* * *
Симона не спала. Она не могла успокоиться после той сцены, которая произошла вечером в гостиной. Симоне не стало легче после слез, наоборот, ее пробивала крупная злая дрожь от одной мысли, что Грете удалось вывести ее из равновесия. Она разъяренно металась по комнате и придумывала изощренную словесную месть сестре за пережитое унижение. Мало того, что ей пришлось выслушать столько злых слов, так еще и Галя, наверняка, все слышала. А может, они не раз уже обсуждали это за ее спиной?
Симона подошла к раскрытому окну и глубоко затянулась прохладным воздухом улицы, как курильщик с наслаждением вбирает в себя запах табака. Немного постояв, она, стараясь не наступать на скрипучие места паркета, прошла через гостиную в коридор, озираясь, как взломщик, открыла дверь, спустилась вниз и вышла из подъезда.
Обычно Симона избегала оказываться на улице после десяти вечера. Ночь таила в себе мало ли какие опасности. Однажды – ей было лет девять – Симона с отцом возвращались вечером из театра, и вдруг на их глазах пьяный соседский дядя Леша ударил кулаком прохожего. Отец Симоны попытался вмешаться и урезонить дядю Лешу, но тот схватил его за пиджак и свирепо орал: "Сейчас и тебе достанется, гад! Хочешь в морду?" "Отойди, Симона", – сказал ей отец. А она стояла и лепетала: "Папочка, давай уйдем, папочка, давай уйдем". С тех пор Симона панически боялась пьяных, и ей казалось, что ночью за каждым углом таится страшный разнузданный пьяный.
Сейчас, неожиданно для самой Симоны, ночная прогулка стала той необходимой экстремальной мерой, которая могла затмить ее состояние после ссоры с Гретой.
Кривые пустынные переулки в рассеянном свете фонарей были похожи на театральные декорации, оставленные на сцене для нового представления. Старые дома, притворяясь сонными, зорко поблескивали черными стеклами окон. Смутные силуэты парочек вдруг возникали и исчезали в только им известных подворотнях. Внезапные громкие голоса невидимых подвыпивших компаний, женский смех, попытки затянуть песню. Когда Симона слышала такое, находясь дома, она всегда с содроганием думала, что не дай Бог встретиться с ними на улице. А сейчас она сама находилась внутри этой темной яви, объединявшей всех неспящих.
"Видел бы кто-нибудь, что я гуляю по улицам ночью одна". Ощущение опасности будоражило Симону, но это был не кураж, а скорее, животный страх. Она продолжала шагать, с обостренным напряжением прислушиваясь к темноте, хотя и старалась, чтобы со стороны это было незаметно.
* * *
Пройдя благополучно несколько улиц, Симона немного успокоилась "ну что ж, в общем, ничего страшного", когда услышала за спиной несколько подвыпивших голосов.
– Смори, смори. Баба, что ль?
– Где?
– Да вон. Ща доггоним. Девушка, а девушка, подожди нас.
Симона шла, не оборачиваясь, и судорожно пыталась не паниковать.
– Куда бежишь-то? Стой! Че, не слышишь? Глухая? А?
Трое парней догнали ее и окружили. Они были сильно навеселе.
– Хе-хе-хе, мамаша, мы-то вас за девушку приняли, – сказал один из них, с усилием фокусируя на Симоне оба глаза.
– А че ж…тпф…пусь с нами…тпф… Че ж… – проговорил другой, через каждое слово сплевывая набегающую слюну.
– Пойзем с нами, посизим, выпьем. Выпить-то… – еле ворочая языком, предложил третий.
– Да куда ж мне с вами, я вам в матери гожусь, – изобразила простодушие Симона, поражаясь своей находчивости и бесстрашию.
– Вы не старая, это с-се не так, возраст – это с-се не то, – философски возразил первый, безуспешно пытаясь сделать отрицательный жест рукой.
– Пойзем, выпьем. Выпить-то…
– Ребята, я не пью. Вам молодую компанию надо.
– Да пойзем, ты, че ты, твою так…
– С-семыч, ты это…давай не это…Ну что, с-с-согласны?
– Нет-нет, спасибо.
– В-вам спассибо! Хор-роший человек. Пошли с нами! Что скажешь?
– Нет, я домой. Я вам желаю найти молодых, красивых…
– Спассибо!
– Счастливо вам!
– Эх. Жалко! Хор-рошая ты …баба. Посидели бы! Выпили…
Еле отделавшись от парней, Симона повернула назад, опасаясь, что они могут за ней вернуться. Ночная прогулка моментально потеряла налет порочной романтики. За кого они меня приняли? Чудовищно! Она торопилась и уже не обращала внимания на подъезды домов, причудливо выхваченные тусклым светом, редкие вывески давно несуществующих магазинов типа "скобяные товары". Она уже хотела как можно скорее очутиться, наконец, дома. Однако совсем рядом с родным Ларчиковым переулком Симону ожидало еще одно приключение.
Она буквально нос к носу столкнулась с мелким неопрятным мужичонкой, скорее всего – бомжом, от которого шел пронзительный запах мочи.
– Ну что, Мар-руся? – обратился к Симоне бомж и затем произнес что-то нечленораздельное – то ли "ботинок", то ли "пойти некуда".
– В чем дело? – резко спросила Симона. – Что тебе надо?
– Ты что, глухая? Говорю, полтинник.
– Нет у меня денег. Ни копейки!
– Дура! Пойдем, говорю, за полтинник. Больше ты не стоишь.
– Что-о-о? – Симону охватила такая ярость, что она забыла про все свои страхи. – А ну пошел отсюда, подонок, гаденыш, ничтожество! Я тебя сейчас придушу, растопчу, прирежу, понял? Не попадайся мне на глаза никогда, умри, исчезни – на счет два. Повторять не буду!
Мужичонка ошалело сжался и молча исчез, словно действительно растворился в воздухе, испуганный Симониным натиском.
Подойдя к дому, Симона решила, что нужно немного успокоиться. Она зашла во двор и уселась на скамейку под липой.
* * *
Грета не спала. Головная боль почти прошла, но затылок был тяжелый. Она честно пыталась заснуть, лежала не шевелясь, с закрытыми глазами, но сон не шел, а вместо него шли мысли, которые как раз и не позволяли мозгу расслабиться. Она встала, снова подошла к окну – и вдруг увидела Симону, подходившую к дому.
"Странно. Что она делала на улице в такое время? Где она была?" Входная дверь не щелкнула. Грета зашла на кухню и выглянула в окно, выходящее во двор. Симона сидела на скамейке в полной задумчивости.
Грету вновь кольнула жалость. "Ходила одна по темным улицам, наверно думала – пусть я заблужусь, пусть со мной что-нибудь случится, раз я тут никому не нужна".
Потом Грете пришла в голову другая мысль: "А вдруг она с кем-то встречалась? Ведь я толком ничего не знаю про нее. Вдруг у нее встречи по ночам?" "Нет", – возразила она себе, – "все-таки, нет. Надо знать Симону". С другой стороны, куда-то же она ходила? Значит, при всей ее боязни и трусости она может их ради чего-то преодолеть. Ради мужчины? Но почему ночью? И почему тайно? Ведь она не девчонка, чтобы ночью бегать по свиданиям. Может она ловит мужчин? Симона – проститутка? Чушь! Полная чушь!
Да… Интересно… А может быть, она тайно встречается по ночам с …любовницей? Может, она у нас лесбиянка? Но у нее ни подруг, ни сотрудниц, ни учениц. Она ни с кем близко не общается. И потом за все годы это уже как-то проявилось бы, вылезло наружу. Симона всегда по вечерам дома, смотрит телевизор или читает. Или редактирует свои рукописи. Нет, конечно, нет, это полный бред, моя больная фантазия. У нее нет никого. Вообще никого. Если бы кто-то был, она бы не устраивала таких сцен, как сегодня. Она бы терпимей относилась к другим в этом смысле. Она бы чувствовала, что кому-то нужна. А так ей кажется, что она лишняя, что ее все бросили.
* * *
Симона сидела на скамейке и медленно приходила в себя.
Ну и ночь! Чуть не попала в руки к пьяным хамам! Слава Богу, удалось от них избавиться! А потом еще этот! "Полтинник!" Скотина! Мерзкая, вонючая скотина! Ничтожество! Она содрогнулась от омерзения и возмущения. Но в глубинах мозга промелькнула мысль, острая, как жгучая перчинка, попавшая на язык – ее захотели как бабу.
Симона устыдилась сама себя и попыталась превратить эту мысль в шутку – Да уж! На старости лет попользовалась успехом у ночных пьяниц! Даже никому не расскажешь! Грете бы можно было… и тут Симона вдруг осознала, что ночные события напрочь вытеснили из ее памяти ссору с Гретой. Ведь она для этого и отправилась гулять по улицам, чтобы забыть эту безобразную ссору. А сейчас все вернулось на место. Симона вспомнила слова, сказанные Гретой в ее адрес. И обида начинала оживать. Эта обида была больнее слов вонючего бомжа и приглашения пьяной компании. В конце концов, они ничего плохого ей не сделали. Им разве могло прийти в голову, что тетка, гуляющая в одиночестве по ночам, не ищет подобных предложений? Они ее восприняли по своему разумению. И какие могут быть к ним претензии? А вот Грета… она била по больному. Знала, где побольнее. Знала, где слабые места. И за что? Что я такого ужасного ей сказала? Что не надо столько времени уделять этому парню? Но ведь и правда не надо. Это просто глупо. И ему это все не нужно. Что он ей дался, этот Никита? Носится с ним как с писаной торбой. Только и слышишь "мы с Никитой", "Никита то, Никита се". Талантливый! Какой он, к лешему, талантливый! Обычный парень. Хороший, ничего не скажу. Но обычный. И Галя от него не в восторге. Неужели у Греты на старости лет проснулся материнский инстинкт? Вообще-то, да, наверное так. Иначе ничем не объяснишь эту привязанность. Ей уже мало Гали, потому что Галя все-таки моя дочь. Да! И меня она называет мамой, а ее Гретой. А Грете хочется безраздельного владения кем-то. Ей хочется, чтобы все думали, что это ее сын. В принципе я ее понимаю. Может, зря я ей так резко сказала про Никиту? Да, наверное, надо было не так. Как-то иначе.
* * *
"Что все-таки так ее задевает на самом деле? Может, ей и вправду обидно, что она сидит дома одна, а мы проводим время где-то без нее? Галке с ней, конечно, будет не интересно. И потом начнется воспитание – Галя, не ходи, не говори, не маши руками. А мне… тоже интересней с Никитой. Хотя иногда можно бы и ее пригласить куда-то. Но… представляю, как она начнет назидательно читать Никите лекции. И он будет изнывать и думать, как поскорее улизнуть.
"Интересно, за что Симона его невзлюбила? Ведь сначала он ей очень понравился – нам обеим. И мы в один голос уговаривали Галку обратить на него внимание. Что же произошло? Почему она теперь хочет оградить Никиту от моей опеки? "Ты его слишком опекаешь"! Боже мой, – осенило вдруг Грету, – она злится, что Никита предпочел общаться со мной, а не с ней. Она злится, что ему со мной интересней! Симона, направь свой телескоп в другую сторону! Где твоя материнская интуиция? У твоей дочери роман с преподавателем!
* * *
Интересно, а если б Грета была со мной, эти пьяницы на кого бы обратили внимание? На меня или на нее? И эта тварь? Наверное, тоже на нее. Но почему? Чем я хуже? Почему на меня никто так не смотрит, как на нее? Она всегда оказывается в центре внимания. И она не позволяет ни одному мужчине отвлекаться на кого-то другого. Вот даже эта история с Аркадием….
* * *
Почему Симона никогда не нравилась мужчинам? Ведь она совсем не уродина, я бы сказала, она даже интересная – зеленоглазая шатенка, стройная, высокая. У нее хорошая фигура, даже сейчас, в возрасте. Но чего-то в ней нет, не хватает изюминки. Нет в ней женского начала. Одевается всю жизнь блекло, уныло. Скучно. А ведь если бы ее накрасить и одеть броско – очень даже ничего было бы! Но почему она так зажата? Всегда рассудочная, холодная. Может, я чего-то не знаю? Но нет, не похоже, чтобы Симону обуревали страсти.
А с этим, как его? – Аркадием, какое посмешище она тогда устроила!
* * *
Грета услышала в прихожей голоса, – кажется, Симона разговаривает в прихожей с мужчиной.
– Спасибо, Аркадий Семенович, большое спасибо!
– Ну, что вы, Симона. О чем разговор! Я рад, что сумел вам помочь!
Пауза.
– Ну, что же. Я, наверно, пойду…
– Ну, смотрите…я понимаю…Еще раз спасибо…
Грета поспешила в прихожую.
– Здравствуйте! Я Грета, сестра Симоны. Я услышала голоса…
– Очень приятно! Аркадий. Симона редактирует мою книгу…
– Да, Аркадий Семенович любезно предложил подвести меня домой. А у меня еще сумки с продуктами…
– То-то я слышу – спасибо большое, спасибо большое! Теперь понятно! Симона, а что у тебя в сумках?
– Продукты.
– Какие?
– Творог, хлеб, гречка…
– Так. Замечательно. А вкусное есть?
– Печенье, зефир.
– Это то, что надо. Аркадий, давайте снимайте свой плащ, и пошли пить чай.
– Но…
– Давайте, давайте. Вы везли целый пакет вкусных вещей, и вы заслужили чай с зефиром!
За чаем Аркадий говорил о своей книге, о том, какой замечательный редактор в лице Симоны ему достался, о том, какой вкусный чай заварила Грета. Грета поддерживала разговор, стараясь вовлечь Симону в общую беседу, но та почти весь вечер ничего не произнесла, хотя Грета видела, что сестра довольна присутствием Аркадия.
– Слушай, Симона, какой симпатичный этот Аркадий! – сказала Грета после его ухода. – И ты ему явно нравишься.
– Перестань, Грета.
– Я могу перестать, но это совершенно очевидно.
– Я редактор его книги.
– Это я уже слышала. Но одно другому не мешает.
– Грета, хватит об этом.
– Но почему, Симона? Что ты ведешь себя, как монашка? Или ханжа. Что плохого в том, что ты понравилась мужчине, который к тому же симпатичный?
– Я не монашка и не ханжа. Если он тебе так понравился, то я очень рада. Бери его себе.
– А тебе он разве не понравился?
– Он просто помог мне с сумками.
– И ты не хотела, чтоб он зашел?
– В первый же вечер?
– Господи, Симона, что за церемонии! Тебе же не шестнадцать лет. И потом ты же не в постель его приглашала, а на чашку чая.
– Я его не приглашала. Это ты его пригласила.
– Но я-то для тебя это сделала. Я увидела – хороший человек, ты ему нравишься, почему же не пригласить его зайти?
– Если ты для меня его пригласила, то зачем ты весь вечер с ним щебетала, как синица?
– А я должна была сказать – "вы пейте, а я вас оставлю"? Вот это как раз было бы нарочито. Но если хочешь, в следующий раз я не буду с вами сидеть.
Аркадий пришел через неделю снова. Грета приветливо его встретила, снова организовала чай, но потом, сославшись на занятость, ушла в свою комнату.
– Почему ты нас оставила в разгаре чаепития? – недовольно спросила потом Симона. – мы должны были тупо сидеть, молчать и ждать, когда ты явишься.
– Симона, скажи, чего ты хочешь? Я не знаю, как тебе угодить. Мне он не нужен. И я ему тоже, поверь. Ему явно нравишься ты. И я не хочу, чтобы ты своим глупым поведением его отвадила.
Аркадий стал заходить к ним время от времени. Он любил поболтать с Гретой, они заводили бесконечные полушутливые споры на разные темы, но при этом он то и дело обращался к Симоне за поддержкой против Греты, хвалил Симонины бутерброды и варенье, время от времени касался ее руки и всякими другими способами давал понять, что именно Симона является предметом его интереса и причиной его визитов. Например, узнав, что Симона любит герберы, он приходил именно с этими цветами.
Однажды Грета обмолвилась, что у них на кухне что-то сломалось. Он воскликнул – давайте я починю! И обратился к Симоне (а не к Грете!) – что же вы, Симона, молчите. Мы же с вами друзья! Я с удовольствием готов помогать вам.
И тут Симона совершила свою потрясающую, чудовищную, глупейшую, необъяснимую ошибку.
* * *
Симона вспомнила, как Аркадий вызвался починить что-то из утвари. Он тогда сказал: "Симона, мы ведь друзья, не так ли? Я думал, что вы меня считаете своим другом. Я могу для вас сделать все, что угодно, и уж конечно, с радостью починю этот утюг". И тогда Симона совершила ужасную глупость, но виновата в этом Грета. Потому что она так откровенно смотрела и подбадривала Симону. Чуть ли не подмигивала, а Симона этого терпеть не может. Симона не нуждалась в ее поддержке, во всяком случае, такой нарочитой. И вообще не нужны были эти разговоры "втроем". Грета должна была понять это и выйти под любым предлогом, а не вести себя, как откровенная сводня.
* * *
Симона, вместо того, чтобы от души поблагодарить Аркадия за его помощь, сказала:
– Аркадий, у вас нет ли какого-нибудь знакомого, чтоб он был полным импотентом?
Аркадий поперхнулся чаем и уставился на Симону. Он решил, что ослышался. Потом посмотрел на Грету – что это значит? Но Грета была шокирована не меньше его.
– Симона, я не понял, зачем вам мой знакомый – импотент?
– Я бы вышла за него замуж, чтобы он нам все тут чинил, помогал в хозяйстве…
– Но почему же импотент? – пыталась превратить все в шутку Грета, – если тебе нужен мужчина в доме, пусть он будет мужчиной.
– Нет, как мужчина он мне не нужен, – упорствовала Симона.
– Тебе не нужен, так может мне сгодится.
Аркадий натянуто засмеялся. Вскоре он попрощался и ушел. Больше он у них не появлялся.
* * *
После его ухода Грета накинулась на нее:
– Ты что, спятила? Что на тебя нашло?
– А что такого? Ничего ужасного я не сказала.
– Ты что, не понимаешь? Вместо того, чтобы сказать, какой он замечательный, как ты ему благодарна и все такое – ты заявляешь, что тебе нужен какой-то импотент для работы по дому.
– Чтобы он не подумал, что я хочу кого-то для других целей.
– А зачем тебе это? Ведь он только что сказал, что готов все делать, что ты попросишь.
– А пусть не думает…
– Знаешь, Симона, если б тебе было пятнадцать лет, ты могла бы себя так вести. Но в пятьдесят – извини… Он больше не придет Ты повела себя как…дура.
– Не придет – и не надо.
– Ты кому хуже сделала? Себе!
– Не знаю.
– Не знаешь? И теперь не узнаешь!
– Грета! Вечно ты у меня под ногами путаешься. Если б не ты…
– Так это я виновата, что он ушел?!
– Просто ты меня сковываешь. Твои ужимки, шутки…
– Да если б не я, ты бы рта не раскрыла. Я ведь для тебя старалась.
– А я тебя не просила.
– Ладно, Симона. Все. Больше не буду тебе помогать, как будет, так будет.
– Вот это самое лучшее.