– Вы?! – удивился хозяин заданному вопросу и сделал вид будто первый раз увидел очередь на мойку. – Мойка на сегодня закрывается по техническим причинам, – неожиданно объявил он.
– Мойку закрывают! – пронеслось по очереди. – Опять Грыня мотор мыть будет…
А один шустрый, худощавый паренек, в кожаной кепке, вылез из своего запорожца и, набравшись смелости, подошел поближе к Грыне.
– А не кажется ли вам, господин хороший, – обратился он к нему. – Что ваше место в конце очереди. Мы вас здесь раньше не видели.
– Меня раньше не видели, – удивился Грыня смелости парня и откинув голову закатился мелким веселым смехом. – Да ты знаешь кто я?! У меня, может быть, весь город – вот где…
Он показал парню здоровенный кулак и несколько раз махнул им.
– А ты мне: раньше не видел… Ну, деревня!
– Вот именно! – поддержал его хозяин и с укором посмотрел на парня. – Ты хоть понимаешь, с кем ты споришь, дурак!
– С Грыней.
Хозяин махнул рукой и покрутил пальцем около виска.
– Какой он тебе Грыня. Это же Григорий Иванович Прошкин. – Известный в нашем городе бизнесмен и меценат! Уважаемый человек!
– А по мне, хоть папа римский, – не унимался парень. – Но место свое я все равно не уступлю…
От этих дерзких слов все присутствующие в страхе опустили глаза и замолчали, стараясь не смотреть на бандитов. Нарушил тишину сам Грыня. Он подошел вплотную к парню, измерив его тяжелым взглядом.
– Ты кто такой? – спросил он, надвигаясь на него всей своей массой.
– Вася.
– Вася?! – рассмеялся Грыня и хлопнул себя по бедрам. – Мнхась, – обратился он к здоровенному парню в кожаной куртке, – объясни Васе, где его место в очереди.
Васю вывели за ворота. Раздался шум глухих ударов. Затем все затихло. Прошло несколько минут. Наконец из-за ворот показался Вася, весь окровавленный, с порванной рубахой и подбитым глазом. Он с трудом добрался до своей машины и вытер побитое лицо грязной тряпкой. Водители стали разъезжаться. Через минуту во дворе мойки уже никого не было, кроме старенького москвича и одинокой фигуры Михалыча.
– Что же вы делаете, бусурмане, – обратился он к бандитам.
– Паренек то еще совсем молодой, а вы его по лицу… Его же молодуха дома ждет.
– А это еще что за фрукт такой, – рассмеялся Грыня, с любопытством рассматривая военный китель Михалыча. – Ты бы лучше дед помалкивал, пока и тебе не накостыляли.
Михалыч встрепенулся, словно его укололи в самое живое место. От волнения у него даже затряслась борода.
– А ты меня не пугай, – задыхаясь от злости сказал он. – Я немцев не боялся, а вас иродов и подавно… Понацепляли на себя цепей, как в цирке, и ходите тут…
– Михась, – обратился Грыня к своему дружку. – Здесь кажется был какой-то шум? Или мне показалось?
– Вам показалось Григорий Иванович, – ответил Михась и, схватив Михалыча за шиворот, вытолкнул его с мойки. Михалыч споткнулся и ударился об угол стенки. В глазах у него потемнело, по щекам потекла кровь. С трудом поднявшись, он молча сел в машину и под громкий хохот бандитов выехал со двора.
– Ничего, – подумал он. – Стерплю… не впервой…
Михалыч вдруг вспомнил фронт, своих боевых друзей, не доживших до победы и от этого у него не глазах навернулись слезы.
– А зачем я должен терпеть, – вдруг мелькнуло в его сознании. – И нужно ли терпеть?
Сам не понимая, что творит, Михалыч вдруг развернул машину и направил в сторону мойки.
"Зачем терпеть? Зачем терпеть?" – мысленно повторял он.
Какая-то невиданная до сих пор, сила, вдруг охватила все его существо. Может быть, это была уязвленная гордость, или обостренное чувство человеческого достоинства, или просто ощущение безвыходности… Но остановиться он уже не мог… Когда он подъехал к мойке, черный джип только въезжал в бокс. Михалыч нажал на газ и как раньше на своем Т-34 таранил немецкие танки, так и сейчас на полном ходу въехал в правое крыло джипа. Раздался сильный грохот. Михалыч на какое-то мгновение увидел побелевшее от ужаса лицо Грыни и от сильного удара потерял сознание…
Затем его арестовали, долго судили и оправдали… А за произведение боевого тарана в мирное время, все в городе к его прозвищу "танкист" стали добавлять слово "народный"…
Легенда о "черном капитане"
На пересечении улиц Пушкинской и Горького резко притормозила черная девятка и остановилась у края тротуара. Из нее вышел высокий худощавый мужчина, лет тридцати, в форме капитана милиции и уверенной походкой двинулся в сторону центра. Несмотря на впалые щеки и необычную бледность лица, у него была бодрая, пружинистая походка, в каждом его движении чувствовалась четкость и сила. Одет он был в черную кожаную куртку, опоясанную белым ремнем с кобурой. Весь его облик имел довольно-таки внушительный и даже грозный вид. Он прошел метров сто и остановился у входа в банк "Оваль". Напротив, рядом с модным магазином "Полина", стоял новенький серебристый "мерс", в пяти метрах от него возвышался огромный черный джип. Капитан надел черные солнцезащитные очки и подошел к "мерседесу" со стороны водительского окна. Он вытащил из ремня полосатый жезл и несколько раз постучал им по крыше автомобиля. В проеме окна появилась рыжая голова водителя.
– Ну и что будем делать? – обратился к нему капитан. – Сам уедешь или номера снимать будем.
Внутри послышалась какая-то возня и из машины вылез огромный рыжий детина, нагловатого вида, и презрительным взглядом смерил офицера.
– Ты чё, командир, не знаешь, чья эта машина?
– Нет, не знаю, – холодно ответил капитан, в упор рассматривая рыжее лицо водителя.
Детина хотел что-то ответить, но внезапно замолчал. Его взгляд устремился в сторону банка. Капитан повернулся и увидел приближающихся мужчин в белых рубашках. Самый крупный из них шел впереди и нес в руке кожаный портфель. Это был известный криминальный авторитет и бизнесмен, один из самых богатых и влиятельных людей в городе. Двое других были его охранники. Они с трудом успевали за ним. Через несколько секунд их шеф уже стоял около автомобиля.
– Что здесь происходит? – раздраженно спросил он. – Я депутат местного горсовета двух созывов… лицо неприкосновенное…
– Да вы не волнуйтесь, шеф, – постарался успокоить его водитель. – Капитан видно новенький… ему не нравится, где вы машину поставили, говорит в неположенном месте…
Авторитет с опаской посмотрел на капитана, словно чувствуя какой-то подвох или опасность для себя.
– Ваше служебное удостоверение, – хриплым голосом проговорил он и испытующим взглядом впился в его лицо. – Посмотрим, какой вы капитан…
– Пожалуйста, – улыбаясь, ответил офицер и полез в служебную сумку.
Неожиданно для всех он вместо удостоверения вытащил пистолет и приставил его к голове авторитета. Время на миг остановилось. Казалось, капитан раздумывал убивать или не убивать. Авторитет сразу поверил в то, что его убьют, как убивали по его приказу. Воспользовавшись паузой, он предпринял отчаянную попытку к собственному спасению.
– Я депутат местно совета, лицо неприкосновенное… Вы не посмеете…
Но последние слова авторитета только вывели капитана из оцепенения. Он нажал на курок и раздался глухой хлопок, от которого кровь брызнула на лобовое стекло машины, а шеф упал, как подкошенный. Охранники и водитель, очнувшись от шока, бросились наутек в сторону магазина. Капитан не обратил на них внимания и спокойно пошел в сторону своей машины. Через несколько минут черная девятка выехала на улицу Горького и на огромной скорости помчалась в сторону вокзала.
Весть об убийстве известного бизнесмена быстро разлетелась по всему городу. Никто раньше не мог допустить и мысли, что кто-то захочет убивать авторитета такого ранга. И, главное, убийца был переодет в форму офицера милиции. А это противоречило всем законам криминального мира. Узнав о случившемся, местная братва пребывала в шоке. Всех интересовал один вопрос: кто это мог сделать?
Ближе к вечеру милиция арестовала предполагаемого исполнителя преступления. Однако, когда стемнело, стало известно, что на выезде из города был убит еще один крупный коммерсант. Убийца, переодевшись в форму капитана милиции, остановил машину бизнесмена и хладнокровно расстрелял его, оставив в живых водителя. Со слов последнего, капитан был в темных очках и в шлеме и одет в черную куртку, опоясанную белым ремнем. Появилось подозрение, что эти два убийства были совершены одним и тем же человеком, переодетым в милицейскую форму. По городу поползли слухи, что на дорогах орудует то ли маньяк, то ли призрак, то ли спецагент, член организации "Белая стрела". Обстановка накалилась. В каждом темном переулке мерещился (вид…) "черный капитан". Бизнесмены и авторитетные мужи теперь уже выезжали только в бронированных машинах и только в сопровождении охраны, вооруженной до зубов.
Так родилась легенда о "черном капитане". Говорят, что его много раз видели ночью. Одиноко стоящий на обочине дороги, он останавливал только криминальных авторитетов и крупных бизнесменов, после чего те бесследно исчезали. Правда это или вымысел до сих пор никто не знает. Но с тех пор еще долгие годы многие громкие убийства и исчезновения на дороге связывали с "черным капитаном".
Вернись, сынок!
Непривычные для юга морозы сковали землю. В сумерках на улицах села пронзительно свистел ветер, обдавая редких прохожих колючим снегом. На отшибе, у косогора, виднелись окна дома. Тусклый электрический свет едва пробивался сквозь серую заметь.
От этих не заклеенных на зиму окон в горнице гуляли сквозняки. Печь с утра не топилась. Хозяйка дома Вера Михайловна лежала в постели, укрывшись поверх одеяла старенькой с вытертым ворсом шубой. Рядом хлопотала соседка, бойкая круглолицая женщина лет тридцати пяти.
– Совсем не жалеет вас сын, – сокрушалась она, торопливо разжигая печь. – Мыслимое ли дело – такой холод!
Поправив сползающий с плеча пуховый платок, покачала головой:
– И к супу вы не притрагивались…
– Спасибо, Варвара, что-то не хочется, – тихо проговорила Вера Михайловна.
До еды ли тут? Девять лет назад сгорел в запое ее муж. А теперь вот и сын – единственная ее надежда – так редко бывает трезвым…
– Что-то Алексея долго нет… – вздохнула Вера Михайловна. – Не случилось ли чего? У меня, Варвара, веришь ли, когда он где-то задерживается, внутри все обрывается. Не знаю, – продолжала она, – или люди раньше не те были, или время было другое, а только пили тогда намного меньше. На все село один пропойца и был Савелий. Уж такой гармонист, ни одна свадьба, бывало, без него не обходилась, и тот по пьяному делу в сугробе замерз. Ну а мы, молодежь, вина тогда и не знали…
– Так, так, – закивала, вытирая руки о передник, Варвара. – Многое, видать, с тех пор поменялось. Ваш Алексей, он ведь тоже еще молодой.
– Тридцать уже…
– Ну и что? А ведь какой парень был! Сколько ладных девок по нему сохло. А теперь совсем до ручки себя довел. Вот и вы через него хвораете.
Варвара не заметила протестующего жеста Веры Михайловны.
– Видела его днями, – продолжала она, – околачивался с дружками у магазина… Пропадает, ох, пропадает парень! Скольким эта пьянка жизнь сгубила! Сегодня, говорят, у переезда какого-то пьяницу поезд задавил, насилу опознали…
Вера Михайловна так и обмерла.
– Да что вы, бог с вами, – перепугалась Варвара. – Причем тут Алексей ваш! Это же вон где было, да и не сегодня вовсе. Разболталась я тут, – засуетилась она, – мелю что попало.
Соседка ушла. А Вера Михайловна долго еще не могла успокоиться. В голову лезли мысли одна другой чернее. В вое ветра за окнами, в бряцании дверной щеколды слышались нетвердые шаги запоздавшего сына…
Незаметно задремала. Снилось родное село, не нынешнее, а то, каким оно было тогда, в пору ее юности, и сама она, легкая, стремительная, бежит по росистой траве, едва касаясь ее ногами. Мгновение – и взлетает высоко над землей, птицей плывет над весенней березовой рощей, над петлистой речушкой с песчаными островами. Вместе с подругами кружится в хороводе, выискивая глазами среди разгоряченных кадрилью парней своего, единственного, в синей сатиновой рубахе. Неожиданно вместо него – Савелий, гармонист, дурашливо кланяясь, зазывает ее в круг. Она пристально вглядывается в его лицо и в страхе отшатывается: ведь это ее муж – покойный Федор!
Потом все разом исчезло. Покрылось сплошной снежной пеленой. Теперь она, проваливаясь в сугробы, бежала куда-то незнакомым лесом, угрюмые стволы все теснее обступали ее. Случайная ветка больно хлестнула по лицу… Вскрикнув, Вера Михайловна открыла глаза, словно хотела убедиться, что эта боль лишь наваждение, кошмарный сон, но боль не отпускала, становилась острее, и, чтобы уйти от гнетущей душу яви, Вера Михайловна снова прикрывала веки и проваливалась в забытье. Стволы деревьев вновь надвигались. Она падала, снег забивался в рукава, сыпался за воротник, стекая тонкими струйками по спине.
Впереди мелькнула знакомая фигура. Алексей! Но сын, не слыша ее, уходил все дальше и дальше… Протяжно загудел паровоз, она увидела железнодорожный переезд и сына, бегущего по шпалам. "Сынок! Вернись!.."
Пробуждение было тяжелым. Алексей все не приходил. Вдруг на дворе стукнула калитка, сердце матери сжалось: вот-вот скрипнет под ногами снег на крыльце… Не выдержав, она с трудом поднялась и, накинув платок, вышла на улицу. У ворот в сугробе что-то чернело. Алексей! Ноги у Веры Михайловны подкосились. Не помня себя, она стала трясти его за плечи: "Встань, сынок, проснись!"
Алексей поднял тяжелую, будто налитую свинцом, голову: "Где я?" Увидел лежащую на снегу мать. Хмель мигом слетел с него. Бросился к ней, поднял на руки и бережно понес к дому. Уложил в кровать. Негнущимися, словно чужими, пальцами растирал ее лицо, руки… Он словно впервые увидел эти истомленные, до боли родные черты. Страшно и стыдно: ведь он совсем забыл о ней! Мучительно захотелось все вернуть, исправить теперь же, немедленно. Собственная жизнь показалась пустой и никому не нужной.
Вера Михайловна открыла глаза: "Жив, сынок…"
Алексей не выдержал. Давясь слезами, он умолял мать простить его, обещал начать все заново… он не сможет больше жить, если она ему не поверит. И мать поняла это. Она тоже плакала, и ей тоже становилось легче, словно вместе со слезами уходило все то страшное, что было в их жизни. Может, и впрямь образумится, думала она. Затеплившаяся надежда понемногу перерастала в уверенность, согревала душу. Не вечно же лютовать холодам. И к ним в окно заглянет долгожданное весеннее солнце.
Специалист
В острое отделение городской психбольницы привезли буйного больного. Это был огромный детина лет сорока, свирепый вид которого внушал окружающим неподдельный ужас. Пациент настолько огромен, что два сопровождающих его сержанта милиции в сравнении с ним казались пигмеями. Они вздрагивали при каждом его движении и все время находились от него на приличном расстоянии. Пациента надо было привязать к кровати, но никто не знал, как это сделать.
Детина стоял посреди коридора и дико озирался по сторонам, до конца не догадываясь, для чего его сюда привезли.
– Позовите доктора, – потребовали сержанты. – Нам за усмирение дураков деньги не платят.
Через пять минут в отделении появился дежурный психиатр Козловский.
– Пациент, – обратился он тонким голосом к детине. – Ложитесь, пожалуйста, в кровать. Вам сейчас сестра инъекцию сделает, и вы успокоитесь.
– Нет, нет… – забеспокоился детина. – Не дамся! Вы привязывать к кровати будете…
При этом он стал размахивать руками, чем сильно испугал доктора. Последний в страхе отскочил от него и спрятался за спиной сержанта.
Наступила тягостная пауза. Все находились в замешательстве и не знали, что делать дальше. Разрядила обстановку санитарка баба Нюра. Это была маленькая юркая женщина – метр с кепкой.
– Вася, – обратилась она ласково к грозному пациенту. – Ты чего буянишь… доктора не слушаешься…
При этом она решительно схватила детину за руку и потянула в палату. Такая смелость маленькой беззащитной женщины оказала обезоруживающее воздействие на свирепого богатыря.
– Что вы делаете? Что вы делаете? – испуганно произнес он, не зная, что противопоставить напористости санитарки.
Но баба Нюра буквально повисла на огромной руке пациента.
– Что выделаете? Что выделаете? – продолжал лепетать богатырь, увлекаемый ею в палату.
Доктор и сержанты с удивлением наблюдали, как маленькая опытная санитарка расправлялась с буйным пациентом: привязав одну руку к кровати, она затем привязала другую… и детина был повержен…
Вот так бывает в жизни: маленькая пожилая женщина сделала то, что не могли сделать трое сильных мужчин. И так каждый день! Кто-то же должен эту работу выполнять… Есть еще в России такие бабы Нюры… Внешне неприметные, но совершающие подвиги каждый день!
Чужая боль
Студент-медик Алексей Ваганов ожидал прибытия электропоезда, ежеминутно поглядывал на часы, садился на скамейку, затем вскакивал, нервно прохаживался вдоль перрона, затем опять садился. Своим томлением он невольно притягивал к себе внимание прохожих. Алексея нельзя было назвать красавцем, но в эти минуты он был прекрасен благодаря той редкой выразительности и непосредственности, которые бывают у людей от ожидания счастья или, наоборот, полной безнадежности и которые придают лицу одухотворенность и неповторимость. Он уже три года был безнадежно влюблен в студентку из параллельной группы – Зою Беловежскую. Однажды весной на занятиях по микробиологии он слишком часто любовался ее красотой. И не заметил, как пропал в пучине ее бездонных глаз. И уже все остальное, что не было связано с этим демоническим взглядом, казалось ему лишним и ненужным. Действительно, Зою можно было назвать первой красавицей на курсе. Она нравилась многим студентам. Алексей три года встречался с Зоей, закрывая глаза на ее популярность. Но последнее время отношения между ними испортились. Их встречи становились все более редкими и прохладными. Говорят, Зою видели в обществе преподавателя с кафедры научного коммунизма, прозванного за любовь к студенткам Самцом.
Объявили о прибытии электропоезда. Алексей вздрогнул… Страх предстоящей неудачи на мгновение лишил его сил. Словно приговоренный, он лихорадочно высматривал среди толпы знакомую фигуру, заранее обдумывая самые убедительные и ласковые слова. Наконец на перроне показалась она… Алексей не видел Зою уже два месяца и в первый момент даже ее не узнал. Новое голубое платье, облегающее ее стройную фигуру, еще более подчеркивало красивую спину и грудь. Черные густые волосы были окрашены в рыжий цвет и уложены на затылке в большой пучок, открывая маленькие красивые уши. Даже ее огромные карие глаза стали более холодными и высокомерными. Зоя порывисто прошла мимо Алексея, стараясь не смотреть на него. У Алексея потемнело в глазах. Его навязчивость, видно, раздражала Зою, она с досадой остановилась и через силу улыбнулась.