- Да вот, недавно штаны стирала и нашла в заднем кармане.
Мать достает из кармана передника небольшой желтый кругляшек с надписью "BONIK". Жетон игрового клуба. "Да, уж. Отец так и не научился прятать улики!"
- А домой трезвый приходит? - переспрашиваю я, разглядывая жетон.
- Трезвый и злой, как собака! - мать снова переходит на слезный тон и орет, орет на меня постоянно.
Вообще-то, крик это нормальная для родителей форма общения. Я вообще не помню, чтобы они когда-то говорили друг с другом спокойными голосами. Даже странно, как они могли прожить столько лет вместе. Но прожили же, вот что удивительно. И меня с братом на ноги поставили. Поэтому пропускаю причитания матери мимо ушей и на всякий случай переспрашиваю: "А может, это он того, налево бегает?"
- Да, что ты, что ты, это не по его части, а по твоей, - мать пристально смотрит на меня.
Выдерживаю ее взгляд, не моргнув, и тут же понимаю, что на самом деле меня больше беспокоил не тостер, а то, что раз уж мы с ней вместе, можно сказать "один на один", то она обязательно должна была мне задать этот вопрос. Что, собственно, и произошло. А тостер, это так предлог, чтобы…
Увожу разговор в сторону:
- А брат-то зачем мне должен звонить?
- Ну попросить тебя с отцом поговорить.
- Да? А сама что не могла?
- Да тебе не дозвониться.
Удивляюсь, потому что телефон у меня всегда включен, но спорить на эту тему бесполезно, потому что знаю, мать скорее позвонит брату, своему младшему сыну, чем мне. Почему? Это сложный вопрос. Поэтому не углубляюсь и спрашиваю.
- С какой стати отец должен меня послушать?
- Было ведь. Слушал?
Мать намекает на то, что однажды, по молодости, я так сильно накостылял отцу за его непрекращающиеся пьянки, что он действительно на какое-то время бросил пить. Что было, то было! Но тогда я был молодой, глупый и ничего не понимал. Сейчас моя точка зрения по поводу применения грубой физической силы несколько изменилась, но, чтобы не расстраивать матушку, говорю ей.
- Хорошо, поговорю с отцом, как увижу его. Но ничего не обещаю.
Мать, добившись своего, успокаивается и начинает уговаривать меня позавтракать. Отказываюсь, потому что на самом деле времени уже в обрез. Да еще этот тостер! Надо все же забежать и проверить. Но мать уже не настаивает. Она знает, что я все равно не буду завтракать. Провожает меня до забора дачи и уже на пороге снова задает несколько каверзных вопросов:
- Ольга давно не звонила?
- Давно.
- Соскучился, небось?
- Некогда мне скучать, мать. Некогда.
Она снова пристально, а также немного с грустью смотрит на меня.
- Ну, да. Конечно. Вечно ты занятой. Все работаешь, работаешь. Только денег почему-то у тебя никогда нет. Ладно, беги!
Мать торопливо крестит меня и закрывает калитку. Потому что знает, сейчас начнется.
Вот к бабке можно было бы не ходить, чтобы догадаться, что разговор кончится именно денежным вопросом. Вернее, постоянной нехваткой денег.
Собственно, это и есть одна из причин, по которой мать не звонит мне, а я под любым предлогом избегаю встреч с нею. Но у меня сегодня нет настроения спорить с матерью о том, что на самом деле не в деньгах счастье, поэтому я просто через сетку в заборе говорю ей: "Я тоже люблю тебя, ма!"
И бодрым шагом направляюсь по направлению к… тостеру, а мой затылок еще долго ощущает на себе тоскливый и добрый взгляд матери.
Об опыте
Когда это началось? Когда меня стали тяготить встречи с родителями? Сложно сказать, но, наверное, в тот момент, когда родительский совет стал расходиться с моими желаниями.
Как известно, родители всегда желают своим детям только добра. И мои предки в этом не исключение. Однако родительское представление о добре и зле всегда очень сильно отличается от детского…
Родительское представление основано на суровом опыте жизни, а детское на легкомысленном желании познать себя и мир. Родители знают, а дети хотят знать.
Как и всякий послушный мальчик, я всегда делился своими мыслями с родителями.
Но один раз, уже будучи в юношеском возрасте, я поделился с матерью мыслью о своем будущем, но вместо того, чтобы восхититься моим смелым и грандиозным планам, мать только покачала головой и сказала что-то из разряда "лучше бы ты подумал о… нормальной работе, деньгах, женитьбе". В общем, сказала что-то приземлено-бытовое. Не помню. Человек всегда забывает неприятные вещи, вот и я забыл детали того разговора. Помню, только что у меня в тот момент, словно крылья обрезали.
Стало обидно-обидно. И я впервые посмотрел на свою мать, как на стороннего человека.
Она не поддержала моих планов! Как так?
И с тех пор я больше не делился с родителями своими планами. Мало того, я даже стал загадывать, если удержусь и не расскажу им о своим планах, то они сбудутся, а проболтаюсь, то лучше и не начинать. Я стал избегать разговоров с родителями о своих делах, а на все расспросы отвечал уклончиво: "Все нормально!" А еще, наверное, меня всегда раздражал грустный и тоскливый взгляд матери, который будто говорил мне: "Ну только не залетай высоко в своих мечтах, падать будет больно".
Да, это раздражало меня всегда больше всего.
Когда же появился сын, я обещал себе, что всегда буду поддерживать его во всех его грандиозных планах, пусть они и будут казаться мне опасными и несбыточными.
Эх, знал бы я, как это тяжело, никогда не давал бы таких поспешных обещаний, потому что мои благие желания разошлись с действиями еще в период безобидных катаний с горки…
Никогда я не забуду, как сын пришел домой и стал уговаривать меня сходить вместе с ним на горку, посмотреть, как он катается. Он так весело рассказывал о том, как их компания весь день строила большой трамплин и заливала его водой, что я не удержался и согласился пойти.
Вечером на горке всегда было много народу. Смех, визг. Музыка. Мальчишки, разогнавшись по ледяному желобу, на животах, на санках, на каких-то фанерках, а то и просто на попе летели вниз, потом подлетали на трамплине и ловко приземлялись на ноги или пятую точку.
Сын подбежал к ним, они поздоровались, как-то по особому, как в каком-то голливудском фильме, хлопнув друг другу по ладоням, а потом сын крикнул:
- Пап, смотри! - и, плюхнувшись на свое мягкое место, полетел вниз.
Все было хорошо до того момента, пока задница не оторвалась ото льда. Сын летел, как пушечное ядро, вытянув ноги вперед, и смеялся, стараясь показать мне свою удаль, а я видел только одно. Сейчас произойдет соприкосновение копчика с землей - и тогда все. Конец! В голове пронеслись картины одна ужаснее другой. Обездвиженное тело сына. Немое лицо жены. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого. И открыл их только тогда, когда мой мальчик стал дергать меня за край куртки.
- Пап, ты что? Не видел, как я летел? Сейчас я еще раз!
Нет, второй раз мне на это смотреть абсолютно не хотелось, я вообще не хотел, чтобы сын хотя бы еще раз съехал с этой страшной горы и… сказал ему об этом. Даже не сказал, а намекнул: "Может, не надо? Это ведь так опасно!"
Как он орал на меня! И когда только успел узнать столько нецензурных выражений? "Пошел в жопу, придурок! Я больше никогда тебе ничего не покажу!" Было самым мягким из них. Все вокруг стояли и смотрели на меня, ожидая, что сейчас что-то будет. Но я ничего не сделал сыну за это в тот день, потому что решил, что пусть кричит, но на горку он больше не пойдет.
Я в тот день чуть-чуть не подрезал крылья своему мальчику. Видит бог, я этого не хотел! Но уверен, что он чувствовал себя примерно так же, как я ощущал себя во время того первого моего разговора с матерью.
"Почему? Почему? Отец не хочет смотреть, как у меня ловко получается!"
И, наверное, в тот раз я впервые смотрел на него так же, как моя мать. С грустью и тоской.
А виной всему был опыт! Та неосязаемая и страшная вещь, которая была у матери и не была у меня, а потом опыт был у меня, но его совершенно не было у сына. И самое обидное во всем этом было то, что я очень хотел передать ему свой опыт, уберечь от ошибок, которые совершил сам, а сыну этого абсолютно было не нужно. Он все хотел получить сам.
Вот и получалось, что опыт - самая глупая и бесполезная вещь. Он есть, а передать его некому. И никому он не нужен.
Почти то же самое, что и… допельдон! А что? Может быть, так оно и есть?
От философских раздумий меня в очередной раз оторвал телефон. Звонил Гарик, чтобы узнать о моих планах. И в его голосе явно было заметно недовольство. В общем-то, справедливое, ведь я снова опаздывал. Рассказываю ему про пса, чувствую, приостыл.
- Ладно, - говорит, - подъезжай, как сможешь. Мы уже развернулись. Работаем. У нас все нормально.
Отключается…
Просто удивительно, как мыслительный процесс иногда сокращает дорогу. Особенно, если путь пролегает по уже сотни раз хоженым тропам. Тело само выбирает оптимальный режим движения и входит в своеобразный транс. И в результате туловище перемещается отдельно, а мысли - отдельно. Но параллельно!
Как оказалось, за это время пока тело двигалось параллельно мыслям, я успел зайти в дом, проверить тостер (кстати, зря волновался!) и дойти до моего самого любимого места на этой планете. Оно находится в пяти минутах ходьбы от моего дома, на краю нашего села. Это вершина холма, внизу которого протекает старица реки Москва.
Что в нем особенного? Сейчас попробую объяснить. Представьте себе. Вы идете по узкой улице села, слева и справа невысокие заборы, увитые кустами сирени, за ними высокие стены добротных деревенских изб. На окнах резные наличники. Над головой - небо. Уже красиво! Но это такая уютная компактная красота, которая настраивает на спокойный лад и умиротворенность.
И вдруг вы выходите на небольшую площадку, буквально, пятачок, с которой открывается вид на почти необъятное взглядом пространство, напоминающее гигантский ковш, до краев наполненное… небом.
Иногда, как сегодня, оно голубое, иногда со взбитыми сливками облаков, а если идти ночью, то оно черное, как черничное варенье, и, как жемчужным ожерельем, украшено огнями фонарей, которые светят где-то там на горизонте. Утром оно розовое, а в дождь серое. Но оно, небо, вот здесь, рядом, и создается впечатление, что до него можно запросто дотронуться рукой. Только протяни ладонь.
В общем, вид обалденный, а если добавить, что именно здесь начинается зона уверенного приема мобильных операторов, то вполне понятно, почему в этом месте приходится останавливаться и по долгу стоять, общаясь с целым миром.
Вот и сейчас не успеваю убрать в карман телефон, как слышу сигнал СМС-сообщения: "Позвони мне!"
О-о! Не может быть, моя принцесса проснулась…
И вместе с этим я, как обезьяна, которая скачет с ветки на ветку, не касаясь земли, перескакиваю на новую ветку своих мыслей. Вроде бы и о том же думаю, но уже и совсем о другом.
О перемещениях в пространстве
…Наверное, все мы, когда рождаемся, бываем "гомо сапиенс флайенсами" или еще проще "детьми неба"? И все мы, когда рождаемся, умеем летать?
Именно это было первым, что зафиксировало мое сознание, когда я прочитал СМС-ку. Потом я увидел летящий в небе самолет. Он летел высоко-высоко в небе, можно сказать, его даже не было видно, только две белых полоски реверсионного следа говорили о том, что самолет на самом деле есть.
Он летел с севера на юг. Хотя слово "летел" очень плохо подходило к данному моменту. Самолет был так высоко, что мне казалось, он просто стоит на месте.
И было очень интересно думать, глядя на эту точку в небе, и представлять людей, сидящих в этом самолете, и себя, летящего в пространстве, стоя на горбе земли.
А потом у "гомо сапиенс флайенсов" появляется опыт, который говорит, что падать не приятно. И они становятся "гомо сапиенсами", людьми разумными. Они стараются не вспоминать, что умели в детстве летать, и начинают учиться красиво жить, но время от времени продолжают смотреть на небо. Ну, например, чтобы увидеть пролетающий самолет. Потому что полеты на самолетах, почему-то всегда ассоциируются с этой самой красивой жизнью.
Я поискал глазами второй самолет, но вместо этого мои уши уловили странный жужжащий звук. И этот звук приближался ко мне…
Это очень здорово, когда над головой пролетает два или три самолета. Тогда можно загадывать желание. Если же их реверсионные пути пересекутся и образуют крест, то это желание обязательно сбудется.
Скорее всего, именно желание увидеть в небе сразу два или три самолета толкает тысячи людей в наш город, потому что здесь, именно, на авиашоу, это условие легче всего выполнить. Когда же оно, шоу, заканчивается, то все снова разъезжаются по своим домам и на небо уже не смотрят, потому что в городах небо закрыто высокими домами, и вообще там опасно смотреть на небо. Можно попасть под машину. Да и в метро неба не видно. А потом наступает старость! У каждого это происходит в разном возрасте. Шейные позвонки заклинивает, и тогда люди уже вообще не смотрят на небо.
Они предпочитают смотреть на грядки и становятся просто "гомо". Вот такая вот деградация.
Жужжащий звук начал меня уже раздражать. Казалось, что он доносится со всех сторон и вроде бы ниоткуда. Посмотрел на телефон. Нет, это не он. На дорогу. Она была пуста. И снова в небо.
Именно в этот момент из-за деревьев показался он. Мотодельтаплан. Он летел низко-низко. Почти над землей. Поэтому я его и не увидел сразу. Мотодельтаплан был двухместным. За рулем сидел парень в старинных летных очках и мотоциклетном шлеме. Он крепко держался за перекладину управления и не отрывал своего взгляда от приборов. Хотя какие там приборы? За его спиной сидела красивая девушка. По крайней мере, мне так показалось. Ее белые волосы выбивались из-под старого авиационного кожаного шлема, она что-то кричала в ухо парню и показывала своей тонкой рукой одновременно во все стороны. Он внимательно ее слушал, даже, кажется, кивал головой, отвечая.
Девушка увидела меня и помахала мне. Я помахал ей в ответ, а потом они снова скрылись над деревьями.
"Но некоторым удается сохранить свое умение летать на протяжении всей своей жизни. Да, они знают, что падать это больно, что смотреть на землю безопаснее, но все равно всеми правдами и неправдами стремятся туда, в небо, и совершенствуют свое знание. И эти люди самые счастливые люди на нашей планете, потому что они были "гомо сапиенс флайенс" в детстве и остаются ими в зрелом возрасте и до самой старости.
Они есть эти "гомо сапиенс флайенсы". Они реально существует, и двух из них я только что реально видел! Просто фантастика!"
Об этом надо непременно рассказать моей принцессе. Непременно. Набираю ее телефон, физически ощущаю, как сквозь эфирное пространство и какие-то ретрансляторы прорывается мой сигнал и, наконец, слышу ее голос.
- Да?
- Доброе утро, мое солнце, - кричу я в трубку. - Представляешь, только что надо мной пролетел мотодельтаплан.
- А я вот только проснулась, - отвечает сонная принцесса. - И мне снился сон, как мы занимались с тобой любовью.
Вместе с ее голосом, грудным, мягким и зовущим, произошло что-то такое, чему точно нет разумного объяснения. Перед моими глазами пробежала еле заметная тень. И я вдруг вместо неба увидел море. Оно ласково шуршало камешками возле моих ног и еле-еле касалось моих пальцев. Самолет в небе так и остался висеть практически в одной точке, но это был уже не сам самолет, а его отражение. Шум удаляющегося дельтаплана превратился в звук удаляющейся моторной лодки. Ветер, который только что перебирал ветки лип и осин, явственно донес до меня запах йода и водорослей.
- Правда, - говорю я ей. - И тебе было хорошо?
- Фантастически, - отвечает она. - Но мне было бы еще лучше, если бы ты оказался сейчас рядом со мной.
Я с тоской смотрю в сторону улетевшего дельтаплана. В этот момент он как раз обогнул колокольню нашей сельской церкви и, спланировав, полетел вдоль старицы. Вот, было бы здорово зацепиться сейчас за его крыло и через каких-нибудь пять-шесть минут я бы точно мог оказаться возле дома Марины.
Но такое по силам только "гомо флаейнсов", да и то не здесь и сейчас. Здесь и сейчас нас разделяло несколько километров асфальтовых джунглей, сквозь которые можно было бы пробиться за пять минут, имея в своем арсенале лишь лимузин с "мигалкой" и целый ворох спецпропусков.
Впрочем! Существует еще один способ. Им я пользуюсь всегда, когда хочу оказаться вдруг в одно мгновение где-то далеко-далеко. Например, в Баварии на празднике "Октоберфест" или на карнавале в Бразилии. Специально для этого у меня на макушке существует маленькая антенка, замаскированная под родинку.
- Сейчас буду, - говорю я своей принцессе. - Закрой скорее глаза. Приготовься.
Мне достаточно небольшого усилия воли, чтобы раздвинуть тонкую нить нашего разговора до состояния хорошо освещенного туннеля. Отступаю на шаг назад для толчка и прыгаю в него вперед руками как в воду ласточкой.
В следующее мгновение я стою возле ее постели. Я отчетливо вижу, как она лежит, полусидит на подушке, завернувшись в легкое одеяло, и курит, прикрыв глаза от удовольствия. Из-под одеяла выглядывает кончик ее ступни.
- Я наклоняюсь и целую тебя в мизинчик, - шепчу я в трубку. - Чувствуешь, как мои губы мелкими шагами поднимаются вверх по твоей лодыжки? Вот они касаются твоего колена. Такого мягкого, розового.
Я физически ощущаю, как по телу Марины пробегает истома. У нее изменяется дыхание. Я слышу это в трубке.
- Т-сс! Не надо! - слышу я и останавливаюсь.
- Тебе не нравиться?
- Не надо! Не хочу так! - повторяет Марина, мягко убирая свою ножку под одеяло. Ну, все правильно, она ведь обыкновенная земная женщина. Лучшая представительница "гомо сапиенс". И летать она не умеет.
Возвращаюсь назад. Море все еще плещется у моих ног, но оно несколько отступило назад.
- Тогда тебе придется подождать до вечера, моя любимая! - смеюсь я в трубку. - Предлагаю освободиться сегодня пораньше и поужинать.
- Давай. Ты зайдешь за мной в…
- Нет, - перебиваю Марину. - Ты заедешь за мной ровно в шесть часов. Я буду ждать тебя у проходной ЛИИ. Иначе, я тебя знаю, ты никогда не выберешься из своего кабинета.
Она некоторое время думает. Я слышу ее дыхание, как она затягивается сигаретой, и мне снова начинает казаться, что я слышу шум моря.
- Хорошо, - наконец произносит Марина. - Только ты предварительно позвони мне.
А куда мы пойдем?
Снова смеюсь. В этом вся моя принцесса. Она должна все точно знать заранее и планировать. Экспромтов Марина не любит.
- Не знаю, - отвечаю я ей, потому что действительно понятия не имею, как будет проходить наш вечер. Но понимаю, что такой ответ ее не устроит, поэтому предлагаю альтернативный вариант. - Давай, покушаем в нашей шашлычке и потом решим, а?
Снова слышу в трубке ее дыхание, потом слышу, как она тушит бычок сигареты в пепельнице.
- Договорились, в шесть часов я буду ждать тебя у проходной. Или нет, на бензоколонке, рядом. А то милиция может не дать мне там встать.