– Уг-гу… – помотал головой маг, точно пьяный, позволил поднять себя, сделал несколько нетвердых шагов в гору. Черное пятно портала висело в трех десятках метров от них и колебалось, словно марево над раскаленной плитой. То и дело оглядываясь, друзья бросились направо, огибая ледяной отрог, преградивший прямой путь наверх. Под ногами на раскаленной земле, превращая песок в грязь, словно закипающее на сковородке масло, шипела растекающаяся из-под айсберга вода.
Агафон, неуклюже перепрыгивая мелкие, но горячие лужи, оглянулся на гребень горы: портал на гребне, поначалу величиной со всю лабораторию Гавара, сжался теперь до размеров самой большой арки.
– Успеть должны… – облегченно выдохнул он и прибавил шагу, как мог, хромая на обе ноги.
– Не видно мерзавца, – прохрипел дровосек, выходя, наконец, на финишную прямую.
– Надеюсь, он там примерз своей паршив… – начал высказывать желание всей души Агафон… И тут лиловая молния ударила справа, обдав фонтаном из рассеченного камня.
– Кабуча!!!.. – взвыл студент, рванулся вперед, едва не обгоняя крестника – и повалился, уткнувшись в невидимую преграду.
– Далеко ли направились, молодые люди? – издевательски прозвучал наверху голос холодный, как весь лед Агафона. Школяр развернулся, взмахнул палочкой, изо всех сил пытаясь сообразить, сыплются ли серебряные искры из нее или у него из глаз – и на черную на фоне бледного неба фигуру упала розовая сеть.
Тут же испарившаяся во вспышке желтого пламени.
– Агафон, отойди! – раздраженно выкрикнул Гавар. – Что бы ни случилось, я не причиню тебе вреда, бояться нечего!
Его премудрие, довольный неожиданным разрешением, попятился, но непроницаемая стена была на месте. Более того, между ним и Лесли появилась точно такая же, и крестник его, отчаянно молотя кулаками в пустое, но неподдающееся пространство, метался по застенку из затвердевшего воздуха.
– А ты куда? – усмехнулся колдун, почти ласково глядя на Агафона. – С тобой, маленькая феечка, мы еще разговор не закончили.
Он разрубил воздух ребром ладони, и невидимый кнут хлестнул школяра по лицу. Тот вскинул палочку, выкрикнул заклятье…
Ничего. Гавар не угрожал его крестнику, и палочка бездействовала.
"Основы фейского дела, часть первая, глава вторая "Ограничения и оговорки"… Невозможно применить палочку против не угрожающих безопасности крестника живых существ…"
В замке на лестнице он считал, что Лес в опасности, и поэтому смог трансформировать бугней во что хотел. Теперь же… Проклятый Гавар! Нужно же было ему сказать именно так!..
– Задумался, малыш? – ощерился колдун, презрительно взирая на него со своей ледяной скалы. – Думать надо было раньше. Когда совался в мои дела.
Руки мага снова вскинулись, рассекая воздух, и град ударов посыпался на голову, спину и плечи школяра, оглушая, ослепляя и сбивая с ног. Колдун не говорил больше ни слова, но по физиономии его, яростно-багровой и перекошенной злобой, было видно, что проделать то же самое своими собственными руками ему не позволяла только брезгливость.
Теряя сознание и ориентацию, все еще сжимая в кулаке ставшую бесполезной палочку, Агафон упал ободранными коленями и локтями в грязь и вздрогнул от боли: черная жижа обжигала будто кипяток.
"Такого количества воды эта гора не знала, наверное, за всю историю существования…" – проплыла в ускользающем сознании нелепая мысль. И вдруг волосы его встали дыбом: белесое, как брюхо дохлой рыбы, небо не затемнилось, но все его испуганные, загнанные в угол чувства разом вскричали, что над головой его нависло нечто огромное и тяжелое.
– Ну, хватит, порезвились, – словно подтверждая догадку, проскрипел откуда-то издалека голос колдуна. – Портал скоро закроется. И нам пора.
Что-то подсказывало студенту, что в этом "нам" места ему не было.
Мотая, что оставалось сил, головой, чтобы сбить с пути норовящее предательски спрятаться сознание, он приподнялся на локте, тщась увидеть Гавара. Но все, что маячило, расплываясь и троясь в поле его зрения – это подтаивающая глыба льда над старой воронкой от взрыва.
Воронка…
Глыба…
Лед…
Гавар… где…
– Приятно было познакомиться, – хмыкнул сверху надменный голос.
Нечто, висевшее над ним, шевельнулось, медленно опускаясь… И точно вспышка пришло озарение.
Рука студента с палочкой вытянулась вперед, и пара слов слетела с разбитых губ. Розовая, как хвост марципанового поросенка, и такая же искривленная молния вырвалась из палочки и вгрызлась в ледяной постамент колдуна. Тонны замороженной воды дрогнули, точно желе, и вдруг нижняя часть айсберга брызнула во все стороны приливной волной, сбивая Агафона с ног, впечатывая в стену, роняя на голову ему сорвавшуюся громадину…
Если бы его голова все еще была там. Ибо стена, непоколебимая еще секунду назад, исчезла, словно снесенная несущимся со скоростью цунами студентом, и тот пролетел на волне еще с десяток метров, прежде чем встретиться с очередным камнем – но камнем размером не больше овцы, и спокойно стоящим на месте, а не пытающимся превратить его в лепешку.
Других камней вслед ему не летело, и новых стен не росло. Как видно, у Гавара появились иные развлечения, кроме его премудрия.
Застигнутый врасплох, колдун потерял равновесие, хлопнулся на внезапно просевший лед, но в падении успел вскинуть ладони, пытаясь нейтрализовать заклинание противника. Ледяная скала, точно устыдившись своего легкомысленного поведения, таять прекратила и окуталась до самой верхушки и выше густым паром – точно на каменку из ушата плеснули.
– Врешь, не уйдешь!!!.. – прохрипел студент и снова вскинул палочку, целясь сразу в лед, быстро твердеющий за клубами испаряющейся воды.
Розовая молния встретилась с зеленой стеной защитного заклинания колдуна и пропала.
– К-кабуча… – прошипел Агафон, снова выкрикнул нужные слова, зажмурился, вкладывая в них все свои немногочисленные оставшиеся силы…
Где-то рядом вскричал Лесли:
– Есть!.. Тает! Только не отпускай!..
Школяр лишь промычал в ответ – даже открыть рот сейчас для него означало отдать крошечку силы, необходимой для схватки.
То, что заклинание работало, он теперь мог чувствовать и с закрытыми глазами: энергия, исходящая из его солнечного сплетения, натужными рывками перетекала в палочку, выходила на свет неровным розовым разрядом, раскаленным, как недра этой горы… и тонула в холодной бездонной прорве защитной стены Гавара. Которая, постояв на месте, двинулась теперь вперед.
К ним.
– Бежим!!! – испуганно проорал дровосек.
Агафон мотнул головой отчаянно и простонал сквозь стиснутые зубы: "Беги…". Что-то подсказывало ему, возможно, чутье мага, которым он теперь мог и не стать никогда – что если побежит он, то фронт заклятья Гавара настигнет его через несколько шагов. Он должен был сдержать его здесь.
Но как чародей ни старался, панически выжимая из себя последние, самые незначительные запасы сил, проклятая стена ползла вверх по склону, замораживая все на своем пути. Палочка, словно и ее последняя энергия истекала вместе с затухающей молнией, дрожала в его руке и вырывалась, и остатки молнии то зарывались в землю, то били в небо. Или и это было делом рук Гавара?… Даже на расстоянии десятка метров он мог чувствовать его злорадство, презрение и ненависть.
– Не выпускай ее!!! – прозвучал голос Леса совсем рядом, и на сжатые до судороги пальцы его вдруг легли мозолистые руки крестника. – Держись, крестный, семируки тебя раздери, держись!!!..
И тут в мире Агафона, удушающем, черном, сумбурном и холодном, готовом сжаться в точку – последнюю точку – словно вспыхнула сверхновая.
Внезапный прилив сил изумил их, захлестнул, подбросил в головокружительном восторге, и розовая молния, напоминавшая последние секунды ветхую нитку, вылезшую из застиранного платья, засветилась с поразительной силой, выпрямилась и ударила в самое сердце холодной стены, разбивая ее, разнося в осколки, клочья, щепки – и снова впиваясь в лед.
Но магия Гавара, хоть и отброшенная и посрамленная, была не побеждена – и ответный удар не заставил себя ждать.
Зеленое льдистое марево и раскаленный розовый луч встретились над стремительно тающей льдиной и сошлись в неистовой битве, вытягивая, словно в трубу, все силы противников до последней капли: для решающего удара Гавар не пожалел ни злости, ни желания отыграться за унижение.
Палочка в их руках снова задрожала, рванулась… и переломилась.
Колдун торжествующе захохотал, друзья вскрикнули, падая без сил в обжигающую жидкую грязь… И вдруг земля под ними затряслась, зарокотала, в лицо ударила волна нестерпимого жара. Смех хозяина замка дю Буа перешел в истошный вопль.
Агафон разлепил глаза и в ужасе увидел, что там, где только что был ровный склон, быстро разверзалась огненная бездна, взметая к белесому небу столбы и фонтаны раскаленной лавы.
Не говоря ни слова, юноши бросились вверх по склону, едва понимая, куда бегут, задыхаясь, спотыкаясь и падая, и с ужасом ощущая, как с каждой проносящейся секундой всё сжигающий жар провала приближается к их спинам все ближе и ближе, как тлеют рубахи на их спинах…
Сильные руки ухватили их за запястья и потащили, повлекли, поволокли вперед и вверх… Еще мгновение – и мощный рывок поднял их в воздух, одного за другим, и швырнул на холодный ровный камень – не горы, но пола.
– Люсьен!!!.. – исступленный женский крик резанул слух оглушенного падением чародея. Он поднял голову, с трудом раскрывая глаза, и увидел, как в полыхающую оранжевым дыру размером с окошко в бедной крестьянской избе протискивается шевалье, как тянут его за руки три женщины, как падают все вместе, точно инсценировщики сказки про репку, как в неровное отверстие в воздухе величиной уже с лисью нору врывается длинный язык пламени…
И пропадает вместе с порталом.
– Лесли, Лесли, с тобой все в порядке, не молчи, пожалуйста, Лесли!..
Дочка бондаря выпустила из рук запястье рыцаря и кинулась к дровосеку, неподвижно лежащему там, куда шевалье его зашвырнул.
– Люсьен, Люсьен, ты жив, скажи мне, ты жив?… – забросив в дальний угол подсознания все страхи, комплексы и предрассудки, кинулась к рыцарю Изабелла, с ужасом взирая на пульсирующую свежей кровью сквозную рану на плече – след бугнева меча. – Леший?… Леший!!!..
Стиснув губы, она неистово рванула подол платья, отдирая полосу за полосой от многочисленных юбок, гневно обернулась к герцогине: воды! – но ту не надо было упрашивать: прихватив с уцелевшего стола ступу величиной с котелок, она уже бежала к сеноту.
Позабытый всеми Агафон, чувствуя необъяснимое сожаление, что он не был ранен и даже не угорел, со стоном приподнялся на локтях и сел, прислонившись к обломкам этажерки. На этом его силы закончились, и школяр, откинувшись в изнеможении на вставшую дыбом полку, мог лишь пассивно наблюдать за происходящим вокруг.
– Лесли, Лес, миленький, очнись!..
Несколько нежных, но энергичных пощечин сделали работу пузырька нашатыря, и дровосек замычал сипло, приоткрыл глаза… и тут же снова закрыл, мученически скривившись и отвернув голову.
– Грета… прости… я… не сказал тогда… не попросил… но я знаю… я понял… я гад… скотина… недостойная…
– Гад, мерзавец, негодяй, подлец… – обливаясь слезами, приподняла голову непутевого возлюбленного крестьянка и гладила, гладила, гладила его по опаленным, грязным до черноты волосам, не отрывая глаз от чумазого заросшего лица, словно не могла наглядеться.
– Прости, Грета… я дурак… был… ведь… я только сейчас… понял…
– Что дурак?…
– Нет… то есть, да… и это тоже… А еще… что люблю тебя… оказывается… Но поздно… Ведь после того… что было… ты никогда не сможешь… меня простить…
– Ты и вправду дурак…
– Грета?…
– Лес…
– Грета…
Скромность поборола любопытство, мутный взор Агафона переполз на другую пару, и беспокойство шевельнулось в его груди. Может, им надо помочь?… Но целительство – это даже не другой факультет, а другой колледж! Вот если бы палочка не сломалась…
Но символ фейского дела погиб в неизвестном мире вместе с Гаваром, освобождая его от принятой клятвы и от магической связи с бывшим теперь крестником. Неожиданно для себя студент почувствовал что-то похожее на искреннее сожаление и подивился. Мечтать об этом целый семестр и еще три дня, и жалеть, когда чаяния его сбылись? Точно, перегрелся. И последние несколько десятков ударов по голове явно были лишними.
Рассеянный взор чародея заскользил по простенкам с неугасимыми факелами, по легкой воздушной галерее второго этажа, по затейливой лепнине, темным провалам арок… и вдруг остановился: в глубине одной из них, в самой тьме, что-то пошевелилось еле заметно и снова замерло. Что-то тихое, зловещее, затаившееся и выжидающее.
Позвать Люсьена и Лесли?… Но один подвергался неумелой, но пристрастной перевязке, второй был занят делами несколько более приятными… Подойти посмотреть самому?
Нет, мне, конечно, неоднократно прилетало сегодня по голове, но не до такой же степени… А если это бугень? Или шестиног какой-нибудь? Или еще какая тварь? И сейчас бросится? Или позовет других?
Маг побледнел, лихорадочно зашарил глазами по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло сойти ему за оружие, представил себя барабанящим по головам и щупальцам обломком люстры… и вздохнул.
Осторожно, чтобы не спугнуть притаившегося, он приподнял здоровую руку, прошептал одними губами нужное заклинание… В кои-то веки светящийся шар, хоть и размером с грецкий орех, слепился из воздуха на его ладони и, покорный создателю, медленно направился в сторону подозрительной ниши.
Через несколько секунд его премудрие облегченно выдохнул и поздравил себя с тем, что не успел переполошить товарищей. В нише, опустив голову и замерев, точно неживой, стоял уведун. Покачиваться он перестал, и плащ его, пронзительно-черный недавно, приобрел цвет больной мыши. Значит, через несколько минут пропадет сам. Хотя даже если бы он и был еще полон сил, бояться все равно было нечего. Да уж… Пуганая ворона на молоко дует, как говорит Шарлемань Семнадцатый…
Агафону стало стыдно, и он снова устремил взгляд на друзей.
– Изабелла… помочь чем?… – прохрипел он, собрал в кулак волю и обломок стойки покойной этажерки и, шатаясь, поднялся на ноги. – Сейчас подойду…
Принцесса его не слышала.
– Леший… лежи смирно… – приговаривала она, наматывая разноцветные полосы ткани на мокрое плечо шевалье как старательная швея – нитки на бобину. – Сначала будет больно, но ты терпи… Я ее промыла… Мы тебя сейчас перевяжем… и будешь ты… как новенький…
– Ваше высочество, благодарю за заботу… но она меня не беспокоит… сильно… очень… и я вполне могу встать… – попытался приподняться де Шене. Однако из неумелых, но цепких рук ее высочества, решившей, что ее призвание на ближайшие полчаса – медицина, вырваться было не проще, чем из хватки взбешенного шестинога.
– Конечно, можешь, – проворковала она, неуклюже, но проворно наматывая остатки запасов на сконфуженного де Шене. – Но не раньше, чем я тебе разрешу.
– Потерпи, дорогой шевалье, – успокаивающе проговорила герцогиня. – Ничего страшного. Шрамы украшают мужчин. Мой Жером однажды на турнире получил удар и похуже – но к нашему обручению как раз все прошло, будто и не бывало. И у тебя до свадьбы заживет.
– Не особо обнадеживает… – косовато улыбнулся Люсьен. – Ведь у меня даже невесты нет.
– Вот и прекрасно, – завязала на бантик последнюю полосу Изабелла, и критически оглядела дело рук своих.
Подол ее и тетушкиного платья укоротился до минимально приличной в самом фривольном кабаре длины, повязка на плече рыцаря больше всего напоминала тряпичный арбуз, но крови видно не было – и это она считала своей победой на нетоптанном еще целительском поприще.
Первой, но не главной.
– Почему ты находишь это прекрасным, Белочка? – задумалась тем временем и недоуменно подняла брови домиком де Туазо.
– Потому что… потому что… потому…
Принцесса, собиравшаяся произнести что-нибудь остроумное и изящное в духе модных рыцарских романов, и даже уже придумавшая, что и как именно, к удивлению своему вдруг замялась, стушевалась и залилась горячей краской смущения.
– Потому что… в таком случае… может быть… его светлость… простит глупую вздорную девчонку… и… может быть… когда-нибудь… когда-нибудь…
Последние слова она произнесла еле слышным шепотом, замолкла, мучительно прикусив губу, опустила глаза и сложила перед собой стиснутые в замке руки. Не буря – цунами чувств прокатилось по ее осунувшемуся личику: сожаление о поспешных словах, стыд, боязнь непонимания, трепет перед возможной насмешкой или отказом… Одно покровительственное слово, снисходительный взгляд – и старые доспехи из высокомерия и колкости вернутся из небытия и останутся вокруг ее бешено стучащего сейчас сердца навсегда…
Большая, покрытая черной грязью рука осторожно легла на маленькие, и прерывистый и хриплый – но не от боли, а от переполняющих чувств голос тихо проговорил:
– Это я должен просить… у вас прощения… за свою несдержанность… потому что вас я простил… уже давно… Невозможно обижаться на того, кого любишь… И если ваше высочество… будет так терпелива и милосердна… что позволит бедному рыцарю просить ее руки и сердца…
– То… что? – чуть слышный шепот сорвался с искусанных губ Изабеллы.
– То бедный рыцарь их попросит, – едва ли громче проговорил Люсьен.
– Да вы ведь взяли руку уже… без спросу… – холодные пальцы Изабеллы шевельнулись под защитой ладони шевалье.
– Тогда… остается сердце…
– А вот сердце я не отдаю, – чуть заметно качнула головой принцесса, не поднимая глаз. – Свое сердце я только меняю.
– Но мне нечего предложить взамен… кроме сердца своего…
– А ничего другого мне и не надо…
"И тут целуются…" – с почти серьезной брюзгливостью поморщился и отвернулся Агафон. – "И никого, кроме меня, не волнует, что нам еще отсюда выбираться через орду бугней и всякой прочей твари, которой здесь отнюдь не по паре".
– Кхм… ваше премудрие… – деликатно оставив племянницу и ее суженого усугублять только что выясненные отношения, покашляла рядом герцогиня. – То, что вы… и мы… все спаслись – просто замечательно… но… у меня есть вопрос… который больше никого не тревожит… по какой-то причине…
Чувствуя товарища по заброшенности и неприкаянности, чародей приветливо глянул на подошедшую даму.
– Как мы будем отсюда выходить?
Тетушка Жаклин вздрогнула и, помолчав несколько секунд, кивнула.
– Теперь и этот тоже.
– А какой еще?
– Что случилось с Гаваром, и не заявится ли он обратно? – нервно озираясь, проговорила герцогиня.
– Не заявится, – хмыкнул и многозначительно усмехнулся студент, подразумевая, что это объясняет всё.