороны в космосе, кроме исследований и испытаний, проводимых в лабораториях. В течение первых пяти лет этого десятилетия (до 1991 года включительно) будут сокращены на 50 % стратегические наступательные вооружения сторон. В течение следующих пяти лет этого периода будут сокращены оставшиеся 50 % стратегических наступательных вооружений сторон. Таким образом, к исходу 1996 года у СССР и США стратегические наступательные вооружения были бы ликвидированы полностью.
Лидия Васильевна, математичка, секретарь партийной организации школы, - когда Вы стояли тем утром, глядя из окна пятиэтажки на дождь и ковёр жёлтых мокрых листьев во дворе, - о чём вы думали? Вспоминали маминого брата, погибшего под Нарвой в сорок четвёртом? Или младшего, выпущенного в сорок втором и не вернувшегося с Курской дуги, - об этом Вашей маме рассказали в пятьдесят седьмом - когда выдавали справку о посмертной реабилитации? Или нет, наверное о своих детях, - о том, что им может быть, всё-таки, есть шанс - не придётся спускаться в бомбоубежище и надевать Общевойсковой Защитный Костюм - путаться в слишком большой, не по размеру, толстой резиновой куртке?