Мы были неистовы и неутомимы. Сначала мы любили друг друга в душе, потом перешли в спальню. Дикие и жгучие желания сменились тихими нежными ласками. Потом снова страсть и снова нежность. Ус-тав от ласк, мы лежали на нашей кровати и разговаривали. Моя голо-ва покоилась на теплой и мягкой груди Алены. Я вдыхал аромат ее тела, а она нежно ворошила мои волосы и рассказывала мне сюжет своего неоконченного романа. Отдохнув, мы снова занимались любо-вью. Уснули мы только под утро.
…К назначенному отцом времени я естественно опоздал.
Отец ходил вокруг зеленого военного УАЗика, придирчиво его осматривал, пинал скаты и за что-то распекал водителя, молоденького сержанта, который должен был довезти нас до воинской части, в кото-рой служил, и остаться там. Дальше мы должны будем ехать сами.
Приятелей и бывших подчиненных во многих частях Дальневосточно-го военного округа у отца было предостаточно. Они помнили его и все-гда были готовы помочь отставному генералу и своему бывшему ко-мандиру, о чем бы он их не попросил. Дать на недельку УАЗ, напри-мер. Отец редко к ним обращался, не желал надоедать, но иногда слу-чалось.
Увидев меня, папа постарался скрыть свое раздражение, но все-таки, усаживаясь на переднее сидение рядом с сержантом-водителем, обернулся через плечо и бросил:
– Если бы ты был в моем подчинении, был бы вечным дежурным.
Мама не вышла нас провожать, наверное, они с отцом все-таки немного повздорили. Алешка, скорей всего, еще дрых.
До воинской части, где служил сержант, а когда-то и сам генерал
Инзарин ею командовал, доехали минут за пятьдесят. От нее до
Ман-журска было более ста километров, но по хорошей трассе. В
Манжур-ске нас должны ждать отец и сын Сидоровы. Как выяснялось, папа за-ранее все спланировал, и все решил за меня, и мое согласие было чисто условным. Честно признаться, сильно я удивлен не был, я знал своего отца.
Сержант подрулил к воротам части, уступил мне свое место и, весело козырнув, скрылся на КПП. Мне показалось, что сержант был безмерно доволен тем обстоятельством, что у него забрали машину. Ну, правильно – ведь целую неделю можно будет бить баклуши, ско-рей всего, он теперь будет болтаться по автопарку и помогать тем, кому делать нечего. Буквально через несколько секунд, после того, как наш временный водитель исчез на КПП, оттуда вышел подполковник в полевой форме с красной повязкой дежурного по части на рукаве. Еще в дверях его лицо расплылось в широкой улыбке. Подполковник сбе-жал с крыльца, строевым шагом подошел к нам и, отдав честь, гарк-нул:
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!
Я заметил, что правая рука отца непроизвольно дернулась. При-вычка!
– Да будет тебе, Михаил Алексеевич…, – как-то смущенно про-бормотал отец, но такое обращение ему явно понравилось. Плохое настроение улетучивалось. – Какой я тебе генерал? Я теперь сугубо гражданский человек. Можешь звать меня по имени-отчеству. Не за-был еще?
– Как можно, товарищ…Олег Алексеевич…
– Так будет правильней. Ну, как служба?
– Нормально, Олег Алексеевич.
– Да знаю я, как оно нормально. Жалованье маленькое, да еще и задерживают. Жить негде. Солдаты бухают, служить не хотят. Жена, небось, всю плешку проела? Кажется, жену Машей зовут?
– Так точно, товарищ генерал-майор, простите, – подполковник поправился: – Олег Алексеевич… Все так, относительно того, что же-ну Марией зовут. А в остальном…
– Да ладно, я понимаю – в армии жаловаться на жизнь не поло-жено по уставу. Но ты не тушуйся. Вроде бы наш теперешний за про-блемы военных взяться решил. Может, что и выйдет у него.
– Хорошо бы, – согласился подполковник.
Отец решил сменить тему разговора.
– Николай в штабе? Хотелось бы с ним повидаться.
– Полковник Ефремов руководит операцией по поимке беглых преступников. Сегодня с утра всю часть по тревоге подняли. В ружье и
– в оцепление. Весь Манжурск в кольцо взяли, даже хозвзвод воору-жили и вывезли.
– Что, такие опасные?
Михаил Алексеевич пожал плечами:
– Командир сказал, что две десантные роты из-под Уссурийска нам в помощь перебрасывают. Значит опасные. Приказ – живыми не брать.
– Вот как? Круто. А Ефремов-то от кого этот приказ получил? Из штаба округа?
– Я не знаю, товарищ генерал. Приказ в пакете какой-то майор привез. Эфэсбэшник, наверное. Или штабист из Москвы. Козырной, одним словом. Распоряжался здесь, как у себя дома.
– И Ефремов его на хер не послал? – искренне удивился отец, подполковник промолчал. – Ну, дела! Не узнаю Кольку. Чтобы какой-то задрипанный майор ему права качал? Ну, дела… Ладно, – засобирал-ся отец, – пора нам. – И повернулся ко мне: – Залезай, поехали.
– На охоту собрались, Олег Алексеевич? – поинтересовался быв-ший отцовский сослуживец.
– На рыбалку. К старому другу. Он егерем в Манжурском охот-ничьем угодье работает.
– На каком кордоне?
– Да я не знаю. На северном, кажется. Мы с ним должны в Ман-журске встретиться в Обществе охотников и рыболовов. А оттуда – уже с ним, до места доедем.
– До Манжурска вы без проблем доедете, и в сам Манжурск легко попадете, – пообещал Михаил Алексеевич. – Если остановят, задер-живать не будут. Вас, Олег Алексеевич, весь полк знает, фотография ваша, где вы во всех ваших боевых регалиях, до сих пор рядом со знаменем части красуется. И в каждой казарме, в ленинской комнате. Да и я позвоню сейчас на всякий случай, предупрежу, что вы едете. Но вот…, – он замялся.
– Что? – подбодрил подполковника отец. – Не стесняйся, говори.
– Может быть, вы какое-то время в Манжурске побудете? Не со-ветую я вам в тайгу ехать, тем более на северный кордон. Наиболее вероятное местонахождение преступников именно на севере. Похоже, они в Манжурск идут. Переждете облаву в Манжурске. Вот задержат наши этих беглых, тогда и поедете.
Отец помолчал, раздумывая над советом. Отец мой, конечно, мужик геройский, но он трезво на все смотрит, прекрасно знает, когда можно рисковать, а когда риск ничем не оправдан. Он посмотрел на меня и, повернувшись к подполковнику, пообещал:
– Хорошо. Переждем вашу облаву в городе.
Они пожали друг другу руки, я тоже за руку попрощался с Ми-хаилом
Алексеевичем. Мне понравился этот подполковник, но еще больше мне понравилось то, что он так уважает моего отца, и что па-пина фотография висит рядом со знаменем той части, где он служил уже довольно давно. Я был горд за папу. А вскоре мне пришлось ис-пытать это чувство еще раз. На подъезде к Манжурску нас остановил отряд бойцов с автоматами. К нам подошли и потребовали предъя-вить документы. Папа вышел из УАЗика, а я полез в карман за води-тельским удостоверением, но тут подбежал какой-то прапорщик и, приказав своим солдатам отойти от машины, козырнул отцу и сказал:
– Здравия желаю, товарищ генерал. Прапорщик Чурило. Проез-жайте, пожалуйста. Счастливого вам пути.
– Спасибо, – улыбнулся отец. – Спасибо, сынок. А полковника
Ефремова здесь нет неподалеку. Хотел его кое о чем спросить.
– Господин полковник…э-э-э…он в другом месте.
– Господин? – презрительно переспросил отец.
– Сейчас все господа, но вы, товарищ генерал-майор, вы – Това-рищ!
– Я понял, что для многих людей, и для этого прапорщика со смешной фамилией Чурило тоже, слово 'товарищ' звучит намного приятней, чем слово 'господин'. – А хотите, – предложил прапорщик, – я сейчас с полковником Ефремовым по рации свяжусь?
– Нет. Не надо. Я с ним на обратном пути увижусь обязательно.
Недели-то вам хватит беглецов изловить?
– Так точно, товарищ генерал-майор! Раньше изловим.
– Ну, ну. Поехали, Андрюха. – Это уже мне.
Отъезжая, я услышал, как прапорщик Чурило сказал своим бой-цам:
– Вы что, офигели? В ленкомнату редко заходите? Это же сам генерал-майор Инзарин!
– Да ну? Тот самый?
– Он, – подтвердил прапорщик.
– Вот бы под его командованием послужить!
Отец, хоть он и сидел справа от меня, наверное, тоже услышал разговор прапорщика с бойцами, стекло на моей дверке было опуще-но.
Он улыбался, но потом нахохлился, как петух и проворчал себе под нос:
– Господин, мать его…
– Вы с полковником Ефремовым друзьями были? – спросил я немного погодя.
– С Колькой-то? Да нет, не дружили. В смысле так, чтобы за пре-делами части – нет, не встречались, вместе не выпивали. Служили, не ссорились. Офицером он неплохим был, разве что чересчур горяч.
Легко мог старшему по званию в глаза высказать все, что о нем дума-ет. Я его однажды от трибунала спас. Заехал в морду проверяющему из центра за то, что он его друга, замполита одного, олухом назвал. Пришлось мне тогда в Москву лететь, доказывать замминистра, что проверяющий этот по роже за дело схлопотал. Колька у меня сначала ротным был, потом я же его начальником штаба сделал.
Когда я в от-ставку ушел, его на мою должность назначили. Он к тому времени же-нился удачно, на дочери одного, из штаба округа.
Наверное, поэтому и назначили, сделали вид, что забыли о его характере. Сейчас, слышал – господин!
– Ну что ты папа к этому слову прицепился? Другие времена, другие слова. Товарищ, господин. Какая разница? Суть-то все равно одна.
Слово суть не меняет.
– Меняет, – сказал отец и отвернулся.
Мы уже въезжали в Манжурск.
Манжурск – городишко небольшой. Население – до сорока тысяч не дотягивает. Расположен он на равнине, сопки южнее и юго-восточней начинаются. Если ехать к нему с юга, по седловине между двумя сопками, он весь, как на ладони – маленький, компактный, за-строен стандартными пятиэтажками времен Кузькиной матери. Мир-ный такой городишко, весь в зелени, производства никакого – ни од-ной трубы с ядовитым дымом. Мне приходилось быть в нем дважды по делам
'Энергетика', а отец, так вообще Манжурск, как свои пять пальцев знает.
– Сейчас налево повернешь, – скомандовал папа. – На втором светофоре – направо и сразу во двор. Контора эта там была, если мне память не изменяет. – Отец задрал левый рукав и посмотрел на часы, сказал недовольно: – Из-за тебя и мне приходится опаздывать.
Память отцу не изменяла – Манжурское районное отделение Краевого
Дальневосточного Общества охотников и рыболовов нахо-дилось именно в том доме и в том подъезде, у которого я припарковал наш военный
УАЗик. Мы с отцом спустились в полуподвальное поме-щение, похожее скорее на склад ЖЭКа, чем на офис известной обще-ственной организации. Кабинетики Общества располагались по одну сторону длинного полутемного коридора, заставленного столами, на которых громоздились штабеля архивных папок с тесемками. Навер-ное, в этих папках хранилась документация всех лет, начиная с мо-мента образования Общества. Пахло старой бумагой, пылью, плесе-нью и кошками. Коридор освещался единственной лампочкой, сви-сающей с потолка на длинном витом проводе.
– Да, небогато живут охотники и рыболовы, – заметил я.
– Небогато, – согласился отец. – А ты знаешь, какая зарплата у егеря?
Я пожал плечами. Откуда я мог это знать?
– Тысяча двести.
– Долларов? – удивился я и подумал: – 'Не так уж и плохо'.
– Тугриков, – язвительно ответил отец. – Рублей, конечно. Как ни-как, мы в рублевой зоне живем. Это вы, коммерсанты, привыкли день-ги в долларах считать… Рублей. Одна тысяча двести рублей.
Мишка мне писал. Они с Игорем на свои пенсии живут, а зарплата – это так, на сигареты.
– А как же остальные егеря? Или они все – бывшие военные?
– Не все. А как живут? Браконьерствуют, так и живут. – Отец с трудом протиснулся между столом и стеной и открыл первую дверь.
Комната оказалась пустой. На полу валялись какие-то бумаги, а в углу стояло чучело росомахи. Мы двинулись дальше. В следующем кабинетике стоял стол со старинным мраморным чернильным прибо-ром и черным дисковым телефоном. У стены – канцелярский шкаф. Пустой.
Сначала мы решили, что и здесь никого нет, потому что, когда мы открыли дверь, хозяин этого кабинета находился под столом, он поднимал с пола упавший листок. Выбравшись из-под стола, он бли-зоруко сощурился и спросил:
– Что угодно, господа? Сегодня суббота, начальства нет. Я – сто-рож. Приходите в понедельник.
Сторожу было за семьдесят. На голове его красовалась бордо-вая вязаная шапочка. По-видимому, он сильно мерз, так как одет был в толстый свитер, а поверх свитера был натянут видавший виды пид-жачишко. Ног его не было видно, но я не сомневался, что обут он в валенки или унты.
– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался отец. – А почему у вас входная дверь не закрыта?
– А зачем мне запираться? Здесь брать нечего. Росомаху разве что?
Чучело там видели?
– Видели. А что же вы сторожите, если брать нечего? – встрял я.
– Положено. – Коротко и ясно.
– Видите ли, уважаемый, – сказал отец. – Мне здесь встреча на-значена.
– Кем назначена? Я же вам говорил – суббота, начальства нет.
– Встреча мне назначена егерем Сидоровым, – продолжал отец, не замечая реплики сторожа. – Михаилом Ивановичем Сидоровым. Знаете такого?
– Ах, Михал Иванычем? Это другое дело. Только его нет.
– Как нет? А где же он?
– Да вы присаживайтесь, – Сторож вдруг подобрел. – Михал Ива-ныч скоро вернется. Вы присаживайтесь.
Мы с отцом огляделись вокруг в поисках места, куда можно было присесть, но в этом кабинете стульев не было. Поэтому мы остались стоять.
– Ах да, – спохватился сторож. – Здесь же стульев нет. И дивана тут нет, тут только мой стул, но он один.
– Что же делать? – спросил я, чуть было не рассмеявшись.
– А мы с вами в приемную сейчас перейдем. Там и Михал Ива-ныча дождемся. – Старик засуетился, убрал в ящик стола листок, ко-торый поднял с пола, потом снова достал его и, сложив вчетверо, за-сунул в карман пиджака. – Пойдемте. – Он направился к двери, мы вышли первыми. – Осторожно, об угол стола не ударьтесь, стоит так неудобно. Я всегда об него бьюсь.
Приемная находилась в торце коридора. Она была довольно большой и светлой, так как свет в нее проникал из двух окон. По пе-риметру приемной стояли старые венские стулья, у двери, обитой желтым винилом – стол секретаря. На столе ничего не было, только телефон с диском и тремя кнопками для коммутации.
– Меня Львом Матвеичем зовут, если что, – представился сторож. -
Это я к тому, если вы вдруг ко мне обращаться будете.
L M, окрестил я его.
– Олег Алексеевич Инзарин. – Отец протянул старику руку.
– Очень приятно.
– Андрей, – представился я. – Олегович.
– Сынок. Я сразу так и решил, – заявил L M. – У меня глаз наме-танный. У Михал Иваныча тоже сынок есть. Только он на кордоне остался. Нельзя тайгу без пригляду оставлять.
– Так, где он сам-то, Михаил Иванович? – спросил отец.
– А он это…я его…ну, в общем, он скоро. До магазина и назад.
Ясно, подумал я, L M Сидорова за водкой отправил.
– Сейчас придет, – пообещал старик, и точно – стукнула входная дверь, и бодрый голос крикнул:
– Эй, Матвеич! Ты где? Накрывай на стол, доставай посуду!
Дверь в приемную открылась и в проеме возникла фигура чело-века, плечи которого касались косяков, а голова притолоки. В правой руке он сжимал за горлышко литровую бутылку 'Путинки', в левой – полупрозрачный пакет с продуктами. Сквозь целлофан просвечивала банка консервов, кирпич хлеба, скорей всего черного 'бородинского' и что-то еще, завернутое в бумагу.
– Ба! Олег! Приехал, не соврал!
– А когда я врал? – весело сказал отец, и друзья крепко обня-лись.
Глава 5. Выкидыш.
– Куда? – заорал на меня Хохол и, схватив за воротник куртки, крутанул так, что я в мгновение ока оказался за передним колесом тя-гача.
Одной левой, как говорится, правая рука автоматом занята. И откуда в нем, в Хохле, сила такая? С виду не скажешь. Во мне больше сотни, а в нем от силы килограммов семьдесят пять. Ну, слабаком-то его не назовешь, конечно. Парень здоровый, жилистый, слабака бы в спецотряд не взяли, но Гуинплен выше Хохла на полголовы и в плечах шире. Да что Гуинплен, Рэбэ, и тот кажется крупнее Хохла. Но силы Хохлу не занимать. В спаррингах, которые в лагере проводились, Хо-хол не разу бит не был. Всегда – победитель. Думаю, что и Гуинплена бы свалил, если бы пришлось драться.
Не успел я сообразить ничего, позицию выбрать, а Хохол уже рядом и по вертушке палит. Я тоже к стрельбе приготовился, но куда стрелять-то весь сектор обстрела Хохол окучивает. Думаю, под сцеп надо, и с другой стороны вдарить. Только подумал, а вертушка хвост заносить стала, и по дуге. Словно ее на тросик за нос прицепили к тя-гачу. И строчит пулеметчик, не жалеет патронов. Хохол отстреливает-ся, и Рэбэ с Гуинпленом по вертушке из цеха бить стали.
Я под сцеп нырнул, Хохол за мной. А наш отход ребята из развалин прикрывают. Вдруг слышу – пулемет на вертушке заглох. Патроны что ли кончи-лись? Вообще стрельба прекратилась, только винты свистят.
Выбра-лись мы с Хохлом с другой стороны кабины, обежали ее, смотрим
– падает вертушка! Ура! Чуть было не заорал. А потом сообразил: вер-тушка падает прямехонько на цех, где Рэбэ с Гуинпленом укрылись.
Тут не до ликования. Как рвануло – был цех, и нет цеха! Одна дальняя стена в клубах дыма и пыли виднеется. Постояла минуту и тоже рух-нула. Куча обломков. Хохол стоит белый весь и губами шевелит, как рыба, которую из воды вытащили. Я понял, что он повторяет одно и то же имя:
– Рэбэ! Рэбэ! Рэбэ! Рэбэ…
Как заведенный.
Наверное, они с Рэбэ друзьями были…
А я стоял, как дурак, и не знал – плакать мне или радоваться, что это они, а не я там, в развалинах. Еще совсем недавно, несколько ча-сов назад я горевал по поводу гибели всех, кто остался в лагере.
Го-ревал и ненавидел Рэбэ. Ненавидел за то, что он такой черствый.
Да-же смерти его хотел. А что? И убил бы его тогда. А сейчас? Рэбэ нет, Гуинплена нет. Мы с Хохлом живы! А в душе пусто. Ни горечи, ни ра-дости…
А ведь такое со мной уже было.
Я вспомнил…
Я один стоял в зале прощания. Отец Ларисы приехать на похо-роны не смог, сам лежал в больнице с обширным инфарктом. Ин-фаркт с ним случился после моего звонка в Тверь. А больше никого из родных у нас с женой и не было. Мама Ларисы умерла при родах. Своих родителей я не помнил, мне было три с половиной года, когда они погибли. Друзья?
Да не было у нас с женой общих друзей, у меня были мои собутыльники, а у Ларисы были две подруги, но им я ничего сообщать не стал. Зол я был на них за то, что настраивали они Ларису против меня. Позже я понял, что поступил не по-человечески. Не имел я права не дать им проститься с Ларисой.
Гроб с телом моей жены медленно опускался во чрево кремато-рия под траурные аккорды реквиема. В моей душе была такая же пустота, как сейчас…