Справа от моста по обоим берегам реки высились корпуса заводов и складов; слева, куда вела тропа, река встречала на своем пути запруду и, пробившись между свай, продолжала свой путь дальше среди пустырей. Под мостом было темно. Женщина остановилась и сделала вид, что смотрит на часы.
- Рановато, - сказала она. - Томми Флинн еще не воротился домой. Обождем здесь.
Прислонясь спиной к каменному устою моста, она продолжала держать Кристи за руку.
- Зачем он тебе нужен, этот Томми Флинн?
- Это мой товарищ, - сказал Кристи, беспокойно переминаясь с ноги на ногу возле нее.
- Ты что ж, давно его не видал?
- Давно… Не могу его разыскать. Никто не хочет сказать мне, где он… Мы плавали с ним вместе на корабле… А потом… - Голос его дрогнул. Внезапно у него вырвалось со стоном: - Я должен его отыскать! Должен!
- Мы найдем его, - сказала женщина. - Погоди чуток.
Она пристально вглядывалась в Кристи под темным сводом моста. Потом, отступив от него на шаг в темноту, сделала что-то со своей одеждой.
- Почему бы нам с тобой не позабавиться малость, пока мы его тут ждем? - Она притянула к себе его руку и зажала между своими теплыми ляжками. Ты любишь побаловаться, а? Любишь? - шепнула она ему на ухо.
- А как же Томми? - сказал Кристи. - Где он?
- Я знаю, где твой Томми, - сказала женщина, свободной рукой нашаривая карман Кристи, в котором лежали деньги.
- Чего же мы не идем к нему?
- Потому что он еще не воротился домой. - Женщина старалась скрыть нетерпение, звучавшее в ее голосе. - Я скажу тебе, когда приспеет время.
Ей пришло на ум, что этот дурачок может быть опасен; припомнились газетные репортажи из зала суда, которые она жадно прочитывала от строчки до строчки; в них сообщалось о таких же вот женщинах, как она, задушенных или заколотых ножом в каком-нибудь безлюдном местечке. Но что поделаешь, при ее профессии без риска не проживешь, а Кристи с виду был совсем безобидный. И притом ее пальцы уже нащупали деньги, и алчность победила страх. А пока она старалась оттянуть время тем единственным способом, который был ей доступен.
- Ну чего же ты? - сказала она, прижимаясь к нему. - Ты что, не знаешь, что нужно делать? Ведь небось любишь этим заниматься, а?
Прикосновение к ее мягкому теплому телу на мгновение взволновало Кристи, и он внезапно засмеялся.
- Я знаю, чего ты хочешь, - сказал он. - Ты хочешь, чтобы я… - Он шепнул нецензурное слово ей на ухо.
- Ну вот, - сказала женщина. - Ты небось это любишь? Ты ведь этим уже занимался, а?
- Мы с Томми, бывало, захаживали вместе к женщинам, - сказал Кристи. В каких только портах не бывали. Каких только не перевидали баб.
- Ну понятно. Ты и Томми.
- Томми, - повторил Кристи и принял руку; возбуждение его угасло. Томми, - снова повторил Кристи и поглядел вдаль на тропинку.
Он ступил в сторону от женщины, и ее рука выскользнула из его кармана, захватив пригоршню денег. Женщина оправила одежду, а Кристи уже зашагал по тропке.
- Обожди, - сказала женщина. - Еще рано. Нет смысла сейчас идти к нему.
- Я пойду, - сказал Кристи, продолжая шагать дальше. - Я пойду и разыщу Томми.
Выйдя из-под моста на залитое лунным светом пространство, он резко остановился и внезапно, вскинув руки, закричал. Подоспевшая к нему женщина спросила:
- Чего ты? Что с тобой?
- Томми! - простонал Кристи, дрожа с головы до пят. - Глянь, глянь, глянь!
И, поглядев во мрак, куда как безумный простирал он руку, женщина увидела что-то темное и бесформенное, покачивавшееся на илистой воде возле запруды.
- Томми! - крикнул Кристи, и женщина зашептала, боязливо оглядываясь по сторонам:
- Тише ты, не ори!
- Это Томми! - повторил Кристи и, оттолкнув женщину, бросился напрямик к воде, продираясь сквозь колючие сорняки.
- Куда ты! - крикнула женщина. - Не валяй дурака! Воротись!
- Я иду к тебе, Томми! - во всю мочь заорал Кристи.
С минуту женщина стояла в нерешительности на берегу, затем повернулась и быстро пошла по тропке прочь от моста, на ходу запихивая деньги в сумочку. Она услышала, как за ее спиной Кристи тяжело плюхнулся в воду, и, спотыкаясь, припустилась бегом.
Понуро стоя посреди комнаты, Кристи твердил:
- Я нашел его, мама. Я нашел Томми Флинна, но он утонул. Он был весь как есть мокрый, он утонул. Я не мог до него добраться.
В тупом отчаянии матери была какая-то покорность. Она смотрела не на сына, а на сержанта полиции, который привел Кристи домой.
- Где?.. - спросила она еле слышно, так что полицейский догадался, скорее, по движению губ.
- В реке.
- Он умер, - сказал Кристи. - Он весь мокрый, он утонул.
- Полно, Кристи, сынок, не расстраивайся так. Ему сейчас хорошо. Говорю тебе, он теперь счастлив.
Но Кристи не слышал, что говорит мать, и вдруг расплакался и начал валиться прямо на нее. Она пыталась поддержать его, но тут подоспел сержант и подхватил Кристи под мышки.
- Давайте-ка лучше отнесем его наверх, - сказала мать, и сержант кивнул. Он, как ребенка, поднял Кристи на руки и понес по лестнице в спальню, а Кристи продолжал плакать, уткнувшись головой ему в грудь.
Сержант отошел в сторону и молча смотрел, как мать, торопливо раздев сына, крепко растирает его махровым полотенцем. Потом она укрыла Кристи, заботливо подоткнув одеяло со всех сторон. Во взгляде сержанта читалось сочувствие. Чиркнув спичкой, мать затеплила ночник, стоявший в миске с водой на комоде. Кристи тихонько плакал.
- Он не любит темноты, - пояснила мать, собирая мокрую одежду Кристи и выпроваживая сержанта из комнаты. - Думаю, теперь он уснет.
Спустившись вниз, сержант вдруг вспомнил, что следует снять головной убор, и вытер вспотевший лоб.
- Все насквозь мокрое, - сказала мать, щупая одежду сына. - До нитки. Что же такое случилось с ним?
- Его, видно, как-то угораздило упасть в реку, - сказал сержант. Джонсон, наш постовой, доложил мне, что сынок ваш прибежал к нему весь мокрехонек и все кричал, что там, дескать, в реке - Томми Флинн. Но когда Джонсон пошел с ним туда, там никого не оказалось, плавал только труп собаки. Похоже, что ваш сын мертвую собаку и принял за этого самого Томми Флинна.
Мать опустила голову и закрыла лицо руками.
- Джонсон-то не придал этому значения. Он говорит, что часто видал вашего сына в городе и знает… - Сержант смешался и умолк.
- Он знает, что у Кристи голова не в порядке, - сказала вдова.
- Ну да, примерно так, миссис. - Сержант переступил с ноги на ногу. Затем, с таким видом, будто его только сейчас осенило, полез в карман за блокнотом. - Вам, понятно, не до того, - сказал он, - но я должен представить рапорт. Может, вы сообщите мне кое-какие сведения о вашем сыне…
- А что вы хотите знать?
- Ну, при чем тут этот самый Томми Флинн? И почему ваш парень так его разыскивает?
- Он встретился с ним во время войны, - сказала вдова, подняв голову и глядя куда-то мимо сержанта. - Мой сын служил в торговом флоте. Он был вполне здоров тогда. Такой же был, как все. А этот Томми Флинн был его закадычным другом. Кристи, бывало, в каждом своем письме домой поминал про Томми Флинна. Ни о чем другом не писал - все про него. Во всех письмах все Томми Флинн да Томми Флинн, что Томми Флинн сказал да что Томми Флинн сделал. Да еще о том, как они с Томми Флинном заживут, когда окончится война. Они надумали открыть на паях предприятие по мытью окон. Томми Флинн говорил, что после войны будет большая нехватка рабочих рук по этой части и все, что им потребуется, - это пара лестниц да тележка, и тогда денежки так и польются им в карман… Ну, словом, Кристи уже все обдумал: как Томми Флинн приедет сюда и поселится с нами. Томми был сирота. А я что ж, я тоже была не против, он, похоже, славный был малый и сметливый, знал, что к чему, и о Кристи заботился…
- Вы сами-то его никогда не видали? - спросил сержант.
Вдова покачала головой.
- Нет, никогда, но Кристи был о нем очень высокого мнения. Вы понимаете, Кристи почти не помнил отца, а этот Томми Флинн был немного старше его. И он вроде как опекал Кристи. А потом, когда война уже шла к концу, на их корабль напал японский самолет одного из этих летчиков-смертников, камикадзе, и корабль сгорел. А Кристи бог весть сколько носило по морю на каких-то обломках. Когда его подобрали, он был совсем не в себе и только все спрашивал про Томми Флинна. Все считали, что Томми, верно, потонул вместе с кораблем, но Кристи не хотел этому верить. Он начинал беситься и кричал, что они все лгут.
- Но его же небось полечили?
- Да, конечно, его лечили. Но сказали, что совсем, до конца, излечить нельзя. Только вы бы никогда ничего за ним не заметили, пока на него не накатит. И когда он воротился домой, первое время с ним этого даже не случалось.
- А часто бывают у него эти… как их… припадки? - спросил сержант.
- Да нет, не часто. Иной раз целый месяц пройдет - и хоть бы что. Просто людям кажется, что он какой-то немножко туповатый. А до чего же был смышленый прежде…
- Так почему бы вам не показать его еще какому-нибудь доктору? - посоветовал сержант. - Ведь этак он чего и сотворить над собой может.
- Я обращалась к доктору, - сказала вдова. - А потом попробовала поговорить об этом с Кристи… ну, понятное дело, когда он был в нормальном состоянии. Но он стал просить меня и молить, чтобы я не позволяла увозить его из дому. Страшно расстроился вдруг и заплакал. Сказал, что умрет, если его куда-нибудь запрячут… Вот что самое скверное, понимаете, - то, что он ни болен, ни здоров. Иначе я бы уж знала, что надо делать…
У нее перехватило горло и задрожали губы, но она тут же твердо сжала их и посмотрела на сержанта.
- Вы приглядите за ним, если он попадется вам на глаза, хорошо, сержант? - спросила она.
- Я пригляжу, - заверил ее сержант, хмуря брови. - Но все же на вашем месте я бы полечил его еще маленько, миссис.
- Может, вы и правы, - сказала вдова. - Теперь, пожалуй, придется подумать об этом снова.
Сержант взял каску.
- А как насчет того, что он натворил сегодня ночью? - спросила вдова. Ничего не будет?
- Нет, не думаю. Рапорт, конечно, написать придется. Да обойдется, ничего. Он ведь не нарушил закона.
"На этот раз нет", - подумал сержант про себя и сунул руку за борт мундира.
- Вот, кстати, возьмите-ка это. Вывалилось у него из кармана. - Сержант положил мокрые бумажки на стол. - Четыре фунта.
Он заметил изумление и испуг, отразившиеся в глазах матери, прежде чем она успела отвести взгляд.
- Вы что ж, не против, чтобы он брал с собой столько денег, сколько ему вздумается? - спросил он, наблюдая за вдовой.
- Нет, не всегда… Но все же у него должны быть деньги в кармане… так надежнее, думается мне, - на случай, если он попадет в какую-нибудь переделку.
Сержант кивнул; затем, прежде чем взяться за ручку двери, еще раз поглядел на вдову.
- Ну ладно, я пойду.
Вдова, казалось, пробудилась от задумчивости.
- Да, да, хорошо… Спасибо, и извините за беспокойство.
- Я только исполняю свои обязанности, миссис. - И сержант, пожелав вдове спокойной ночи, шагнул за порог.
Когда дверь за ним захлопнулась, вдова посмотрела на деньги, лежавшие на столе. Она взяла их и некоторое время машинально перебирала в пальцах, а беспорядочные мысли теснились у нее в голове. Потом она подошла к комоду и достала из ящика кошелек. Проверив содержимое кошелька, она положила его обратно, задвинула ящик и поднялась наверх в свою комнату.
Она влезла на стул, достала коробку из-под ботинок, стоявшую на полке над стенным шкафом; здесь хранились все их сбережения - ее и сына. Взяв в руки коробку, она сразу поняла, что в ней ничего нет - коробка была слишком легкой, - но все же приподняла крышку. Сердце сильно застучало у нее в груди, и она легонько покачнулась, стоя на стуле. В коробке хранилось около ста фунтов стерлингов; теперь их не стало. Пропали все их сбережения, все, что у них было.
Она сунула коробку обратно на полку, слезла со стула и поставила его на прежнее место возле кровати. Прижав руку ко лбу, она тщетно пыталась собраться с мыслями. Из спальни Кристи не доносилось ни звука. Она вышла из своей комнаты и с минуту постояла перед дверью в спальню сына. Потом спустилась вниз и обшарила все карманы его мокрой одежды, сушившейся перед камином. Ни единого пенни. Вдова упала на стул и, закрыв лицо руками, тихонько всхлипнула.
Наутро, когда Кристи проснулся, она стала возле его постели.
- Ты взял деньги из коробки, Кристи. Что ты с ними сделал? - спросила она. - Куда ты их девал?
- Он утонул, - сказал Кристи. - Томми утонул. Он был весь мокрый и мертвый уже.
Больше ничего она не могла от него добиться и немного погодя ушла из дому. Кристи не проявлял ни малейшего желания встать с постели, и мать, возвратившись домой, время от времени спрашивала его в надежде, что он оправился от пережитого накануне потрясения:
- Деньги, Кристи! Что ты сделал с деньгами, вспомни! - Она настойчиво повторяла свой вопрос, выговаривая каждое слово медленно, отчетливо, раздельно, словно обращаясь к малому ребенку.
Но Кристи лежал, уставясь в потолок, и ничего ей не отвечал, только в темных его глазах появлялось затравленное выражение.
Он так ни словом и не обмолвился с ней больше. Поиски Томми Флинна пришли к концу. И вскоре мать позволила Им прийти и увезти Кристи.
Рэй Брэдбери
Коса
Она нравится очень многим. Тут двойная метафора. Прежде всего - знакомство с трудом фермеров, которым случается пользоваться косой, а во-вторых - очевидная связь с войной и смертью, почерпнутая из комиксов. Жатва. Должно быть, я видел такой комикс и решил развить сюжет.
И вдруг дорога кончилась. Самая обычная дорога, она сбегала себе в долину, как ей положено, - между голых каменистых склонов и зеленых дубов, а затем вдоль бескрайнего пшеничного поля, одиноко раскинувшегося под солнцем. Она поднималась к маленькому белому дому, который стоял на краю поля, и тут просто-напросто исчезала, как будто сделала свое дело и теперь в ней не было больше надобности.
Все это, впрочем, было не так уж и важно, потому что как раз здесь иссякли последние капли бензина. Дрю Эриксон нажал на тормоз, остановил ветхий автомобиль и остался сидеть в нем, молчаливо разглядывая свои большие грубые руки - руки фермера.
Не меняя положения, Молли заговорила из своего уголка, где прикорнула у него под боком:
- Мы, верно, не туда свернули на распутье.
Дрю кивнул.
Губы Молли были такими же бесцветными, как и лицо. Но на влажной от пота коже они выделялись сухой полоской. Голос у нее был ровный, невыразительный.
- Дрю, - сказала она, - Дрю, что же нам теперь делать?
Дрю разглядывал свои руки. Руки фермера, из которых сухой, вечно голодный ветер, что никогда не может насытиться доброй, плодородной землей, выдул ферму.
Дети, спавшие сзади, проснулись и выкарабкались из пыльного беспорядка узлов, перин, одеял и подушек. Их головы появились над спинкой сиденья.
- Почему мы остановились, пап? Мы сейчас будем есть, да? Пап, мы ужас как хотим есть. Нам можно сейчас поесть, папа, можно, а?
Дрю закрыл глаза. Ему было противно глядеть на свои руки.
Пальцы Молли легли на его запястье. Очень легко, очень мягко.
- Дрю, может, в этом доме для нас найдут что-нибудь поесть?
У него побелели губы.
- Милостыню, значит, просить! - отрезал он. - До сих пор никто из нас никогда не побирался. И не будет.
Молли сжала ему руку. Он повернулся и поглядел ей в глаза. Он увидел, как смотрят на него Сюзи и маленький Дрю. У него медленно обмякли мускулы, лицо опало, сделалось пустым и каким-то бесформенным - как вещь, которую колошматили слишком крепко и слишком долго. Он вылез из машины и неуверенно, словно был нездоров или плохо видел, пошел по дорожке к дому.
Дверь стояла незапертой. Дрю постучал три раза. Внутри было тихо, и белая оконная занавеска подрагивала в тяжелом раскаленном воздухе.
Он понял это еще на пороге - понял, что в доме смерть. То была тишина смерти.
Он прошел через небольшую прихожую и маленькую чистую гостиную. Он ни о чем не думал: просто не мог. Он искал кухню чутьем, как животное.
И тогда, заглянув в открытую дверь, он увидел тело.
Старик лежал на чистой белой постели. Он умер не так давно: его лицо еще не утратило светлой умиротворенности последнего покоя. Он, наверное, знал, что умирает, потому что на нем был воскресный костюм - старая черная пара, опрятная и выглаженная, и чистая белая рубашка с черным галстуком.
У кровати, прислоненная к стене, стояла коса. В руках старика был зажат свежий пшеничный колос. Спелый колос, золотой и тяжелый.
Дрю на цыпочках вошел в спальню. Его пробрал холодок. Он стянул пропыленную мятую шляпу и остановился возле кровати, глядя на старика.
На подушке в изголовье лежала бумага. Должно быть, для того чтобы кто-то ее прочел. Скорее всего, просьба похоронить или вызвать родственников. Наморщив лоб, Дрю принялся читать, шевеля бледными пересохшими губами.
"Тому, кто стоит у моего смертного ложа.
Будучи в здравом рассудке и твердой памяти и не имея, согласно условию, никого в целом мире, я, Джон Бур, передаю и завещаю эту ферму со всем к ней относящимся первому пришедшему сюда человеку независимо от его имени и происхождения. Ферма и пшеничное поле - его; а также коса и обязанности, ею предопределяемые. Пусть он берет все это свободно и с чистой совестью - и помнит, что я, Джон Бур, только передаю, но не предопределяю. К чему приложил руку и печать 3-го дня апреля месяца 1938 года. Подписано: Джон Бур. Kyrie eleison! "
Дрю прошел назад через весь дом и остановился в дверях.
- Молли, - позвал он, - иди-ка сюда! А вы, дети, сидите в машине.
Молли вошла. Он повел ее в спальню. Она прочитала завещание, посмотрела на косу, на пшеничное поле, волнующееся за окном под горячим ветром. Ее бледное лицо посуровело, она прикусила губу и прижалась к мужу.
- Все это слишком хорошо, чтобы можно было поверить. Наверняка здесь что-то не так.
Дрю сказал:
- Нам повезло, только и всего. У нас будет работа, будет еда, будет крыша над головой - спасаться от непогоды.
Он дотронулся до косы. Она мерцала, как полумесяц. На лезвии были выбиты слова: "Мой хозяин - хозяин мира". Тогда они ему еще ничего не говорили.
- Дрю, зачем, - спросила Молли, не отводя глаз от сведенных в кулак пальцев старика, - зачем он так крепко вцепился в этот колос?
Но тут дети подняли на крыльце возню, нарушив гнетущее молчание. У Молли подступил комок к горлу.