– Идиот... – Человек в халате выругался. – Ну, быстрее, если жить хочешь. На пол и молчать!
Олег полез в машину, ударился головой о железную стойку, сел на полу возле носилок.
Машина рванулась с места, начала разворачиваться. Саша застонал.
За поворотом машина резко остановилась. Распахнулась передняя дверь. Кто-то орал:
– Куда?! Б...
– У меня раненые! – послышался голос человека в белом халате.
– А я тебе что б... говорил! – орал пьяный голос. – Я тебя пристрелить обещал, если ещё хоть раз увижу!
– Что мне, раненых бросить! – зло закричал человек в белом халате.
– Обещал я тебе, паскуда, что пристрелю!.. Раздались звуки возни, шарканье ног на асфальте, тот же пьяный голос орал кому-то рядом:
– Не, ну, говорили мы ему!
Человек в халате негромко сказал шоферу:
– Газуй, и влево!
Завыл мотор. Машину сильно подбросило. Потом еще раз. Через минуту опять остановились. Донесся голос человека в халате:
– Раненые! Быстрее открывай!
И дальше уже без сильной тряски, по ровной дороге.
– Эй, ну, ты там как? – окликнул Олега человек в халате. – Что? Высадить тебя?
– А где мне его искать? – спросил Олег, показывая на Сашу.
– Завтра в Склифе.
– Я лучше с ним до приемного отделения.
– Вылезай здесь, – ответил человек в белом халате. – Там у тебя документы перепишут.
Олег вылез из машины. Посмотрел, как она заворачивает за угол и огляделся. Прошел немного вперед, узнал магазин на другой стороне, понял, что стоит на Пресненском валу. Взглянул на часы. Было около трех ночи. Неужто все это так долго тянулось? – подумал он. Так долго ползли и прятались. Куда-то подевалось все это время.
Он шел по безлюдной улице. Как ни в чем не бывало, горел, неизвестно для кого переключался светофор. Огни фонарей расходились тремя линиями: вперед – к Пресненской заставе, направо – к Ваганьковскому кладбищу, влево – к Тишинской площади.
"Я приду к Ане в куртке на голое тело, – подумал Олег. – Ну, да, я забыл про свитер. И что? Рассказать ей обо всем этом? О священнике? О пожаре? О Саше?"
Вокруг стояли темные дома. Только кое-где желтоватый свет в окошках. А вдали, на верхнем этаже кровяным пятнышком светилась красная лампа.
Олег позвонил в дверь, подождал и дотронулся до ручки. Оказалось, что дверь незаперта.
Вошел в прихожую, позвал:
– Аня!
В комнате он сел на край дивана, опустил голову и заснул.
Его разбудил звонок в дверь. За окном было совсем светло. Но на потолке горела люстра.
Олег прошел в прихожую. Соседка по подъезду взглянула на него, спросила:
– Аня-то пришла?
– Откуда?
– Ну, туда же побежала. Туда, где палили вчера. – Женщина говорила что-то еще.
Он прикрыл дверь, облокотился о стену, разрыдался и сполз на пол.
Сначала был Институт Склифосовского, потом – Боткинская и Первая Градская. И везде длинные очереди перед окошками "справочных". Люди с тусклыми глазами и белесыми лицами. Обрывки женских причитаний. Ответы дежурных: "Нету у нас такой..."
В толпе у входа давали друг другу советы: "Тогда надо в 15-ю или 20-ю. Туда тоже возили. Там сегодня одна женщина сестру нашла".
В Институте Склифосовского у входа на лестницу стоял старичок-санитар в неряшливом халате. К нему подошел пожилой мужчина в кожаном пальто, что-то спросил. Олег узнал дипкурьера.
– Только дежурный знает, – нехотя говорил санитар. – Их вон сколько за ночь нам навозили. Столько, видать, бандюг у Белого дома собралось. Весь день пуляли. Сказано им было – разойтись. Так ведь нет. Назло Ельцину хотели сделать. Прям их всех и перевешать!
– А по Белому дому кто отдал приказ стрелять? – спросил дипкурьер.
– Я откуда знаю! – Санитар напустил на себя удивленный вид. – Кому надо – тот приказы и отдает. Не... там делать было, коли армия палить начала!
Дипкурьер ничего не ответил. Тряхнул головой и отошел в сторону. Олег догнал его у выхода:
– Мы с вами у костра позавчера сидели у Рочдельской. Что с вашими?
Дипкурьер взглянул на Олега подозрительно, наверное, раздумывая, стоит ли отвечать. Нехотя проговорил:
– Товарища ищу. Нет его здесь. – Полез в карман за папиросами, спросил: – Петра Саныча помнишь?
– Морячка?
– Да-а, насмерть, говорят, в милиции забили. Вот так. Помолчали. Дипкурьер закурил.
– Вы-то как вчера? – спросил Олег.
– Я-то живой. Плечо только синее всё. Железным прутом шарахнули. – Как стрельба началась, мы под пандусом спрятались. А как чуть стихло, к СЭВу перебежали. Там нас все эти, дружинники из разных их организаций, и схватили. Я им кричал: "Хоть раненых не трогайте!". Не, я тебе скажу! Никакого гуманизма, конечно, и в природе нет. Какое там... И знаешь, как всё, что мы видели на самом деле называется? – Он понизил голос: – Я это слово и говорить боюсь. И никому его знать не надо. Но ты-то был там. Значит, поймешь. А говорить нельзя никому. Я тебя помню, потому и скажу. А чужим – не говори! Стыдно! То, что победили когда-то – вдруг в нашем родном городе! Я им это слово выкрикнуть боялся, даже когда били. Потому что нельзя! – Он хотел сказать что-то еще, но махнул рукой и ушел.
Олег вернулся в конец очереди. Отстоял еще раз. Опять спросил:
– Поленова Анна Николаевна! У вас?
Женщина долго водила пальцем по странице амбарной книги, взяла листок бумаги, сказала будто сама себе:
– А, Поленова? Нет, не поступала!
Олег нашел телефонный автомат, позвонил на работу Аниному отцу, стал сбивчиво рассказывать. Тот перебил, сказал, что все знает от соседки, что обзванивал больницы, а часа через полтора будет в Аниной квартире. Он произнес с нажимом: "Буду там, у Ани...". Олег ответил, что тоже приедет.
Повернул во двор ее дома, взглянул в сторону Верховного Совета и быстро отвернулся. Поднялся по лестнице, протянул руку к желтой кнопке звонка.
Николай Петрович сидел на диване, ссутулившись. Елена Викторовна прошлась по комнате и остановилась перед Олегом:
– Ну, просто могли не зарегистрировать. Бардак в этих больницах, как везде! Тем более – сейчас. Могли фамилию перепутать. И так бывает. В общем, завтра надо будет опять везде звонить. А до этого времени, может, Аня и сама найдется.
– Я заходил в милицию, – тихо говорил Николай Петрович. – Но там все оцеплено. Все кричат. Разговаривать никто не хочет.
– Сейчас, понятно, какое время, – перебила его жена. – И не надо говорить, что побежала именно туда. А то сразу начнутся расспросы: почему побежала, какие у нее настроения были? На заметку возьмут. Начнут дергать.
– А при чем тут?.. – удивился Олег.
– В том-то и дело, что при чем! – энергично перебила его Елена Викторовна. – Потому что сейчас будет большое разбирательство. Будут дознавать, кто кого поддерживал, где был и что говорил! А вы как думали! Конечно! И на работе начнут расспрашивать, и спецслужбы будут выяснять. А тут человек сам побежал к Белому дому! Поэтому и соседке надо объяснить, что мало ли зачем она куда побежала! В аптеку за лекарствами! Чтобы никаких разговоров не было. Все эти разговоры надо пресечь. И для всех сейчас должно быть ясно и понятно: Аня никаких разговоров о Белом доме не вела и ничем таким не интересовалась. Обыкновенная девушка! Занималась своими делами.
– Сейчас не об этом разговор, – вяло сказал Николай Петрович.
– И об этом тоже! – Елена Викторовна обернулась и посмотрела на мужа. – Всем известно, что у Белого дома собирался разный сброд! Я смотрела телевизор!
– Я там был все эти дни, – ответил Олег.
– Ну, теперь все понятно! – вскрикнула Елена Викторовна. – Но вы же – интеллигентный человек! Зачем вам это было нужно? Из любопытства, что ли? Их телевидение показывало. Они захватили машины. Разъезжали по городу, кричали матом. Это был кошмар какой-то... Я видела выступление актрисы. Как ее? Забыла! Она правильно говорила: зачем нам такая конституция? Зачем ее защищать? У Белого дома все фашисты собрались! А теперь со всеми, кто там хулиганил, будут разбираться!
– А что сейчас делать? – тихо спросил Николай Петрович.
– Я поеду опять по больницам, – ответил Олег.
– Давайте, так! Куда-то вы поедете, куда-то – я. Елена Викторовна больше не вступала в разговор. Стояла у буфета и разглядывала посуду.
По второму кругу было все то же: угрюмые очереди с женскими всхлипами и причитаниями. И те же ответы. И тогда возникли эти слова: "морг", "опознание". Он подумал: "Пойти туда? Нет, не смогу". Но на пятый день твердить себе то же самое стало уже поздно.
Была очередь как очередь. Только – за жутью. В первый раз, в Склифе повезло. Санитар посмотрел в какие-то бумаги, спросил Анин возраст и приметы. Ответил, что у них такой нет. Еще страшнее стало в Боткинской. Ани не было и там.
Невысокая пожилая женщина в черном платке стояла под желтыми лампами в полуподвале со сводчатыми потолками, держала в руке лист бумаги и растерянно твердила:
– Ну, как можно так? Что же они написали! Женщина нажала кнопку звонка у металлической двери, повторила:
– Ну, как же так можно!
Дверь открыла санитарка. Женщина показала ей лист бумаги:
– Кто это подписывал? Можно с ним поговорить? Санитарка заглянула в бумаги, сделала удивленное лицо:
– А чего? Все подписи! И печать – вот!
– Я вижу, что печать. Мне надо поговорить с тем, кто это подписал.
– Нету его.
– Как нет? Только что он мне эту бумагу отдал! Санитарка ушла, неплотно прикрыв дверь. Женщина посмотрела на Олега:
– Я сама – врач! Ну, что они мне тут о племяннике написали!
В дверях появился высокий молодой мужчина, спросил:
– Что у вас? – Взял из рук женщины лист бумаги. – Все в заключении написано! И ранения, и причина смерти! Какие вопросы?
– Ну, вы разве не видели? – Женщина взглянула на него. – Ведь под самым ухом рана, и кожа обожжена.
– И что?
– Как будто вы не знаете – что! Добивали его раненого. Поэтому и кожа обожжена.
– Мы откуда знаем? – зло спросил мужчина. – Про травму черепа я написал.
– А про ожог? Пойдемте посмотрим, что кожа обожжена! Я сама военврач!
– Никуда не пойду! – выкрикнул мужчина. – Все тут написано! Разрешил следователь тело выдать – выдаем! Не хотите – не берите. Это все – ваши трудности.
Олег вернулся домой вечером. На лестничной клетке на ступенях сидел мальчишка. Олег прошел мимо, стал открывать ключом дверь своей квартиры.
– Это вы? – спросил мальчик, поднимаясь. Олег вгляделся и узнал Аниного брата:
– Ты чего? Поздно уже.
– Правда, что Аня пропала? – Мальчик стоял перед ним и смотрел в глаза.
– Пока не нашли, – тихо проговорил Олег.
– Но найдут? Да?
– Думаю, что да. Завтра опять поеду.
– Я ее обижал, – сказал мальчик.
– Тебе так кажется, наверное, – ответил Олег. – Все должно хорошо быть.
– Я ей говорил, что она мне неродная. – Мальчик заморгал глазами, отвернулся и заплакал.
Олег держал его за плечи:
– Не надо. Она тебя всегда очень любила и любит. Не надо...
Он проводил мальчика до остановки, дождался, пока троллейбус закроет двери и тронется.
Возле дома его окликнули. Он оглянулся и увидел Пашку.
– Что такой задумчивый? Я на вечер пивка взял. Посидеть. Хотя по телеку смотреть нечего. Образованные в этот раз опять отличились. По полной форме. Позвонили мне из этой... организации девяносто первого года. Все, мол, тут. Тебя только нету. Ну, пошел я на них поглядеть к мэрии. Сразу меня в командиры по старой памяти! И отправили нас к Белому Дому. Так что я там все посмотрел. Совсем близко стоял. Как пальба началась, все м о и в миг попрятались. Зато уж какие ловкие оказались, когда эти белодомовцы выбегать начали. Я думал, они так, перед друг другом. Не-а, злобища кондовая была.
– У нас не числится, – сказала полная женщина и взглянула на Олега сквозь очки в золотистой оправе. – Неопознанных будете смотреть? Тогда в конце коридора подождите.
Олег стоял у стены, напротив доски объявлений с приколотыми кнопками листами. Перед ним, заложив руки за спину, прохаживался коренастый светловолосый мужчина. Ждать пришлось долго.
Дверь в конце коридора медленно открылась. Вышел сутулый человек в халате, спросил:
– Кто? Вы?
Коренастый мужчина подошел к нему поближе. Сутулый выглянул из-за его плеча, позвал Олега:
– Ты тоже заходи!
Из большой комнаты, заставленной каталками и шкафами, прошли в узкое, тесное помещение, освещенное люминесцентными лампами.
– Так, молодую женщину ищем!.. – сказал сутулый. Олег подошел к стеллажу, увидел жёлтое лицо молодой девушки с черными волосами.
– Не она? Ну, и ладно. А вы? – Он обращался к коренастому мужчине. – Сюда подойдите!
Олега больше не звали. Он стоял один среди стеллажей, обитых серым оцинкованным железом, а те двое о чем-то вполголоса разговаривали в дальнем углу комнаты.
Коренастый мужчина прошел к двери, оглянулся и спросил:
– А куда теперь? Сутулый помедлил с ответом:
– В Боткинской были?
– Везде был.
– Тогда не знаю. Могли в ведомственные возить.
– Это где?
– Ну, туда не пускают. Ничего вам посоветовать не могу. Подавайте в милицию заявление о пропавшем.
– А где эти ведомственные? – спросил Олег.
– Не знаю. Ни разу не был.
Поднялись по лестнице наверх и вышли во двор. Коренастый мужчина кивнул молодой женщине в темном плаще, спросил:
– Ну, чего?
– Нашли мы. – Она прикрыла глаза ладонью и заплакала. Постояли рядом с ней, пошли по аллейке к больничным воротам. Накрапывал дождь. Коренастый мужчина сказал, растягивая слова:
– Брата ищу. Все, что можно, за эти дни объездил. Не знаю, куда еще.
– Я тоже везде был, – ответил Олег.
– А в 20-й?
– И там.
– Я слышал про эти ведомственные, – говорил коренастый мужчина. – Один, кажется где-то на Яузской набережной.
– А как туда попасть?
– В том-то и дело. Хоть подъехать, попробовать с кем-то поговорить.
– Ночью все равно все заперто, – сказал Олег.
– Из этих, ведомственных, по ночам в крематории возят. Не веришь?
– Всему я теперь верю, – ответил Олег.
– Я сегодня ночью хотел подъехать к Хованскому, посмотреть. Но что-то неприятно одному.
– А что неприятно?
– Не знаю. – Коренастый мужчина помолчал. – Вдруг, думаю, правда? У сестры муж в одной конторе работает. Только два дня назад домой заявился. Сутки водку лакал. Чуть проспался и говорит: "Может, Серегу и не найдете уже, если он без документов был".
– А вас как зовут? – спросил Олег.
– Толя.
– Если возьмете меня...
По Старокалужскому шоссе ехали с включенными фарами мимо тусклых фонарей. Свернули у светофора в сплошную темень, поехали по неширокой асфальтовой дороге. Впереди не было ни огонька. У высокого бетонного забора остановились. Дорога уходила влево, а вперед шел узкий проезд. Наугад поехали вдоль забора. Невдалеке показались огни уличных фонарей.
– Ну, это и есть, – сказал Толя. – Я сюда приезжал, когда соседку хоронили.
Вышли из машины. Было холодно и ветрено. Город бросал на небо синеватый, рассеянный отсвет. С другой стороны стояла непроглядная темень. Понемногу глаза привыкли. Стало видно поле за дорогой и черную стену леса. Над забором за зданием крематория виднелся свет фонаря.
Оставили машину на обочине. Прошли по пустой площадке ближе к забору. Из темноты раздался голос:
– Эй, чего ходите тут? Они не успели ответить.
– Мастерскую, что ли, стережете? А нас с Федькой сёдня опять работать заставили.
Человек небольшого роста стоял у приоткрытой калитки, поправлял кепку на голове.
– Чего вас так? – спросил Толя.
– Ну, начальство, ё..., велело. Вот, сидим, ждем. Федька еще ушел, зараза!
– А чего по ночам? – спросил Олег.
– Так возить стали.
– Откуда?
– Х... их разберет.
– Много возят?
– Мы, что, считаем? Вот только мучит, что по ночам. Скорее кончилось бы уже.
– Гробы возят? – спросил Толя.
– Прям тебе... В мешках.
– А откуда столько? – Толя подошел к человеку поближе.
– Опять откуда... Не с праздника же. Сам кумекай, коли можешь.
Он больше ничего не сказал. Вошел в калитку и захлопнул ее за собой.
Пошли обратно к машине. Под ногами на асфальте похрустывала галька. Вдали на шоссе мелькали огни редких машин.
– В одиннадцать комендантский час начнется, – сказал Толя. – Могу подвезти тебя до МКАД. Сам я сюда вернусь.
– Чего ты хочешь? – спросил Олег.
– Не знаю. Не верится все равно.
– Я тоже останусь.
Двигатель заводить не стали. Сидели в холодной машине. Время от времени Толя включал приемник. Передавали известия из дальних стран. Олег пробовал спать, думал в полудреме о том, что время тянется так медленно, и что не надо больше смотреть на часы.
Толя тронул его за плечо, тихо проговорил:
– Вон, приехали.
К крематорию подъезжали большие машины. Засветили яркими фарами на дорогу, стали поворачивать. Свет заскользил по стене здания и забору.
– Пойдем! – позвал Олег.
Толя не ответил, тихо распахнул дверцу машины.
Два крытых брезентом грузовика один за другим заехали во двор. На крыльце горела лампочка. Под ней стояли, о чем-то разговаривали несколько человек. Слов было не разобрать. Правая створка ворот закрылась. Появился человек в длинном плаще, крикнул:
– Кто такие? Чего тут околачиваетесь?
Они не стали отвечать и отошли в сторону. Ворота закрылись. В глубине двора что-то заскрипело, хлопнула дверца машины. Кого-то окликнули.
Вернулись к своей машине. Стояли на обочине. Смотреть в сторону крематория не хотелось. Вокруг была темень. Падал крупный, редкий снег. Как в память о безымянно сожженных...
ГЛАВА ПЯТАЯ
У дверей лаборатории Олега остановила женщина из информационного отдела:
– Вы извините, у меня к вам дело такое необычное. Может быть, вы что-то сможете сделать. Ведь вы Ирину Павловну хорошо знаете? Она с вами работала? Да? Я к ней полгода назад обратилась с просьбой мою племянницу к себе устроить. А сейчас так получилось, что племяннице уже три месяца зарплату не платят. Мать ее давно болеет. Так деньги нужны! Я им помогаю, но так они бедствуют! Может, вы могли бы с Ириной Павловной поговорить? Если можно, конечно. Если не затруднит...
– Я даже не знаю..., – ответил Олег. – Я Ирину очень давно не видел.
Женщина извинилась и стала быстро подниматься по лестнице.
В последний раз он столкнулся с Ириной у ворот института. Она недовольно взглянула, сказала: "Ну, что, процветаешь? И долго еще ты намерен тут просидеть?" Он стал рассказывать о делах и думал: "И почему вдруг я и она? Как-то странно все это тогда получилось. И даже какие-то переживания были. Но ведь ничего, собственно, общего...".
Олег дождался седьмого гудка, хотел положить трубку и услышал громогласный Борькин выкрик:
– Вас слушают!
– Алло! Спишь, что ли?
– Ну, так, – неопределенно ответил Борька.
– Звонила секретарша. Шеф хочет поговорить.