Она снова погладила пса по голове. Он успокоился, уткнул нос ей в колени и так, в оцепенении, стоял некоторое время, слушая её плавную речь.
Но всегда, как бы они ни были заняты разговором или игрой, в девять часов вечера пёс подходил к двери и просился на улицу. Как он определял время, Татьяна не могла сказать, но за месяц их дружбы он ни разу не ошибся. Хотя её это и удивляло, она не очень задумывалась над причинами, побуждающими пса покидать её в определённое время.
Неделю спустя после этого вечера он встретил Татьяну удивительно вяло; пёс стоял на дороге с понуро опущенным хвостом и тусклым взглядом.
– Здравствуй! Ты что это сегодня не в духе? – спросила она.
Пёс виновато исподлобья взглянул на неё и слабо вильнул хвостом.
– Не заболел ли ты, или тебе не хочется провожать меня сегодня? Как хочешь. И у собаки может быть плохое настроение.
Но когда она двинулась по дороге, пёс последовал за ней. И тут она обнаружила, что её друг сильно хромает на заднюю лапу.
– Ах, вот в чём дело! – огорчённо воскликнула Татьяна. – Ты покалечил себе лапу. Теперь ясно, почему у тебя такой вид.
Она отошла к старым деревянным домам и присела за куст, подальше от любопытных глаз.
– Иди сюда, я посмотрю, что с тобой.
Пёс подошёл. Татьяна осмотрела лапу. Нижний сустав её распух, хотя видимой раны не было. Достав из сумки маленький носовой платок, она крепко перевязала им больную лапу.
– Так тебе будет легче, – пояснила она и задумалась. – Что же мне с тобой делать? Тебе нельзя провожать меня, надо лежать. Иди-ка в свою будку, отдохни, – ласково посоветовала она.
Пёс грустно посмотрел на неё, но в будку не пошёл, а прихрамывая, поплёлся за ней. Татьяна не стала больше отсылать его к неизвестному хозяину, в неизвестный дом, понимая бесполезность уговоров. Придя в свою квартиру, она сразу же приложила к суставу холодный компресс, затем тщательно перебинтовала лапу и хотела, как обычно, погладить его по голове. Но при первом же слабом прикосновении руки пёс дёрнулся в сторону.
– Ты что? Не хочешь, чтобы тебя гладили? – удивилась Татьяна.
Такого с ним ещё не было. В ответ пёс только печально посмотрел на неё, лёг на пол и положил морду на передние лапы. Вид его стал ещё унылее. Чувствуя что-то неладное, Татьяна осторожно, едва уловимыми движениями, свойственными только, нежной женской руке, стала раздвигать шерсть на голове: на темени пса зияла свежая рана. Татьяна закусила губу от охватившего её смешанного чувства – жалости к животному и ненависти к тому, кто поднял руку на это доброе существо. Тогда она принялась осматривать его спину, бока и обнаружила на теле ссадины и глубокие царапины. Пёс был кем-то жестоко избит.
– Бедный ты мой! – тихо вымолвила она. – Кто же это так безжалостно с тобой обошёлся?
Пёс грустно моргнул веками., он не жаловался, не скулил, а молча переносил обиду и боль. Бока его часто и тяжело вздымались, глаза устремились в одну точку.
Татьяне очень хотелось облегчить его страдания. Она порылась у себя в аптечке, нашла только марганцовку и бинт. Этого было мало. Тогда она помчалась по этажам, нашла мазь, ускоряющую заживление ран и после этого приступила к врачеванию: тщательно обработала марганцовкой все повреждения на коже и смазала их мазью.
Пёс терпеливо лежал на полу и только иногда, когда какую-нибудь из наиболее глубоких ранок начинало печь, слегка вздрагивал.
– Какой ты терпеливый, умница, – похвалила его Татьяна. – Скоро всё заживёт.
Прошло две недели. Пёс снова ожил и повеселел. Всё было по-прежнему: он радостно встречал её, провожал до дома, и вечера они проводили вместе. Только теперь Татьяне казалось странным; почему в девять часов он убегает от неё, почему, несмотря на их дружбу, никогда не притрагивается к пище в её квартире? Но однажды он удивил её ещё больше.
Как-то возвращаясь домой, она не застала его на обычном месте и решила, что сегодня ей придётся провести вечер в одиночестве. Сна долго сидела на диване, не включая телевизора, одной не хотелось смотреть. Сидела и грустила. За последнее время она так привыкла к обществу пса, что совсем забыла о своём одиночестве и о неудавшейся личной жизни. Жизнь женщины украшает любовь. Но если её нет, приходится довольствоваться другими радостями, искать их и, находя, заполнять ту брешь, в которую должна была поместиться любовь.
Время приближалось к девяти. Вдруг у наружной двери послышалось лёгкое царапанье. Татьяна встрепенулась, рванулась в коридор. Да, это был он.
Увидев её, он завилял хвостом и без особого приглашения заскочил в комнату. Татьяна прошла за ним и, сев на диван, посмотрела на часы. Стрелки показывали без двадцати минут девять – время, в которое пёс обычно покидал её.
– Что-то ты сегодня поздно, – проговорила она. – Чем же ты сегодня был занят?
Пёс подошёл к ней, открыл пасть – в подол Татьяне упали золотые часы.
– Это что такое? – изумилась она и осторожно взяла их в руки.
Часы были маленькие, аккуратные, круглой формы, с изящными ушками для браслета, с тонкими золотыми стрелками и крошечными золотыми цифрами на зелёном циферблате.
– Откуда ты их взял? – держа подарок в руке, обратилась она к псу.
Тот смотрел на неё довольными глазами и, казалось, сиял от радости, что сумел отблагодарить её такой дорогой вещью. В следующую минуту, вильнув хвостом, он подбежал к двери, просясь на улицу.
– Забирай их с собой, – решительно заявила Татьяна и сунула часы ему под нос. – Отнеси, откуда взял. Я их не возьму.
Но как она ни уговаривала взять их, пёс отворачивался и только всё беспокойнее скрёб лапой дверь.
– Иди уж, – сказала она, чувствуя, что не имеет права задерживать его дольше: до девяти оставалось семь минут.
Татьяна выпустила его на улицу – и тут же он скрылся в темноте ночи. Непреодолимое желание разгадать странное поведение животного овладело ею. "Надо хотя бы узнать, где он живёт, кто у него хозяева, – думала она. – Может, он взял часы у своей хозяйки и решил отблагодарить ими меня за то, что я его вылечила?"
Следующим вечером, как только пёс выбежал на улицу, Татьяна сунула ноги в туфли и, закрыв дверь на ключ, выбежала следом. Пёс бежал по пустынной дороге, освещенной фонарями, метрах в двухстах впереди. Его чёрная мускулистая фигура хорошо выделялась на её серой поверхности.
Татьяна прибавила шаг. Ветер дул в лицо, поэтому можно было не опасаться, что пёс почувствует её запах. На этот раз он не спешил и бежал мелкой трусцой, зная, что уложится в срок. Татьяна некоторое время шла быстрым спортивным шагом, боясь выпустить его из виду. Возле старых домов пёс мог свернуть в сторону и затеряться в темноте среди бесчисленных построек и густых зарослей. Поэтому надо было приблизиться к нему настолько, чтобы предупредить неожиданное исчезновение. Расстояние между ними постепенно сократилось.
Татьяна сдерживала дыхание, шаги её стали едва слышимыми. Пёс же об осторожности не заботился. Он свернул с дороги и побежал по узкой малоосвещённой улице, но Татьяна улавливала его силуэт на бледном фоне тропинки и осторожно следовала сзади. Наконец, он остановился возле одного из старых деревянных домов и проскользнул в квадратное отверстие, прорезанное в калитке специально для собаки. Всё затихло. Татьяна прислонилась к дереву, слившись с его стволом, и попробовала рассмотреть за решётчатым забором двор. Но мешала темнота. Всё воспринималось одним чёрным расплывчатым пятном.
Прошло несколько минут, двор был окутан тишиной, такой же непроницаемой и скрытной, как и темнота. Татьяна не надеялась, что может увидеть что-нибудь интересное. В такой поздний час люди обычно собираются спать, и мало кого тянет освежиться на свежем воздухе. Но вдруг наружная дверь дома, где жили предполагаемые хозяева её нового друга, со скрипом отворилась, и на деревянном крыльце в свете проёма появился невысокий коренастый мужчина с взъерошенными волосами, с неряшливо заправленной в брюки рубахой.
– Док! – тихо, но властно позвал он. Никто не откликнулся на его призыв.
– Док! – более громко и сердито повторил он.
На этот раз почти пулей к его ногам метнулся пёс. "Док, – отметила про себя Татьяна, до сих пор не знавшая имени своего друга. – Запомним."
– Скотина! Ты почему сразу не отзываешься? – злобно проговорил мужчина и пнул пса ногой. Тот тихо взвизгнул и поджал хвост. – Смотри мне, чтоб от двери ни шагу, – приказал он и, войдя в дом, захлопнул дверь.
Снова двор погрузился во тьму. Чёрный пёс слился с чернотой ночи.
"Злюка, – мысленно послала Татьяна вдогонку хозяину. – Ишь, как пинками разбрасывается, было бы за что." И хотя, казалось, ждать больше нечего, она продолжала стоять под деревом, прижимаясь к стволу. Прошло полчаса. Дверь снова распахнулась, прорезав темноту снопом света. На крыльцо вышел хозяин. На этот раз на нём были надеты пиджак и фуражка. Пёс сидел на том же месте, где был оставлен, и ждал. По тому, что мужчина выключил свет в коридоре и запер дверь снаружи на ключ, Татьяна поняла, что кроме него, в доме никого нет. Заскрипела калитка, и только тут она сообразила, что сейчас Док и хозяин пойдут мимо, и она будет узнана псом. Но бежать было поздно, ничего не оставалось, как прижаться плотнее к дереву. На её счастье они направились в противоположную сторону. Дав им возможность удалиться на некоторое расстояние, Татьяна осторожно двинулась следом, стараясь выдерживать дистанцию.
Мужчина шёл не торопясь, пёс бежал рядом. Хвост его не был загнут колечком, как обычно, а поджат книзу. Сначала они шли между какими-то складами, потом опять вышли к жилым домам, и тут Татьяна их потеряла. То ли она отвлеклась, то ли они куда-то повернули слишком быстро, но улица стала безлюдной.
Домой Татьяна вернулась в полночь, усталая и озябшая. На следующий же день она постаралась через соседей узнать, кто живёт в интересующем её доме. Словоохотливая соседка – старушка, отдыхающая на лавке, сообщила ей, что в доме по соседству живёт Лапин Михаил. Дом этот он купил год назад. До этого здесь жила одна семья, но она переехала в другой город. Лапин жил одиноко, кроме собаки, никого не имел. Правда, в этом же городе жила его мать, на которую он, по словам старушки, очень походил. Мать изредка захаживала к сыну в гости, но была малоразговорчива, и как ни пытались соседи проникнуть в её жизнь, она оставалась для них белым пятном. Не удалось выяснить ни её отношений с сыном, ни места, где она проживала в данный момент, ни того, была ли у сына когда-нибудь семья. Собственно говоря, соседи были не очень любопытны, как сообщила старушка, и до чужой семьи им не было дела, лишь бы в их семью не лезли. Ну а то, что касалось общественной стороны жизни Лапина – тут было всё ясно, ибо то, что знает коллектив, знают все… даже соседи. Поэтому они были осведомлены, что Лапин находится на инвалидности и поэтому работает сторожем на бондарном заводе. Чем он занимается днём в свободное время вдали от трудового коллектива – опять же никто сказать не мог.
Познакомившись вкратце с подобной биографией, Татьяна разочаровалась. "Всё очень просто, – думала она. – Что может быть проще ночного сторожа, охраняющего бочки? Золотые часы могли остаться у него от жены или какой-нибудь родственницы. Не один же он жил всю жизнь. Надо теперь вернуть их незаметно, иначе он убьёт Дока, уж больно злой. И в прошлый раз он его избил".
Но как проникнуть в дом – оставалось неразрешимым вопросом. Самый простой способ – через форточку (о дверях не могло быть и речи ввиду отсутствия ключа). Но в этом доме форточек не имелось, и окна никогда не открывались. К тому же, в деревянных домах окна делались такими крошечными, что проникнуть через них в комнату можно было не иначе, как выставив всю раму. Оставалось ещё одно отверстие, ведущее внутрь – дымоходная труба. Но оно было настолько узким, что, несмотря на свою миниатюрность, Татьяна не могла им воспользоваться. Оставить же часы себе не позволяла ей совесть, а подойти и отдать их хозяину – кто знает, какие будут последствия. Как объяснить ему, не выдав Дока, каким образом они к ней попали? Не найдя ответа, она в один из воскресных дней, прогуливаясь вдалеке от интересующего её дома, заметила, что хозяин с Доком куда-то отправились. Когда они скрылись из виду, Татьяна подошла к их калитке и стала прохаживаться взад-вперёд, присматриваясь к бревенчатому строению. Но ничего нужного для себя не высмотрела.
В соседней калитке появилась старушка, рассказывавшая ей о соседе. Татьяна приветливо поздоровалась с ней и спросила, как она себя чувствует.
– Хорошо, доченька. Слава богу, пока здорова, – охотно ответила та, усаживаясь на лавку.
Татьяна остановилась напротив.
– Вы здесь, наверное, давно живёте, местная жительница?
– О-о, – протянула старушка, – очень давно, почти с самого детства. Мой отец этот дом сам построил, – она указала корявым пальцем на свой дом. – Я у родителей одна была. Только меня замуж выдали, сами померли от какой-то проклятой хворобы. А мы с мужем, молодые, повалялись с месяц в постели да выздоровели. Наш дом первый был на этой улице.
Старушка охотно рассказывала, Татьяна слушала.
– А соседский выглядит не моложе вашего, – указала она на дом Лапина, – хотя он, наверно, построен намного позже.
– Да, его лет на десять позднее строили, и строил мой муж.
– Неужели? – удивилась Татьяна и незаметно постаралась подвести разговор к интересующему её вопросу. – Я читала – все старинные дома имели по нескольку входов и выходов, или это касалось только домов богачей?
– Да нет, – возразила старушка, – вон в моём парадный вход, чёрный, да ещё из подвала через пол. И в том доме сделали так же.
Поговорив для видимости ещё о том, о сём, Татьяна распрощалась.
Вечера она проводила по-прежнему вместе с Доком, но выходные посвящала наблюдениям за сторожем. Подарок Дока лежал тяжёлым камнем на её совести, и ей хотелось поскорее избавиться от него. Наблюдая за домом Лапина, она заметила, как однажды хозяин вынырнул откуда-то снизу, хотя, на первый взгляд, отверстий в цоколе никаких не было. Татьяна ещё долго бы бродила вокруг да около, не решаясь на что-то большее, если бы однажды вечером Док не решил "порадовать" её ещё раз.
В этот вечер они играли с ним в комнате довольно свободно: Татьяна позволяла ему запрыгивать на диван, где переворачивала его на спину и весело тормошила. Они бегали по комнате, и пёс радостно гавкал. Глаза его блестели от восторга, и он вёл себя, как беззаботный щенок: трепал тапочки, норовил спрятать их куда-нибудь подальше. Татьяна шутя отнимала, а он ловко проскакивал мимо её ног с какой-нибудь из тапочек и начинал весело трепать ее в другом углу. Устав, Татьяна села на диван и проговорила:
– Хватит, Док. Ты меня загонял. Я ведь не такая молодая, как ты.
Пёс понял, что игра окончена, принес тапочки к её ногам и, подойдя к двери, запросился на улицу.
– Что-то ты рано уходишь сегодня, – выпуская его, заметила Татьяна.
Но спустя час пёс вернулся и, как обычно, когда приходил без приглашения, поскрёб дверь лапой. Татьяна открыла. Док бросился к ней, вскочил на задние лапы, упёрся передними ей в грудь и ткнулся мордой в руку, что-то предлагая. Татьяна раскрыла ладонь. Из пасти пса выпало узкое золотое колечко с красным камнем.
– Док, да ты что! – воскликнула изумлённая Татьяна. – Забери назад!
Но пёс молниеносно юркнул в дверь и исчез.
– Этого мне только не хватало, – обеспокоилась ещё больше Татьяна. – Если обнаружат пропажу и примутся искать, по псу легко доберутся до меня и найдут пропавшие вещи. Попробуй тогда доказать, что с Доком ты подружилась без всяких корыстных мыслей.
Подобные предположения ещё сильнее напугали её и заставили действовать более решительно. В ближайший же выходной вечером, надев рубашку, брюки и резиновые сапоги (Татьяна надеялась, что резина сбивает собаку со следа), захватив карманный фонарик, она отправилась на знакомую улицу и, притаившись в кустах, стала ждать.
В обычное время из калитки вышли хозяин с собакой и направились на дежурство. Постояв ещё с полчаса в укрытии, Татьяна приказала себе: "Пора, нечего трусить. Надо спасать своё честное имя, а Дока от побоев". Приведя неоспоримые доводы, по которым неминуемо требовалось действовать, Татьяна, стараясь ступать как можно тише, направилась к дому. Но, как нарочно, под ней трещали ветки, гремели камни, скрипели сапоги, и её давно бы заметили, если бы поблизости кто-нибудь был. Но старая улица страдала одиночеством, особенно по ночам. Редкий прохожий соизволил беспокоить её в такую пору, и улица грустно смотрела жёлтыми глазами окон в безбрежное чёрное небо с золотистыми звёздочками и печально вздыхала тихим шелестом листьев. Как много на свете одиночек – улица, небо, женщина, собака. В эту ночь они были связаны незримыми нитями, хотя не каждый сознавал это.
Татьяна подошла к невысокой калитке, перекинула через верх руку, намереваясь открыть засов, но вдруг решила: то, что закрыто рукой хозяина, должно быть ею же и открыто. "Поменьше следов", – приказала она себе и, кое-как вскарабкавшись на забор, спрыгнула внутрь двора. Обойдя дом, она действительно обнаружила со стороны дворового фасада чёрный ход, но попасть через него внутрь оказалось так же невозможно, как и через переднюю дверь: обе были заперты.
Татьяна продолжила осмотр стен, но ничего подходящего для себя не нашла. Раздосадованная, что её затея рушится, она забыла о всякой осторожности, и уже не только ветки трещали под её ногами, но с грохотом отлетела в сторону бочка, на которую она по неосторожности наткнулась в темноте. Спохватившись, она замерла, прислушиваясь, не выйдет ли кто из соседей на грохот, но никому не было дела до шума в чужом дворе. Поставив бочку на прежнее место, Татьяна задумалась, стараясь припомнить, в каком именно месте вынырнул из-под дома хозяин. Почему сейчас она не может ничего найти? Глаза её плохо видели в темноте, фонарик зажигать было нельзя. Тогда Татьяна решила идти ощупью.
Бревенчатый цоколь дома по хозяйским соображениям был обит до самой земли досками. Чуткие пальцы её заскользили по их шероховатой поверхности, ощупывая каждую трещину, каждый стык. Поиск оказался кропотливым, но не безрезультатным. Пальцы её, наконец, наткнулись на едва заметную прорезь, побежали по ней вниз, вверх, обнаружив прямоугольник. Через некоторое время они наткнулись на проволочную петлю. Татьяна потянула за неё – и перед ней открылся проём, пролезть в который можно было только согнувшись. Татьяна присела на корточки и осторожно влезла внутрь, прикрыв за собой дверцу. На неё пахнуло плесенью и сыростью. Темнота не давала понять, где она и что вокруг. Прислушавшись, не слышны ли снаружи шаги, она включила карманный фонарик. Луч его заскользил по земляному полу, валявшимся на нём доскам, мусору, висевшей на потолке паутине.
На корточках Татьяна двинулась вперёд, осматривая потолок и надеясь обнаружить в нём люк. Высота подполья позволяла перемещаться и стоя, согнувшись в пояснице, но в таком положении лучше всего обозревался только земляной пол. Поэтому выбранная поза оказалась наиболее удобной для изучения верхней части подполья. Но обещанного старухой лаза она не заметила.
Луч заскользил по стенам, покрытым плесенью и тёмными разводами сырости. В самом дальнем углу из темноты выплыла вторая дверца величиной с первую, ничем не замаскированная, грубо сколоченная из корявого горбыля и обитая железом.