Однако посетим и другие места. Привлеченные звуками тесной компании, заглянем - благо дверь открыта - в помещение, днем служащее, судя по всему, офисом, а сейчас (компьютер снят со стола и поставлен в дальний угол) преобразованное под сабантуйчик - то ли по случаю дня рождения, то ли... какая разница. Важней результат: в центре довольно массивного канцелярского стола, застланного одноразовой ярко-синей скатеркой, дымится кусок мяса, такой огромный, что его можно даже назвать общинно-родовой собственностью, - кстати, это и подтверждается дальнейшей сценой.
Голос Семы. Давайте я его порежу! Где нож?
Хор (подхватывая). Где нож? Исаак, ты не видел нож? А где? Нет, большой! Берта, посмотри там! Да нет, там! Да нет, там, там! Может, Софа брала? Спроси у Бори. Да не этот!! Что вы собрались делать этим ножом?! Это же только в носу ковыряться можно этим ножом! Это же ножичек, а не нож! Дайте сюда нож! А Миша не видел? и не брал? Аркадий, перестань бегать! Тише, тише, он что-то говорит! Тише! Сами вы тише! он что-то хочет сказать!
Голос Семы (впадая). Уже, уже! Вот нож, вот нож!
Хор (подхватывая). Уже, уже! Нашли, нашли! (Крещендо; вразнобой.) Ты же не так режешь! смотри, смотри! ты ниже бери! вбок! ты же сейчас стол заденешь! капает! ты подложи что-нибудь! ты досочку подложи! ниже! правей! ты же не надавливаешь! ты надави! держи, держи, держи! подложи, я сказал, клееночку! левей! тарелку убери! вбок, вбок! сильнее! нет, не туда!..
Но вот наступает вожделенный момент: уста жуют, как заметил классик. Тишина отнюдь не полная, а все-таки пауза. Перемена блюд, снова перемена; черед сладкого вина, штруделя с чаем, расстегнутых пуговиц, размягченных душ и ностальгических песен. Слышны реплики: "Софа, ты петь будешь, петь?" - "Ой, когда это я пела? Сто лет назад!" - "Блюма, скажи твоей сестре, чтоб она не прибеднялась, у нас ей тут не велфэр!" -"Ой, у меня сегодня печенка грызет... Не надо было мне есть форшмак!" - "Это ты своему мужу на ночь мозги крути, а у нас тут никаких печенок-шмеченок, все!" - "Софочка, детуля, ну правда!" - "Ну, тоф, бесэдер! А кто будет второй голос?" - "На что тебе второй голос? Ты еще, может, второго супруга захочешь иметь, я не знаю?" - "Пусть Исаак будет второй голос!" - "Почему всегда Исаак?" - "Ладно, ладно, кончайте базар! Начали петь, начали! Берта, не лезь к чужому мужу, зачем тебе нужен этот сэконд-хэнд? Раз-два-три! Блюма, ша! Слушайте все сюда! Начали, начали! Вот я сейчас хлопну в ладоши, смотрите! Генук, Аркадий, в другой день! Ну!.. раз... два... Боря, что ты опять сгорбился, я не знаю? Посмотрите на него! Тебе же семь лет, а не семьдесят на минуточку! успеешь еще быть горбатым! ...три!"
Первый голос (широко, протяжно).
Что-о стои-и-ишь, шатая-а-ась, Го-орька-я-а-а рябина-а-а...
Второй голос (с чувством). Стойте! стойте! мне плохо! Софа, где у тебя память - в голове или, я извиняюсь, пониже? С чего это она у тебя вдруг "шатаясь"? Ты знаешь, кто это - "шатаясь"? Это гой с завода идет "шатаясь"! Гой с завода! А рябина - "качаясь"!..
Хор. Ша, ша, что за разница! Шатаясь-качаясь - что за разница? Разница есть? Разницы нет! Аркадий, не бегай! Пойте!
Первый голос (протяжно, меланхолически).
Что-о стои-и-ишь, качая-а-ась, Го-орька-я-а-а рябина-а-а...
Второй голос (с большим чувством). Она хочет, чтобы я получил разрыв сердца! Она сегодня этого хочет! Где ты нашла это "горькая"? Что это у тебя - "горькая"? Водка гойская у тебя горькая? Это же рябина у тебя! Рябина же "тонкая"!..
Хоp (вмешиваясь). Ша, ша, что за разница! Горькая-тонкая - что за разница? Разница есть? Разницы нет! Борик, не горбись! Пойте!
Второй голос (сильно, уверенно).
Что-о стои-и-ишь, качая-а-ась, То-онкая-а-а рябина-а-а, Го-о-олово-ой по-оникну-ув...
Первый голос (страстно). Какого, извиняюсь я, хрена "поникнув"?! когда не в рифму?! Ты рифму слышишь?! Где у тебя уши?! Берта, где у твоего мужа уши?! Он что, да, играл на скрипке?.. Когда?! Это он папе твоему голову морочил, что он играл на скрипке! Подумаешь, Ойстрах! "Поникнув"! Это же надо! "Качаясь" - "склоняясь", ты это можешь понять? "Поникнув"! Ты знаешь, что бывает "поникнув"? Берта, у твоего мужа кое-что еще не "поникнув"?.. Нет?.. Ну и слава Богу! Сто двадцать лет жить!..
...Последуем за Семой, который бочком-бочком пробирается к выходу. Он выскальзывает в коридор и, шмыгнув за угол, надолго, с первозданной тупостью, упирается взглядом в зеркало. Оно большое, а Сема маленький, но руки, машинально скрещенные на груди, придают ему - конечно, окарикатуренный - вид то ли героя из "Пиковой дамы", то ли угасающего пленника с о. Св. Елены.
В зеркале виден дверной проем большого, видимо, банкетного зала. В проеме мелькают гости, обычные для такого заведения. Их можно разделить на четыре группы:
1. Знающие, куда они попали, и не питающие иллюзий на этот счет.
Это слависты(-ки) и тому подобная бойкая публика, что строчит свои беспечальные диссертации, с искренним энтомологическим любопытством приникнув к окуляру микроскопа, где в смертельной схватке восходят и крушатся миры таких занимательных, кишеньем кишащих, возбуждающе-рискованных организмов, - к счастью, при данном методе изучения абсолютно безопасных для исследователя.
2. Знающие, куда они попали, и питающие иллюзии.
Это супруги вышеупомянутых славистов(-ок) и тому подобных эмиссаров - не менее прекрасные половины, вовлеченные в иные, нежели славистика, области знаний, а потому с особо тошнотворным прекраснодушием "имеющие энтузиазм" к самоварно-сарафанному раю и всегда с чрезмерной лихостью, "po-svoisky", хлопающие в ладошки уже при самых словах "Kazachok" и "Kalinka-malinka".
3. Не знающие, куда они попали, и не питающие иллюзий.
Это профессиональные алкоголики и тому подобные бедолаги, никем не приглашенные и никому не известные, но со странной регулярностью оказывающиеся на такого рода (см. ниже) мероприятиях. Чем абсурдней пиршество, тем вероятность появления таких личностей, разумеется, выше. Это своего рода индикаторы ситуации. В клубе "Russkaya Glubina" их обычно немерено.
4. Не знающие, куда они попали, и (а потому) питающие иллюзии.
Ну, это, разумеется, вновь прибывшие. Свеженькие иммигранты. (Сюда входит Сема.)
...Он продолжает смотреть в зеркало, почти безотчетно наблюдая наоборотный мир за своей спиной. Надо принимать какое-то решение, а его нет. И сил на него нет. Вернуться в компанию? Тошно. Выйти на улицу? Не к кому пойти. И не как господину Мармеладову (в гости), а потому что крова нет, совсем нет крова, и нет человека, кто мог бы для краткого, в несколько часов, сна разделить с ним прибежище. "У птицы есть дупло, у зверя есть нора, и только ты, сын человеческий..." Я, обладатель нескольких дипломов, выданных мне самыми высоколобыми университетами моей, местами все-таки европейской, родины, - я, знаток всех наизусть изысков стихосложения от Архилоха до компьютерных версификаций, - я, создатель неповторимых по красоте поэм, на которых с привычной беззастенчивостью паразитирует шайка профессоров от Аляски до Австралии, - я, имярек, казалось бы, зафиксированный, как любая человеческая единица, в тысячах ячеек учета, - и, наконец, я, реально и неотъемлемо существующий в миллиардах сочленений нерасчленяемой человечьей грибницы, навеки и без остатка растворенный в ее соках, - почему так случилось, что снова, как и четыреста веков назад, я наг, сир и бездомен, и вновь я стою на голой земле под беззвездным небом?
Никого.
"...и человек станет целовать след человека..."
Насколько же двадцатый век ближе к первоисточнику!
...Сема продолжает завороженно смотреть в гладь зеркала, и кажется ему, что он стоял так еще до сотворенья зеркал, когда зеркалом было озеро и в глубине его мелькала девушка в белом... Возможно, это и есть он сам - там и тогда, где соприродный сердцу покой не надо отвоевывать с гранатометом в руках, где его не надо ежемгновенно оплачивать своей отравленной, истощенной, усталой кровью и где всякую горсть воздуха для своих загнанных легких не надо брать ни боем, ни хитростью, ни унижением... которые у тебя самого отбирают твою бесценную жизнь...
Девушка в белом?
Сема резко оборачивается.
В дверном проеме, профилем к Семе, растерянно стоит Девушка в белом. По всему видно, что она впервые в этом атакующе-гостеприимном заведении. Но вот она исчезает из поля зрения, и Сема, - как написали бы классики прошлого, - устремляется в залу.
Здесь, как отметили бы те же классики, теснится публика. Поглядим, кстати, кто именно тут теснится.
Помимо гостей, которые определяют себя нарочитой деликатностью жестов (не считая мертвецки пьяных, демократически уравненных в правах), очень заметны, особенно для неокрепших чувств новичка, Завсегдатаи клуба.
У мраморной колонны, то и дело придавая утомленную рассеянность взору, стоит Актер в хромовых сапогах и с граненым стаканом в руке. Его небольшой, сизый, бугрообразный череп обрит наголо, что как-то укрупняет зад, который, при всей полноте, обладает некой неискоренимой вертлявостью. Любой его жест профессионально преувеличен, словно набран жирным курсивом. Огромными черными сапогами (кои выглядят склеенными из папье-маше) он громко топочет, как застоявшийся конь. Помимо того (вне имитаций рассеянности) он рыгочет. Это основные звуки, им издаваемые. Конечно, он также и громко лопочет, но, вследствие кашеобразья согласных, лепет как-то органично сливается с рыготаньем. Стилистикой поведения он сошел бы за питомца столичного театра, известного, в равной степени, нонконформизмом и склоками. Издавая громкие звуки непредсказуемой частоты и окраски, актер, видимо, изображает зайца и волка вперемешку - то есть комично рыдает, внезапно ввинчивая в глумливый плач истерические взвизги, - и раскатисто хохочет "трагическим" басом, - короче, ни секунды не бывает в покое, что в целом типично, конечно, не только для актеров с их рано изношенными нервами, но, беря шире, для тех, чей "организм отравлен алкоголем" (см. М. Г., "На дне").
Напротив него, ближе к выходу, расположился Русский человек в русской косоворотке. Это ничем внешне не примечательный субъект, торчащий в резном, с наличниками, окошечке фанерного теремка. Субъект торгует гречневой крупой. Гречка продается на вес (для чего на размалеванный алыми розами подоконник выставлены ностальгические весы с ржавыми гирями и, друг против друга, алюминиевыми мисками), а также в граненых стаканах, вызывая, помимо прочих, соблазнительное, сугубо национальное воспоминание о жареных семечках. Над окошечком крупной славянской вязью выведено: "Вступайте в Общество Друзей..." (далее идет название страны, с которой, видимо, необходимо прежде развестись, чтобы потом "дружить" до гроба).
На безопасном расстоянии от теремка, вокруг столика (с самоваром, бутылкой водки, горкой свежих блинов и мелко нарезанной сельдью) расположились: Дама в зеленом, Дама в синем и Дама в фиолетовом. Синхронно обмахиваясь веерами, три грации ведут следующий разговор.
Дама в синем. Это ж надо уметь! (Чуть заметный кивок в сторону теремка.) Устроить брак с иностранцем теще, которой было на пять минут меньше ста лет!
Дама в зеленом. Боже правый!
Дама в синем. А иначе было не свалить. Он тогда в партии состоял, преподавал в универе иностранцам, ну и нашел одного пентюха...
Дама в фиолетовом. Ты ж говорила, что он Нарышкин?
Дама в синем. Это он потом стал Нарышкин, уже в Париже, а до этого он сделал себе паспорт на Гершензона, а еще до этого стучал, состоял в партии и преподавал иностранцам русскую литературу. В смысле, утром. А вечером он был полный неформал, тусовался с художниками, ну и, конечно, подфарцовывал.
Дама в зеленом (с завистью). Полный набор!..
Дама в фиолетовом. А зачем он тещу втянул?
Дама в синем. Да сам-то он уже был женат, на этой как раз, ну, на Гершензон, а тут возьми и подвернись этот француз...
Дама в зеленом. Везет же людям!.. Легко все дается!.. А вот у меня...
Дама в синем. Да ты послушай сначала! Черт его знает, что за француз: то ли просто геронтофил, то ли очень хорошо больной. Он ей знаете что сказал? когда их познакомили? "Вы, - говорит, - вылитая старуха Изергиль! Полный шарман!" Он по Горькому диссертацию писал.
Дама в зеленом. Ну во Франции-то извращенцев полно. Не знают уж, чего и придумать.
Дама в синем. Вот, значит, он тещу сначала пристроил, а потом сам к ней рванул...
Дама в зеленом. Да! Это у меня каждый кусок с кровью! Свет включил - плати! Воду в уборной спустил - плати! А у таких...
Дама в фиолетовом. Да помолчи ты!
Дама в синем. Ну вот. Прилетает он с женой в Париж - и как раз на похороны...
Дама в зеленом
Дама в фиолетовом
Дама в синем. Вот вам и "что". Француз приказал долго жить. Сорок лет. Инфаркт миокарда. В самом начале медового месяца.
Дама в фиолетовом (уточняя). После первой же ночи.
Дама в синем. Похоже на то. Картина Репина "Не ждали". В смысле "Приезд гувернантки в богатый дом". Все, что было, отошло первой, второй и третьей жене.
Дама в зеленом. Сволочам везет.
Дама в фиолетовом. И сколько же ей отвалило?
Дама в синем. Кому?
Дама в фиолетовом. Ну, Изергили-то.
Дама в синем. Да нисколько! Она-то у него шла под номером четыре.
Дама в зеленом. У меня то же самое. Стабильно мимо денег! Мой первый муж, вы его не знаете, торговал и носками, и часами, и чайниками, и, как его, кошачьим кормом, и мылом, и билетами в театр, будь этот театр трижды неладен с его главным режиссером и директором вместе, и сумочками дамскими он торговал... чем еще? В смысле, это были совершенно разные начинания. И всегда мимо кассы! Он еще мне вечно говорил: если я стану продавать гробы, май дарлинг, люди перестанут умирать...
Дама в синем. Нет, этот не из таких. (Взор в сторону теремка: сложная комбинация чувств.) Хотя сначала, конечно, им пришлось хреновато: из Парижа, как говорится, - бэк ту зи ЮэСэСАр. Ну, там он быстренько стал Гершензоном, развелся и выбыл на историческую родину в государство Израиль.
Дама в фиолетовом. На родину жены? Без жены?
Дама в синем. Да ну, при чем тут жена! Жена-то по паспорту тоже Гершина была, а была ли она настоящая Гершензон - это большой вопрос. Зинаида говорит, что...
Дама в фиолетовом. Да почему он один-то поехал?
Дама в синем. Так он же не сумасшедший всех туда перетягивать. Зачем? Супругу он специально и оставил в тылу, в запасе, чтоб внедряла параллельный тактико-стратегический вариант.
Дама в зеленом. А им лишь бы все на жену взвалить. Мой второй муж...
Дама в синем. Да погоди ты! Он знал, что делал. Ну, жена, как спланировали, там и развернулась: нашла себе какого-то гуталина из Замбези...
Дама в зеленом. Ну эти-то блядищи себе и без плана черножопых находят.
Дама в фиолетовом (лениво-угрожающе). Да заткнись ты!..
Дама в синем. ...ну, наврала, что беременна, ну, этот дебил и поверил, ну, свадьба. Ну, она, конечно, дергалась всю дорогу, что сорвется. Даже на регистрации, Зинаида говорит, у нее какой-то невроз был, все чесалась во всех местах и все свидетельницу доставала: если он (гуталин этот) узнает, что мне давно уже даже не тридцать пять и что у меня трое детей, а матки уже четыре года как нет...
Дама в зеленом. Во дает!
Дама в синем. ...то я, говорит, пойду в нужник и повешусь.
Дама в фиолетовом. Ну, не узнал?
Дама в синем. Это она не узнала. Пока документы на выезд не подала.
Дама в фиолетовом. О чем?
Дама в синем. О том, что у него, у гуталина-то, две жены на пальмах живут в этом самом Замбези, - и обе с детьми.
Дама в фиолетовом. Так а ей-то что? Подумаешь тоже, Джульетта!..
Дама в синем. Да ей-то ничего, это тем - "чего". Зинаида говорит, по замбезийским законам можно только две жены официально иметь.
Дама в зеленом (назидательно). Если уж ищешь себе транспортное средство, так хоть немного кумекай, где в светофоре какой свет!..
Дама в фиолетовом. Это точно.
Дама в синем. Ну а он тем временем в Израиле-то, не будь дурак, все рассчитал, подцепил одну эфэргэшную немку ...
Дама в фиолетовом. Да как он в Нью-Йорк-то в итоге попал?
Дама в синем. Больно быстро хочешь! Ты "Капитал" Маркса читала?
Дама в фиолетовом. А при чем тут "Капитал"?
Дама в синем. Нет, я серьезно спрашиваю: ты читала или нет?
Дама в фиолетовом. Ну, не так, чтоб взахлеб... Ясно дело, конспекты делала... как все...
Дама в синем. Конспекты! Ты хоть одно слово поняла?
Дама в фиолетовом. Стоимость товара... какая-то одна... потом какая-то другая... Как на распродаже...
Дама в синем. Короче. У этого (кивок в сторону теремка) история-то покруче будет, чем у десяти Марксов, вместе взятых. Полнейший шварцвальд в сорока двух томах. Чего-то они там все разводились-сводились двадцать семь с половиной раз... фиктивные аборты... инвалидности липовые... Зинаида говорит, жена границы какие-то в поезде проезжала, так под сиденьями пряталась... этакая-то коровища!.. ксивы, конечно, все фальшивые... договора о найме на работу за прошлый век... Он ее чуть ли не удочерял... то ли она его усыновляла... не помню уже. В общем, не слабо вывернулись. Ровно семьсот двадцать четыре с половиной комбинации. Короче, бабоньки! Давайте-ка лучше водочки трахнем!
Дама в фиолетовом. Так они, в конце-то концов, соединились?
Дама в синем (уже разливая, а потому возбужденно). Соединились, соединились! Ух и соединились же! В любовном экстазе! Хеппи-энд! Полнейший Голливуд!
Дама в фиолетовом. И старушка Изергиль с ними?
Дама в синем. А як же ж! Глянь, кто это там на кухне посудку намывает?
Дама в зеленом. Я и не сомневалась. Жена и детей здесь небось пристроила?
Дама в синем. Йес, оф корс!.. Кто же, по-твоему, теремок этот клеил? Федор Михайлович Достоевский?
Дама в зеленом. Ну, у таких-то во всем семейный подряд. А вот у меня...
Дама в синем (раскладывая закуску). Все, девоньки, кончай, кончай трихомундию, пьем! Поехали!.. (Поднимает рюмку.) Ну, за все хорошее!.. (Пьют.)