Казалось, машинка ждала прикосновения и отозвалась трелью коротких ударов. Так повторилось несколько раз. Удары по разным клавишам вызывали стрекочущие очереди разного тона и длительности, словно машинка была экзотическим музыкальным инструментом. Антон некоторое время забавлялся, пытаясь угадать, по какой клавише лучше ударить.
Внезапно захотелось пить. Повернувшись, Антон подошел к крану и включил воду. Попытался набрать в ладони падающие пузырьки, но в конце концов поймал струю ртом. Немного подумав, решил: следует напоить машинку. Вода сливалась в небольшой бассейн, и рядом с ним Антон нашел большую плоскую чашу, уже заполненную радужной переливающейся жидкостью. Когда он вылил воду в распахнутый машинкин рот, она тут же заблестела, словно только этого ей и не хватало, чтобы окончательно обосноваться в этом мире. Что я еще могу для нее сделать? подумал Антон, и тут же пришел ответ: машинка просила бумаги. Он был уверен, что, как в любом благостном галлюцинозе, все нужное само появляется из ниоткуда. Действительно, вскоре нашлась пачка странной бумаги, постоянно меняющей цвет. Антон удивился, откуда в его прошлом такая бумага, но тут же забыл об этом - слишком трудно оказалось засунуть лист в машинку. Когда это, наконец, удалось, Антон снова ударил по клавишам. Нагнувшись к листу, собрался прочесть напечатанное - и внезапно увидел двух странных существ, сидящих на каретке.
Поначалу Антон принял их за тараканов, рыжего и черного, но потом рассмотрел их лица, скорее человеческие, чем насекомые. Выпуклые глаза рыжего смотрели прямо на Антона. Антон замер, глядя, как существа двигаются к нему. Вглядевшись пристальней, он едва не закричал: у рыжего таракана был наглухо зашит рот, а у черного - глаза.
- Простите меня, - сказал Антон, словно был чем-то виноват перед тараканами. И в этот момент увидел, как на бумаге розоватым огнем горят две напечатанные им фразы:
- Что мне делать?
- Задай им вопрос.
Антон перечитал дважды, но лишь когда тараканы коснулись его руки, понял, что от него требуется:
- Кто убил Женю Королеву? - спросил он.
В тот же момент рыжий развернулся и бросился бежать, а черный пополз по руке вверх. При этом взгляд Антона словно отделился от тела, преследуя бегущего таракана. Тот двигался так стремительно, что за ним трудно было угнаться, но Антона не покидало ощущение, что они повторяют хорошо знакомый маршрут. В какой-то момент ему показалось, что он по-прежнему сидит перед пишущей машинкой и кто-то на ухо рассказывает ему о преследовании рыжего таракана.
Антон узнал место, куда тот привел его: усадьба Сидора. Сквозь открытую дверь Жениной комнаты была видна чья-то спина. Человек стоял у секретера. В его руке на секунду блеснул какой-то металлический предмет - и тут же руки будто погрузились в дерево. Когда человек снова вынул их, они были пусты.
Человек повернулся, но Антон не успел рассмотреть лицо - его словно выдернуло из галлюциноза. Он поднимался, будто сквозь толщу воды, стараясь вспомнить, зачем нужно вернуться к реальности.
Что обычно делает человек, вернувшись из галлюциноза? Существовало несколько проверенных способов. Можно лечь спать, судорожно кинуться записывать, звонить друзьям. Но лучше всего - немножко дунуть. Не надо спешить рассказывать другим: впечатления должны отлежаться, сформироваться. Мы все знаем: на самом деле никакого галлюциноза не существует. Существуют только рассказы о нем.
Итак, Антон нашел небольшой кропаль гашиша, разломил и выкурил половинку: вторую решил заныкать на утро. Тошнота окончательно прошла, и даже сведенные мышцы лица отпустило. Ответственность, подумал Антон, много Костя понимает в ответственности. Вот когда ты принимаешь вещество - тогда действительно берешь на себя ответственность. После возвращения комната казалась чужой и незнакомой, хотелось куда-нибудь выйти. Антон позвонил дилеру, но Валера не подошел. Может, сходить в "LSDance"? Нет, ехать в Ясенево не хотелось - и Антон отправился на Петровский бульвар.
Там находился известный всей Москве сквот Петлюры: место для выставок, перформансов, буйных тусовок и танцев до утра. Первый раз Антон побывал здесь полгода назад: пришел обкуренный и полночи медитировал на песню про зайцев, под которую отплясывали пьяные гости. Что за трын-траву они косили, от которой не то что не бывает измены, но вообще - проходит страх? И почему косить ее надо в полночь?
Сквот был забит. Мониторы, которых не было еще месяц назад, переливались цветовыми пятнами - словно привет из недавнего галлюциноза. Как любоваться на такую красоту в неизмененном состоянии сознания, Антон не понимал.
Между тем, посетители Петлюры скорее походили на людей, называющих "травой" укроп, а "грибами" - шампиньоны. Сквот был единственным московским местом, где мирно сосуществовали старая алкогольная и новая психоделическая тусовки: друзья Антона тоже иногда заходили на Петровский - не случайно здесь, по слухам, начинал Компас-Врубель, стоящий нынче у вертушки в "LSDance". Вот и сейчас к Антону подбежал Шиповский, сказал: мы сняли станцию метро, будет круто, сунул приглашение и тут же убежал.
Антон махнул ему рукой и отошел к компьютерному монитору. Сколько Антон ни пытался поймать вибрацию - ничего не выходило. Он снова вернулся мыслями к недавнему путешествию: в Жениной комнате он видел человека, который что-то спрятал в секретере. Какой-то металлический предмет. Наверняка этот человек и был убийцей - но Антон не успел рассмотреть лица.
Психоделическая часть расследования закончена. Вероятно, теперь надо поговорить с каждым из подозреваемых. С кого начать? лениво думал Антон. Ему было все равно - в любом случае он не знал, как лучше подступиться. Здравствуйте, Сидор попросил меня узнать, не убийца ли вы, давайте поговорим.
Перетекающие друг в друга мандельбротовы узоры мерцающих фракталов казались не облаками или разводами на поверхности лужи, а извилинами сошедшего с ума коллективного мозга, текучими и неспособными удержать ни единой мысли. Возможно, этого эффекта и добивался видеохудожник. Антон подумал, что среди множества мест, где можно навсегда затеряться, такой узор - одно из самых странных, и в этот момент кто-то тронул его за рукав.
Он обернулся - перед ним стояла Лера.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она.
Антон замешкался с ответом, но она уже тащила его за собой, безостановочно говоря про Нам Джун-Пайка и видеоарт, от чего количество английских слов в ее речи увеличилось минимум вдвое.
- Я сюда Ромку привела, - объяснила Лера, словно отвечая на собственный вопрос что ты здесь делаешь? Антон подумал, что речь ее сегодня напоминает монолог, где все вопросы - риторические или обращены к ней самой. - Я считаю, ему надо развеяться.
А мне казалось, Поручик ее любовник, подумал Антон и сказал:
- А, понятно.
- I see, - перевела Лера и окликнула Романа: с бутылкой "Абсолюта" в руке тот стоял во дворе, мрачно глядя на танцующих.
- И как выставка? - спросил он, но на сей раз Лера только махнула рукой и коротко сказала:
- Хуйня.
Они выпили еще и стали танцевать. Антон думал: не знал с кого начать - и, пожалуйста, Роман Григорьев, собственной персоной. Вот что значит правильные вещества. Задай вопрос - получи ответ.
Уже три раза ставили "Песню про зайцев" и два - про медведей и земную ось, Роман и Лера допили бутылку, говорили - надо взять еще. Кто-то искал пани Броню, кто-то говорил, что сквот разгонят, но никто не верил: ведь Петлюра - это навсегда. Антон залез на переднее сиденье "мерседеса", Роман уже попал ключом зажигания в замок, и тут Лера сказала, что не поедет, Ромка пьяный и сейчас все разобьются, и ей finally ни к чему так по-дурацки умирать на любимой native land - и, хлопнув дверью, убежала, крича "такси, такси!", возможно, рассчитывая, что Роман бросится за ней. А он завел машину, буркнул под нос ну и хуй с тобой! - и газанул.
Странное дело, думает Горский, я никогда их не встречал, но Антон столько мне рассказывал, что мне совсем нетрудно их представить: нервного Альперовича, романтичного Онтипенко, русского самурая Сидора, развязного Поручика, полусонного депрессивного Романа. Может, все они живут где-то внутри, как разные части моего внутреннего я? Как бы там ни было, я закрываю глаза и вижу: Роман паркует "мерседес" у подъезда, пошатываясь выходит, непослушными пальцами набирает код…
Когда-то я считал: денег должно быть много, думает Роман. Когда-то я был нищим мальчиком в стране, где не было богатых и бедных. Когда-то я был нахрапистым комсомольским боссом в стране, где состояния делались за месяц. Когда-то мне казалось - жизнь показывает мне новые возможности, как сутенер - длинноногих блядей на Тверской.
Я смотрю на этого парня. Он моложе меня лет на восемь. Драный рюкзак, тертые джинсы. Альперович в его возрасте выглядел примерно так же - и вряд ли мог предположить, что через десять лет у него будет свой бизнес, офис, машина, шофер. Но мы в двадцать лет жили в стране, где время остановилось, а этот Антон - в стране, где возможно все. Интересно, понимает ли он? Знает ли он, что его самые сокровенные желания могут исполниться? Готов ли он к этому?
Мы поднимаемся на лифте, я открываю дверь, кидаю плащ на вешалку, не снимая ботинок иду на кухню. Проходи, говорю я Антону.
Когда-то я считал: денег должно быть много. Мне казалось: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Квартира в сталинском доме, евроремонт, итальянская мебель, финская джакузи, японская техника. Огромное зеркало в спальне, уж не помню чьего производства.
Я любил смотреть, как Женя раздевается. Она была длинноногая, стройная, с красивой грудью. Модель, да и только. В первый раз, когда я оприходовал ее, подумал: с такой не стыдно появится на людях. Хороший товар, достойное соотношение цена/качество.
Я открываю холодильник. Там пусто, я разочарованно захлопываю дверцу. Большой немецкий холодильник. Лучшее, что можно было найти на рынке. У нас с матерью был старенький ЗИЛ - и в нем всегда что-то стояло: кастрюля с супом на завтра, два последних яйца, маленький кусочек сыра, которого должно было хватить на неделю.
Только у богатого человека может быть такой пустой холодильник, как у меня. И такая же квартира - пустая и холодная. Мебельный каталог. Выставка бытовой техники.
Отличная квартира, говорит Антон.
Это я для нас с Женькой купил, объясняю я. Но Женька ее не полюбила. Будто чувствовала - не жить ей здесь.
Когда мне было столько, сколько сейчас Антону, я не понимал, что такое прожить с женщиной четыре года. Я не был красавцем, но подружки у меня всегда были: может, потому что от освобожденного секретаря многое зависело. Даже когда у меня не было денег, я мог выбирать. Я старался их не баловать: отодрал разок-другой, - и до свидания. Может, я мстил за те времена, когда на школьной дискотеке мне так и не нашлось пары?
Я рассказываю Антону про Женьку. Говорю: мы вместе уже четыре года. В твоем возрасте, говорю я, еще не понимаешь, что такое прожить с женщиной четыре года. А мы вместе с девяностого года. Она редактором работала, а я компьютерами торговал и машины возил из Японии. Тогда все этим занимались, кроме тех, кто сразу понял: правильный выбор - нефть и алюминий. Я ей в первый же вечер кольцо подарил, на заказ сделанное, цветик-семицветик, ну, ты уже знаешь.
Я думал тогда: денег должно быть много. Золотая оправа, каратник по центру, четыре лепестка оторвано, три осталось. Дорогая вещь. Я верил: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Купить золотое кольцо, получить за него женщину. Длинные ноги, большая грудь, рыжие волосы. Как на рынке, как на Тверской. Хорошая вещь в хорошую цену.
Конечно, задним числом трудно назвать это удачной инвестицией. Женя умерла, да и кольцо куда-то пропало. Не могу найти. Вроде всегда на пальце было, а смотрю - нету. Может, в морге сняли, не знаю. Жалко. Хорошая вещь, дорогая.
Помню мальчишник перед свадьбой. Мы напились, Поручик требовал девок с Тверской, а Сидор вдруг встал и сказал: ходить по блядям перед свадьбой - не уважать ни себя, ни невесту. Я тогда очень смеялся. Конечно, я ее не уважал. Кто уважает товар, который покупаешь? Качество ценишь, конечно: длинные ноги, рыжие волосы, красивую грудь. Это как на собачей выставке, сказал я. Экстерьер. Вот и все, чем одна сука отличается от другой.
Я не уважал ее. И не любил, конечно. Глупо любить товар, за который платишь. Даже при хорошем соотношении цена/качество.
В кухонном шкафу я нашел бутылку водки. Российская водка с дурацким названием "Привет". Будешь? спросил я Антона. Он покачал головой. Как хочет. Я выпью и один, прямо из горлышка.
Теперь я знаю: денег не должно быть очень много. Литр водки в день - и нормально. Полгода такой жизни - и будет совсем все равно.
В ночь перед свадьбой мне захотелось чего-то особенного. Сутенер предложил взять двух сразу, и не просто двух девок, а маму и дочку. Я согласился и драл их всю ночь во все дыры. Бляди как бляди, такие же, как и другие. Лесби-шоу вот было смешное, деньги зря не пропали, хороший товар.
Я думаю часто: на деньги, что я трачу за день, мы с матерью жили бы год. Ну и что? Я все равно не могу перекинуть ни цента в то время - и трачу их здесь.
Я думал когда-то: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Оказалось, выбор не так уж велик. Одежда, еда, квартиры, машины, путешествия, водка и девки - собственно, все. Маме памятник на могилу. Скоро - памятник Женьке, когда-нибудь - мне.
Почему я женился? Наверное, мне показалось, что пора инвестировать, вложиться по-крупному. Что подружки на пару ночей слишком дешево стоят: не стоят совсем ничего. Хороший товар не бывает дешевым, и трахать блядей - как питаться фаст-фудом. Удобно и быстро, но слишком уж дешево. Трудно поверить, что это хороший товар.
А с Женькой деньги летели. Съездить за платьем в Милан, на уикэнд слетать в Вену, про бриллианты и золото я даже не говорю. В конце первого года супружеской жизни я подсчитал, сколько стоили мне удовольствия в спальне и выходы в свет, - и почувствовал к ней уваженье.
Я опять спрашиваю Антона: правда, водки не хочешь? Качает головой, спрашивает: А вы часто ругались?
Последний год - да. Сейчас кажется - из-за пустяков. Я не знаю, что ей было надо. Уверен, я был хорошим мужем: не изменял, денег не жалел, не ревновал попусту. Но мне было плохо, чудовищно плохо. Мне казалось, она ускользает. Утекает сквозь пальцы. Я не чувствовал ее больше. Может, даже сейчас, когда умерла, стало легче. Вот фотографии, вещи, кассеты. Можно смотреть, можно трогать, можно чувствовать запах, с каждым днем, правда, меньше и меньше. А тогда мне казалось, что я обнимаю фата-моргану. Что меня обманули.
Я верил: денег должно быть много, чем больше - тем лучше. Оказалось - без разницы. Есть такое, что нельзя получить - ни за деньги, ни просто так.
Да, я знаю, говорит Антон, есть вещи, которые нельзя купить. Которым деньги только мешают.
Я смотрю на него, я смеюсь. Ты не понял, я объясняю, деньги здесь не мешают. И не помогают. Деньги здесь ни при чем. Ее просто нельзя было заполучить, понимаешь? Никому и никак, ни бесплатно, ни по любви, ни за деньги.
Последние сутки мы даже не говорили. Не сказали друг другу ни слова, как чужие.
А мне казалось, говорит Антон, вы разговаривали с ней, совсем незадолго до смерти, там, на галерее, на даче. Кто-то сказал: "Женька, ты же знаешь, я люблю только тебя".
Я смотрю на него, я смеюсь. Вот ведь блядь, говорю я, экая новость! Ты думаешь, я не знал, что у нее был любовник? Раньше Женька была мне верна, а потом изменила, где-то полгода назад. Я что, мальчик? Я что, не заметил: моя баба гуляет налево? И я знаю: он был там, у Сидора, он и убил. Ни у кого другого она б не взяла этой дряни. Я не знаю - зачем, почему, но чувствую: он и убил.
Кто это - он?
Я даже перестаю смеяться, я смотрю на Антона в изумлении: Если б я знал - заказал бы давно.
Даже если это кто-то из своих? спрашивает Антон и тогда я ору, как не орал уже много лет. Я стою посреди кухни с недопитой бутылкой в руке и ору: У меня нет своих! Они все мне чужие! И сейчас чужие, и в школе были чужиеОни ж презирали меня! Я же был нищий! Я же выслуживался! Я был комсоргом! Мне характеристика была нужна для института! Я же первый деньги начал зарабатывать! Мне же больше всех надо было! А сейчас - мне уже достаточно, я уже остановился! А им все завидно! Да любой из них убил бы Женьку, лишь бы мне насолить! У меня нет своих, понял?
В ночь после Женькиной смерти я впервые за четыре года поехал на Тверскую. Я не спал ни с кем, кроме нее, пока мы были женаты - сам не знаю, почему. Тем вечером сутенер предложил взять двух сразу, и не просто двух девок, а маму и дочку. Я засмеялся и согласился. Может, те самые бляди, может - другие, не знаю, у меня не настолько хорошая память. Они стали показывать лесби-шоу, как много лет назад. И в какой-то момент "дочка" стала сосать у "мамы" грудь, а "мама" провела ей рукой по волосам, будто это в самом деле ее дочь.
И тут я зарыдал. Моя мать умерла, у меня самого никогда не будет детей, когда Женька хотела - я отказался, а нынче - всё, уже поздно, она умерла, а я любил только ее, только ее, за всю мою жизнь! Мне потребовалось четыре года, четыре года, чтобы ее полюбить - и она этого так и не поняла, так и не узнала, умерла, поругавшись со мной, не сказав на прощанье ни слова, оставив лишь кольца, снятые с мертвых пальцев, лишь сотню пар туфель, два шкафа платьев, пустую квартиру. Я заплакал, и девки оцепенели, забыв ласкаться, замерли неподвижно, прижавшись друг к другу, а я кричал: продолжайте, бляди, будете вы ебаться или нет? - и плакал.
И вот я стою посредине кухни, с пустой бутылкой в руке и ору: У меня нет своих, понял? а этот парень достает из кармана Женькино кольцо, кладет на стол и говорит: Я на даче нашел, когда убирал на полу, у нее в комнате - а я перестаю кричать и протягиваю руку, будто не веря.
Денег должно быть много. Чтобы ты мог заказать дорогое кольцо, подарить женщине, которую даже не любишь, затем полюбить, потерять навсегда, выплакать все слезы, выпить всю водку - и, стоя посреди кухни, сжать кольцо в ладони, стараясь последний раз почувствовать тепло ее руки.
Дима Зубов уважал новых русских. Даже в чем-то считал себя их коллегой. Сегодняшние коммерсанты - вчерашние советские фарцовщики, думал он, а я сегодня делаю то же, что нынешние деловые десять лет назад: нелегально торгую тем, что на обычном рынке не купишь. Если в России объявят легалайз - даже частичный, как в Голландии, - я сразу стану легальным бизнесменом. А что легалайз могут объявить, Зубов не сомневался - на его памяти поменялось все, чему учили в школе: не удивительно, если рано или поздно портрет Альберта Хофманна будет висеть в каждом классе - как сегодня висят портреты Менделеева, придумавшего рецепт русской водки. Тогда Зубов и его клиенты вместе напишут мемуары о том, как боролись за лучшую жизнь для всех. И даже, наверное, попадут в Думу или получат персональные пенсии. У них будут роскошные машины и большие квартиры, как теперь у бизнесменов. Зубов даже вывел формулу: "Драгдилер сегодня - новый русский завтра".