Возвращаясь домой, репетировал речь. В прихожей пол подметал, что на меня не похоже; стол раздвинул, из круглого сделал овальным; рисовал человечков на полях старой газеты (с 20 ноября снижены поставки муки хлебозаводам); катался в кресле на колесиках по блестящему полу; приготовил яичницу из одного яйца; ел за кроссвордом; приготовил еще, ел еще и решал еще (как жить? и роман Достоевского из пяти букв?); исследовал заменитель оконного шпингалета, отвечающий евростандарту; на диване лежал, на спине; вспоминал название шрифта; " сын отца профессора бьет отца сына профессора, сам профессор в драке не участвует, кто кого бьет? " – никто никого – нет, кто-то кого-то; кубатуру комнаты и площадь окон прикидывал; искал от данной квартиры ключи (сам положил на подоконник).
Юлия так и не позвонила, ни в десять, ни в двенадцать, ни в два, ни в четыре. Я ждал, не находил себе места.
Проверял, правильно ли положена трубка. Едва не спятил.
Почему ты не звонишь? Ну почему? Ждать ненавижу. Или что-то случилось?
И опять. Мне опять стала мерещиться музыка. Прихотливое та-та барабана, нет, не болеро, конечно, во всяком случае, не Равеля – мое: та-та барабана, и тоже спиралеподобное, очень красивое, этакий просто изыск, но никогда не смогу даже пальцем отбить… Я умыл лицо, и мелодия мгновенно забылась.
От нечего делать я перечитывал терентьевские записи.
"Шестой день бескислотной диеты. Готов ". К чему он готов?
Знал он, что ли?
Если профессор женщина, тогда все получается: ее брат родной бьет мужа родного. Смешная загадка. И вдруг я постиг тайну Терентьева: знал!
Словно голос мне был. Вдруг – догадался. Знал! (Мурашки по коже.) Догадки такого рода у одних сумасшедших бывают, сам понимаю. Но ведь сходится все… Одно к одному… Так вот вы какие!..
"Просят не курить. Ем фрукты ". Отвел взгляд от книги.
Некоторое время смотрел в окно бессмысленно. Тут и заметил ключи, лежавшие на подоконнике, – нашлись.
Схватил, помчался.
"Где Юлия?"
Луночаров взмахнул расческой. "Принес что-нибудь вегетарианское? (На ты.) Но где же текст? "
" Никакие вы не вегетарианцы!.. " – закричал я. " А кто?
" – спросил Долмат холодно, отвернувшись от зеркала. "Я скажу кто!.. я скажу кто!.. " – И все-таки у меня язык не поворачивался произнести это слово.
"Ну? Ну давай же, давай говори… Мне надо уходить. Я слушаю ". "Юлия! – закричал я на всю квартиру. – Я здесь,
Юлия!"
"Нет Юлии, не кричи! " – Я не поверил: "Юлия!" -
"Поглядите-ка, что он делает, – произнес Долмат удивленно, обращаясь к невидимой аудитории, и, закономерно не получив ответа, вновь обратился ко мне: – Не считаешь ли ты Олег, что моя единственная супруга в опасности? "
"Да, считаю! " – "Ей кто-то угрожает? " – "Да, угрожает! "
– "И кто же ей угрожает, позвольте спросить? " – "Вы! " -
"Мы? Что мы можем сделать с нашей женой неудоприемлемое? "
Меня бесил его саркастический тон. Я закричал: " Схамать! "
"Как? " "Схамать! – закричал я еще громче. – Схамать! " -
"Фи!.. Какой вульгаризм!.. Разве мы похожи на Синюю
Бороду?.. Если бы ты, Олег, регулярно посещал наши собрания, тебе бы не пришло в го… "
Но я его не дослушал, я распахнул дверь в спальню – там не было никого. Я ворвался в библиотеку – около окна стоял
Скворлыгин, перед ним холст на подрамнике. Скворлыгин, увидев меня, смутился. "Вот… живописую маленько…
Хобби, понимаете ли… Так, балуюсь… Долмат Фомич попросил… " Он писал портрет, надо полагать, Зои
Константиновны, вернее, пытался срисовать с фотографии, прикрепленной к подрамнику. Мне некогда было разглядывать.
"Где Юлия?" – спросил я Скворлыгина.
"Олег-то наш разбуянился,- сказал вошедший вслед за мной
Долмат. – Похож я на Синюю Бороду? " "Такой день сегодня… светлый… – пробормотал профессор, вытирая руки о фартук. – Двести лет… " – И запнулся.
" Или ты считаешь, – вопрошал Долмат укоризненно, сверля меня стальным взглядом, – мы тебя тоже " схамать " хотим?
Скажи откровенно. Не стесняйся".
"Такой день сегодня… а вы ссоритесь… "
"В другой бы день и при других обстоятельствах, – важно изрекал Долмат Фомич, – на моем месте потребовали бы сатисфакции. Слушай, Олег! – Он указал пальцем на художественное подобие Зои Константиновны. – Перед лицом этой святой женщины я тебе клянусь, ты заблуждаешься!"
"Зачем вы подменили титульный лист в моей книге? "
Лицо его еще сохраняло пафосное выражение, но зрачки забегали. "Ладно. Поговорим еще. Мне пора. Я – в филармонию. Надеюсь, встретимся. Объясни ему, – обратился к Скворлыгину, – расставь акценты ".- Он вышел.
"Какие ж тут акценты? – промолвил, вздыхая, Скворлыгин. -
Вам просто надо выспаться… и все тут. Вот сюда… пожалуйста… на диванчик… "
На меня в самом деле напала сонливость какая-то; и ноги отяжелели. Я и не заметил, как очутился в горизонтальном положении.
"Спать, спать… так утомились… "
Укладываясь, я сумел достать из кармана листок, сложенный вчетверо. "Объясните, может, вы знаете… – Я читал, с трудом разбирая свой почерк. -… Мы ценим жертвенность как страсть… как высшее проявление преданности идее… как безотчетный порыв… "
" Как предельное выражение полноты бытия, понятой любящим сердцем, – подхватил по памяти Скворлыгин, дружелюбно похохатывая,- потому что только любовь – а не злоба, не ненависть, – только любовь вдохновляет чуткого антропофага, и только на любовь, на голос любви отвечает он возбуждением аппетита… " – Он подкладывал мне подушку под голову. – Один острячок сочинил… Из наших… Всего лишь памфлет… Не думайте… Спите, спите, бай-бай… "
"Он считает, мы Общество антропофагов ". – " Но мы вегетарианцы ". "Противоречие, для него неразрешимое ". "Большинство бежит антимоний. И он не исключение ".- " Не кажется ли вам, господа, что мы в нем ошиблись? Прошу высказаться всех ".- "Нет, мне не кажется ".- "Нет ". "Да, мы допустили ошибку ".
"Нет ".- "Скорее да, чем нет ".
" Да ".- " Да ".-" Нет ".
"Долмат, ты сказал " нет "?" – " Да, я сказал " нет "".
"Если " нет " говорит Долмат, я не посмею сказать " да ".
Нет. Разумеется, нет ".
"Нет ".
" То есть он отблагодарил тебя по достоинству. Да, Долмат? "
"Нет. Вопрос некорректен. Нет. Воспитательный роман, свободный от психологических мотивировок, и не надо переоценивать или недооценивать значение перипетий ".
"" Схамать "!.. Он искренне убежден, что ты способен схамать собственную супругу. Как будто мы живем в Африке… "
"Что ж. При столь стремительном духовном росте неизбежны пароксизмы сомнения".
"И все-таки он многое угадывал верно. Его интуиция поразительна ".- "Он опережал сроки. Это неоспоримо ". "Слишком стремителен был разбег ".- "И вот результат: бунт, бессмысленный и беспощадный ".- "Будем снисходительны. Во многом мы виноваты сами ".- "Мы сами навязали ему этот бешеный темп ".- "Но он вел с нами двойную игру ".
"Была ли это игра? " – "Он не играл ".- "Нет, не играл ". " Иная игра стоит жизни ".
" Он убежден, что мы съели Всеволода Ивановича Терентьева ".
"Не съели, а " схамали "".
"Представляю, какие мерзостные картины рисуются его воображению ".- " Надеюсь, он не считает Всеволода
Ивановича Терентьева примитивной жертвой нашей жестокости?
" – "Боюсь, что считает ".- "Значит, он ничего не понял
".- "Он понял больше, чем от него требовалось ".- " Но не все. Он боится быть съеденным ".
" Фобия".
" Посмотрите, его лицо одухотворено ".
"Быть съеденным – слишком простой путь к самореализации
".- " Однако в нем есть изюминка ".- "Не надо об этом, он может услышать ".
"Я повторяю вопрос. Итак, еще раз: была ли ошибка? "
"Нет ".
"Нет ".
"Нет ".
"Нет ".
"Нет ".
"Нет ".
Я очнулся на диване, обтянутом шелком, в белой ротонде шереметевского дворца. Была ночь. На круглом столике стоял бронзовый подсвечник. Пламя дрожало. Я сел.
" Олег! – Профессор Скворлыгин отделился от кресла. -
Наконец-то!.. "
Я озирался, Скворлыгин сказал: " Не обращай внимания, уже поздно, мы не должны жечь электричество, иначе нас обнаружат, а это недопустимо, ночью дом принадлежит нам и только нам. Все уже здесь и ждут тебя".
"Вы о ком? " – комком выворотился вопрос негромко. "О нас.
О нас и о наших, Олег. Только никаких " вы ". Этой ночью мы все на " ты ". Попей ".- Он поднес к моим губам стакан с красным вином. Я сделал глоток и отвел его руку.
" Олег! Мне поручили сказать тебе несколько слов. Между тобой и Обществом не должно быть никаких недомолвок ". Я молчал. "Ты проницателен. Ты видишь то, что дано увидеть не каждому. Ты решил, мы Общество антропофагов? Я не буду тебя разубеждать, Олег, хотя мог бы без труда опровергнуть твое небесспорное открытие множеством неоспоримых доводов.
Но я не сделаю этого. Напротив, я со всей ответственностью подтверждаю свое уважение к твоему правдоискательству,
Олег, и говорю тебе прямо: ты недалек от истины, ты на правильном пути. Мы антропофаги. Но не в том значении слова, которым любят щеголять профаны. Послушай меня,
Олег: есть антропофаги и антропофаги. Так вот, мы не те.
Понимаешь, не те!.. Мы те, которые мы. Ты поймешь, у тебя светлый, критический ум. Мы антропофаги, связанные некоторой декларацией, о которой я не намерен сейчас распространяться, но ты должен знать, в какой степени мы антропофаги. Так вот, мы антропофаги более чем вегетарианцы, и еще более чем кулинары… Не удивляйся,
Олег, и уж тем более – более чем библиофилы. Всеволод
Иванович Терентьев мог бы стать таким же антропофагом, как и мы все, если бы жизненная стезя его и путь к самопознанию не пересеклись окончательно в предыдущем пункте: он навсегда останется для нас вегетарианцем ".
Скворлыгин умолк, недвижим; казалось, он погрузился в воспоминания и забыл обо мне, я не шевелился, прошла минута, другая, где-то открыли дверь, сквозняк потянул пламя свечи, Скворлыгин заговорил снова: "Олег, мне не дано знать, как могла сложиться твоя судьба. Я не говорю о сочетаниях звезд и тому подобном, я говорю о другом: порой внешнее, казалось бы, незначительное событие, на первый взгляд совершенно пустое, определяет выбор пути человека, даже если выбирают за него другие. Ты спросишь, какое событие? Не спрашивай, не знаю. Но я постараюсь ответить тебе, почему ты наш. Хотя это непросто. Но я постараюсь.
Олег, ты ценитель изящной словесности, у тебя вкус. Твой аппетит образцов. Ты не агрессивен. Жертвенность от природы присуща тебе. Прости, я говорю сумбурно. Плохо, плохо, забудь!.. Забудь все, что я только что сказал. Я сказал неудачно… Но… Олег… Про тебя говорят: в нем есть изюминка. И это так. Мне трудно объяснить, Олег…
Изюминка… Музыка. Она живет в тебе… ты слышишь ее и не можешь воспроизвести… Как это? Слышать божественную музыку и не уметь выразить ее ни движением руки, ни свистом, ни пением, ни отстукиванием по столу указательным пальцем, как это, не иметь слуха, Олег? Ты ведь сейчас ее слышишь, ответь, ты слышишь ее?! "
"Нет ",- ответил я и соврал, потому что где-то на краю сознания робко и неуверенно заиграл гобой. " Нет? – недоверчиво повторил Скворлыгин. -
А по-моему, да ".
"Где Юлия?" – спросил я. "Жива-здорова. Просто она должна отгулять свой отпуск по-человечески. Долмат отправил ее на Средиземное море, почти насильно, и я думаю, он прав ". " Зачем? " – спросил я, не уловив логики.
"Вот твои ботинки, надень (действительно, я был без ботинок). – По нимаешь, Олег, я не хочу вмешиваться в ваши отношения с
Юлией, ты просто должен знать, что здесь нет ни малейшего повода для волнений. А вот что касается Зои Константиновны… Боюсь, Зою Константиновну ты уже не увидишь… " – "???"
"Нет, нет, я знаю, о чем ты подумал… Но я ничего не сказал… Ты с нами, ты наш, да, но ведь это не значит, совсем не значит, что мы будем… тебя… принуждать… к… " – Он причмокнул.
Надевал не без труда, пальцы мои не слушались. Левый, правый…
"Олег, сознаюсь, ты спутал нам все карты… И хорошо.
Пускай!.. Я сказал тебе, что ты недалек от истины…
Именно: недалек!.. Потому что это еще не истина, друг мой, а лишь приближение… Как бы тебе объяснить… Сейчас объясню… Слышал ли ты когда-нибудь об ангидрите?.. Это безводный гипс. Я хоть и специалист по костям, но что-то смыслю в таких вещах…
Идем, идем.
Пора ".
Он помог мне встать, взял свечу и повел меня по Дому петербургских писателей. Наш путь был замысловат. Вместо того чтобы спуститься по парадной лестнице, мы вошли в
Белый зал, я еще никогда не бывал здесь ночью. Ночью Белый зал не Белый, а Черный. Черный рояль чернеет на черной сцене. Кресла: мягкая чернота подлокотников.
Скворлыгин шел впереди, свечу он держал перед собой, я смотрел ему в спину, извилистый контур сворлыгинской фигуры обозначался тусклым свечением.
Вспомнилась детская страшилка.
На секунду я поверил, что в креслах люди сидят. В Черном зале – черные люди.
Или белые люди. В Черном зале. Черно-белые люди.
Должно быть, флейта. Издалека.
Цеховые разборки, партийные проработки, литературные вечера с декламацией…
Не было никого и быть не могло.
Флейта, флейта, жалобная, задыхающаяся мелодия. Я хотел крикнуть Скворлыгину: "Слышу! " – но сдержал себя, и звуки иссякли, прошли.
Остановившись подле сцены, он вглядывался в тамошнюю темноту, словно предполагал увидеть призрак за черным роялем (верно, что-то Скворлыгину тоже почудилось).
"Пойми, Олег, – почти шепотом произнес профессор
Скворлыгин (и мне показалось, что у него дергается плечо),
– пойми, старое русло Невы лежало не здесь, не там, где сейчас, имей в виду, Нева – одна из самых молодых рек
Европы ".
Теперь мы шли по узкой кишке, огибающей костюмерную.
"Вдоль Шпалерной улицы расположены обширные известковые участки. Происхождение их, по-видимому, относится к ледниковому периоду… Ты слышишь меня?"
Я слышал. Огонек свечи отразился на стеклянной вывеске:
"Библиотека ". Мы вышли на другую лестницу. Спускались.
Висели фотопортреты лауреатов Государственной премии. У одного был выколот глаз.
Я вздрогнул. Из темноты проявилась в белом костюме персона вахтера. Никакого светильника у него не было, и не было ясно, зачем он здесь притаился. Скворлыгин остановился.
" Идите, идите, – сказал вахтер. – Я следом за вами ".
По служебному коридору мимо кабинета замдиректора Дома, мимо иностранной комиссии и прочих комнат мы продвигались в глубь Дворца Шереметева. Путь этот неизбежно упирался в бильярдную. Там, в торце коридора, стоял Долмат со свечой.
Он ждал нас. " Все уже в сборе, – без лишних приветствий сообщил Долмат. – Ты все рассказал? " "Почти ", – ответил
Скворлыгин, пропуская меня в бильярдную.
Он спросил: "Нет новостей? " "Так, пустяки, – сказал
Долмат, – Лех
Валенса позвонил Горбачеву. Завтра будет в газетах ".- "А как насчет "Фрунзенского "?" – "Союз ассоциаций предлагает продать универмаг англичанам. Весь целиком. Я только что из Филармонии ". "Ну? " – напрягся Скворлы гин. " Великолепно. Кантата "Кающийся Давид ".
Шедеврально! Первое исполнение в Петербурге. Молодой человек, наверное, не знает, что сегодня умер
Моцарт ".
"Двести лет назад, – сказал мне Скворлыгин. – Великая дата ".
"Я полезу первым, – промолвил Долмат и ловко нырнул под бильярд. – Посвети " "Осторожно с огнем! Дом не сожгите! "
– Это вахтер появился в дверях.
Профессор Скворлыгин, присев на корточки, светил Долмату.
Я не верил глазам. Там люк! Люк под бильярдом! С квадратной крышкой!..
Долмат исчезал в отверстии.
"Колодец, – сказал мне вахтер. – Идеальная маскировка ".
" В карстовых слоях нередко образуются воздушные полости,
– обратив ко мне лицо, произнес негромко Скворлыгин (он по-прежнему сидел на корточках). – Нечто подобное есть на улице Фурманова, дом 9. Теперь ты, Олег. Твоя очередь ".
Я медлил. "Ползи, не бойся,- подбадривал вахтер, – там ступеньки ".
Я наклонился, присел. Снизу повеяло холодом.
Пещера оказалась не очень глубокой и довольно сырой. Бежал ручеек, журча. Вдоль стены по правую руку тянулся деревянный настил, уже прогнивший от сырости. Долмат дал мне свечу, сам он теперь держал карбидный фонарь, такой же точно фонарь появился у спустившегося за мной Скворлы гина.
Нечто сосулькообразное полупрозрачной бахромой висело над нами.
Я мгновенно перестал ориентироваться. После третьего или четвертого поворота подземный ход расширялся. Люди стояли вдоль стен. Одни дер жали старинные канделябры с зажженными свечами – у кого-то свечи успе ли потухнуть (воздушная тяга); другие держали светильники наподобие керо синовых ламп.
С потолка свисала большая сосулька. На свету хрустальная поверхность ее играла веселыми огоньками.
"Сталактит! " – догадался я и услышал Скворлыгина: " Он! "
Нас ждали. Некоторых я узнал сразу: вот невропатолог
Подоплек, он приветствовал меня кивком головы, вот депутат
Скоторезов.
Долмат оглянулся: " Красиво? "
Сталактит впечатлял.
" Сказать, что мы Общество антропофагов, – сказал Долмат,
– значит, ничего не сказать. Раз в году, в эту благословенную ночь, мы глядим на него затаив дыханье.
Увидеть, всмотреться – вот вся наша цель ". " Господа, позвольте я стану здесь ".- Это подоспел вахтер.
"Объясняю, – тихо произнес профессор Скворлыгин. – Когда из воды удаляется углекислый газ, углекислый кальций, насыщающий воду, непременно выпадает в осадок. Гляди: утолщение. Ниже – это за годы Советской власти. А вот там,
– он вытянул руку вперед и наверх, – там эпоха Екатерины ".
Я почувствовал на себе чужие взгляды. " А ведь он слышит музыку сейчас ",- кто-то сказал.
Наверное, слышал. Да, я слышал музыку. Кажется, гобой.
Гобой плакал. Кажется, плакал.
Да, плакал гобой.
И так они глядели на меня, словно тоже хотели услышать, что дано было услышать почему-то лишь мне: как плачет гобой.
Я отступил в тень.
"Господа, пора начинать, – сказал вахтер. – Я созерцаю ".
Больше никто не проронил ни слова.
Юлия, подумал я, ты где, Юлия, кто ты, что ты, зачем ты, куда? Юлия, все будет хорошо, Юлия, я никому не дам тебя в обиду, Юлия… Юлия, подумал я, Юлия, подумал я,
Юлия, подумал я, Юлия.
Я обвел взглядом их отрешенные лица.
Я посмотрел на кристалл.
Я понял все.