Везением он распоряжается как нельзя более разумно. Вообще, он практичен, очень неглуп и хорошо воспитан. Беседовать с ним - одно удовольствие, тем более трудно объяснить неожиданные приливы острого желания съездить ему по морде. По-видимому, гений жизни неким специфическим образом искривляет прилегающее пространство.
Существует точка зрения, в соответствии с которой гений жизни в конце концов "получает по заслугам". Не стоит ломать копья вокруг сего нелепого мнения - оно является порождением не опыта, а свойственного людям стихийного стремления к абстрактной справедливости. Истинный гений жизни проживает свою жизнь играючи - от самого начала до самого конца. Он легко минует то, что для другого является непреодолимым препятствием, не упускает удачу, всегда добродушен и благожелателен, а любые попытки причинить ему вред, неудобство или хотя бы беспокойство заранее обречены на провал и, как правило, оборачиваются против того, кто их замышляет, - в полном соответствии с поговоркой: "Не рой другому яму, сам в нее попадешь".
Тем же, кто полагает, что человек должен, пусть изредка, быть способным проявить любовь, преданность, самоотверженность или хотя бы стыд, и склонным подвергнуть гневному осуждению того, кто этого сделать не в состоянии, следует заметить: благодать сама знает, когда и кому беспричинно падать на голову. И кто сказал, что ее носитель должен приносить окружающим одно удовольствие?
Так что подумайте сами. Может быть, на них следует молиться?
Гостиница
Гена Сурцуков так и говорил: "У советского человека не должно быть тайн!"
И правда, в прежние времена тайн практически не было, люди жили как братья. И даже ближе. Во всяком случае, однажды я, выйдя в коридор гостиницы в Охе на Сахалине (туалет там, как и во многих других местах, был один на этаже), встретил относительно молодую и совершенно голую особу с голубым бюстгальтером в руке. При моем приближении она накинула его на голову так, что чашки стали торчать, как довольно большие уши, и, подергивая плечиком, лукаво заговорила:
- А я - мышка! А я - мышка!..
В гостиницах никто никого не стеснялся. Да и места, чтобы стеснение свое демонстрировать, как-то особенно не предоставлялось.
Одноместных номеров не существовало. В обыкновенных гостиницах, я хочу сказать. Правда, были еще обкомовские, горкомовские и прочие таковские, но меня в них не селили.
Я жил в обыкновенных. И с кем только не жил!
Верхом комфорта являлся двухместный номер. (Для западного читателя: в двухместном номере стояли две кровати. В одноместном - одна и узкая: вдвоем не разляжешься.)
Однажды я прилетел в Тюмень, пришел в гостиницу (место было забронировано), осмотрел пустой и чистенький двухместный номер, заселился - то есть бросил сумку да умылся с дороги - и двинулся по делам. Спускаясь по гостиничной лестнице, я еще размышлял, кого мне бог пошлет, и даже вспоминал историю про то, как так же вот жили двое в двухместном номере. И вдруг один видит, как второй, по оплошности не прихлопнув дверь ванной, моет в раковине умывальника… что моет?! Вот то самое и моет.
- Нет, ну смотри, - громко и злобно говорит первый. - Ты что?!
Охренел?! Я там рожу мою, а он ЕГО своего поганого полощет! Иди вон к унитазу и полощи там!
- Ага! - мрачно отвечает второй, перед тем как захлопнуть дверь. -
Если б, чего доброго, ОН у меня был как у тебя рожа, я б ЕГО точно в унитазе мыл!..
И было мне грустно обо всем этом думать.
Но потом я вышел из стеклянных дверей гостиницы, вдохнул свежего воздуха - и отвлекся до позднего вечера.
Вечером же, когда я открыл дверь номера, меня и впрямь встретил неведомый мне до той поры… кто? Сожитель? - нет, как-то неловко.
Сосед? - какой же сосед, если мы с ним в одной комнате дружно храпим и солидарно нюхаем носки? Соспальник? - м-м-м… вот именно что соспальник… да, пожалуй что соспальник. Одетый в свежую белую рубашку с галстуком и черный пиджак, соспальник сидел перед виртуозно накрытым столом. В серебряном ведре мерзла "Столичная".
Листья салата сверкали каплями воды. Икра антрацитово блестела в одном урыльничке и стыдливо пунцовела в другом. Слезился сырок.
Колбаска… гм!.. (Прекратите! Это теперь до тошноты противно читать в ресторанном меню "селедочка с картошечкой, маслицем и лучком", а прежде уменьшительные суффиксы отражали самую суть благоговейного отношения советского человека к продуктам питания!) Да, селедочка! И огурчики (см.)!
Когда я переступил порог, соспальник встал, вытянувшись как на смотру.
Затем он одной рукой пригладил седой вихор, другую прижал к груди и плачуще возгласил:
- Господи! Наконец-то! А я уж думаю - когда?!
Для меня оказалось некоторой неожиданностью, что нижняя часть его тела была облачена в мизерные, по сравнению с пиджаком и галстуком, сиреневые кальсоны.
Тем не менее мы с ним славно поужинали. Он, как выяснилось, был человеком старой закалки: в одиночку пить не мог ну просто ни в какую.
Грузины
Однажды мы с Мамукой Анджапаридзе пили пиво в пивном баре на улице Строителей.
То ли денег у нас не было, то ли в пивном баре ничего не было. Так или иначе, к пиву мы взяли самое простое - по две соленые сушки.
Теперь нет соленых сушек. Следует разъяснить, какими они были.
Соленая сушка - это сушка, посыпанная крупной солью.
Заметим, что если сушку просто посыпать солью, ничего хорошего не получится. Сушка и соль не соединятся. Соль останется сама по себе, сушка - сама по себе. Ведь сушка потому и сушка, что сухая. Она славно хрустит на зубах, однако соль к ней не пристает. Для того чтобы соль приставала, сушку нужно как следует намочить. Конечно, после того, как ее намочили, сушка потеряет прежние свойства: она перестанет быть сушкой. Это уже не сушка - не сухая, не хрустит. Она мокрая, с раскисшим боком. Зато соленая.
Мы пили жидкое пиво "Колос", слизывая соль с клеклых сушек, и от нечего делать я посвящал Мамуку в секреты приготовления плова.
- Красиво говоришь, - хмуро сказал Мамука, когда я замолк. - Про плов я все понял. Вари мясо с рисом, и все дела… - Вдруг он ожил:
- В общем, получается, что таджики (см.) - это что-то среднее между грузинами и китайцами.
- Почему? - спросил я, пораженный резвостью его народной мысли.
Мамука сунул в рот вторую половину соленой сушки и сказал, жуя:
- Мы едим одно мясо. Китайцы - один рис. А таджики - мясо с рисом.
Двадцать копеек
Был поздний декабрьский вечер. Я смотрел в окно, где мелькали фонари и льдистые тротуары, а размышлял лишь о том, что незадолго до Нового года жизнь кажется особенно безрадостной. Через несколько дней запахнет елками, повеет праздником, замерцают огни - и в душе посветлеет, и зима станет не такой холодной и слякотной. Но пока еще ни елками не пахнет, ни огни не мерцают, и на душе одиноко и тоскливо.
Промерзший троллейбус гудел и дребезжал, безоглядно летя по темному
Дмитровскому шоссе. Я сидел на заднем сиденье - лицом против движения. На противоположном, через проход, подремывал случайный попутчик (см.) - подвыпивший мужичок лет пятидесяти. Одет он был явно не по сезону - курточка из болоньи, засаленная кепка с пуговкой… Впрочем, я и сам-то был одет не по сезону. И должно быть, вид у меня был такой же - нахохленный и недовольный.
Троллейбус резко подвалил к очередной остановке и со скрежетом открыл двери. В салон взобрался новый пассажир. Двери схлопнулись, троллейбус взвыл, и мы погнали дальше.
В отличие от нас, пассажир был одет по сезону - распахнутая дубленка, струение мохерового шарфа на груди. Упитанный, краснолицый, благодушный, он источал веяние тепла и сытости - должно быть, только что из-за стола, где принял граммов триста пятьдесят коньяку под плотную мясную закуску. Оглядев нас с неудержимой приветливостью, он шагнул к билетному автомату и вынул из кармана горсть мелочи.
Троллейбус тряхнуло на колдобине, мелочь посыпалась, а пассажир чертыхнулся.
Улучая моменты более или менее прямолинейного и равномерного движения, он наклонялся, подбирал несколько монет и снова хватался за спасительный поручень. При одном из наклонов раздался характерный звук. Обладатель дубленки вполголоса сказал по матушке, смущенно оглянулся, а затем продолжил свои упражнения.
В конце концов он собрал, как ему казалось, все.
Одна монета осталась незамеченной.
У человека на заднем сиденье был выбор.
Стоило ему пересилить свой порыв - и тогда буквально через минуту он сам смог бы подобрать потерявшуюся монету. Что ни говори, а ему, одетому не по сезону, она была куда нужнее, чем сытому пассажиру в роскошной дубленке!..
Его лицо отразило краткую душевную борьбу. Потом он нетрезво указал на двугривенный и брюзгливо бросил:
- Эй, ты! Который пернул! Вон еще двадцать копеек!
Дик Даглас
Большую часть своей жизни он является менеджером по продажам - занят живым делом, работает с людьми и чем ярче проявляет свойства, присущие массовику-затейнику и балаганному зазывале, тем большего успеха добивается на этом непростом поприще. В его внешности нет ничего, что указывало бы на холерический, флегматический или, не дай бог, меланхолический темперамент. Это типичный сангвиник - большой добродушный человек в просторном дорогом пиджаке, с пузцом, которое выглядит при нем совершенно естественно - настолько естественно, что отсутствие такового показалось бы заметным уродством; краснощекий, губастый, с небольшими, но блестящими глазами и если не улыбающийся, то всегда к этому готовый.
Он появляется в офисе каждое утро: многословно и радостно здоровается, осведомляется о делах. Вы так же радостно его приветствуете. Что касается дел, то их невпроворот (см.
Специализация), а время идет впустую, потому что он профессионально общителен, а ваше слабое знание английского его ничуть не смущает.
- О! - восклицает он, заметив, что вы посматриваете на часы, и на безоблачную только что физиономию набегает тучка. - Я понимаю: вы скучаете! Я понимаю! Чужая страна, чужой язык!.. Ну, ничего! - Лицо несколько проясняется, и он хлопает вас по плечу. - Мы будем бороться с вашей скукой! Я не дам вам загнуться с тоски в этой чертовой Америке! А? - Добродушно хохочет и еще раз легонько рукоприкладствует - дружески тычет кулаком в живот. - В этой проклятой стране! А? Нет, нет! Сегодня везу вас обедать!
Обед с ним - это история часа на два с половиной. Вы робко протестуете - мол, стоит ли? Гораздо проще сбегать за сэндвичами в кафе напротив. Оно и дешевле.
- Нет, нет и нет! - громыхает он, воздымая руки жестом категорического отрицания. - Не может быть и речи. При чем тут деньги? Главное - чтобы вы чувствовали себя как дома. Ради этого наша фирма не пожалеет никаких денег. Обедать, обедать!
Остается надеяться, что его отвлекут какие-нибудь дела - должны же быть у него какие-нибудь дела? - и он о вас забудет. Тогда вы, быть может, успеете отладить барахлящий модуль программы - без нее завтрашняя демонстрация, о которой оповещены начальники шести отделов, не имеет никакого смысла.
Однако уже в четверть первого он, поигрывая ключами от машины, с приветливой ухмылкой заваливается в кабинет. Вздохнув, вы поднимаетесь из-за компьютера. Сорок минут езды до какого-то уникального ресторана на побережье. Ожидая, пока подадут клэм-чауду (см.), вы говорите о трудностях английского языка.
- Представляю, как вам тоскливо, - сообщает он, скорбно качая головой. - Пожалуй, надо мне взяться за русский. А? Если мы собираемся сотрудничать - а наша фирма всегда строит отношения с партнерами на долговременной основе! - мне, конечно же, следует немедленно приниматься за русский. Положите картофеля. И потом, мне хотелось бы проявить солидарность. Ведь мы друзья. Почему вы должны мучиться в одиночку? Да, решено, я начинаю учить русский! Можете достать мне учебники и кассеты? Попробуйте этот соус. Зачем терять время? Пройдет полгода, я приеду в Москву - вот уж удивится ваш босс, когда я заговорю с ним по-русски!
Он хохочет и поддает в бок локтем, в результате чего вам не удается удержать весь сок в стакане - часть проливается на брюки.
- Вот будет здорово! - повторяет он, протягивая салфетку. Впрочем, у вас есть своя. - Вот уж он удивится! Не успел Дик Даглас приехать - а уже с порога на чистом русском!.. Да, я должен, должен. У вас такая большая страна. Почти такая же большая, как Америка. Вам сейчас там тяжело… я понимаю, да… Но не надо унывать. - Лицо его становится серьезным, глаза влажнеют. - Я буду молиться за вашу страну. Да. И я, и мои дети. Трудности проходят. Все пройдет.
Когда-нибудь мы встретимся с вами - и будем говорить по-русски, вспоминая былые трудности. Мы обязательно сделаем это. Вы приедете ко мне, мы будем готовить барбекю… точно так же, как мы займемся этим совсем скоро. Будем стоять у жаровни и вспоминать прошлое.
Обязательно, обязательно выучу русский! Кстати, - оживляется он, - надеюсь, вы не забыли, что скоро я приглашу вас к себе на барбекю?
О, это будет чудесный праздник!
- Что вы, - отвечаете вы. - Как можно.
Он то и дело заговаривает о том удовольствии, которое вы получите, когда приедете к нему в гости. По его словам, это произойдет совсем скоро. Однако если учесть, что о радостях барбекю он начал долдонить на третий день вашего пребывания, а теперь пошел уже третий месяц, придется заключить, что в его системе воззрений "совсем скоро" представляет собой чрезвычайно расплывчатое понятие. За десертом он, как всегда, пускается в подробности грядущего веселья.
Осведомляется, что вы будете пить в этот светлый день, и с такой простодушной заинтересованностью ждет ответа, как будто вы можете сказать что-то новое. Разъясняет устройство жаровни. Растроганно вспоминает, как любят стоять возле нее дети. Все это вы уже слышали.
И сами не один раз расписывали, как жарят мясо у вас на родине. Но вы довольны, что он говорит о барбекю. Ведь если он не будет говорить о барбекю, ему придется толковать о чем-нибудь другом.
Счастье, если это будут водные лыжи или акции трубопрокатных заводов. С такой же легкостью он может взяться за предметы, о которых русский способен говорить спокойно только после второй бутылки, а на трезвую голову они вгоняют его сначала в краску, а потом в тоску, - добро и зло, вера и безверие, жизнь и смерть… Бог с ним, лучше уж барбекю.
Теперь от него просто спасу нет - каждый день тормошит, добиваясь информации насчет кассет и учебников. С одной стороны, есть основания полагать, что ни по-английски, ни даже по-русски вы уже не услышите от него ничего нового. С другой - он все-таки хочет постичь нечто такое, что вам как нельзя более понятно и близко. Это подкупает. В сущности, вам приятен его пыл. Если бы он вознамерился учить китайский, вы бы и пальцем не пошевелили. А ради русского языка названиваете в Москву, пытаясь организовать покупку и пересылку всего необходимого. Все это встает в копеечку, но посылка в конце концов приходит. Этим же утром он торжественно сообщает, что праздник близок - в ближайшее воскресенье он ждет вас у себя.
- Что вы будете пить? - спрашивает он с необыкновенной серьезностью.
- Да, и кстати: что там насчет моих кассет?
Вам тоже хочется сделать ему приятный сюрприз, поэтому пока вы помалкиваете и только разводите руками - мол, что сказать: почта есть почта.
Зато в воскресенье вы заявляетесь к нему в гости с целой охапкой книг и коробочек.
- О-о-о! - восторгается он. - Здорово! Вот уж спасибо! Все, начинаю!
Правда, сегодня уже не получится. - Он подмигивает со значением. -
Сегодня мы будем веселиться. Не правда ли? Сегодня барбекю, бар-бе-кю! О, вы еще не знаете, какое удовольствие мы получим! Но уже завтра я начну учить ваш язык. Через три дня мы всласть поболтаем по-русски! Знакомьтесь. Это моя жена Лиззи. Лиззи, смотри, что мне прислали из России! Через три дня я буду говорить по-русски.
Ты рада? - Лиззи рада, она кивает и смеется. - Отлично! Не пройдет и трех дней, как ты меня перестанешь понимать! Это шутка, конечно, -
Лиззи понимает меня как никто… Ладно, давайте-ка для начала я покажу вам дом. Начнем снизу.
Вы послушно начинаете снизу. Огромная кухня, внушительная столовая, множество полупустых комнат. В одной из них на стене висит цветастая бумага в солидной дубовой раме. Это диплом, который он получил в восьмом классе, когда их команда заняла третье место в соревнованиях по футболу.
- Мой сын должен знать, как жил его отец, - говорит он с добродушной серьезностью. - Пойдемте дальше, у нас еще много работы. Ха-ха-ха!
Он часто шутит. Шутки простые и понятные. Произнеся очередную, он добродушно и заразительно хохочет. Вы тоже не можете удержаться от смеха. Вы ходите из одной комнаты в другую. Все они похожи.
Непонятно, зачем их столько. Может быть, к нему наезжают родственники. Кто его знает. Неясно также, для чего он так подробен.
Не упускает ни единой мелочи. Вы несколько недоумеваете. Но что делать?
- Теперь на второй! - грохочет он и широким жестом указывает в сторону лестницы. - Вперед! Не хмурьтесь! Это последний дом, который я показываю вам, говоря по-английски! Не исключено, что скоро мы переедем. Дети подрастают, становится тесновато. Я присмотрел один чудесный особнячок в Белвью. Когда приедете в следующий раз, я объясню его устройство на вашем родном языке!
На втором этаже - спальни.
- Это спальня моего сына! - торжественно громыхает он, подталкивая вас, чтобы вы не толклись на пороге, а зашли поглубже и оглядели все как следует. - Ему восемь. Боевой парень. Окна на восток. Пойдемте дальше. Это спальня дочери. - Снова подталкивание. - Ей тринадцать.
Очень занятая девочка. Уже зарабатывает. Вот ее стол, вот тетради, книги… По воскресеньям мы ходим в церковь. Окна на восток. Я учу моих детей быть добрыми. Видите? Это ванная комната. Ею пользуются дети. Здесь есть все необходимое. Вот ванна. Вот душевая кабина…
Вы киваете и угукаете.
- Пойдемте дальше. Это наша спальня - наша с Лиззи. - Подталкивает, чтобы вы не отлынивали. - Вот наша кровать. Окна на восток.
Заметьте, наша спальня вдвое больше, чем детские. Это справедливо, ведь нас двое. Это наша ванная комната. Видите? Это ванна. Это окно.
Я люблю естественный свет в ванной. Окно на восток.
Вы киваете. Взгляд падает на раковину. Она противоестественно длинная. Над ней из стены торчат два крана.
- А это что?
- Это? - Он оживляется, ваш интерес действует на него как наркотик.