Я невольно подумал при этом, что в то время как Мартин до сих пор еще сохранял старомодные кембриджские манеры, Кроуфорд в одном случае от них определенно отказался. Своих сверстников Кроуфорд называл по фамилиям - это была форма обращения, принятая до двадцатых годов. Даже в мое время очень немногих членов совета называли по именам. Но поскольку сейчас молодежь обращалась друг к другу исключительно по имени, поскольку и Мартин, и Уолтер Льюк, и Джулиан Скэффингтон были известны своим сверстникам только по имени, то и старики начали называть их так же. В результате, когда Кроуфорд и Уинслоу, до сих пор, несмотря на пятидесятилетнюю дружбу, обращавшиеся друг к другу по фамилии, называли по имени молодых людей, казалось, что они допускают странную фамильярность. Я оказался как раз на перепутье, и хотя оба - и Кроуфорд и Уинслоу - называли моего брата Мартином, я продолжал оставаться для них Эллиотом.
Прошло некоторое время после того, как мы остались впятером и графин успел уже обойти один круг, когда заговорил Мартин. Он спросил небрежным, равнодушным, чуть ли не скучающим тоном:
- Вы, вероятно, больше не задумывались над говардским делом, ректор?
- А почему, собственно, я должен был над ним задумываться? Не вижу для этого никаких оснований. А вы? - спросил Кроуфорд.
- Да, действительно, почему бы? - ответил Мартин.
Он сказал это так, словно сам сознавал всю нелепость своего вопроса. Он сидел рядом с Кларком, отделявшим его от Кроуфорда, откинувшись в кресле, невозмутимый и безмятежный. Однако, хоть он и казался безмятежным, глаза были насторожены - наблюдал он не только за Кроуфордом, но и за Найтингэйлом и за Кларком.
- Дело в том, - продолжал он, - что до меня дошли кое-какие слухи насчет каких-то новых данных по этому делу, которые якобы могут еще всплыть.
- Я о такой возможности ничего не слышал, - сказал Кроуфорд. Он был совершенно спокоен. - Должен сказать, Мартин, что все это звучит как-то очень уж предположительно.
- Мне кажется, - сказал Мартин, - что если бы всплыли какие-то новые данные действительно, нам, возможно, пришлось бы подумать о пересмотре этого дела. Как вы считаете?
- Ну, - ответил Кроуфорд, - не будем заранее создавать себе трудностей. Как член нашего небольшого общества, скажу, что там, где дело касается колледжа, мне никогда не нравились пустые предположения.
Это был выговор, мягкий, но тем не менее выговор. Мартин помедлил с ответом. Прежде, однако, чем он успел что-либо сказать, Найтингэйл, дружески улыбнувшись ему, заметил:
- Дело действительно несколько осложнилось, ректор.
- Ну, теперь уж вы меня окончательно сбили с толку, - сказал Кроуфорд, чего по голосу его заключить было никак нельзя. - Если возникли какие-то осложнения, то почему я об этом ничего не знаю?
- Потому что, хотя теоретически кое-что новое и есть, - продолжал Найтингэйл, - практически все это никакого значения не имеет. Во всяком случае, никаких оснований тревожить вас на рождество я не видел. Я хотел лишь сказать, что Мартин был прав, говоря о появлении новых данных. Не нужно упрекать его в том, что он увлекся пустыми предположениями.
Кроуфорд рассмеялся.
- Ну, это не беда! Если он в таком возрасте не привыкнет к незаслуженным обвинениям, так когда же ему и привыкать?
- Это не все, - не унимался Найтингэйл. - Лично я только благодарен Мартину за то, что он поднял этот вопрос.
- Что вы хотите сказать, казначей? - спросил Кроуфорд.
- Это даст нам возможность уладить его раз и навсегда.
Мартин наклонился вперед и спросил Найтингэйла:
- Когда вы об этом узнали?
- Вчера вечером.
- От кого?
- От Скэффингтона.
В глазах у Мартина вспыхнул и погас огонек.
- Никаких оснований для беспокойства, ректор, - повторил Найтингэйл. - Как вы помните, мы со Скэффингтоном входили в комиссию, которой в самом начале было поручено сделать доклад суду старейшин относительно технической стороны дела. Совершенно естественно, что с тех пор мы считали своим долгом следить за дальнейшим его ходом. Случилось так, что последняя партия научных документов профессора Пелэрета поступила ко мне уже после того, как суд вынес свое решение. Оба мы - и Скэффингтон и я - просмотрели эти документы. Должен сказать, что он сделал это гораздо тщательнее, чем я. Единственное мое оправдание - это что работа казначея отнимает у меня очень много времени.
- Уж мы-то знаем, - сказал Кроуфорд.
- Так что эти последние тетради я, собственно, смог только перелистать. И вот на них-то как раз и обратил мое внимание вчера вечером Скэффингтон.
- А когда вы узнали об этом? - спросил внезапно Кларк Мартина негромким голосом.
Но Найтингэйл не дал себя перебить.
- Рад сказать, что ничего такого, что могло бы хоть в какой-то степени повлиять на мое первоначальное мнение, я в них не нашел. Если бы мне пришлось снова делать доклад суду старейшин, я написал бы то же самое.
- По-моему, иначе и быть не могло бы. - Кроуфорд произнес это веско, с достоинством.
- Не думаю, что нужно скрывать от вас, то есть я просто уверен, что делать этого не следует, - сказал Найтингэйл, - что под влиянием момента Скэффингтон отнесся к этому несколько иначе. Он приписывает одному факту непомерно важное значение - с чем я совершенно не согласен, - и, мне кажется, я не ошибусь, высказав предположение, что, если бы ему пришлось переделывать доклад, он счел бы своим долгом упомянуть этот факт. Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь. Но если даже допустить такую возможность, я твердо уверен, что в конечном счете ни малейшего влияния на решение суда старейшин это оказать не может.
- И это означает, - сказал Кроуфорд, - что нам неизбежно пришлось бы принять те же самые меры.
- Безусловно! - сказал Найтингэйл.
- Само собой разумеется! - сказал Кларк.
Кроуфорд сел поудобнее, сложил на животе руки и устремил взгляд на панель.
- Так, - сказал он. - Вот уж действительно ненужное осложнение. Я начинаю склоняться к мысли, что казначей прав и что Мартин весьма кстати начал этот разговор. Как ректор колледжа, скажу - я очень хотел бы, чтобы все вы хорошенько уяснили себе одну вещь. Хотел бы я также, чтобы это хорошо уяснили себе и Скэффингтон и другие наши коллеги. На мой взгляд, колледжу невероятно повезло, что нам удалось избежать серьезного скандала из-за этой истории. Лично я никогда не испытывал к Говарду столь бурной неприязни, как некоторые из вас, но сам по себе научный подлог, конечно, непростителен. И почти столь же непростительна всякая ненужная гласность на этот счет - даже сейчас. Насколько я могу судить, внутри колледжа мы обошлись без каких бы то ни было трений. Что же касается мира внешнего, то и тут мы отделались значительно легче, чем можно было ожидать. И я очень прошу вас уяснить себе, что нам нужно благословлять за это судьбу, а никак не осложнять положение. По моему мнению, всякий, кто попытается вновь всколыхнуть эту неприятную историю, примет на себя очень серьезную ответственность. Мы сделали все от нас зависящее, чтобы вынести правильное решение, и, как верно заметил казначей, имеем право сказать, что наш приговор, поскольку это в человеческих возможностях, был справедлив. Всякий, кто будет добиваться пересмотра дела, ничего не выиграет - разве только нанесет вред колледжу, последствия которого трудно даже предугадать.
- Я хочу снова задать вопрос, который не раз задавал каждому из вас наедине, - сказал Найтингэйл. - Если этот человек считал, что с ним обошлись несправедливо, почему - скажите на милость - он не возбудил против нас дело за незаконное увольнение?
- Я совершенно согласен с вами обоими, - вступил в разговор Кларк. Он сидел согнувшись в три погибели, облокотившись о стол, чтобы не утомлять больную ногу. На лице у него была милая улыбка - немного беспомощная, немного капризная. Внезапно я понял, что Мартин был прав, что это человек огромной внутренней силы. - Согласен с той лишь разницей, что сам я гораздо худшего мнения о человеке, виновном в этой истории. Я всегда считал избрание его в члены совета ошибкой и очень сожалею, что наши коллеги настояли в данном случае на своем. Я понимаю, что никто из нас не хотел касаться его политических убеждений. Политика становится у нас запретным словом. Я же собираюсь говорить совершенно открыто. Я далеко не уверен, что в создавшейся обстановке человека с политическими взглядами Говарда можно рассматривать как человека порядочного, в моем понимании этого слова. И я не намерен открывать свои объятия таким людям во имя терпимости - той терпимости, над которой сами они глумятся.
- Мне очень жаль, что я не нашел в себе смелости сказать все это раньше, - прервал его Найтингэйл.
Мартин не вступал в разговор уже довольно давно. Сейчас, тем же тоном, что и вначале, - тоном, который никак не выдавал ни его раздражения, ни чрезмерной озабоченности, он сказал:
- Но ведь суть совсем не в этом. Суть в том, что представляют собой эти новые данные, о которых сказал нам казначей.
- По-моему, то, что сказал по этому поводу казначей, - возразил Кларк, - исчерпывает дело. Не так ли?
Забавнее всего, думал я, что Найтингэйл, Кларк и Мартин симпатизируют друг другу. Когда мы перешли в гостиную, на их лицах нельзя было обнаружить и тени недовольства. Да, собственно, открытого расхождения между ними и не было.
Башенные часы пробили половину, - по всей вероятности, двенадцатого, когда Мартин с Айрин и мы с Маргарет шли по Петти Кюри домой. Очутившись на пустынной улице, Мартин негромко сказал:
- Немногого же я добился - даже меньшего, чем рассчитывал.
Он говорил сдержанно, но когда Маргарет спросила: "Найтингэйлы, оказывается, уже обо всем знают?" - он вдруг набросился на нее:
- Кто тебе сказал?
- Мне хотелось узнать, как они с Ханной смотрят…
- Ты, значит, разговаривала с ними насчет Говарда?
- Конечно…
- Ты сказала им, что Скэффингтон встревожен?
- Ну да!
- Неужели никому из вас нельзя доверять? - вспылил Мартин.
- Я не позволю…
- Неужели никому из вас нельзя доверять? - Он окончательно вышел из себя, это случалось с ним так редко, что мы с Айрин переглянулись с беспокойством, - беспокойством, гораздо более сильным, чем должна бы вызвать у нас стычка между, ее мужем и моей женой. Он бледнел по мере того, как голос его становился резче; Маргарет же, которая была так же вспыльчива, как он сдержан, разрумянилась, глаза ее метали молнии, она похорошела и уже не казалась такой хрупкой.
- Неужели нужно начинать болтать, лишь только до ушей дойдет очередная сплетня? Неужели этому дураку Скэффингтону было так уж необходимо выбалтывать всю историю, прежде чем мы сами успели разобраться в ней? Неужели никто из вас не соображает, что иногда полезно придержать язык?
- Как ты не понимаешь, что Конни Найтингэйл - хороший человек. Они с Ханной могут как-то воздействовать…
- Они это и так сделали бы, так что незачем тебе было начинать уговаривать их в совершенно неподходящий момент.
- Почему ты так уверен, что, кроме тебя, никто не способен определить - какой момент подходящий и какой нет?
- Потому что вижу, как все вы из кожи лезете вон, чтобы влипнуть в скверную историю.
- Знаешь что! - с яростью сказала Маргарет. - Ты, по-видимому, считаешь, что эту игру ты разыграешь сам, как хочешь. Черта с два! Не выйдет! И будет лучше, если ты сразу же поймешь, что ты ее разыгрывать сам не будешь…
Более спокойно, чем она, но и гораздо злее, Мартин сказал:
- Это бы меня вполне устроило.
Глава IX. Удовольствие для человека, искушенного жизнью
На следующее утро, двадцать восьмого, Мартин был, как всегда, невозмутимо спокоен. Без лишних и пространных слов он тем не менее извинился перед Маргарет, спросив, хватит ли у нее терпения присутствовать на его "конференции" с Джулианом Скэффингтоном.
- Насколько я помню, ты проявила к этому делу некоторый интерес, - позволил он себе заметить, без улыбки, но с искоркой в глазах.
Скэффингтона ждали в десять, а к вечеру мы с Маргарет должны были вернуться в Лондон. Утро было яркое - солнечный антракт в веренице пасмурных, ветреных дней, - и дети играли в саду. Было так тепло, что мы оставили балконные двери открытыми настежь, и голоса детей доносились к нам с противоположного конца длинной лужайки, где они играли среди кустов в пятнашки. Роса лежала на траве тончайшей сияющей пеленой, и черные, резко выступающие на ней следы напоминали диаграмму из детективного романа.
Скэффингтон явился пунктуально, с первым ударом часов; при виде неряшливой обстановки, в которой он нас застал, во взгляде его промелькнуло не то отвращение, не то жалость: Айрин еще не успела убрать после завтрака стол, стоявший возле выходившего в сад окна гостиной; на мне был свитер, а не пиджак… Сам же Скэффингтон стоял перед нами великолепно одетый и подтянутый, причесанный волосок к волоску; в синем галстуке красовалась булавка, здоровый румянец играл на щеках. Не успели мы отойти от стола, как он уже приступил к делу.
- Должен признаться, - сказал он Мартину, - что я просто не могу найти общий язык кое с кем из этих господ.
- С кем именно?
- Вчера вечером я обедал в профессорской. Кроме меня, там были еще только двое. Я сказал им, что говардское дело нужно будет пересмотреть.
- Сказали-таки? - прервал Мартин.
- Мне непонятно, зачем ходить вокруг да около, - ответил Скэффингтон. - Ну так вот, один из этих господ - оба они из самых молодых членов - сказал, что, для того чтобы добиться пересмотра, потребуется поддержка большинства членов колледжа. И знаете, что он добавил?
Мартин отрицательно покачал головой.
- Он имел наглость заявить мне, что не испытывает особого желания участвовать в этом.
- Кто же это был?
- Ну этот самый - Орбэлл.
Айрин даже взвизгнула от удивления. Маргарет обменялась со мной взглядом. Мартин заметил со своей обычной выдержкой, без тени раздражения:
- Вам не следовало забегать вперед - вот что я скажу. Заняться Орбэллом лучше было бы попозже.
- Погано вышло, - сказал Скэффингтон. - Сожалею. Ход явно неудачный.
- Между прочим, - продолжал Мартин, - насколько я знаю, вы позавчера вечером разговаривали с Найтингэйлом. Мне казалось, что мы условились отложить это, пока сами не обдумаем всего как следует.
- Да, я говорил с ним. И об этом не сожалею. Он ведь тоже член комиссии. Уже после разговора с вами я решил, что обязан сказать ему. Этого требовала простая порядочность.
- Полагаю, что простая порядочность этого требовала, - сказал Мартин равнодушным тоном. На секунду я увидел, как мелькнул на его лице отблеск вчерашнего гнева. Но он знал, когда остановиться. Он прекрасно понимал, что упрекать теперь Скэффингтона бесполезно. Дело было сделано. Мартин довольствовался тем, что заметил:
- Знаете, вы ведь только сами себе портите.
- Ничего не поделаешь.
- Но вы-то отдаете себе отчет в том, что задача будет не из легких?
- Я на этот счет особенно не задумывался. Но дело, конечно, не пустячное, это я понимаю.
- Вы, во всяком случае, сделали свои выводы из того, как реагировал Орбэлл?
- Должен признаться, у меня было такое чувство, будто я неожиданно получил щелчок по лбу. - Скэффингтон вскинул голову, выражение лица у него стало озадаченное, сердитое, угрюмое.
- Тут все обстоит гораздо сложнее. - Мартин наклонился к камину, вытащил из корзинки бумажный жгут для растопки и завязал его узлом. Затем он посмотрел прямо на Скэффингтона и начал говорить легко, свободно и очень серьезно: - Послушайте. Вот о чем я хотел поговорить с вами. Мне хочется, чтобы вы совершенно ясно представили себе положение и ничего больше не предпринимали, - по правде говоря, я хотел, чтобы вы вообще ничего не предпринимали до тех пор, пока полностью не осознаете, на что, собственно, вы идете.
- Мне кажется, что формальности я знаю, - сказал Скэффингтон.
- Знаете ли? - Мартин в упор смотрел на него. - Я хочу убедиться, что вы действительно знаете. Посвятим-ка этому наш сегодняшний урок.
Скэффингтон начал было спрашивать меня о чем-то, но Мартин перебил его:
- Нет, я говорю совершенно серьезно. Как мне кажется, вам открыты только два пути. Теперь, поскольку появились эти новые данные и поскольку вы становитесь на такую точку зрения…
- На такую же, как и ты, - прервала его Маргарет.
- …становитесь на такую точку зрения, вы обязаны что-то предпринять. Если бы вы написали заявление, адресованное ректору, в котором указали бы, между прочим, что вновь обнаруженные технические данные заставляют вас считать очень маловероятной причастность Говарда к какому бы то ни было подлогу; если бы вы написали такое заявление, все, что от вас требовалось, вы бы исполнили. По-моему, вы обязаны сделать это.
Я лично всегда был за то, что неприятностей следует по возможности избегать; думаю все же, что на вашем месте я вынужден был бы поступить так же.
- В этом, черт возьми, я нисколько не сомневаюсь!
- И никак не ожидал бы, что мое заявление может хоть в какой-то мере повлиять на ход событий, - сказал Мартин с улыбкой, проницательной, насмешливой и в то же время не свойственно ему доброй. - Видите ли, доказательство это далеко не бесспорно, и тех, кто не хочет менять своего мнения, оно ни в чем не убедит. Вы, я полагаю, отдаете себе в этом отчет?
- Их нужно убедить - только и всего! - сказал Скэффингтон.
- Ага, вот тут-то мы и переходим ко второй возможности. И это означает, что вы должны будете, во-первых, настоять на пересмотре дела и затем - что, для вашего сведения, далеко не одно и то же - заставить старейшин изменить свое решение относительно Говарда. Не хочу сказать; что это невозможно…
- Это уже что-то, - вставил Скэффингтон.
- …но это будет очень трудно. И некоторыми своими действиями вы только усугубили эти трудности. Для этого нужны кое-какие качества, которыми вы, по-моему, не обладаете.
Мартин сказал это просто. Скэффингтон покраснел. Высокомерие на миг слетело с него: он не привык, чтобы ему в глаза высказывали то, что о нем думают, как привыкли к тому мы с Мартином и наши друзья.
- Выкладывайте - какие такие качества?
- Упрямство, - ответил Мартин. - В том, что вы им обладаете, кажется, сходимся мы все.
Айрин расхохоталась, словно обрадовавшись предлогу разрядить напряженную атмосферу.
- Терпение, - продолжал Мартин. - Как у вас этот счет?
Скэффингтон застенчиво улыбнулся.
- Умение убеждать, - сказал Мартин. - Вот здесь у вас могут появиться неожиданные даже для вас возможности. И, наконец, - боюсь, что без этого никак не обойтись, - известная ловкость. Не уверен, что вам это придется по душе, не уверен, что это придется по душе Маргарет, но никуда не денешься - очистить от подозрений Говарда без сложной закулисной игры невозможно.
- По всей вероятности, вы знаете об этом больше моего…
- Больше, Джулиан…
Мартин продолжал тщательно разъяснять: