Я возвратился из соседнего дома и собирался пролезть в пролом в стене, как вдруг увидел двух бегущих людей. Они вбежали в ворота моего дома и остановились на развалинах. Один был ранен. Я видел кровь на его рубашке, он держался за рану рукой. Второй, очень бледный, поддерживал первого. Они вбежали во двор и начали встревоженно озираться. Искали, где бы спрятаться. У них не было оружия. Пока они оглядывались, во двор ворвался немецкий солдат. Он поднял ружье и крикнул, чтобы они остановились:
- Хальт!
До чего же я ненавидел этот язык!
Они стояли на месте. Подняли руки. Солдат хохотал. Я уже знал, что это значит. Это был дурной знак. Я вытащил из кобуры пистолет. Ни о чем не думал. У меня не было никакого плана. Как будто кто-то посторонний думал за меня и управлял моими движениями. Говорил мне, что я должен делать. Солдат прицелился. В ту же минуту прицелился и я. И в то время, как он целился в одного из них, я выстрелил. Выстрелил три раза, один за другим. Парни упали на землю. Видно, подумали, что это стрелял солдат. Один из них выхватил нож и, как сумасшедший, бросился на солдата. Как будто успел бы добежать до него, если бы солдат был жив. И вдруг он остановился, не понимая, что случилось. Меня они не видели.
На солдате была железная каска. Зеленая униформа. Его лицо выражало полное недоумение, когда он вдруг повалился на землю. Ружье выскользнуло из его рук. И солдат опускался на землю медленно, как тряпичная кукла. Только легкая дрожь пробежала по его телу раз или два. Как будто его сотрясали приступы смеха.
Я вышел из пролома в стене. Стрельба на улице слышалась издалека. А через некоторое время смолкла. Одно было совершенно ясно - нам надо было немедленно скрыться. И если за этим солдатом не появятся его товарищи, нам надо тут же избавиться от его трупа.
Парень, который держал в руке нож, спрятал его. Только сейчас он заметил меня. Не придал этому никакого значения. Бросился к солдату, взял его ружье и снял с него патронташ. Я стоял на месте.
- Мальчик! Кто стрелял? - крикнул раненый.
- Ш-ш-ш! Тихо! - проговорил второй. Потом повернулся ко мне и снова спросил:
- Кто стрелял, ты не видел?
- Я, - сказал я ему.
- Мальчик, - повторил человек строго, - ты понимаешь, о чем тебя спрашивают?
Я кивнул головой. Он снова повторил вопрос.
- Да, - ответил я, кивнул головой и поднял пистолет. И быстро спрятал его. Чтобы им не пришло в голову забрать его у меня.
Они смотрели на меня и не верили своим глазам.
- Сначала нам надо найти укромное место и спрятаться, - сказал раненый.
- Где ты скрываешься? - спросил второй, - есть там место для нас?
Я ничего не сказал. Подошел к кабелю и с силой дернул его. Лестница упала вниз. Я показал на нее пальцем. Они быстро подбежали к лестнице. Раненый хотел подняться первым, но не смог.
- Есть у тебя веревка?
Я поднялся наверх и сбросил веревку.
- Позови кого-нибудь из взрослых!
- Здесь никого нет, - сказал я.
Он обвязал раненого товарища и поднялся первым. Потом мы вдвоем подтянули его. Я только предупредил их, чтобы они не проходили мимо окна.
Я быстро поднял лестницу, и мы втроем легли на пол. Я хотел встать и принести воды, но они не разрешили мне. Они не знали, что увидеть меня невозможно. Впрочем, может быть, взрослого человека можно было увидеть от ворот. Этого я не знал.
- Здесь они нас не найдут, - прошептал раненый.
- Но если они найдут солдата, тогда… - он не закончил начатую фразу. Они услышали голоса и крики с польской стороны. Я объяснил им, что это такое. Не знаю, сколько мы пролежали, пять минут или полчаса. В конце концов я решил объяснить им ситуацию. Сказал, что видеть нас невозможно и что у меня есть еда и питье. Спросил, принимали ли они участие в восстании.
- Нет, - сказал тот, что был моложе, - мы только хотели добраться до них. Поляк-подпольщик проводил нас почти до места, мы направлялись в гетто и тут наткнулись на патруль. Нас было десять человек. Не у всех было оружие. Если бы это ружье было у меня полчаса тому назад!
- Болек говорил, что не надо идти короткой дорогой, но Шмулик заупрямился, - сказал раненый. - Потом заметил: - Рана снова кровоточит.
- Кто этот Болек? - спросил я.
- Поляк, - сказал раненый. - Наш польский связной.
- У тебя есть бинты, мальчик?
- Нет, - ответил я.
Я рассказал им о ящике, который видел в одной 114 из квартир соседнего дома. Но невозможно было быть уверенным, что ящик все еще там, и, кроме того, сейчас нельзя было спускаться вниз. Я раскрыл шкаф, достал простыню и взял нож. Начал разрезать ее на полосы. Раненый лежал и стонал. Второй заглянул в шкаф и не мог поверить своим глазам.
- Кто еще здесь живет?
- Никто, - снова повторил я.
Он рассердился. Был уверен, что я скрываю от него правду. Боялся, что нас выдадут или что-нибудь в этом роде.
- Ты что думаешь, мы ничего не понимаем? - злился он.
- Если бы я не доверял вам, - сказал я, - я не спустил бы для вас лестницу.
- Ты тут действительно один?
Теперь уже рассердился я.
- Да, - ответил я и с треском оторвал кусок простыни.
- В другой раз так не шуми, - сказал парень.
Его звали Фреди, а раненого Хенрик.
Фреди перевязал раненого. Потом мы вдвоем перетащили его в шкаф, на мою постель. Он с жадностью пил воду. Фреди тоже напился. Есть они не хотели. Поели перед тем, как пришли сюда.
- Нужно убрать солдата, - сказал Фреди. - Как видно, никто не обратил внимания, что он вбежал за нами во двор. И не заметили его отсутствия.
- Пойдем, помогу, - сказал я.
Мы спустились вниз. Я снова поднял лестницу.
- Кто сделал тебе это укрытие?
- Я все сделал сам. Живу здесь уже два месяца.
- Не верю.
- Не верь.
Я старался не смотреть на то, что делал Фреди Он раздел солдата.
- Мне пригодится его форма, - извинился он передо мной.
Он собрал вещи в узел, вместе с каской, и спрятал его за большим каменным выступом. Потом взял солдата за ноги и потащил. Он волок его к проему в стене, где впервые увидел меня.
- Замети немного следы, - сказал он мне.
Я засыпал землей лужу крови. Потом пошел по следу и засыпал его мусором, чтобы все выглядело, как раньше.
С большим трудом протолкнули мертвого в дыру. Сделали это вместе. Я не думал, что мне будет так безразлично заниматься подобным делом.
- Что теперь? - спросил я.
- Оставим, его в одной из квартир, - ответил Фреди.
- Но, - сказал я, - я ведь здесь живу. Невозможно, чтобы рядом был мертвый солдат. Они его найдут.
Фреди положил труп на пол и сказал:
- Ночью я пойду к восставшим. В основном из-за ружья и пуль, которые я достал. Но Хенрик останется. Рана его несерьезная. Он знает, как перебраться за стену. Там у нас есть связной, и Хенрик сумеет найти его. Он отведет вас в леса. Ты пойдешь с ними. Тебе нечего оставаться здесь одному. Хотя у тебя есть необыкновенное укрытие. Я до сих пор не могу себе представить, что ты все сделал сам. Но ты должен понять - они собираются отдать этот район полякам. Что ты будешь тогда делать? Не сможешь двинуться с места. Не сможешь дышать. Особенно в том случае, если кто-то поселится на развалинах. Ты ведь знаешь, у них плохо с квартирами. И они построят здесь какой-нибудь барак.
- Я не могу отсюда уйти, - сказал я.
Теперь мне было абсолютно ясно, что я не уйду отсюда. И не присоединюсь к восставшим, как думал утром. Я понял, что это было не такое восстание, о каких пишут в приключенческих романах. Восстание, в котором подростки помогают взрослым и становятся боевыми героями. Этот мертвый солдат, которого Фреди бросил на пол, был для меня слишком большим потрясением, и я решил остаться здесь и ждать.
- Но почему?
- Я жду своего отца.
- Он знает, что ты здесь?
- Да.
- А когда он придет?
Я пожал плечами.
- Где он?
- Не знаю. Его взяли вместе со всеми, когда ликвидировали фабрику.
- Какую фабрику?
- Веревочную.
Фреди хотел что-то сказать, но промолчал.
- Поговорим об этом потом, - сказал он.
Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал:
- Возвращайся наверх. Я брошу его в помойку и забросаю мусором. Тут его больше, чем нужно.
- Может, я покараулю у ворот? - предложил я.
- Ладно, - согласился он. - Только ты что-то очень бледный.
- Я ничего не чувствую, - ответил я и пощупал лицо.
Потом пошел к воротам. Улица была пуста. Только по временам издалека раздавались взрывы. Это было восстание.
Фреди провозился довольно долго. Во всяком случае, так мне показалось. Вдруг мне стало дурно. Я ведь не боялся. Что случилось, не заболел ли я?
Фреди закончил работу и позвал меня.
- Все в порядке, - сказал он и потрепал меня по плечу.
Мы прошли через пролом. Я потянул за кабель, и лестница, словно змея, скользнула вниз.
- Патент твой?
Я кивнул головой.
- Вы говорили о поляке по имени Болек, - сказал я, - как он выглядит?
- Давай поднимемся наверх. Ты действительно хорошо себя чувствуешь?
Со мной что-то происходило. Как будто дрожало внутри. Дрожь все усиливалась. Мы поднялись наверх и подняли лестницу. Он описал мне Болека. Сомнений не было. Это был мой знакомый. Теперь мне стало понятно, почему вор был таким симпатичным. Он просто притворялся, что ворует костюмы. Я ничего не сказал. Только повторил про себя его адрес.
И вдруг я разрыдался. Никак не мог сдержаться. Не мог остановиться. Это случилось внезапно, рыдания словно сами вырывались из горла. Фреди крепко обнял меня и прижал к себе. Гладил по голове. Может из-за этих рыданий, которые подступали к горлу, я так побледнел. И так дрожал. Я долго не мог успокоиться, только старался плакать потише.
Я понял, что усвоил урок, который преподал мне отец. Я сделал в точности, как он мне говорил. Ни о чем не думал. Ничего не чувствовал. Только точно проделал всю техническую работу. Выбросить пистолет вперед. Держать его двумя руками. Щелкнуть затвором. Тщательно прицелиться. Думать только о цели. Все чувства отмести. Иначе будет дрожать рука. И умрет не он, а ты.
Я снова и снова хотел перестать плакать, но не мог. Ведь в общем-то я был, как Робинзон Крузо. Он тоже стрелял, когда дикари хотели съесть взятого в плен Пятницу.
Потом я сварил им рис и открыл последнюю банку консервированного молока. Фреди дважды менял Хенрику повязку, и они о чем-то шептались. Время от времени поглядывали на меня. Может, Фреди просил его переубедить меня.
Я показал Фреди мой склад наверху, и он проспал там весь день. Я был с Хенриком. Мы разговаривали. Я очень жалел, что не взял в бункере шахматы. Мы сделали из картона шашечную доску и играли, передвигая монеты и кусочки дерева. Иногда я даже побеждал. Может, он специально поддавался, а может, я и вправду побеждал.
Вечером Фреди ушел. Пожал Хенрику руку. Я тоже хотел пожать ему руку, но он обнял меня и крепко поцеловал. В руках он держал узел с немецкой формой, каску напялил на голову. Он улыбнулся мне и отдал честь, как настоящий солдат. Потом спустился вниз и скрылся в темноте. Только слышались его шаги, пока звук их совсем не смолк.
Всю эту ночь, просыпаясь от стонов Хенрика, я прислушивался к далеким выстрелам. Думал, может, это стреляет Фреди. И молился за него.
У врача
Я проснулся на рассвете из-за стонов Хенрика. Он чувствовал себя очень плохо. Весь горел. И был мокрый от пота. Ясно было, что он не может двинуться с места. С трудом говорил. Пытался успокоить меня. Я дал ему воды. Он не мог пить. Я поил его из ложечки, очень медленно, как дают воду младенцу. Я подумал, что он умирает, и решил позвать врача. Я знал одного врача, но он меня не знал. И тогда я напомнил Хенрику про путь через стену, который он знал. Это было недалеко. Угол моей улицы и улицы Пекарей. Он говорил очень медленно. Чтобы я понял, или, может, он не мог говорить быстрее. Я намочил полотенце и положил на его лоб. Ему немного полегчало. Мама всегда клала мне на лоб мокрое полотенце, когда у меня была температура.
- Улица Пекарей, 32, - шептал он.
Я сел возле вентиляционного окна и стал смотреть, как приходят и уходят люди на той стороне. Дети еще не шли в школу. Но великовозрастный хулиган уже крутился возле дома и ждал очередную жертву. Маленькая девочка еще не вышла. Он мог только привязаться к женщине, которая вытряхивала одеяла и ковры. Он крикнул ей: - Пани, у вас упала подушка!
Она продолжала работать. Он расстроился. Неужели он такой дурак, думал, что она сразу побежит вниз? Наверно. Вышел полицейский и погрозил ему кулаком. Все его знали. Тогда он швырнул камень в пробегавшую собаку. Та завизжала. Жена врача высунулась в окно и начала стыдить его. Потом выскочила его тетка и заорала:
- Ты все еще здесь! Я же велела тебе идти не медля! Где записка?
- Здесь, - закричал он и потряс запиской, достав ее из кармана.
- Так иди, горе горькое!
Как обычно, его куда-то послали. Я следил за ним, сколько мог. Как видно, скоро он не вернется. Потом посмотрел в бинокль на окно врача. Врач был в комнате. Жена принесла ему чай, он сидел возле письменного стола, что-то писал и пил.
Пистолет я не взял. Я понимал, что не смогу стрелять, если банда поляков схватит меня. Будь что будет. Взял с собой только фонарь.
- Если мой папа придет, он позовет меня по имени - Алекс, - объяснил я Хенрику.
- Возьми деньги, - прошептал он и показал на свой карман.
В кармане у него были деньги. Я взял несколько бумажек. Оставил двери шкафа открытыми, чтобы ему было лучше слышно. Потом выбрал, что я надену. Я точно знал, что надевают мои ровесники, когда идут в школу. Я взял несколько книг и тетрадей, которые у меня были, и связал их ремнем. Так делали те, у кого не было портфелей. Я вспомнил про военную фуражку и надел ее. Улица Пекарей была первой улицей, пересекавшей нашу улицу по дороге на фабрику. Я прекрасно знал дорогу. Я не опасался грабителей, нужно было только не нарваться на немцев, очищающих квартиры. Я не проверял, но мне казалось, что с нашей стороны уже очистили все дома.
Я знал, что дом № 32 соприкасается со стеной. Но мне не приходило в голову, что там есть проход, я ведь встретил пана Болека в соседнем доме. Я спустился в подвал дома, как мне велел Хенрик. Третий отсек слева. Было темно. Я зажег фонарь. Ничего не обнаружил. Прощупал все стены. И тогда решил сдвинуть с места разбитый стенной шкаф. Хенрик ясно сказал мне: "В проходе уложены кирпичи". Это было там, за шкафом. Я вынул кирпичи по одному. Не все. Как видно, этот проход предназначался для очень толстых людей. Мне же было достаточно маленькой дыры. Я все поставил на место. Внутри было очень темно. Я осмотрелся. Нашел отверстие, которое было заложено с другой стороны. Толкнул. Ничего не вышло. Как видно, пролом был заставлен тяжелой мебелью. Я толкнул изо всех сил. Что-то затрещало, и я выскочил наружу.
Сейчас я был в подвальном помещении. Только бы никто не спустился вниз за картошкой или углем. Я прислушался. Наверху играли дети. Кричала женщина. Мужчина отвечал ей. Я вышел на улицу. Даже не обернулся, чтобы посмотреть, видел ли меня привратник. Мне не пришлось пересекать двор. Из подвала я вышел прямо к воротам дома. Странно. Обычно в первых подъездах не было подвалов. Я такого не видел. Я старался держаться, как все.
Конечно, привратник сразу понял, что я не здешний. А может, он знает о существовании прохода и не обращает внимания на каждого постороннего. Трудно поверить, что это можно от него скрыть.
Я пошел вдоль стены с другой стороны по направлению к моему дому. Прошел мимо продуктового магазина. Это еще не мой магазин. Я имел в виду тот, который был напротив моего дома. Не смог удержаться. Зашел и купил себе булочку. Получил сдачу. Мне нужно будет поинтересоваться ценами. Так хотелось попить молока! Но это было опасно. Я шел вперед и с удовольствием ел булку. Настоящий теплый хлеб. Некоторые дети уже вышли на улицу. Те, которые хотели пораньше прийти в школу. Были такие, которые не обращали на меня внимания, некоторые заглядывали мне в лицо, потому что впервые видели меня на этой улице. Я не обращал на них внимания. Подумают, что я новичок. Что еще может быть?
Я подошел к нашему дому. Это и вправду было недалеко. Когда я пробирался по чердакам, переходя из квартиры в квартиру через проломы, поднимаясь и спускаясь по лестницам, дорога была более длинной. Может, вдвое. Даже если я время от времени из-за осторожности не останавливался и не прислушивался.
Наконец, я приблизился к тому дому, где укрывался. Он выглядел пустым и унылым. Даже немного страшным. Странная мысль мелькнула: как бы я себя видел идущим по этой стороне улицы, если бы лежал сейчас в шкафу около вентиляционного окна? Я поднял глаза и посмотрел на ту стену. Нижнюю часть фасада закрывала стена, отделявшая гетто. Я видел лишь часть окна нижнего пола и еще четыре окна, одно над другим. Пустые, как и все другие окна. Отсюда невозможно было разглядеть вентиляцию. Может, потому что стена сейчас была в тени.
Я вошел в ворота дома врача. Как всегда, калитка была закрыта. Я постучал. Открыл привратник.
- Ты к кому?
Теперь я смог рассмотреть его лицо. Он и вправду был большой и толстый, каким казался издалека. Я не испугался. И знал, что нужно сказать.
- К врачу, будьте милостивы.
Он пытливо вгляделся в мое лицо, посмотрел на книжки и тетради, связанные ремнем, и дал мне пройти.
Когда я постучал в дверь квартиры врача, мое сердце усиленно билось. Что я ему скажу? Об этом я не подумал. Прочитал белую табличку: "Д-р Станислав Р. Полавский, терапевт". Услышал его голос:
- Хелинка, стучат!
Потом услышал шарканье шагов его жены, идущей к двери. Дверь распахнулась. Она была без цепочки.
- Что тебе нужно, мальчик? Ты опоздаешь в школу. Что-то случилось дома?
Я снял фуражку и вошел в прихожую. Она всплеснула руками:
- Господи, какие у тебя волосы! Тебе разрешают так входить в класс? С такой головой?
Я молчал.
- Что тебе нужно, мальчик?
Я не отвечал.
- Что-то стряслось с папой или мамой? Или с одним из братьев? Почему тебя послали сюда?
- Я должен поговорить с самим врачом, пани, - прошептал я.
Я не собирался шептать. Так вышло. Мне вдруг стало ясно, что когда я снимаю фуражку, мои всклокоченные волосы могут меня выдать. Она пропустила меня в приемную. К врачу. Я молчал. Она вышла и закрыла за собой дверь. Он тоже некоторое время смотрел на мои волосы. Но ничего не говорил. Может, он тоже начал что-то подозревать. Хенрик был отсюда так близко. Я стоял и смотрел на мое окно, оно было напротив.
- Доктор, - сказал я и показал, - там, под окном разрушенного дома, лежит раненый, который участвовал в еврейском восстании. У него в плече пуля, и ее надо извлечь.
Врач обернулся и посмотрел на мрачный и пустой фасад. Потом взглянул на меня и спросил:
- Откуда ты знаешь?
- Доктор, я там скрываюсь довольно давно. Я знаю, как туда добраться, не слишком рискуя. Сейчас я пришел оттуда. Вы должны пойти со мной, доктор. Его лихорадит, и он весь горит.