Однажды им дают в классе задание написать сочинение на тему "Что я делаю по утрам". Предполагается, что они напишут о том, что делают до того, как отправятся в школу. Он знает, какого рассказа от него ожидают: как он убирает постель, моет посуду после завтрака, делает себе сэндвичи для ленча в школе. Хотя он не делает ничего подобного - это делает за него мать, - он лжет достаточно хорошо, чтобы его не разоблачили. Но заходит слишком далеко, когда описывает, как чистит свои туфли. В сочинении он пишет, что пользуется щеткой, чтобы счистить грязь, а потом тряпочкой смазывает туфли кремом для обуви. Мисс Остуизен ставит большой восклицательный знак на полях рядом со словами о том, как он чистит туфли. Он унижен и молится в душе, чтобы она не вызвала его и не заставила читать сочинение перед всем классом. В этот вечер он внимательно наблюдает за тем, как мама чистит его туфли, чтобы снова не сделать ошибку.
Он позволяет матери чистить свои туфли так же, как позволяет ей делать для него все, что ей хочется. Единственное, что он ей больше не разрешает, - это заходить в ванную, когда он голый.
Он знает, что он лжец, знает, что он плохой, но отказывается измениться. Его отличие от других мальчиков, возможно, связано с матерью и его ненормальной семьей, но также и с его ложью. Если бы он перестал лгать, ему пришлось бы чистить свои туфли, вежливо разговаривать и делать все, что делают нормальные мальчики. Но в таком случае он уже не был бы собой. А если бы он больше не был собой, какой смысл имела бы жизнь?
Он лгун, к тому же бессердечный: лгун для всего мира, бессердечный к своей матери. Он видит, как матери больно оттого, что он упорно отдаляется от нее. И тем не менее он ожесточает свое сердце и не хочет смягчаться. Единственное его оправдание в том, что к себе он тоже беспощаден. Он лгун, но себе он не лжет.
- Когда ты собираешься умирать? - однажды спрашивает он мать, бросая ей вызов и сам удивляясь своей смелости.
- Я не собираюсь умирать, - отвечает она. У нее веселый голос, но в нем слышится фальшивая нотка.
- А что, если у тебя будет рак?
- Рак бывает, только если ударишься грудью. У меня не будет рака. Я буду жить вечно. Я не умру.
Он знает, почему она это говорит. Она говорит это для него и для его брата, чтобы они не расстраивались. Она говорит глупости, но он благодарен ей за это.
Он не может себе представить мать умирающей. Она - самое незыблемое в его жизни. Она - скала, на которой он стоит. Без нее он был бы ничем.
Мать тщательно оберегает свою грудь от ударов. Его самое первое воспоминание - еще раньше собаки, раньше фантика - ее белые груди. Он подозревает, что, наверно, бил по ним кулачками, когда был младенцем, - иначе она не отказывала бы ему в них так нарочито, она, которая не отказывает ему ни в чем.
Рак - великий страх ее жизни. Что до него, то его приучили опасаться болей в боку, относиться к каждому приступу боли как к симптому аппендицита. Доставит ли его "Скорая помощь" в больницу до того, как у него лопнет аппендикс? Проснется ли он после наркоза? Ему не нравится думать о том, что его будет резать какой-то незнакомый врач. С другой стороны, было бы славно иметь шрам, чтобы им хвастаться.
Когда на перемене в школе скупо выдают арахис и изюм, он сдувает красные шкурки с арахиса, которые, говорят, накапливаются в аппендиксе и там гниют.
Он поглощен своими коллекциями. Он коллекционирует марки. Коллекционирует оловянных солдатиков. Коллекционирует карточки - с австралийскими игроками в крикет, с английскими футболистами, с автомобилями всего мира. Чтобы получить эти карточки, нужно купить пачки сигарет, сделанных из нуги и сахарной глазури, с розовыми кончиками. Его карманы набиты бесформенными липкими сигаретами, которые он забыл съесть.
Он часами возится с набором "Конструктор", доказывая маме, что тоже способен что-то делать своими руками. Он строит мельницу, лопасти которой так быстро движутся, что по комнате проносится порыв ветра.
Он расхаживает по двору, подбрасывая в воздух крикетный мяч и ловя его, и при этом не сбивается с шага. Какова истинная траектория мяча: он взлетает прямо и падает прямо, как это видит он, - или же поднимается и падает по петле, и он бы это увидел, если бы неподвижно стоял сбоку? Когда он заговаривает об этом с матерью, то видит у нее в глазах отчаяние: она знает, что подобные вещи важны для него, и хочет понять почему, но не может. А ему хочется, чтобы она интересовалась вещами ради них самих, а не просто потому, что они интересуют его.
Когда нужно сделать что-то практическое, чего не может сделать она, - например, починить подтекающий кран, - то зовет какого-нибудь цветного мужчину с улицы, любого мужчину, любого прохожего. Почему, спрашивает он раздраженно, у нее такая вера в цветных? Потому что они привыкли работать руками, отвечает она.
Наверно, глупо верить в такое: будто оттого, что кто-то не ходил в школу, он должен уметь починить кран или плиту, однако это так отличается от того, во что верят все, так эксцентрично, что вопреки себе он находит это милым. Пусть уж лучше мама ожидает от цветных чудес, чем не ждет от них ничего.
Он всегда пытается понять мать. Евреи - эксплуататоры, говорит она, однако сама предпочитает еврейских докторов, потому что они знают, что делают. Цветные - соль земли, говорит она, однако и она, и ее сестры всегда сплетничают о тех, кто притворяется белым, скрывая, что у них в роду есть цветные. Он не понимает, как она может иметь так много противоречащих друг другу убеждений. Но по крайней мере она хоть во что-то верит. И ее братья тоже. Ее брат Норман верит в монаха Нострадамуса и его предсказания о конце света, верит в летающие тарелки, которые приземляются ночью и забирают людей. Он не может вообразить, чтобы его отец или семья отца говорили о конце света. Их единственная цель в жизни - избегать противоречий, никого не оскорблять, все время быть любезными, по сравнению с семьей его матери семья отца вылощенная и скучная.
Они слишком близки с матерью. По этой причине, несмотря на охоту и другие мужские занятия, которым он предается во время визитов на ферму, семья отца никогда не принимала его в свои объятия. Пожалуй, бабушка поступила сурово, отказавшись принять его мать с двумя детьми в дом во время войны, когда они жили на часть жалованья солдата, исполнявшего обязанности капрала, и были так бедны, что не могли купить масло и чай. И тем не менее интуиция ее не подвела. Бабушка в курсе мрачного секрета дома № 12 на Тополиной улице, а именно: что старший ребенок на первом месте в доме, второй ребенок - на втором, а мужчина, муж, отец, - на последнем. Либо мать недостаточно тщательно скрывает это отклонение от естественного порядка вещей от семьи отца, либо отец потихоньку жалуется. Как бы там ни было, бабушка не одобряет все это и своего неодобрения не скрывает.
Порой, когда мать ссорится с отцом и ей хочется выиграть очко, она горько сетует на то, как с ней обращается его семья. Однако ради сына (поскольку она знает, как дорога ферма его сердцу, и ей нечего предложить ему взамен) она пытается снискать их расположение способами, которые ему противны так же, как ее шутки о деньгах, которые на самом деле вовсе не шутки.
Ему хочется, чтобы мама была нормальной. Если бы она была нормальной, он бы тоже мог быть нормальным.
Так же обстоит дело и с двумя ее сестрами. У обеих по одному ребенку - это сыновья, над которыми они трясутся и буквально душат своей заботой. Его кузен Жуан из Йоханнесбурга - его самый близкий друг на свете: они пишут друг другу письма и предвкушают каникулы, которые будут проводить вместе на море. Но ему не нравится, что Жуан робко подчиняется каждому приказу своей матери, даже когда ее нет рядом, чтобы проверить. В отличие от своего брата и двух кузенов, он не полностью под каблуком у матери. Он вырвался или наполовину вырвался: у него есть друзья, которых он выбрал сам, он уезжает на велосипеде, не сказав, куда направляется и когда вернется. У его кузенов и брата нет друзей. Они представляются ему бледными, робкими, они всегда дома, на глазах у деспотичных матерей. Отец называет трех сестер тремя ведьмами.
Пламя, прядай, клокочи!
Зелье, прей! Котел, урчи! -
цитирует отец "Макбет". Он с восторгом злорадно вторит отцу.
Когда маме становится особенно горько из-за жизни в Реюнион-Парк, она сетует, что не вышла замуж за Боба Брича. Он не принимает ее жалобы всерьез, но в то же время ушам своим не верит. Если бы она вышла за Боба Брича, что было бы с ним? Кем бы он был? Был бы он ребенком Боба Брича? Ребенок Боба Брича был бы им?
Осталось лишь одно доказательство существования Боба Брича. Он случайно натыкается на него в одном из альбомов матери: нечеткая фотография двух молодых людей в длинных темных брюках и темных блейзерах. Они стоят на пляже, положив друг другу руки на плечи и щурясь на солнце. Одного из них он знает: это отец Жуана. "А кто другой"? - спрашивает он у матери. "Боб Брич", - отвечает она. "Где он теперь?" - "Умер", - говорит она.
Он пристально глядит в лицо покойному Бобу Бричу. И не находит никакого сходства с собой.
Он не задает вопросов отцу, но, прислушиваясь к разговорам сестер и сложив два и два, узнает, что Боб Брич приехал в Южную Африку из-за слабого здоровья, что через год или два он вернулся в Англию и там умер. Умер от чахотки, но, судя по намекам, тут могло сыграть роль и разбитое сердце - разбитое из-за того, что темноволосая темноглазая молодая учительница с настороженным видом, с которой он познакомился в Плеттенберг-Бей, отказалась выйти за него замуж.
Он любит листать мамины альбомы. Как бы ни были нечетки фотографии, он всегда находит ее в группе: это та, в чьем робком, опасливом взгляде он узнает себя. По этим альбомам он прослеживает ее жизнь в 1920-е и 1930-е: сначала это снимки команд (хоккей, теннис), затем фотографии, сделанные во время ее путешествия по Европе: Шотландия, Норвегия, Швейцария, Германия, Эдинбург, фиорды, Альпы, Бинген-на-Рейне. Среди ее сувениров есть ручка из Бингена с крошечным глазком, в который виден замок на утесе.
Иногда они листают альбомы вместе, он и она. Она вздыхает и говорит, что ей хотелось бы снова побывать в Шотландии, увидеть вереск, колокольчики. Ему приходит мысль: у моей мамы была жизнь до моего рождения и эта жизнь все еще живет в ней. Он в каком-то смысле рад за нее, поскольку у нее больше нет своей собственной жизни.
Мир матери сильно отличается от мира в альбоме с фотографиями отца, на которых южноафриканцы в форме цвета хаки позируют на фоне египетских пирамид или руин итальянских городов. Но в альбоме отца его больше привлекают не фотографии, а завораживающие брошюры, вложенные между страниц, - эти брошюры сбрасывали на позиции союзников немецкие аэропланы. В одной из них солдатам рассказывают, как нагнать температуру (наесться мыла), в другой изображена роскошная женщина, сидящая на коленях у толстого еврея с крючковатым носом, который пьет шампанское из бокала. "Вы знаете, где сегодня проводит вечер ваша жена?" - спрашивает подпись под рисунком. А еще есть голубой фарфоровый орел, которого его отец нашел в развалинах дома в Неаполе и привез домой в вещмешке - имперский орел, который теперь стоит на каминной доске в гостиной.
Он невероятно гордится военной службой отца. Узнав, как мало отцов его друзей сражалось на войне, он приятно удивлен. Ему непонятно, почему отец не пошел дальше звания солдата, исполняющего обязанности капрала. Рассказывая друзьям о приключениях отца, он преспокойно опускает слова "солдат, исполняющий обязанности". Он дорожит фотографией, снятой в студии в Каире, на которой его красивый отец держит винтовку дулом вниз, прищурив один глаз, - волосы аккуратно причесаны, берет заткнут за эполет согласно уставу. Будь его воля, он поставил бы эту фотографию на каминную доску рядом с фарфоровым орлом.
Отец и мать не сходятся в мнении о немцах. Отец любит итальянцев (они неохотно воевали, говорит он; все, чего они хотели, - это сдаться и отправиться по домам), но ненавидит немцев. Он рассказывает историю о немце, которого застрелили в тот момент, когда он сидел на корточках в уборной. Иногда в этой истории отец сам убивает немца, иногда - один из его друзей, но ни в одном варианте он не проявляет жалости - только насмешку над смущением немца, который пытался одновременно поднять руки вверх и надеть штаны.
Мать знает, что не стоит хвалить немцев слишком открыто, но иногда, когда они с отцом объединяются против нее, она говорит:
- Это ужасный Гитлер заставил их столько страдать.
Ее брат Норман не соглашается.
- Гитлер дал немцам самоуважение, - говорит он.
Мать с Норманом вместе путешествовали по Европе в 1930-х - не только по Норвегии и горам Шотландии, но и по Германии, гитлеровской Германии. Их семья - Брехеры, дю Бьель - родом из Германии или по крайней мере из Померании, которая теперь в Польше. Это хорошо - быть родом из Померании? Он не уверен.
- Немцы не хотели сражаться против южноафриканцев, - говорит Норман. - Им нравятся южноафриканцы. Если бы не Сматс, мы бы никогда не пошли на войну с Германией. Сматс был skelm, обманщик. Он продал нас британцам.
Отец с Норманом недолюбливают друг друга. Когда отец хочет досадить матери во время их ссор поздно вечером на кухне, он подтрунивает над ее братом, который не пошел в армию, а вместо этого маршировал вместе с "Оссевабрандваг".
- Это ложь! - сердито твердит она. - Норман не был в "Оссевабрандваг". Спроси его сам, он тебе скажет.
Когда он спрашивает маму, что такое "Оссевабрандваг", она говорит, что это ерунда - просто люди, которые маршировали по улицам с факелами в руках.
У Нормана пальцы на правой руке желтые от никотина. У него комната в пансионе в Претории, в которой он живет много лет. Он зарабатывает деньги, продавая брошюру о джиу-джитсу, которую сам написал. Норман рекламирует ее в разделе объявлений газеты "Претория ньюс". "Изучите японское искусство самообороны, - говорится в рекламе. - Шесть несложных уроков". Люди присылают ему почтовые переводы на десять шиллингов, а он отправляет им брошюры. Это всего одна страница, сложенная вчетверо, с рисунками, на которых изображены разные приемы. Когда джиу-джитсу не приносит достаточно денег, он продает участки по поручению агентства недвижимости, получая комиссионные. Норман всегда валяется в постели до полудня, пьет чай, курит и читает истории в "Аргози" и "Лилипуте". Днем он играет в теннис. Двенадцать лет назад, в 1938 году, он был чемпионом Западной провинции в одиночном разряде. Он все еще строит амбициозные планы сыграть на Уимблдоне в парных играх, если найдет партнера.
В конце своего визита перед возвращением в Преторию Норман отводит его в сторону и сует в карман рубашки коричневую банкноту в десять шиллингов. "На мороженое", - шепчет дядя одни и те же слова каждый год. Он любит Нормана не только из-за этого подарка (десять шиллингов - большие деньги), но и за то, что он помнит, за то, что никогда не забывает.
Отец же предпочитает другого брата, Ланса, школьного учителя из Кингуильямстауна, который побывал на войне. Есть еще третий брат, самый старший - тот, который потерял ферму, - но его никто не упоминает, кроме мамы. "Бедный Роланд", - шепчет она, качая головой. Роланд женился на женщине, которая называет себя Розой Ракока, дочерью польского графа в изгнании. Однако, по словам Нормана, ее настоящее имя - Софи Преториус. Норман и Ланс ненавидят Роланда из-за фермы и презирают за то, что он под каблуком у Софи. Роланд и Софи - владельцы пансиона в Кейптауне. Он побывал там один раз вместе с матерью. Софи оказалась крупной блондинкой, которая ходила в шелковом халате в четыре часа дня и курила сигареты в мундштуке. Роланд был спокойным человеком с грустным лицом и красным носом луковичкой - результат того, что его лечили радием от рака.
Он любит, когда отец, мать и Норман пускаются в споры о политике. Он наслаждается их пылом и горячностью, смелыми вещами, которые они говорят. Его удивляет, что, хотя ему меньше всего хочется, чтобы победил отец, он с ним согласен - в том, что англичане хорошие, а немцы плохие, что Сматс хороший, а националисты плохие.
Отец любит Объединенную партию, крикет и регби, но не любит своего отца. Он не понимает этот парадокс, но ему это безразлично. Еще до того, как он узнал своего отца, то есть до того, как отец вернулся с войны, он решил, что не собирается его любить. Поэтому в некотором смысле это абстрактная неприязнь: он не хочет, чтобы у него был отец, по крайней мере не хочет, чтобы отец жил в одном с ним доме.
Особенно ненавистны ему привычки отца. Он так сильно их ненавидит, что одна мысль о них заставляет его содрогаться от отвращения: отец громко сморкается в ванной по утрам, оставляет после себя запах мыла "Лайфбой", а в раковине - пену и волоски после бритья. Больше всего ему ненавистен запах отца. С другой стороны, ему нравятся, несмотря ни на что, опрятная одежда отца, шейный платок каштанового цвета, который тот надевает в субботу утром вместо галстука, его ладная фигура, быстрая походка, волосы, намазанные "Брилкримом". Он мажет "Брилкримом" свои волосы, делает челку.
Он до такой степени не любит ходить к парикмахеру, что даже пытается сам себя подстригать - с неутешительными результатами. Судя по всему, парикмахеры Вустера сообща решили, что у мальчиков должна быть короткая стрижка. Сеанс начинается с того, что очень грубо состригаются волосы сзади и с боков электрической машинкой, потом безжалостно щелкают ножницы, и в конце концов остается нечто похожее на щетку, иногда с чубом спереди. Еще до конца сеанса он корчится от стыда, уплатив шиллинг, спешит домой, с ужасом думая о том, как завтра пойдет в школу, где его встретят обычными шутками, которыми приветствуют каждого мальчика, которого только что постригли. Существуют нормальные стрижки, а есть стрижки в Вустере, сделанные мстительными парикмахерами, он не знает, куда нужно пойти, что нужно сделать или сказать, сколько он должен заплатить, чтобы его постригли нормально.