Прошло полчаса, час. В комнате Коломнина горел тусклый ночник. Сам он вместе с остальными, вернувшимися через тайгу, затаился в комнатах вдоль коридора. Идея была проста: другого способа попасть в комнату Коломнина, как пройти через русло коридора, не существовало. И в самом его начале расположилась ударная группа захвата: Резуненко и Мамедов с охранником. Резуненко должен был, пропустив киллера мимо себя, обхватить его своими лапищами сзади. Даже если тот почувствует чужое присутствие, использовать оружие в тесноте против могучего Резуненко ему будет затруднительно. Главное, отчего зависел успех, – перехватить руки, в одной из которых должен находиться приготовленный пистолет. Мамедов и охранник, оба вооруженные, тут же, наставив стволы, блокируют попытку сопротивления. Если же паче чаяния киллер вырывается и бежит вперед, в него должен стрелять приставленный к Коломнину охранник. Задачу ему Мамедов поставил самую что ни на есть простенькую. "Это, – он показал на Коломнина, – твое святое. Если его убьют, я убью тебя. Понял, да?" На всякий случай на первом этаже путь к отступлению отсекают еще один охранник и Богаченков с резиновой дубинкой.
Гулкая тишина заполнила дом. Ждать с непривычки было трудно. То и дело кто-то откашливался, сморкался. Внезапно послышался скрип паркета, отчего все разом затаились. Но тут же тихий, извиняющийся голос Мамедова: "Совсем дом сгнил, слушай. Ремонт, вижу, пора делать". Смешливый Богаченков сдавленно хихикнул.
И в это время отчетливо послышалось позвякивание металла, – отмычка вошла в замочную скважину.
Казалось, время не бежит, – едва струится. Шелест шагов на первом этаже, поскрипывание деревянной лестницы, – "нет, все-таки хорошо, что не сделали ремонт". Первый проем пройден. Еще один! Теперь вступает в коридор. Виски Коломнина отчаянно пульсировали.
Осталось шаг-два до Резуненко. Внезапно: резкий посторонний звук, быстрое движение и – два подряд выстрела. Вскрик и стук упавшего на пол тела.
Голос Мамедова, озлобленный, какой-то взмыленный, снял напряжение.
– Готов вроде! – закричал он. – Оружие опустить. Пока друг дружку не перестреляли. И – свет кто-нибудь!
Коломнин болезненно зажмурился от вспыхнувшего электричества.
На полу лежал человек, загороженный склонившимся Резуненко.
– На хрена стрелял?! – озлобленно закричал Резуненко. – Ну, на хрена, спрашивается?
– Это ты мне? Лучше бы поблагодарил, что жизнь спас, чем туфтеть. – огрызнулся Мамедов.
Заметил подошедшего Коломнина.
– Что у вас звякнуло? – спросил тот.
– Да вот, понимаешь! – Мамедов яростно ткнул в живот сконфуженного охранника. – Запонкой мой пистолет задел, обалдуй. Говорил же, чтоб ничего железного не оставить. Говорил, нет?! Завтра же вышибу.
– Зачем стрелял? – жестко повторил Резуненко. – Он от меня в шаге был. Руку протянуть.
– Ну да, протянул бы, как же. Ноги. Он профи, понимаешь? И на звук сразу реагирует. Опередил я его, понимаешь, нет?! – огорчение от несостоявшегося захвата причудливо перемешалось у Мамедова с восторгом от собственной удали.
В самом деле в полуметре валялся пистолет с глушителем.
Из-под Резуненко послышался булькающий хрип.
– Жив! Тащите в комнату, – распорядился Коломнин.
Резуненко отодвинулся, пропуская охранников. Коломнин и Богаченков увидели лицо раненого и переглянулись, – это был белесый из аэропорта. На куртке расплылись два объемистых кровяных пятна.
Его перенесли на кровать, и здесь он открыл глаза. Дыхание со свистом вырывалось наружу и обрывалось кровавой пеной на губах.
– На кого заказ?! – Мамедов, поставив колено на кровать и помахивая пистолетом, склонился над раненым. – На кого заказ, спрашиваю, сука?!
– Ему врача надо, – заметил один из охранников.
– Я ему за врача! – яростно закричал Мамедов. – Слушай, ты. Жить хочешь? Врач есть внизу. Говоришь – тут же зову. Нет – подохнешь. Понял, да?!
Киллер прикрыл глаза, – он понял.
– На кого заказ? Ну?
Белесый повел мутными глазами. Взгляд остановился на Коломнине.
– Это и так понятно! – поторопил Богаченков. – Главное – кто послал?
Мамедов отмахнулся:
– Кто послал? Кто его "заказал"?
– Гы-ы!.. – прохрипел белесый, и новый кровавый пузырь вздулся на губах.
– Гелаев, да? Говори, Гелаев? – Мамедов в нетерпении ткнул дулом пистолета в зубы. Так, что послышался хруст.
Раненый прикрыл глаза.
– Гелаев, точно! – Мамедов торжествующе огляделся. – Вот твари. Едва мы первый шаг сделали. Тут же отреагировали.
Коломнин с силой отодвинул его. Склонился над киллером. Глаза в глаза.
– Тимура Фархадова ты убил? – к общему изумлению, требовательно произнес он. – Говори, ты?
Дрогнувшие веки стали ему подтверждением.
Коломнин болезненно тряхнул раненого. Веки вновь размежились.
– Кто "заказал" Тимура? – раздельно, стараясь прорваться в уходящее сознание, произнес Коломнин. – Кто заказал Тимура Фархадова?
– Гы-ы!.. – сделав над собой усилие, вновь прохрипел киллер.
– Тоже Гелаев, да?! – закричал Мамедов. – Я всегда знал. Всегда!
Коломнин не отводил глаз от умирающего. В мутновеющих глазах белесого почудилось ему что-то вроде усмешки. И с этой усмешкой он затих навсегда.
– Вызывайте милицию, – Коломнин распрямился.
Похоже, тайна гибели Тимура приоткрылась. Единственные, кому сейчас была нужна смерть Коломнина, были чечены. Подосланный киллер оказался тем самым, что убил Тимура. Все становилось на свои места. Но до чего же непредсказуемые узоры выписывает жизнь! Судьба Коломнина все более переплеталась с судьбой покойного Тимура Фархадова.
Осмотр места происшествия, допросы, – лишь к утру коттедж вновь затих.
Едва уехала опергруппа, засобирался и Мамедов.
– Шесть уже. Дядя Салман рано встает. Поеду отвезу подарок. Кровь Тимура отомщена… Пусть хоть отчасти, – добавил он, заметив, что остальные не разделяют его энтузиазма.
И уехал, полный нетерпения поведать, как собственной рукой покончил с убийцей Тимура.
– Может, и нам пора собираться, Сергей Викторович? – с зевком предложил Богаченков, значительно скосившись на впавшего в прострацию Резуненко. – А то ведь и впрямь подстрелят вас ни за что ни про что. И то, если честно, чудом в этот раз пронесло. Во второй раз так не подфартит. – Почему думаешь, что будет второй? – Резуненко встряхнулся.
Наивный вопрос заставил Богаченкова иронически пожать плечами:
– Так они, чечены, не знают ведь, что мы сами отступились.
Резуненко подхватил Коломнина за локоть, вывел на крыльцо.
– Вот что. Рейнер за двести километров отсюда. Я тебе даю водителя, газон свой. Но, во-первых, сам с тобой не поеду, – жестом пресек возражения Коломнина. – Не могу с этим ехать. Женьке передам, что ты вроде как охотник-любитель. Я ему иногда подсылаю подзаработать. С ружьишком-то ходил когда?
– Нет.
Резуненко досадливо поморщился.
– Ладно, скажу – начинающий. Ружье дам из своих – вертикалку.
– Так у тебя с ним есть связь?
– Есть, – неохотно признал Резуненко. – Мобильный я ему подарил. Чтоб на случай моих звонков держал. Так что едешь поохотиться, понял?
– Чего не понять?
– Не знаю чего. Но – проникнись. Как ты там говорить будешь, твое дело. Но чтоб никаких запугиваний. Его так пытали, что страх – он внутри засел. Чуть что – вообще в тайгу уйдет в какое-нибудь зимовье. Потом не выколупнешь. И еще – паспорт я ему замастырил. Так что он там для всех – Бугаев. Даже водитель мой, что тебя повезет, не знает, кто он на самом деле. Охотник и охотник.
Внезапно обхватил Коломнина за плечи, всмотрелся, будто пытаясь проникнуть в самые глубины души.
– Имей в виду, Коломнин, грех на себя беру. И если с Женькой что, то и на тебя ляжет.
Через час, прежде чем город проснулся, ГАЗ-66 выехал на трассу. В металлическом чреве его, на откинутой от стены койке, покачивался во сне в такт движению Коломнин. "Заказанный", но пока еще "недостреленный".
Проснулся он в полной темноте, от того, что внезапно прекратилась качка. Сел, с удивлением ощущая надсадную ломоту в теле, – очевидно, машину изрядно поболтало на таежных дорогах. Дотянувшись, зажег лампочку.
Послышался призывный сигнал клаксона. Затем похрустывание унтов по снегу. Дверь распахнулась снаружи, и в проеме показалось утомленное лицо водителя.
– Приехали. Сильны вы придавить подушку! – шумно позавидовал он.
– Сколько ж я проспал?
Водитель глянул на часы, прикинул, прищурившись.
– Да уж немало, – исчерпывающе ответил он. Сделал широкое движение в темноту. – Добро, как говорится, пожаловать, в поселок Крутик, – самый что ни на есть медвежий угол всея Руси.
– А дом… Бугаева? – Коломнин выпрыгнул на дорогу.
– Тоже мне дом. Как раз возле него и стоим.
– А где?.. – Коломнин огляделся.
– Да где ему быть? Затаился. Чудной малый. Женька! Не дрейфь. Мы от Резуненко! – во всю мочь крикнул водитель и чему-то захохотал.
На крик его из-за палисадника послышался заливистый лай. Застонал проржавевший засов. Дверь приоткрылась.
– Так заходите. Только в коридоре свету нет. Правее. Вёдра на лавке не заденьте.
Тут же, конечно, Коломнин и задел. А, шарахнувшись, ударился лбом обо что-то, висящее на гвозде.
– То ерунда, то коромысло, – успокоил его голос хозяина.
Внутри дом состоял из двух смежных комнаток, уставленных подержанной, явно стянутой из разных мест мебелью. На диван-кровати бок о бок расположились баян и гитара. Обстановку венчала побеленная, в разводах пузатая печь, на которой стояли два эмалированных ведра с водой. Из внутренней комнатки виднелся угол дощатой, уставленной книгами полки. От порога разбегались потертые, бахромящиеся дорожки.
Дом был беден, но прибран. На мужской взгляд, конечно. На женский, должно быть, – замусолен.
– Ничего, ничего, проходите, не натопчите. А натопчите, так тоже ничего, – я после приберусь, – по-своему понял заминку вошедший следом хозяин. Он обошел гостя. Повернулся. – Так что? Будем знакомы?
Перед Коломниным стоял всклокоченный тридцатилетний человек, худощавый, сутулый. Редеющие рыжие волосы и куцая рыжая бородка курчавились вкруг изможденной, спекшейся физиономии. Но из запавших глазниц пытливо выглядывали внимательные, наивные глаза, будто пересаженные с лица ребенка.
– Кем интересуетесь? Зайчиком? Кабаном? Или?..
"Тобой", – промолчал Коломнин.
– Это что такое? И стол до сих пор не накрыт?! – в избу вошел грозный водитель. – Где балычок? Коньячишко не вижу. Ты чем гостей кормиться собираешься, а, Женька?!
– Так я это, – хозяин смешался. – Разве только картошечки в подполе немножко осталось. Лучку могу по соседям.
– Картошечки! – передразнил водитель. – На тебя рассчитывать, так с голоду подохнешь. Держи с барского плеча. Мечи на стол!
Он протянул туго набитую сумку и, довольный собственной шуткой, вновь захохотал. Смех оборвался отчаянной зевотой.
– С ног валюсь! – признался водитель. – Пойду прикимарю. Все-таки двести километров по тайге – это неслабо.
Не спрашивая разрешения у хозяина, прямо в унтах прошагал во внутреннюю комнату, оставляя за собой грязевые потеки.
Чистоплотный Рейнер расстроенно шмыгнул носом. Но любопытство оказалось сильнее огорченья, – он ухватил сумку, подтащил к столу и принялся разгружать.
– Глянь-ка. Эва чего бывает, – то и дело удивлялся он.
– Вы что ж, в городе не жили?
– Почему не жил? Очень даже.
– Давно, наверное. Там этих лакомств сейчас во всех магазинах полно. Может, назад вернуться?
– Как это? – Рейнер внезапно перепугался. – Мне и здесь хорошо.
– А я бы здесь не смог. Да и всякий, кто пожил в большом городе, думаю, уже без него не сможет. Въедается, как зараза!
Коломнин распечатал бутылку "Мартеля", разлил по граненым стаканам – на треть.
– За знакомство, – он залпом выпил.
Рейнер поступил иначе. Прежде всего обнюхал стакан, поморщился неприязненно и, закинув острый, поросший рыжими волосиками кадык, принялся малюсенькими глоточками заталкивать коньяк в себя. Продолжалась эта мука довольно долго. Так что, когда поставил он наконец опустошенный стакан, глазки уже блестели вовсю.
– Какая штука забористая, – подивился он.
– Понравилось. А в городе его полно, – Коломнин поймал себя на том, что разговаривает с Рейнером, как с ребенком, – пытаясь сманить игрушкой. – Неужто назад не тянет?
– Не-к-ка. Здесь всё есть. У меня здесь мой собак. Лайка. А с едой – так по-разному. Когда охочусь, так и мясо. А нет, так и – ништо. Картошечки в подполе наберу, морковку там, – супчик затворю. И мне, и собаку моему хватает. Соседки когда чего подбросят. Потом магазин в поселке есть.
– Так на магазин деньги нужны.
– Нужны, конечно, – печально согласился Рейнер. – Но я ведь учительствую. Школа у нас здесь начальная. Прежде восьмилетка была. Но как леспромхоз закрыли, все разъехались. Но тоже ничего. – И что преподаешь?
– Так… словесность.
– Платят, небось, копейки?
– Твоя правда. Но я вот, знаешь, чего про деньги думаю? Сейчас они есть, завтра, глядишь, нет. А ты всегда есть. С ними, без них. Значит, и без них можно.
Расслабленный Коломнин, дивясь странной, незатейливой этой логике, откинулся на диване, отбросив ладонью диванную подушку, под которой обнаружилась раскрытая общая тетрадка, исписанная какими-то стихами. Но прежде чем не в меру любопытный гость поднес тетрадь к глазам, Рейнер с внезапным проворством выхватил ее, непроизвольно прижав к рубахе, как бы намереваясь спрятать под ней.
– Твои стихи? – догадался Коломнин.
Рейнер запунцовел:
– Так, балуюсь. Пустое это.
Он поспешно запрятал тетрадку за спинку дивана, как бы прекращая тему.
– Тем более, если ты поэт, – скучно вот так, целыми днями без впечатлений. Одна тайга кругом.
– Это в тайге-то скушно?! О! Сказал тоже. Тайга – это столько всего! Ее только понимать надо. Вот завтра пойдем, сам увидишь, как скушно. Посмотрим, что к вечеру скажешь. Да и потом, – он склонился к Коломнину, как бы собираясь посвятить в некую тайну. Так что тому показалось, что Рейнер захотел поделиться причиной своего вынужденного затворничества. – Я тут концерт готовлю.
– Концерт?!
– А то. В поселке на май хочу дать. Сюрприз. Погляди, чего научился.
Он схватил гитару, достал засаленные ноты. Разложил, послюнявив. И – заиграл. Сложную какую-то мелодию. Здорово, кстати, заиграл. С переборами. Иногда прикрывая глаза. Иногда показывая слушателю, – вот-вот, здесь сейчас самое трудное место пойдет. Проскакивал его и эдак кокетливо поводил узкими плечиками: мол, погляди каков, – и это осилил.
Закончив, не сразу отложил гитару. А, подобно опытному актеру, как бы на мгновение замер.
– Да ты мастер! – искренне позавидовал Коломнин. Когда-то он сам пытался научиться играть на гитаре. Даже ходил во Дворец пионеров. Но после полугода забросил, толком не освоив. – Сколько ж лет надо учиться, чтоб вот так?
– Третий месяц.
– Нет, я имею в виду вообще на гитаре.
– Так и я. Соседка, баба Маня, подарила. На чердаке нашла. Я ей тут по осени огород перекопал. Старая совсем.
– А баян?
– А, это давно.
"Давно" ему было неинтересно. Прав оказался Резуненко, – удивительный человек этот Женя Рейнер.
Они еще выпили. Рейнер, основательно пьяненький, вертел стакан, беспричинно улыбаясь. – Тебя, должно быть, люди сильно обидели, что в такой глухомани затаился? – Коломнин все время помнил о цели приезда.
Женя насупился.
– Люди злы. Во, глянь-ка! Каково?
Он приподнял рубашку, обнажив следы ожогов. Жестокие следы. На теле. И в глазах.
– Кто это тебя так?
Рейнер неопределенно повел плечиком, шмыгнул носом.
– Получается, пытали? И чего хотели? – Мало ли. Все равно не вышло по-ихнему. Я от них ночью утек.
– То есть убежал и – все? Неужто так и спустил? – вроде как не поверил Коломнин. Рейнер опасливо покосился. – Это ты зря. Такое нельзя прощать. Люди не все злы. Но зло оставлять безнаказанным нельзя. Иначе разрастется.
– Им и так воздастся!
– Так само собой ничего не воздается! Ишь как удобненько устроился. Ладно – тебя. А вот, скажем, если б жену твою так. Или – друга лучшего убили, тоже бы смолчал?
Рейнер наклонил голову.
– Нет, ты не уклоняйся! – Коломнин притворялся более пьяным, чем был на самом деле. – Вот знал бы кто! Тоже смолчал бы? Или – отомстил?! Да и больше скажу – если спустил, все равно тебя же и достанут.
– С чего бы это?!
– Да с того. А вдруг в другой раз не смолчишь. Спокойней тебя убить. Так-то.
– Что значит "убить"? Зачем убить? – пролепетал Рейнер, отворачиваясь к окну. Тельце его вроде само собой принялось подрагивать. И столько беспомощности проявилось вдруг в нем, что Коломнин не выдержал той игры, что сам же и затеял.
– Женя, я ведь на самом деле не охотник, – признался он. – Я с Салман Курбадовичем сейчас работаю.
Рейнер не обернулся. Просто затих. Даже трястись перестал.
– Понимаешь, чечены эти, что тебя пытали и Тимура убили, они после этого многих поубивали, – торопливо заговорил Коломнин. – И теперь процветают безнаказанные. Больше того – если мы их сейчас не победим, тогда и месторождение Фархадова разорится. А это, не тебе говорить, сколько людей. Мы договорились с милицией, но им нужны улики.
Он прервался, дожидаясь реакции. Ее не было.
– Твои показания нужны. Позарез, понимаешь? Я все продумал. Мы тебя не подставим. Привезем в Томильск. Допросят. И тут же увезем назад. Никто, кроме меня и Виктора, как не знал, так и не будет знать, где ты.
– А сейчас кто знает? – глухо произнес Рейнер.
– Говорю же: только я и Виктор. А вообще, как только дашь показания, их пересажают. Так что тебе и вовсе бояться нечего будет. В Томильск дорогим гостем приезжать станешь.
– Тебя когда-нибудь пытали?
– Нет. Но если бы со мной, как с тобой, я бы отсиживаться не стал, – Коломнин обошел его, требовательно тряхнул. Но Рейнер упрямо отвел глаза:
– Тогда давай спать.
– Что?!
– Ты ж охотиться приехал. Вот завтра с утрева и тронемся. Спать что-то жутко тянет. Ты на кровати ложись, а я на полу постелю. Ничо, я привык. Когда и один на полу ложусь, – тараторя, Рейнер сноровисто разобрал диван. Кинул скатку себе на пол. Стремительно разделся и, явно торопясь избегнуть новых вопросов, нырнул под одеяло.
– Так что по нашему разговору? – Коломнин слегка потеребил лежащего.
Ответа он не дождался.