– Гугни хоть и укладываются на ночевки порознь, но недалеко друг от друга, – целенаправленно не замечая издевки, угрюмо продолжил школяр, словно отвечал урок. – И стоит одному заорать, как самые ближние прибегают на зов за считанные секунды и начинают лупить без разбора по всему, что оказывается вокруг. Чуть позже прибегают те, которые были подальше, и добивают то, что ускользнуло от первых. Групповой инстинкт выживания. На гугня не рискует напасть даже шестиногий семирук. Ну если только очень голодный… И то только один раз.
– Двум воякам и одному колдуну уж можно было сделать так, чтобы он замолчал! – словно не слыша слов чародея, заявила принцесса.
– Вернуть ему дубину и спеть колыбельную? – раздраженно фыркнул чародей.
– Ну если у кое-кого из здесь присутствующих больше ни на что не хватает ни фантазии, ни храбрости, кроме как улепетывать от собственной тени… – презрительно воззрилась Изабелла на жениха.
– Я не улепетывал! – Лесли подскочил, словно сидел на Гаваре. – Я… прикрывал отступление!
– Ах, какая невиданная отвага! – язвительно скривились губы королевской дочери. – Я рада, что твой язык работает даже быстрее, чем твои ноги, царевич. Чего не скажешь о твоих руках с топором, которым ты так любишь потрясать!
Лесли открыл возмущенно рот, словно собираясь, наконец, высказать всё, накопившееся за полдня их знакомства, но вспомнил помолвку, представил грядущую свадьбу с дочерью самого короля, почти ощутил на макушке вес будущей короны…
Короны Шантони!
Елки-палки деревянные, разве всё это не стоит одного-двух бранных слов от нареченной?!
Трех-четырех?…
Пяти-шести?…
Семи-восьми?…
Десятков?…
Каждый день?…
Подумаешь, гордость…
Причем тут гордость, если речь идет о…
О чем?
Ах, да… о короне… Короне Шантони…
Ну, конечно же, она стОит всего этого, и даже больше!
Только чего уж больше, почему-то у лесоруба не представлялось, сколько он ни пытался…
А между тем, Изабелла, прекрасная и язвительная, со сладким ядом в вежливом голоске продолжала:
– …Ну, а ты, шевалье, скажи теперь, что это было не бегство вовсе, а перегруппировка из стратегических соображений!
– Из морально-этических, – тихо огрызнулся за сосредоточенно молчащего де Шене Агафон.
– Ага, понятно! Вы не хотели подвергать опасности мою драгоценную жизнь!
– Скорее, жизнь этого несчастного ограбленного существа, которое так удобно обозвать уродом и приказать убить, оттого что оно не пресмыкается… перед кое-кем из здесь присутствующих… только потому, что ее отец носит металлическую шапку с зазубринами… – еле слышно пробурчала Грета, угрюмо ощупывая свою ногу, лишившуюся порванного башмака, но приобретшую множество порезов и заноз.
Как оказалось, еле – но слышно.
– Что ты там сказала, ведьма? – подалась вперед и возмущенно прищурилась Изабелла.
– Погода, говорю, хорошая, – развела губы в деревянной улыбке дочка бондаря.
– Нет, ты что-то про меня сказала! И про моего отца!
– Повторить? – оторвалась от изучения ноги и ответила прищуром на прищур Грета.
– Что бы она ни сказала, вам послышалось, ваше высочество, – метнув на нее быстрый предупреждающий взгляд, галантно заверил принцессу Люсьен. – Ученица волшебника считает, что это существо было очень безобразным.
– Нет, эта хамоватая деревенщина сказала что-то другое! Агафон, что? Ты ведь слышал!
Оба Агафона синхронно закачали головами.
Настоящий, вовремя спохватившись, спешно изобразил рабочий момент производственной гимнастики молодого мага – три качания, три кивания и интенсивное вращение головой по часовой стрелке.
– Ничего не слышал. Дождь шумел, ваше высочество, – безуспешно пытаясь подавить почти неприличное злорадство, проговорил фальшивый, исподтишка показывая бывшей пассии кулак.
– А, кстати, что у тебя с ногой, мадемуазель Грета? – переводя светскую беседу в более спокойное русло, вытянул шею Люсьен в сторону дочки бондаря, напряженно сжавшей губы в ожидании схватки.
– Посветить? – живо присоединился к нему студент и, не дожидаясь ответа, вытянул из кармана палочку и взмахнул.
На кончике ее появилась и повисла крошечная капля, сияющая нежным медовым светом.
– Для прогулки по лесу надо выбирать обувь понадежнее, мадемуазель ведьма, – озабоченно прищелкнул языком шевалье, обозревая открывшуюся картину не тяжких, но очень болезненных телесных повреждений.
– Она и была надежной, – хмуро буркнула наследница бондаря. – Пока была.
Лесли глянул на изодранную сучьями ступню землячки и болезненно сморщился.
– Дальше так идти нельзя. Агафоникус, как у тебя с сапогами?
– Не отдам! – испугался чародей.
– Да нет… наколдовать если?… Можешь?
– А-а, это… – протянул школяр, размышляя, не проще ли и безопаснее для его реноме будет всё-таки отдать свои.
– Да, это, – не ведая про неразрешимую дилемму своего фея, подтвердил лесоруб.
– Н-ну… Конечно, могу.
И тут же в один миг вокруг Гретиной ноги развернулась бестолковая суета со спецэффектами – самый первый результат, достигаемый любым заклинанием Агафона-фея ли, Агафона-мага.
Изабелла, величаво восседающая в гордом одиночестве на своем трухлявом престоле, позабытая и позаброшенная даже Лесли, взирала на суматоху, усиленно пытаясь сохранять на лице выражением стоического равнодушия. Поджав надменно губы, чтобы не кусать их от досады, она беспрестанно твердила иное заклятье, словно от этого зависела сама ее жизнь: "Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву…"
Но, в отличие от агафоновых, ее заклинание не помогало никак и ни от чего – ни на муравьиный шажок.
"Они это специально делают", – уязвленная Изабелла не заметила, как со своей мантры королевского спокойствия соскользнула в глубокое наклонное русло обиды и злости. – "Сговориться успели. Толкутся вокруг этой крестьянки только чтобы из себя меня вывести. А сами – трусы! Оба! Вместо того чтобы показать, что способны встретить любую опасность лицом к лицу, как подобает настоящим рыцарям, бросились бежать, стоило третьему трусу открыть рот! И еще хватает наглости оправдываться! Полагают, что если человек принцесса, то обязательно дура набитая, пустышка расфуфыренная, слюнтяйка и размазня! Что можно ей крутить и вертеть как тряпичной куклой! Что стоит наговорить ей пошлостей, которые они именуют комплиментами – и она перестанет видеть, чего им всем на самом деле от нее хочется! Ну почему, если у тебя в приданом не сундук с половиками, а королевство, то всем вдруг становится глубоко безразлично, что у тебя в душе?! Ты можешь быть какой угодно сварливой и уродливой дурой, но пока твой отец – король, все они буду петь о том, какой ты гений чистой красоты и доброты и покорно глотать любые унижения! Трусы, подхалимы и лицемеры – вот пусть и получают то, чего…"
Отчаянная мысль принцессы оборвалась внезапно, потому что пальцев ее бережно коснулось что-то маленькое, мягкое и теплое. Только предыдущий сеанс самовнушения о правилах поведения королей в местах, для них не предназначенных, не дал ей взвизгнуть и подскочить.
Изабелла медленно, затаив перепугано сбившееся дыхание, перевела взгляд на свою руку, вернее, туда, где кончалась она и начиналось нечто, и сердце ее пропустило такт. Возле холеных некогда ногтей, украшенных теперь насыщенной каемкой из травы и грязи, стояло… или сидело?… оно: розовое, гладкое, больше всего напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких тонких ножек, двумя парами крошечных ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресничками.
Существо бережно притронулось к указательному пальцу принцессы нижней правой ручкой, конфузливо отдернуло ее, будто поразившись собственной смелости, попятилось и виновато потупило взгляд. Как завороженная, ее высочество приподняла руку с валежины и медленно и плавно, чтобы не напугать таинственную зверюшку, дотронулась кончиками пальцев ее спинки. Существо не испугалось, но отступило на шаг – или, если умножить на количество принимавших участие в процессе ног, на тридцать шагов – и снова умоляюще воззрилось на девушку, прижав к грудке миниатюрные ручки. Принцесса сделала большие глаза, вопросительно подняла брови и вдруг почувствовала, что краснеет. Еще не хватало начать разговаривать с экзотическими животными или, что еще хуже, задавать им вопросы…
А вдруг они ответят?
Загадочный ночной гость снова шагнул к ее пальцам, протянул было к ним ручки, но снова отдернул и грустно моргнул пушистыми ресничками. Изабелла улыбнулась, и неожиданное понимание озарило ее разум: деликатный зверек спрашивал разрешения прикоснуться! Отбросив все сомнения насчет здравости рассудка и прочих недоразумений, принцесса ласково улыбнулась лесному чуду, ободряюще кивнула и протянула ему раскрытую ладонь. Аквамариновые глаза зверюшки наполнились слезами благодарности. Дрожащими, похожими на кукольные, ручками она аккуратно взяла протянутые ей пальцы, прижала к груди, словно в порыве переполняющих ее высоких чувств…
Оглянувшись на истошный вопль принцессы, Агафон успел заметить только как нечто, похожее на упитанный бумеранг, описало дугу и пропало в кустах.
– Она укусила меня!!! Укусила!!! Укусила!!!.. – возмущенная и растерянная Изабелла ткнула залитый кровью палец под нос студенту, словно предъявляла тело на опознание.
– Кто? – одним движением сгреб с земли топор Лесли.
– Что? – подхватил дубину де Шене.
– Где? – подоспела Грета, обутая в розовые валенки с калошами.
– Что это было? – всё еще осмысляя увиденное, вопросил маг.
– Это я тебя хочу спросить, что это было!!! – неуклюже балансируя на тонкой грани истерики, вскричало ее погрызенное высочество.
Несколько слов в описании портрета злоумышленника – любителя чужих пальцев, и его премудрие понимающе кивнул, поставив диагноз.
– Рукоед.
– Кто?…
– Что?…
– Рукоед, – наслаждаясь произведенным эффектом, отчетливо повторил он. – Коренной обитатель Веселого леса. Бывает двух видов – большой и малый. Этот какой величины был?
– Большой! – Изабелла снова предъявила для опознания покусанную конечность. – Еще чуть-чуть – и…
– А, по-моему, это был малый… – задумчивым голосом произнесла дочка бондаря.
– А я говорю тебе!.. – разгневанно вскричала ее высочество…
И тут ее взгляд упал туда, куда, не отрываясь, смотрела Грета. На нечто, напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких ножек, двумя парами маленьких ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресницами.
Ах, да.
И размером с большое бревно.
Существо просительно приложило ручки к груди и устремило туманный васильковый взор на нервно дернувшиеся руки Изабеллы.
Топор Лесли и дубина шевалье взметнулись и опустились на лысую голову рукоеда одновременно – и с одинаковым успехом. На ровной гладкой коже застенчивой твари не осталось и следа. Ничуть не смущенные, рыцари успели нанести еще по два удара, прежде чем крохотные ручки монстра выметнулись и мертвой хваткой уцепились в раздражавшее его оружие. В следующую секунду на том месте, где только что была ровная блестящая кожа груди, разверзлось огромное алое отверстие, усеянное голубыми клыками. И не успели защитники руки и, как следствие, прочих органов ее высочества опомниться, как половина топора и дубины со смачным хрустом исчезли в пасти, оставив в судорожно сжатых кулаках людей самую неинтересную половину топорища и безвредный огрызок трофея. И тут, в довершение эффекта, кусты справа от опешившего отряда зашуршали, и над черной зубчатой листвой показались три макушки, розовые и гладкие, как коленка младенца.
Кто из отряда первым бросил самый популярный боевой клич дня – "дуем отсюда быстро" – так и осталось невыясненным, хотя четыре пятых экспедиционного корпуса потом клялись и божились, что голос был, во-первых, женский, а во-вторых, не Греты. Но, так или иначе, уже через несколько секунд даже самый легкоатлетически одаренный рукоед не мог и надеяться догнать скрывшуюся во тьме добычу.
Лес кончился неожиданно.
Еще полминуты назад под ногами путников разверзались наполненные чем-то зеленым и склизким ямы, по лицам хлестали, метя попасть по глазам, упругие ветки; цепкие не то лианы, не то змеи норовили ухватить за руки, туловища и шею, а плотная как матрас темнота, ворча и поскуливая, следила за незваными гостями зелеными и желтыми глазами всех размеров и разрезов… И вдруг в один момент Веселый лес вместе с его жизнерадостными сюрпризами, загадками и тайнами остался позади, будто топором отрубило, а спасатели королевских тетушек, хрипя и задыхаясь от переизбытка новых впечатлений и физических упражнений, обнаружили себя вновь под открытым небом.
То, что за их спинами остался еще и непроницаемый и надежный, как бабушкин зонт, полог из листьев, люди поняли всего секундой позже, когда на разгоряченные гонкой головы обрушились декалитры и децибелы грозы.
– Как это мы вовремя!.. – едва перекрывая ровный мощный шум вколачивающихся в землю струй, с отвращением возгласил школяр и тоскливо втянул моментально промокшую голову в не менее сырые плечи. – Может, вернемся?
– В какой стороне замок? – не обращая внимания на самого отважного и стойкого члена их отряда, выкрикнул де Шене. – Кто-нибудь видит?
– В такую погоду мы увидим его только когда уткнемся носами в стену! – разочарованно воскликнула принцесса.
"Если нос задирать не слишком, стену можно заметить даже сейчас", – откуда ни возьмись, всплыла в мозгу Лесли непрошенная мысль, и он, испуганный неожиданным ее появлением, торопливо прихлопнул рот рукой: вдруг вылетит – не объяснишь, что на самом деле имел в виду! Но самое смешное, еще более неожиданно почувствовал дровосек, что на самом деле имел он в виду именно это. И объяснять что-либо кому-либо по сему поводу, и меньше всего – ее вздорному высочеству, он не хотел. Не потому что не мог бы исхитриться, или извернуться, или замять для ясности – а исключительно из медленно просыпающегося под бесчисленными пинками, тычками и уколами непреклонного крестьянского упрямства.
"Не хочу и не буду. Что сказал, то сказал. Имею право. Пусть обращается со мной как с человеком – и я про нее хорошо думать стану."
– Ну и дождина, – промычала рядом Грета, безуспешно загораживаясь согнутой рукой от заливающих лицо струй. – В такую погоду хорошая собака хозяина из дому не выведет…
– Волшебник! Эй, волшебник! – лесоруб дернул за рукав Агафона, уныло обхватившего себя за плечи. – Как нам найти замок, отвечай!
– Думаешь, я – рыба, и вижу в темноте и под водой? – огрызнулся студент. – Еще минута – и я тут сам себя не най…
Небо над их головами взорвалось с ушераздирающим треском, пучок белых молний резанул по привыкшим ко тьме глазам, и его премудрие тихо пискнул и прикусил язык. Метрах в двадцати от них, театрально подсвеченная болезненно-белой вспышкой изломанных разрядов небесного электричества, возвышалась цитадель Гавара. А под самыми их ногами плескалась и пенилась, пронзаемая тысячами стрел обезумевшего дождя, мутная, как колдовское варево, вода рва.
– Где-то должен быть мост! – уверенно заявил Люсьен.
– Кому? – кисло уточнил Агафон.
– Что – кому? – не понял рыцарь.
– Кому должен? Насколько нам известно, Гавар вообще может не выходить из замка. Или, если приспичит, он может вылетать из него. Сквозь трубу. Или окошко. Что необходимости мосту не добавляет, – брюзгливо проговорил студент.
– Ну давай тогда будем тут стоять, пока он нас не заметит и не прилетит! – сердито выкрикнула принцесса. И словно чтобы подчеркнуть ее слова, над их головами сверкнула молния, высвечивая нечто громоздкое и крылатое. Вдогонку ей грохнул-покатился гром, выжимая из успокоившейся было тучи новую порцию ледяной воды, которой среднестатистическому водопаду хватило бы на день ударной работы.
– Я совсем не это имел в виду, – с безнадежным влажным вздохом сдался маг, опасливо косясь в потемневшее снова небо. – В конце концов, лучше быть превращенным в лягушу, чем утонуть на ровном… пока… месте.
– Идем налево, – махнул рукой де Шене.
– Это почему налево?! – из успевшего глубоко въесться чувства противоречия возразил Лесли, воинственно взмахнув новым топором, сотворенным заботливым крестным на бегу. – Направо!
Не дожидаясь, пока ее высочество внесет еще больше разнообразия в назревающую войну направлений, сказав "прямо и через стену", чародей дернул за рукав шевалье:
– Пошли, Люся… Если ему так охота, пусть идет хоть по дну. А мои магические чувства подсказывают мне, что мост должен быть слева.