4
А так все прекрасно. Радостные хозяева крутятся в передней, Обратно кочует с рук на руки и уже кричит, потому что воспитан в тишине. Нас раздевают, разувают, окружают вниманием. Я ж говорю, что все прекрасно!
- Чай, наверное, потом, - сказала Света, - сначала искупаем.
- Чур не я! - откликнулась Наташка, она уже развернула Обратно, выложила его на манежик, сооруженный с помощью подушек на Вериной кровати, и прихорашивалась в передней - Васильев, смотри, какое у ребят зеркало. И я хочу такое!
Это зеркало Юра видел уже сто раз - круглое, в резной деревянной раме, похожее на громадную баранку. Каждый раз, поправляя в передней прическу, Наташка говорит одно и то же - сдохнуть можно.
- И совсем недорого, да? - спросил он, выглянув из комнаты, где следил за Обратно.
- Да, пустячок, а приятно.
Света сменила Юру на его посту, и у нее Обратно мигом утих. Он всегда вел себя у Савельевых очень прилично, это была уже не первая поездка, потому что Наташка очень тяготилась одиночеством и ныла об этом не переставая.
- Они, по-моему, сдурели, - сказал Витя. - Разве можно его купать? Повезете - простудите.
Юра уселся напротив него в низкое квадратное кресло - такое мягкое, что усталость сразу навалилась, и потянул со столика какой-то журнал в роскошной обложке. Большая комната была обставлена финской мебелью - здоровенный обеденный стол, стенка из трех секций, письменный стол и вертящееся кресло к нему, длинный мягкий диван. Мебель была громоздкая, и возникало ощущение чего-то настоящего, уютного и спокойного.
- Это я буду смотреть, - Наташка взяла у Юры журнал и села на диван. - Где вы их только достаете?
- Может, не будем Обратно купать? - спросил Юра. - Я дома пару чайников нагрею - и готово.
- А когда мы вернемся? Он уже спать будет.
- Ну, как хочешь, - сказал Юра, ему стало обидно, что Наташка так невнимательно относится к Обратно, он почувствовал в этом пренебрежение к себе - мол, наплевать мне на твоего сына. - Ты мать, тебе виднее.
- Можешь ты меня хоть один вечер так не называть?
- Кто тут ссорится? - спросила Светка, появляясь с Обратно на руках, - Посмотрите, какие мы хорошие.
- Как хотите, - сказал Витя, - я бы этого не делал.
- Но ведь можно? - спросила Света. - Наташ, я быстро его искупаю - ужасно хочется. А Юра мне поможет. Я потом сама за такси сбегаю.
- Купай, - сказала Наташка, - только отстань. Ненормальная ты все-таки баба.
- Ты у меня спроси, - сказал Витя, - я тебе про нее много интересного расскажу.
- Вот и посплетничайте, - согласилась Света, - а мы с Юрой делом займемся.
Купаться Обратно очень любил. Да и обращалась с ним Света так умело и бережно, что только последний поросенок стал бы визжать. Юра топтался около ванночки, в которой лежал на Светкиной руке Обратно, и вид маленького, беспомощного тельца, сознание своего отцовства - все это волновало и трогало его. И он боялся, что Света отправит его курить, поставить чайник или еще за какой-нибудь ерундой и он не найдет, что ей ответить.
5
- А теперь давай покурим, - сказала Света, она уже отнесла Обратно, вытерла, одела его, устроила на кровати, снабдила какой-то погремушкой и позвала Юру на кухню. - Они там хорошо устроились, не скоро о нас вспомнят.
- Что делают?
- В коробочку играют. Сейчас телевизор включат.
Света села на табуретку у двери и чуть придерживала ее ногой, словно опасалась, что кто-нибудь войдет.
- Знаешь, - сказала она, пуская дым подальше от двери, чтобы он не шел в комнату, - а ты хороший муж.
- Шутить изволите.
- Нет, я серьезно. Что, по-твоему, главное в мужчине? - Юра промолчал, он понял, что сегодня ему предстоит выслушать монолог, Света не скупилась на них, когда у нее было плохое настроение. - Верность? Это важно. Образование, честность, материальная обеспеченность? И это важно. Но все это не главное.
- Ты забыла о сексе.
- Почти забыла. Но об этом потом. А главное все-таки работа, отношение человека к делу своей жизни.
- И я, по-твоему, фанатик? - спросил Юра.
"Ну и бред! - подумал он. - Рассказать бы ей, как мне эти спектры осточертели, как по утрам я за уши тяну себя на работу, какое высокое удовлетворение получаю! Не стоит, пусть изливается".
- Необязательно. Но если ты честно относишься к делу, которое тебя кормит, - это и есть главное.
- Ладно, я, значит, хороший. А кто плохой?
- А чего это вы тут делаете? - спросила Наташка, заглянув на кухню. - Целуетесь, наверное. Ты у меня мужа отбиваешь?
- Он мне давно нравится, - сказала Света, - хочешь, поменяемся?
- Я пойду у Виктора спрошу - вдруг он меня не возьмет.
- Обратно уснул?
- Глядит еще. Его покормить нужно. Вам свет погасить? - Наташка вернулась в комнату.
- Там такие события назревали, - сказала она Виктору. - Кажется, я вовремя вошла.
- Ты отыгрываться будешь?
- Только не этим коробком. Заговорил ты его, что ли? Почему у меня ничего не получается?
- Потому что не умеешь, спешишь. И вообще ты Гваделупа.
В коробочку они играли уже много лет, пристрастившись к этой игре, кажется, в школе, а потом словно отдавая дань ушедшей юности. Игра состояла в том, что спичечный коробок щелчком подбрасывался над столом. Если коробок падал этикеткой кверху - два очка. Если вставал на чиркалку - десять. Если на попа - двадцать пять. Если сиреневой спинкой - то ничего. Если падал со стола - все сгорело, ваших нет. Побеждал тот, кто первым набирал условленную сумму очков, побежденный, к великому удовольствию зрителей, возил коробок носом по краю стола.
Наташка играла хуже всех, и еще очень давно ей было присвоено имя этой ни в чем не повинной страны, не блистающей на мировой арене спортивными достижениями. Виктор был то Бразилией, то Англией, то ФРГ - в зависимости от того, кто выигрывал чемпионат мира по футболу. Юра - только московским "Динамо". Света в коробочку не играла.
- Ну и пусть! - сказала Наташка. - А где Вера?
- Носится где-то. У матери спроси.
- Ничего вы, голубчики, не знаете. Слушай, а зачем вам вообще дети?
- Кому - вам?
- Мужикам.
- На собственного мужа погляди. Чего тут непонятного?
- Все. Он мне этим ребеночком все уши прожужжал, а теперь мучается, что не его.
- Можно я спрошу?
- Нет уж, хватит мне допросов. Почему вы все такие дураки?
- Полегче у тебя вопросов нет сегодня?
- Будем играть в коробочку?
- Будем, А тебе проблемы мироздания решать хочется?
- Где уж мне! Мне бы с Юркой разобраться.
- Чего с ним разбираться? Он что, ворует, фальшивые деньги делает, к толстой бабе бегает?
- Я боюсь его, когда он с работы приходит. Он смотрит на меня, словно узнать что-то хочет. Словно я последняя дрянь и он меня сейчас в этом уличит. Я же чувствую, как он смотрит на мою шею, руки - нет ли пятен. В пепельницу заглядывает - нет ли чужого окурка. И я не знаю, как себя вести. Я веселая - чему радуешься? У меня плохое настроение - о чем грустишь? Есть продукты в доме - кто принес? Нет еды - чем занята была? Он из всего сеть плетет, ему все годится, чтобы только поймать меня.
- Врешь ты все, - сказал Виктор, - кажется тебе это.
- Если бы я могла тебе все рассказать. Я думаю иногда, завел бы он себе и правда толстую бабу - может, успокоился бы.
- Мы будем играть? И что это у вас за страсть ковыряться в себе, в людях? Кому от этого легче?
- Ладно, - сказала Наташка, - давай играть. Только найди другой коробок.
- Вы чай будете пить? - спросила Света, открыв дверь из кухни.
- Не мешай, - сказал Виктор, - решающий матч на первенство мира.
- Ты там не очень активничай, - крикнула ей Наташка, - мы еще с Виктором ничего не решили. Нам пока некогда этим заниматься.
- Я думала, что они уже пьют, - сказала Светка, наливая чайник, - и телевизор включили. Чем-то его Наташка увлекла.
- Это она может.
- А я, наверное, нет. Мне кажется, что он меня иногда даже не видит - смотрит и не видит. Я для него, как предмет, картина какая-нибудь, которая все время висит перед глазами.
- Ну, картина ты роскошная. Такую грех не заметить.
- Мерси за комплимент. Что ты хороший муж, я уже говорила. Или ты хочешь комплимент другого сорта?
- А почему мы торчим на кухне? - спросил Юра. - Может, пойдем в комнату? И Обратно нужно кормить.
- Подожди, я хочу, чтобы ты все увидел.
- А что я могу увидеть? Это уже интересно.
- Представь, что мы с тобой в засаде ("Тверже шаг ребята!" - опять включилась у него в голове эта пластинка). Ты почему-то его идеализируешь ("По земле красивой мы идем"), да и он тебя стесняется. Это ему, конечно, мешает ("В пехоте служим мы крылатой, - уже гремело у него в голове, и он плохо слышал, что говорит ему Света. - В пехоте служим мы крылатой... Рота! В пехоте служим мы крылатой..." - еще громче, перепонки сейчас лопнут). А если нас не будет, они вдвоем быстро поладят. Ты чего? Что с тобой?
- Ты говоришь, что у него с Наташкой? - сказал Юра, ему противно было слышать свой голос, такой он был жалобный.
- Ты с ума сошел. Разве я это говорю!
- А что?
- Конец света! Но можете вы думать о чем-нибудь другом? Интересно, сколько у вас ощущений - одно, два, три? Что-нибудь другое, кроме элементарного скотства, вы представить можете - вы, повелители? И говорят, что женщина создана из ребра такого дикаря!
- Чего она кричит? - спросила Наташка у Виктора. - Может, они там выпивают втихаря?
- А мы тоже можем. У меня где-то портвейн есть. Будешь?
- Можно. Только Обратно надо покормить. Я все привезла.
- Светка покормит. Доставь ей такое удовольствие.
Виктор поставил на столик две рюмки, вазочку с конфетами, открыл бутылку.
- А ты раньше вроде портвейн не пил, - сказала Наташка.
- Да, у нас в семье это почему-то считалось моветоном.
- Я тоже думаю, что большинство пьет сухое вино из пижонства.
- Есть контакт, - сказал Виктор, - давай выпьем за это.
- Нет, давай за меня. Мне Трандофилов вчера открытку прислал, предлагает Таню сыграть. Давай выпьем, чтобы Юра меня на работу отпустил.
- А как он не пустит? Ты свободный человек.
- Эмансипация наступит, когда рожать машины научатся. А пока все это вранье. Куда я денусь?
Они выпили, потом Виктор спросил:
- А зачем тебе эта Таня?
- Тебе тоже пьеса не нравится?
- Пьеса хорошая. Я про другое. Как это только объяснить? Вот ты сыграешь, допустим, Таню. Сыграешь гениально, потрясешь двести человек, или сколько там у вас собирается?
- Где уж там! Мне бы хоть, чтобы прилично получилось. Это ведь такая роль, что плакать хочется.
- Пусть так. Вот ты выложила все, что имеешь, вышло хорошо, зрители волновались, некоторые плакали. Были бурные аплодисменты, цветы...
- Цветы - это в Большом. Нам бы на поклон аплодисментов наскрести, чтобы хоть раз выйти.
- Ну, был один букетик. Вы же в деревнях играете. Трудно там летом цветов нарвать?
- Да ты не волнуйся, - сказала Наташка, - можно подумать, что ты в пустом зале играл, а не я.
- Ладно, не будет тебе букетов. Похлопали и разошлись. А ты никогда не думала, что они дальше делают?
- Как - что? Идут домой, ужинают, ложатся спать. А что еще?
- Не о том ты говоришь. Вот посмотрел он ваш спектакль, пришел домой, включил радио - Пятый концерт Бетховена. Скучно - выключил. Включил телевизор - кино. Можно посмотреть, но лампа барахлит (какая-нибудь ЗП1С - он такие вещи знает) - выключил. Взял журнал, сосед хвалил роман в "Иностранной литературе", жена говорит: "Гаси свет, завтра тебя не разбудишь!" - погасил. Засыпая, подумал: "А им еще два часа на автобусе трястись. Ну ничего, актерам рано не вставать, перебьются". Как тебе такой итог нравится?
- Твои родители меня в этот театр устроили. Я им по сей день очень благодарна. А в академический не пробьешься.
- Гваделупа! Разве я об этом говорю? Ты понимаешь, о чем я?
- Не ори, Обратно испугаешь, он заикаться будет. Давай выпьем за него.
- Давай. Ну как ты меня не поймешь? Дело не в том, какой театр - МХАТ или ваш. Дело в принципе - искусство стало общедоступным. Я не сноб, я не считаю его собственностью элиты. "Искусство принадлежит народу" - это прекрасно и правильно сказано. В нашей стране все принадлежит народу. И ядерная физика тоже. Но почему-то лекции по этой самой физике на каждом перекрестке не читают. И от этого она, между прочим, не становится хуже. Ты знаешь, сколько у нас было поэтов во времена Пушкина? Два десятка. А сейчас ежедневно выходит четырнадцать поэтических книжек. Ежедневно. Искусства стало слишком много. И оно обесценилось. Оно стало общедоступным - и ненужным. Оно лезет в уши, прет в глаза. Где уж тут восхищаться, наслаждаться, учиться? Уберечься бы от него, устоять против этого напора. И знаешь, гениев-то уже больше не будет. Для гения простор нужен, как для дуба. Их уже и сегодня нет.
- Ну и не надо. Издавай всех подряд, потомки разберутся.
- Не хочу я варить это месиво. Понимаешь, я подумал, что то, что сейчас происходит с искусством, с восприятием его, походит на фантастический мировой банкет. На этот банкет пригласили всех - премьер-министров и уборщиц из домоуправления. Готовили десять тысяч разных блюд, сотни разных напитков, а потом вдруг столы опрокинулись и все смешалось - водяра с мадерой, апельсины с селедкой, все превратилось в одно месиво. И месива этого хватит на всех, с лихвой, с добавкой - только миску подставляй!
- Слышишь? - спросила Света, они все еще сидели на кухне. - До вселенского, месива уже дошел. Это кульминация. Значит, бутылку выпили.
- Почему ты так? Для него это серьезно.
- А что мне делать? Слезы ему вытирать? Вытирала. Спорила, соглашалась, убеждала. А потом поняла, что вся эта скорбь - лишь повод, чтобы выпить бутылку портвейна. Хорошо еще, что сегодня Наташка подвернулась. Обычно он включает телевизор и пьет. Меня и Веру он уже не стесняется.
- Да брось ты, - сказал Юра. - Что он, пьяница, что ли?
- А если он каждый вечер пьет?
Обратно заплакал в маленькой комнате.
- Дай сигарету, - сказала Света, - и не смотри на меня.
- Свет! - крикнула Наташка. - Покорми ребенка.
- Молчи, - попросила Света, - и не уходи. Пусть что хотят думают. Не сердись, что я реву.
- Вить! - нарочно громко сказала Наташка. - Ты бы поинтересовался, что там происходит?
Виктор промолчал.
- Ну, жизнь пошла! - рассердилась Наташка - Самой собственного ребенка кормить приходится. Я тебе, Светка, это запомню!
- Ты, наверное, все усложняешь, - сказал Юра. Ему стало неловко от Светкиной откровенности, жалко Светку, и - в этом ему было стыдно признаться себе самому, но, несомненно, это было так - он испытал удовлетворение от того, что узнал о Викторе, как будто он сам вырос, стал сильнее, лучше. Гнусно было, конечно, так думать. И он попробовал оправдаться: - Никогда я за ним такого не замечал.
- Уже месяца два. Это должно было прорваться. Я знала, что Наташку он стесняться не будет, она добрая. Ну вот, телевизор включил.
- Но что, собственно, произошло? - спросил Юра. - Смотрит человек телевизор и выпивает. Да великое множество граждан именно так проводит свободное время. Что ты от него хочешь? Чтобы он "Войну и мир" писал? Кораблик в бутылке складывал? К толстой бабе бегал?
- Лучше бы бегал, - сказала Света. - Может, у него из-за этого? Я хотела у тебя спросить. Полгода я его уже совершенно не интересую. Понимаешь? Это ведь может сказаться на его отношении к жизни, работе? Ведь это сильно меняет человека?
- Наверное, - сказал Юра, - я читал про это.
6
- Ну что она, правда? - сказала Наташка. - Будет она его кормить сегодня? Ребенок надрывается.
- Свет! - крикнул Виктор. - Может, хватит сплетничать?
Что-то упало на кухне или Света со злости дверью хлопнула, ответа не последовало.
- Знаешь, - сказала Наташка, - я, конечно, не такая умная, как ты. Нас ведь ничему такому не учили. Да и вредно, говорят, если актер очень много думать будет.
- Как сороконожка.
- Вот-вот! Только ты ведь вот чего не учитываешь. Пускай мы сегодня недополучили - аплодисментов мало, цветов не было, а кто-то даже с середины спектакля ушел. А ты знаешь, как это обидно, когда в зале кресла хлопают? Так бы, кажется, и завопила: "Куда же ты, миленький! Я ведь для тебя стараюсь!" Или надавала бы ему по щекам. Только это - ерунда. А главное, чтобы хоть одна доярка над моей Таней заплакала. А у этой доярки будут дети, то есть они уже есть, наверное, и они будут умнее, чище, тоньше, чем мы. Вот что главное. И мой Обратно сыграет им Гамлета.
- Бедные дети! - сказал Виктор. - Ты представляешь, сколько мегатонн искусства для них приготовлено!
Громко хлопнула входная дверь, и Вера, не раздеваясь, влетела в комнату.
- Где Обратно? - закричала она. - Я его еще на лестнице слышала. Папа, включай скорее телевизор, сейчас тираж "Спортлото" будет.
- Во-первых, здрасьте, - сказала Света, перехватив ее у порога. - Во-вторых, марш раздеваться и умываться - разве такой к ребенку можно? Наташка, где у тебя кефир! Сейчас будем кормить.
- Наконец-то. А то я думала, что отсюда матерью одиночкой поеду.
- Ну и накурили! - сказал Юра, он тоже пришел в большую комнату. - Никакой заботы о детях.
- Вам мешать не хотели, - сказал Виктор. - Садись, сейчас мы проверим силу московского "Динамо".
"Динамо" оказалось в редкостном ударе. Юре удавались совершенно фантастические серии - по два "попа" подряд, и ни сборная Бразилии, ни сборная Англии, ни сборная ФРГ ничего не могли противопоставить могучей "силе в движении", как сказал об этом обществе когда-то сам Алексей Максимович Горький. Сборная Польши проиграла всухую - 100:0. Наташка визжала от восторга и целовала этот волшебный коробок после каждой победы.
- Все! - сказал Виктор, проиграв четыре матча, подряд. - Этот день войдет в историю. Нет силы выше "Динамо".
От чая Васильевы отказались. Обратно, подавленный обилием впечатлений, уже засыпал, и пора было трогаться. Виктор побежал ловить такси.
- Дядя Юра, - хныкала Вера, тираж опять оказался для нее несчастливым, - рассчитай мне на машине, какие цифры зачеркивать.
- Деточка! Да над этим лучшие умы трудятся. И все без толку.
Пришлось отвалить ей рубль, чтобы не плакала.
- Все вы одинаковые, - рассердилась Света. - Чему ребенка учите? Это же хуже водки.
- Говорят, что портвейн хуже водки, - совсем не к месту выступила Наташка, - и совсем это неверно.
- Может, правда поменяемся, сказала Света, - если такое, родство душ обнаружилось?
- А квартиры? Дети? - Наташку заинтересовали конкретности. - Ладно, Веру мы возьмем. Но тогда нам квартира большая нужна. А ты, Светка, в Химки поедешь?
- Ладно, поедет, а пока до свидания, - согласился Юра, он стоял с уже завернутым Обратно в передней. - Пойдем скорее, ребенок вспотеет.
- Давайте подумаем, - сказала Света, - и в следующий раз все решим.