- Все это дешевые домыслы легенды, - возразил я, закуривая. - Тибетский народ рожден от коитуса земных и надзвездных сил. Почему в аэропорту вы не говорили со мной по-русски? Кто раздел меня догола?
- Я не говорю по-русски, - сказала Мо-мо. - Вы ослышались.
- О'кей, - сказал я. - Принесите мне из ванной, если вас не затруднит, опасную бритву из моего дорожного несессера.
- Хорошо-хорошо, только пока я хожу за бритвой, обещайте мне встать и продвинуться к выходу. Шведы нас заждались!
Я отбросил одеяло, обнажая свой маленький член-пистолетик.
- Мне неприятно вам об этом напоминать, - сказал раскаявшийся бизнесмен, стоя на коленях, - но сначала вы должны развестись со своей женой. Это первое условие вашего пути. Вам предстоит долгий путь. Вы в самом начале. Вам надо поспешить.
- Вы только посмотрите, - сказал я Сергею, - не будем, кстати, сейчас о жене, вы посмотрите лучше, что со мной делается.
Вошла Мо-мо с опасной бритвой, в красной куртке.
Я ловко спрятал свой хуй между ног и стал выглядеть совершенно как женщина.
- Я так и знала! - сказала она, глядя на мой пупок.
- Я мог выбить зубы или повредить себе яйца, - сказал я, рассматривая свой пупок. - Но как случилось, что я в канализационном люке порвал пупок?
- Это хуже, чем порвал, - бросила Мо-мо, рассматривая меня впритык.
- Наши шведы заждались, - сказал Сергей, не вставая с колен.
Я знал, что пупок - самое слабое слово русского языка и был огорчен его непосредственным употреблением. Красная женская капля из собственной матери стала медленно двигаться вверх по центральному каналу.
- На чем мы остановились? - строго, как учительница, спросила меня Мо-мо. - Посмотрите на кончик носа. Если вам его не видно, это значит, что ваша смерть наступит по прошествии пяти месяцев.
- Какие еще индикаторы? - сказал я недовольно.
- Если кончик носа сдвинулся в сторону, смерть наступит через семь дней.
- Есть ли у нас в запасе ритуалы долгожития? - забеспокоился я. - Ну-ка, дайте-ка мне бритву!
Мо-мо протянула мне опасный инструмент. Пупок оплыл, надулся и стал похож на выдавленный глаз. Раздался шведский стук. Мы сели в автобус. Лхаса - образцовый социалистический город с большим количеством райкомов-горкомов, над которыми реют красные флаги с типично китайскими звездочками. Над городом висит красно-белый дворец таких охуенных размеров, что Московский Кремль в сравнении с ним кажется обезьяньей площадкой. Мы полезли в гору.
- Подними рубашку, покажи, - сказала Мо-мо, бесстыже заглядывая мне в глаза. - Ты можешь пописать здесь, дальше будет нельзя.
- Ты экскурсовод или кто? - удивился я. - Расскажи про дворец.
- Что-то, блядь, мне все это не нравится, - сказала Мо-мо, щупая мой живот. - Синюшный цвет. Так больно?
- Еб твою мать! - вскрикнул я.
- В следующей жизни ты будешь голодным духом, - сказала она. - Если не научишься терпеть.
Весь живот был охвачен пламенем смерти.
- Швеция! Швеция! - закричала Мо-мо. - Ну, куда вы пошли?
Белобрысые гомосексуалисты остановились в недоумении.
- Ждите нас здесь, - сказала Мо-мо своей группе, кроме меня. Она решительно взяла меня за руку. - Рикша! Рикша! У тебя есть десять юаней?
Я вытащил из кармана десять юаней, обмазанных говном. Пятнадцатилетний мальчик покатил нас по улицам Лхасы. Глядя на его усилия, я едва мог справиться с сердцебиением.
- Не это ли лучшее доказательство того, что я провалился в канализацию? - ядовито спросил я Мо-мо, сунув ей в нос вонючую купюру.
- Мы сейчас сделаем две вещи, - сказала Мо-мо, не обращая внимания на деньги. - Одну - на случай твоей смерти, другую - на всякий случай.
- Я знаю, где ты выучила русский язык, - сказал я, что-то вспомнив. - В военной школе в Монтерее, штат Калифорния. Это хорошая школа. Тебе знакомо такое имя: Банина?
Мо-мо густо покраснела.
- Я встретил тебя в Беркли в прошлом году. Тебе было шесть лет. Банина удочерила тебя в Индии. Я пришел к ним в дом на ужин. Ты выбежала, укутавшась в белое одеяло. Ты его сбросила и оказалась в короткой шелковой рубашке. Твоя детская пизда была по-своему выразительна. Банина сказала: - Мо-мо, ты бы хоть трусы перед дядей надела! - а я сказал: - Да ладно. Она еще всю жизнь будет носить трусы. Пусть отдыхает.
Мо-мо остановила рикшу на рыночной площади. К нам бросились тучи торговцев и попрошаек.
- Ты сказал, что в прошлом году в Калифорнии мне было шесть лет? - спросила Мо-мо.
- Время идет быстро, - сказал я. - Разве это не ты стянула носки с ног своего американского отчима и запихала их под рубашку, сделав из носков себе груди? Ты помнишь, что сказал твой отчим? Мо-мо, не надо, у меня пахнут ноги. И что ты тогда сделала? Ты засунула носок себе в рот. А потом - второй. И ты не подавилась.
Я спрыгнул на землю. Боль пупка пронзила меня насквозь. Ну, все: живот затвердел до упора. Мы поперли против течения длинноухой плоскогорной толпы, перегруженной тяжелым на вкус ячным маслом. Вцепившись друг другу в одежды, обхвати в друг друга за животы, тибетский народ прогрессировал в храм, звоня в колокольчики. Маленькие монахи дули в длинные трубы, лежащие перед ними на полу. Трубный звук отличался особенно хриплой пронзительностью. Мы перли против течения. Я давился от вони животноводов. Надавив пальцами мне на глаза, Мо-мо волокла меня вверх по ступеням тысячекомнатного монстра, вращающегося, как сука, над столицей холодных ветров, плоских циновок и мелких подушечек.
Лысый вишневый человек с желтым шарфом ловко принял меня в объятья и повалил на пол перед подведенными синькой чертами улыбчивого лица. Сам-сам, - шептала Мо-мо, расшнуровывая мои кроссовки. Сам-сам, - бормотала она, потея. Огромные сопли повисли у нее подо ртом. Они расстегнули мне рубашку.
- Там паразит, - сказал лысый по-тибетски.
- От ayu sbosara bakara rosbauro bum phat, - сказала Мо-мо. - Повтори сто раз.
- Замучаешься повторять, - сказал я.
Лысый быстро залез мне в карманы, пощупал меня за бока и потрогал мошонку.
- Там паразит, - еще раз сказал лысый по-тибетски.
- Ну, ладно, - сказала Мо-мо.
Она бесстыже задрала юбку и присела на корточки над моим лицом. Ее густопсовая вонь была покруче стада обосранных яков.
- Помнишь, - промолвил я, обратясь напрямую к тибетской женственности, - как четырнадцатый Далай-Лама сказал в Нью-Йорке американским газетчикам, что больше всего в эмиграции он скучает по этим животным? Складка. Бритая мясистая складка моей экскурсоводши. Небесной тени моего тела явственно недоставало правой руки, что свидетельствовало не в мою пользу. Мо-мо подала лысому чайник.
- Какого цвета у него сперма? - довольно живо поинтересовался монах.
Мо-мо сплюнула спермой на пол и теперь внимательно рассматривала плевок. Черная сперма потекла мне за воротник.
- Пупок развязался, - хихикнул я.
- Дурак! - усмехнулась Мо-мо.
- Давай! - завопил монах по-тибетски и лег на меня, чтобы я не сбежал.
Мо-мо подняла свой красно-коричневый зад и вгрызлась зубами в мой пупок, похожий на мутный надутый презерватив. Красный паразит на мелких ножках ушел ей глубоко в горло. Она схватилась за волосы, напрягла лицо, и красный паразит показался у нее в правом ухе.
- Не дави, не дави его! - предупреждающе крикнул монах.
- Я знаю, - улыбнулась Мо-мо слабой улыбкой роженицы.
Красный паразит не спеша спустился по волосам и по руке Мо-мо и покинул ее полностью, заползя под маленькую подушечку.
Я сидел с белым праздничным шарфом на груди. Вокруг в саду поддеревьями монахи оттачивали искусство спора.
- Швеция! - крикнула Мо-мо педерастам. - Идите обедать!
Раскаявшийся бизнесмен плясал неподалеку свой нехитрый танец.
- После смерти ты не пойдешь в ад, - твердо сказала Мо-мо. - Ада для тебя не будет.
- Откуда ты знаешь? - усомнился я.
- Если будешь впредь себя хорошо вести, - засмеялась Мо-мо и погрозила мне пальцем.
Тибетская осень хорошела на теплом солнце. Ничто не предвещало новой беды. В аэропорту, в 96 километрах от Лхасы, она даже не подошла попрощаться со мной.
1995 год
Расщепление водки
Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было - водка. В огромном замкнутом пространстве России, где потребление алкоголя - самое высокое в мире (14,5 литров чистого алкоголя на душу населения, причем больше половины выпитого - именно водка) водка прошлась колесом едва ли не по каждой русской семье точно так же, как война с Гитлером или сталинские репрессии. О моем деде по материнской линии, Николае, который рано разошелся с бабушкой, мне, например, известно только одно: он был алкоголик. При слове "водка" русский человек начинает вести себя непредсказуемо. Как будто дыра пробивается в подсознание, и там все начинает булькать, пузыриться, ходить ходуном, а на поверхности возникают всякие-разные жесты и мимика, глаза загораются, руки потираются, кто подмигивает, кто прищуривается, кто глуповато во весь рот улыбается, кто щелкает пальцами, кто хмурится и впадает в прострацию, но никто, от верхов до низов, не остается равнодушным, выключенным из игры. У каждого есть что рассказать. Мы все в России - заложники водки в большей степени, чем любой политической системы. Короче, водка - русский Бог. Русский Бог празднует в этом году юбилей: ему 500 лет.
Водка, как и Бог, дает и берет. На акцизы, выплаченные за ее производство только на известном бренде "Смирновъ", в начале XX века содержалось половина российской армии. Но другим концом водка била ту же армию и стала похлеще войны. Если в Афганистане по официальной статистике погибло 14.000 советских солдат за десять лет, то в России от алкогольного отравления умирает больше 30.000 людей в год.
Водка грозит, карает и требует жертвоприношений. Я имею в виду не только закуску, хотя и она как часть ритуала становится важнейшей деталью судьбы: не так закусил, не туда пошло, не то вышло. У других народов нет такого мистического отношения к напитку, по крайней мере, у современных народов. Русский Бог - водка - свидетельствует: мы еще не вышли из архаического окружения, где все предметы мира сопряжены с демонами и ангелами.
Загадка России в том, что она до сих пор не нашла ключ к решению водочной проблемы. Если гневить водочного бога и предавать его анафеме, запрещать напиток, то мы получаем всю гамму негативных последствий: самогон, спекуляцию, отравления. Если же водку поощрять, рекламировать, то последствия будут не лучше. Водка и русская эротика переплетены, перепутаны, заверчены и закручены: сколько русских девочек потеряли и голову, и невинность в водочной оргии? Водка - и катализатор деторождения, и его бич. Она диктует, кому родиться, кому умереть. Бога нельзя взять под контроль, обуздать, укротить. В него можно перестать верить, найти других кумиров, но это долгий путь национального перерождения.
Однажды, в начале 1970-х годов, Андрей Андреевич Громыко, тогдашний министр иностранных дел СССР, возвращался в Москву с правительственной загородной дачи в деревне Завидово. Его шофером в тот день был Леонид Ильич Брежнев. Поскольку руководители Советского Союза находились в одиночестве в машине Генсека, Громыко позволил себе затронуть больной вопрос:
- Леонид Ильич, - сказал он, - надо что-то делать с водкой. Народ спивается.
Брежнев не отозвался. Громыко уже жалел, что коснулся этой темы, когда, по прошествии пяти минут, Брежнев, словно вдруг пробудившись, ответил:
- Андрей, русские люди без этого никак.
Этот исторический эпизод мне рассказал со слов Громыко Михаил Сергеевич Горбачев, когда, по случаю водочного юбилея, я нанес ему сугубо "водочный" визит. Мы долго беседовали в его тихом, сумрачном, на английский манер, кабинете в "Фонде Горбачева" на Ленинградском проспекте, а с большого портрета, писанного маслом, на нас смотрела его покойная жена Раиса Максимовна.
- Зачем вы пришли ко мне говорить о водке? - не скрыл своего удивления Горбачев.
- Я пришел к вам как к ее главному врагу.
Горбачев, как известно, отказался верить в консервативную мудрость брежневских слов и стал единственным правителем России за всю историю водки, который объявил ей беспощадную войну на уничтожение. Уже через месяц после того, как он стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, в мае 1985 года советские газеты опубликовали постановление "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма". Горбачев вел войну с водкой на протяжении четырех лет: тогда крушили водочные заводы, закрывали винные магазины, придумывали водочные спецталоны на свадьбу и похороны, запрещали подавать спиртное на приемах в советских посольствах за границей, наконец, даже прошлись бульдозерами по виноградникам Крыма, Грузии, Молдавии, Кубани и Ставрополья, - под вой, стон и хохот пьющего народа, прозвавшего Горбачева "минеральным секретарем".
В стране, где водка в 1980-е годы фактически стала второй валютой (водопроводчики, рыбаки и трактористы охотнее работали за водку, чем за рубли), где больше 90 % убийств совершалось на почве пьянства, водка оказалась сильнее всех властных структур советской сверхдержавы, которые были в распоряжении Горбачева. Я полагал, что разговор о проигранной с водкой войне будет Горбачеву неприятен, но о причинах своей контраверсивной кампании он рассказал охотно и с полным знанием дела. "С начала 1970-х годов, по его словам, в руководстве ставился вопрос о том, что делать с водкой. Беспокойство вызывала страшная статистика: травмы на производстве, падание производительности труда, сокращение продолжительности жизни, аварии на транспорте. В 1972 году вопрос обсуждали на Политбюро, но отложили. Решить его было невозможно, поскольку сам государственный бюджет был "пьяным". Сталин сделал его таким сознательно и временно, но нет ничего более вечного, чем временное решение. За время Брежнева "пьяная" часть бюджета из 100 миллиардов рублей превратилась в 170 миллиардов - такую прибыль приносила водка государству".
Горбачев начал с того, что велел опросить 200 ведущих предприятий страны, чтобы понять, поддержит ли народ. Народ высказался против сухого закона, но в поддержку ограничения потребления алкоголя. На деле, кампания приняла формы обычного для коммунистической бюрократии "перегиба". С одной стороны, по словам Горбачева, эта кампания привела к тому, что "жены наконец увидели своих мужей", возросла рождаемость и люди стали жить дольше. Однако, с другой стороны, люди бросились скупать сахар для производства самогона, возник страшный дефицит сахара, а кроме того, стали травиться всякой дрянью, вплоть до тормозной жидкости. Я хорошо помню, как в те времена мне попалась на глаза надпись в деревенском магазине неподалеку от Костромы: "Одеколон продается с 14 часов". В той же Костроме в ресторанах официанты тайком подавали коньяк в чашках из-под чая… Узнав о статистике отравлений, Горбачев сдался. Возможно, добавил он с обидой несостоявшегося "царя", были специальные извращения с целью дискредитировать его власть. Но тут же со смехом рассказал анекдот о самом себе: "Стоит длинная очередь за водкой, и один мужик не выдерживает: "Пойду в Кремль, убью Горбачева". Через час возвращается. Очередь все еще стоит, соседи по очереди спрашивают: "Убил?" - "Какое убил! Там еще больше очередь таких, как я!"".
- За мою карьеру, - сказал Горбачев, - я видел огромное пьянство в партии. Брежнев пил, особенно сначала. Андропов - нет. А Ельцин даже снискал себе уважение среди женщин за то, что пьет: "Он такой же, как мы!" Женщины хватали его за штаны. Хотя на Западе боялись - у него же ядерная кнопка!
Возможно, для Горбачева, родом из южного Ставрополя, редких для России мест, где больше пьют виноградное вино, чем водку, водка не составляла психологическую проблему, и он легкомысленно недооценил ее влияние. Сам Горбачев говорит, что никогда не был зависим от алкоголя. Внешность подтверждает его слова. Он выглядит крепко в свои 70 лет, одет в прекрасный темный костюм, и, щеголяя хорошей памятью, рассказывает о делах прошлых дней, словоохотливо уходя в сторону от темы. "В нашей семье, - признается он, ласково глядя на портрет жены, - скорее Раиса Максимовна угощала гостей и призывала выпить. Я пью, конечно, водку, но умеренно, как лекарство".
История водки
В России водка и была изобретена первоначально как лекарство. Об этом мало кто знает. Есть две основных тайны, связанные с водкой. Тайна рождения и тайна имени.
Некоторые историки сравнивают национальную зависимость от водки, с татаро-монгольским игом. В этом есть свой исторический парадокс. Одна зависимость почти немедленно сменяет другую. Всего через каких-то 20 лет после того, как русские наконец освободились от ига татаро-монголов (1480 год), и происходит изобретение водки. Открытие водки окутано чуть ли мистической тайной. Русские почти не занимались историей водки, и в этом нет ничего удивительного. Водка сакральна, а, стало быть, для русского сознания у нее нет истории, она является вечной субстанцией, не подлежащей исторической расшифровке. Стимулом для изучения истории водки стал коммерческий скандал, который разразился в 1977 году: в результате попытки советской водки выйти на американский рынок, ей было отказано в водочной аутентичности. Русским пришлось доказывать, что настоящая русская водка - это водка из России. Однако наиболее жестокий удар нанесли в следующем году поляки, которые, еще будучи верными членами Варшавского договора, заявили, что водка - истинно польский напиток, и русские не имеют права пользоваться брендом "водка". Переполошившиеся советские чиновники принялись искать того, кто реконструирует историю водки; им оказался журналист Вильям Похлебкин, который написал для высших партийных сфер убедительный и до сих пор единственный трактат по истории русской водки, доказав, что поляки на несколько десятилетий позже русских стали изготовлять водку. Похлебкин был убит в своей квартире в подмосковном Подольске в 2000 году, и по Москве до сих пор ходят дикие слухи, что его убили мстительные поляки.
Водка была впервые изготовлена монахами в Московском Кремле на месте несуществующего нынче Чудова монастыря. Сначала использовали импортный генуэзский (доставляемый через Феодосию) спирт; затем ее стало принято делать из местного "хлебного", ржаного (или/и пшеничного), спирта и мягкой родниковой воды. Тут все символично не в меру: и название несохранившегося монастыря, и непосредственное отношение монастыря к созданию водки, и сургучная печать российской столицы. Видимо, все документы, связанные с рождением водки, были намеренно уничтожены впоследствии русской православной церковью, когда она объявила водку изобретением дьявола. Впрочем, сами священники водку всегда уважали.
В самом смешении спирта с водой есть глухой намек на средиземноморскую культуру и, в частности, древних греков, которые смешивали вино с водой. Однако скорее всего водочная смесь первоначально служила дезинфицирующим средством при обработке ран. Вместе с тем, водка быстро вырвалась из врачебных рук и превратилась в "горящую воду", о которой впервые сообщали шведы в своем донесении из Москвы в 1505 году как об алкогольном напитке.