С тех пор, то есть с самого начала, появился страх потерять его. Страх поддерживался мнением общества: "И что он в тебе нашёл?" Моё чувство к нему могло действительно ослабнуть, если бы я заметила на своём солнце пятна. Но я сознательно слепла и не хотела ничего замечать. Когда в течение нескольких месяцев он гулял с другими девушками, я убедилась в обоснованности своего страха и непрочности наших отношений. Доверия к нему не было никакого, а страх не созидал любовь, а только разрушал её.
Постоянный страх вреден для человека, для его здоровья, для психики, но человек устроен мудро и автоматически избегает вредного, и против каждого яда вырабатывает противоядие, если он хочет жить. И как защитная реакция от отрицательных эмоций, инстинкт самосохранения подсказывает определённые реакции на ситуацию. Так в детстве, чтобы избавиться от страшного разрушающего сна, мне нужно было пошире раскрыть глаза. Это помогало проснуться. Инстинкт самосохранения вступил в свои права: зачем страх, слёзы и боль? Они не нужны. Как и тогда, я раскрыла глаза пошире, и слепота стала проходить. То, что раньше я не замечала, стало собираться в единое разочарование.
В сентябре, когда мы рыли картошку в колхозе днём, а вечера и ночи проводили вместе, Славик за один месяц дважды обиделся на меня вплоть до разрыва. Он сказал: "Ты мне больше не друг", – но потом извинился, обещал больше так не говорить. Когда он обиделся во второй раз, то, помня своё обещание, изменил формулировку, но произнёс не менее страшное: "Ты мне теперь только друг",- следовательно, любви пришёл конец. Два письма Славика из колхоза. последние. ‹http:atheist4.narod.rusvf09.htm›
Конечно, мы мирились и после ссор становились ещё счастливее. Однако, мне стало это надоедать. Мне бы радость черпать пригоршнями, и это никогда бы не надоело. Но зачем мне слёзы? Я никогда не обижалась на Славика, но постепенно стала разочаровываться, заметив, что он ничем не лучше меня. Затем я заметила, что он даже хуже меня. Он не такой расторопный, как я, он не может так быстро рыть картошку, менее сообразительный, чем я. Я уж не говорю о начитанности. Учится хуже меня. Когда мы вместе готовились к экзаменам и потеряли головы, то он получил "двойку", а я всё-таки на бал выше, впервые в жизни получила "три". Медведь ему на оба уха наступил: пел, фальшивил и не замечал этого. После картофельных работ я возвратилась в общежитие, а он в свой дом к родителям.
Мы с мамой вечером делали уборку в комнате. Вдруг явились Славик и его отец и стали настаивать, чтобы мы срочно побросали тряпки и вёдра и ехали к ним в гости, но мы не могли, так как в такой грязи, оставшейся после абитуриентов, жить было нельзя. Они стали ждать. Я испугалась ещё сильнее, когда увидела, что у крыльца нас ожидало такси уже целый час, когда можно было ехать на трамвае за три копейки. Я тихонько шепнула маме: "Если будут намекать на свадьбу, то ты не соглашайся, скажи, что только в конце шестого курса". Девочки в мед. институте выходили замуж и рожали детей даже на первом курсе. Это было нормальным явлением, а на шестом курсе даже необходимым, так как семейные пары распределялись первыми и получали хорошие места, затем распределялись отличники, а троечники шли работать в тюрьмы и дома престарелых.
Было праздничное застолье, и мама очень твёрдо высказала свою позицию, а я обещала не встречаться со Славой по вечерам, так как незадолго до этого в Иванове вечером на улице бандиты убили друга Славика, и всвязи с этим его родители, которых я уважала и любила, просили нас не встречаться по вечерам, так как Славик жил в пригороде Иванова в частном доме и возвращался домой по неосвещённым улицам. Я также боялась за его жизнь и дала твёрдое слово его родителям встречаться со Славиком только в институте. Мне было достаточно этого для общения. Этим я нанесла смертельную обиду Славику, так как раньше ещё до убийства друга мы собирались прогулять заработанные в колхозе деньги в ресторане вечером. Мама Славика отговаривала нас от посещения ресторана. Она всегда, когда я приходила к ним, подавала такое угощение, какого не было ни в одном ресторане, да и дешевле это было. Я это понимала, а Славик – нет.
Он обиделся на меня окончательно и стал гулять с другой девушкой, о чём поспешили доложить мне доброжелатели.
– Красивая? – спросила я.
– Не расстраивайся, ты много лучше её. Она толстая коротышка, и в паре они выглядят как Штепсель с Тарапунькой.
Это меня не утешило. Значит, у неё золотой характер, и богатый духовный мир, и я представляла, как же им теперь хорошо вдвоём. Девушка оказалась из нашего института, с вечернего отделения, где учились фельдшера со стажем работы, которые не могли пройти по конкурсу на дневное отделение, то есть она была много старше Славика. Отсюда следовало, что если она не красавица, и не умница, и лет на десять старше Славика, то что же общего может быть у них? Противно было даже думать, что могло быть у них. Не обида и не ревность, а просто противно.
Доброжелатели потом доложили мне, что у Славика есть другая девушка из энергоинститута, у них скоро свадьба, они обручились, и Славик всем демонстрировал золотое кольцо. В энергоинституте учились только очень умные девчонки. Я поверила и не обиделась – ведь нельзя обижаться, если человек не устоял перед умом, красотой или другими соблазнами. Обидно было другое. Расстаться надо было цивилизованно, то есть аргументировано высказать мне претензии, перечислить мои недостатки, то есть убедить меня, что он по уважительной причине не может больше дружить со мной. Вместо такого красивого поступка он бросил меня как тряпку, не заслуживающую даже объяснения. У меня было предположение, что он просто издевается надо мной, мстит мне за что-то, в чём я не виновата. Я же не могла мучить родителей Славика, зная, как они переживают за его жизнь. Казалось, что этим путём осуществляется его посягательство на мои убеждения, на мою свободу, то есть воспитание меня методом кнута, то есть через наказание, без слов, так, как дрессируют животное. Такое предположение было противнее всего. Я плакала тихонько в подушку, но делала вид, что мне плевать на всё – пусть так и передадут ему.
Через несколько месяцев мне доложили, что Славик переживает и хочет встретиться. Я назначила время. У меня была небольшая ангина, я быстро сбегала в магазин и выпила перед его приходом стакан водки, будто бы от ангины, но, наверное, для храбрости. Он пришёл, сказал, что тосковал всё время. "А что касается той девушки, то…". Я перебила его, сказав, что мне это неинтересно. Главным было то, что он пришёл, когда я не звала его и не стремилась к встрече. Это означало, что я лучше тех, с кем он встречался. Для меня важно было быть для него самой лучшей в мире, подобно тому, как Дульсинея Тобосская для Дон Кихота. Славик говорил намёками, что он завидует своему женатому другу, а новый костюм он сошьёт только тогда, когда я захочу. Мне показывали раньше отрез сукна, приготовленный к свадьбе. Так как он ничего не предлагал, не задавал вопросов, то мне можно было и не отвечать на его речи, и я промолчала.
Его туманные намёки о браке вызывали у меня только чувство ужаса, так как брак ассоциировался с отвратительными противозачаточными средствами, абортами и тяжким бременем ухода за детьми. Ни того, ни другого, ни третьего мне было не нужно. Он обещал доказать мне свою любовь. В моей пьяной от водки голове и мысли были пьяные:
– Докажи сейчас, разбей это окно, – сказала я ему. На улице была зимняя стужа. Он выбил кулаком стёкла в окнах и поранил стеклом кисть. Но недоверие к нему и отчуждённость остались у меня. Я не уступила и по вечерам с ним не встречалась, а только на лекциях. Наконец, эта история пришла к логическому завершению.
Однажды вечером я закончила читать книгу и тут же побежала за другой в библиотеку на соседнюю улицу. Навстречу к общежитию подходил Славик с той же лилипуткой. Как только я увидела их, внезапно острая молниеносная боль пронзила левую половину грудной клетки, там, где сердце. Боль возникла раньше, чем я успела что-то подумать. Она длилась, наверное, тысячные доли секунды, и не успела вызвать даже испуг. Славик даже не поздоровался, прошёл мимо, задев меня рукавом пальто. Меня удивляла только боль, и я раздумывала только о ней. Внезапная кинжальная боль является симптомом инфаркта, но инфаркта у меня не было, так как не было других симптомов этой болезни, и чувствовала я себя хорошо. Тогда вспомнился рисунок – сердце, пронзённое стрелой. Такое мне всегда казалось смешным и примитивным. Но как же это верно! Я быстренько добежала до библиотеки, схватила первую попавшуюся книгу и возвратилась в общежитие, ожидая увидеть в своей комнате Славика, думая, что он шёл ко мне, а коротышке было просто по пути с ним. Но его не было. "Значит, засиделся у мальчишек". Я ждала его долго и всё ещё надеялась. На другой день он подошёл ко мне в перерыве между лекциями. Он был доволен-предоволен, улыбался во всю ширь и, торжествуя как победитель, спросил:
– А что это вчера тебя так передёрнуло?
Я поняла, что та острая боль отразилась на моём лице не только в виде смертельной бледности, но как-то ещё, и ему это было приятно. Как? Ему было хорошо, когда он приносил мне боль? Значит, и тогда многие месяцы он не любил тех девушек, а просто мучил меня.
Очевидно я не знала в то время слова "садист" и поэтому на его вопрос, почему я грустная, дала неточный ответ:
– Не люблю подлых людей.
Последние слова, которые я услышала от Славика были:
– Подлым легче жить.
Больше не было любви. Не было и ненависти к нему, не было больше печали и слёз, конечно, не было и радости. Была пустота, тупое безразличие, и некоторая брезгливость. Я больше не замечала его. Его больше не было. Бог упал со своего Олимпа и разбился вдребезги.
После летних каникул в начале пятого курса в общежитие пришла с гостинцами Зинаида Ивановна, мама Славика, и стала меня упрекать за то, что за всё лето я не написала Славику ни одного письма, а он так ждал, так ждал, он так любит меня, что жить без меня не может. Я не поняла, почему я должна писать ему, а не он мне, если любит. Зинаида Васильевна объяснила, что девушка-коротышка была старой знакомой их семьи, делала Славику уколы в детстве, и он ей был просто благодарен. Зинаида Ивановна и Славик, очевидно, считали, что я из ревности оставила Славика, да они и думать не могли иначе, так как именно с целью вызвать ревность и проводилась демонстрация его связи с другой девушкой. Я сказала правду, что разлюбила Славика. Зинаида Ивановна защищала своего сына, говорила, что я должна была согласиться встречаться с ним и вечерами, хотя сама раньше очень просила меня о другом. Я подумала, что если бы я согласилась жить в их семье, то она всегда стояла бы на стороне сына, и меня угнетали бы уже вдвоём. Зинаида Ивановна просила простить Славика и уговаривала меня, если уж не любить его, то хотя бы подойти первой и поговорить с ним. Я не соглашалась, но она не отступала и с упорством цыганки не отпускала меня. Я не могла видеть её несчастного лица. Она всегда была очень доброй ко мне. Я дала согласие, но подойти к нему так и не смогла. Он был неприступен как гора Эверест. Мало того, что он был ростом около двух метров, так он и голову держал немного поднятой вверх. Я никогда не видела, чтобы он шёл и смотрел под ноги, наклонив голову. Чтобы поговорить с ним, надо было или как собачонке смотреть на него снизу вверх, или вставать на цыпочки, чтобы достичь его взгляда, или лучше подпрыгивать. Я не смогла принудить себя подойти и заговорить, откладывая это каждый раз на завтра. Так за последние два года и до сих пор мы не сказали друг другу ни слова. Фото. Славик вверху справа самый высокий, и за столом. Ну чем не Радж Капур из индийского фильма. Как же мне бедной не влюбиться? ‹http:atheist4.narod.rusvf10.htm›
Последний раз мы виделись, когда получали документы об окончания института. Он шёл со своей женой. Мы поздоровались и на какой-то миг случайно встретились взглядами. Я видела в его глазах радость встречи. Он прощался со мной навсегда и в последний раз сказал взглядом "люблю". "Какое мне дело до тебя!", – подумала я.
Окончен бал, погасли свечи, у меня был ребёнок, заботы о котором поглощали все мои силы. Наяву я не любила Славика, но ещё много лет я просыпалась с ощущением праздника, как в детстве, когда были каникулы, и не надо было делать уроки, когда пахло пирогами, и ожидалось весёлое застолье. Я удивлялась праздничному настроению. Оказывается, всегда в таких случаях я видела во сне Славку. Сон повторялся один и тот же: я сижу в переполненной студентами аудитории, входит Славка и садится где-то вдалеке, не обращая никакого внимания на меня, и только оттого, что он есть, возникает то невыразимое чувство радости, которое было в то время, "когда любовь бродила с нами, скрывая нас одним крылом".
Только в единственном сне состоялся наш разговор. Мы вышли из квартиры на площадку, и Славка спросил меня: "Ну, кем же мы теперь будем друг другу?" Мелькнула мысль: любовниками, но мне это слово не понравилось, и я ответила ему: "Не знаю, кем я для тебя являюсь, но ты для меня всегда милый и любимый Славка". Сначала сны повторялись часто, затем всё реже и реже. Из любопытства я стала записывать даты снов. Оказалось, что сны повторяются около пяти раз в год, затем через год, через несколько лет. Последние 20 лет радости при пробуждении не было.
Сейчас я перечитала целую пачку его писем и писем Зинаиды Ивановны. Действительно и без сомнения, он искренне меня любил. Много лет назад их перечитал муж и сказал с некоторым пренебрежением: "Конечно, он любил тебя, если в каждом письме писал одно и то же". Письма прочёл и сын и стал восхищаться: "Это очень благородный человек", а я, оказывается, просто недостойна его, потому что ревновала, и всё распалось только из-за моей ревности. Но это не так! На Библии поклянусь, не из-за ревности. Ревновать – значит не любить того, кого ревнуешь, а любить себя и собственные удовольствия, которые получаешь от этого человека, совсем не заботясь о нём. А может ему с другой-то лучше, и она более подходит для него? И сейчас я задаю себе любимый вопрос: почему? Почему всё исчезло? Исчезло без следа, как пар над водой, как роса на траве. Как будто и не было никакой любви, и не со мной всё это было.
Если кто думает, что всё разрушилось из-за моей глупой ревности, думает очень мелко, судит поверхностно, видя только внешнее, не рассуждая о глубинных причинах. Всё идёт по великим естественным законам природы, и всё противоестественное нежизнеспособное должно погибнуть. Любовь, выросшая на почве зависти и агрессии, была изначально обречена на гибель. Не Бог дал мне эту любовь, я сама вырвала её из его жадных рук, не спросив даже, для чего она существует. Понятно, что материнская любовь необходима, чтобы беспомощный ребёнок выжил и был счастлив. Нужна любовь к Родине, иначе не будешь защищать её от врагов – и тогда не будет ни Родины, ни тебя самого. Нужна Христова любовь к ближнему, как к самому себе – иначе эгоизм, ссоры, войны, истребление друг друга, а не построение справедливого общества, где будет счастливым каждый. А для чего нужно взаимное тяготение друг к другу мужчин и женщин и любовь между ними? В чём замысел Божий? Каждый верующий знает, что когда Бог сотворил мужчину и женщину, он сказал им: "Плодитесь и размножайтесь, населяйте землю".. Весной цветут сады, чтобы приносить плоды, и всё в природе, цветы и звери соединяются для продления жизни на земле. Так же и любовь дана людям для продления жизни на земле. Поэтому и возникает непреодолимое тяготение друг к другу для того, чтобы слиться воедино и жить в своих детях и перевести эту буйную энергию молодости на воспитание их. Тогда любовь – не пустоцвет и продолжает жить И только так. В любви – жизнь и созидание жизни. Это по Божьему, это естественно.
В данном случае вышло иначе. Молодой человек, да и девушка тоже доведёны до белого каления. Это опасно, так как сильная эмоция разрушает человека; и тогда вступают в силу подсознательные защитные механизмы, охраняющие его от разрушения: это разрушение и гибель самого чувства, гибель любви-пустоцвета. Такая любовь не нужна природе. Отсюда мелочные обиды, разочарование и даже отвращение. Вот почему и говорят: от любви до ненависти один шаг.
Современные богоотступники (или безбожники, считающие себя верующими), конечно, возразят мне и скажут, что лекарством от естественной любви, связанной с деторождением, может быть безопасный секс – суррогат любви: снимает накал страстей и кайф даёт не меньший, чем гулянье под луной, и сохраняет отношения от разрушения. Почему бы и нет, если цивилизация достигла такого развития, что можно всё естественное заменить искусственным? Мы химию едим, на химии спим, в химию одеваемся. Нам нужно очень много вещей, украшений, много разнообразной модной одежды, машин, мебели и многого всего, что не является жизненно необходимым. На это тратятся невосполнимые энергетические ресурсы земли, а тысячи заводов и фабрик своими отходами отравляют воздух, воду, почву, меняя климат на планете. Это путь в могилу, медленное самоубийство.
То же самое можно сказать о сексе. Он не несёт в себе жизнь, а преследует другую цель: извлечение наслаждения от телесной близости. В нём нет жизни, он несёт смерть: убийство жизни на клеточном уровне с помощью противозачаточных средств, убийство плода – аборт, ненужные несчастные брошенные дети, и поэтому такой секс противоестественен, так как направлен против естества жизни. Секс – это суррогат, обман, подмена естественного противоестественным. Подобно этому наркотик, внедряясь в естественные процессы, даёт искусственное наслаждение. Алкоголь приносит противоестественную радость. Обманывает курильщика и никотин. Эти кредиторы забирают назад то, что дали с процентом, равным многим годам жизни. Безопасный секс опасен тем, что, не имея последствий ввиде рождения ребёнка, становится доступным для подростков, растрачивая их физические силы впустую, ограничивая их духовное развитие и интеллектуальный рост. Подростки приобретают наркотическую зависимость от секса, он становится главным в отношениях мужчины и женщины, и прощай любовь. Вместо неё – ревность, ссоры, поиск другого партнёра. Снижается интерес к другим проблемам жизни, сужается круг интересов, человек опускается на более низкую ступень развития, деградирует; уподобляясь похотливой скотине, разрушает свою личность. На это оскотивливание тратятся огромные энергетические ресурсы жизни, хотя гений психоанализа Зигмунд Фрейд говорил о возможности сублимации – "отклонения энергии сексуальных влечений от их прямой цели получения удовольствия и продолжения рода и направления её к несексуальным (социальным) целям".
Человек, не погрязший в сексе, находит радость в другом, так как нельзя жить без радости. Счастье такого более прочно и не подвластно времени. Моя мама с 26-ти лет жила без мужа, видела счастье в труде и ходила на работу, как на праздник. Сейчас ей 88 лет, она не тяготится жизнью и счастлива тем, что может быть полезной, помогая в домашних делах.
Неудовлетворённое половое чувство у Бетховена и Чайковского сублимировалось в великие шедевры, которые бессмертны. Трудно даже представить, какой прекрасной была бы наша жизнь, если бы человек услышал голос Бога и научился управлять своим сознанием.
Мы со Славиком не осквернили любовь сексом, однако, отклонились от законов природы в пустоцветие, и любовь, не выполнив своего предназначенья, превратилась в свою противоположность, вызвав чувство брезгливости, как гниющий труп. И мудрый Бог, послав смертоносную стрелу, через боль навсегда освободил меня от любви к Славику, как от ненужного противоестественного явления.