Улучив момент, когда все замолчали, он спокойно, обычным тоном обратился к своим гостям. По-видимому, назрела необходимость обменяться мнениями, говорил Браун. Он очень рад видеть всех их у себя за столом; кроме того, он позволил себе пригласить также и Люиса Эллиота по причине, которую он, возможно, объяснит несколько позже. Всех здравомыслящих людей, и его в том числе, очень беспокоит и огорчает, что это "злополучное дело" до такой степени "раскололо совет колледжа".
Затем Браун с достоинством, не стараясь оправдаться, обратился ко всем присутствующим. Он сказал, что, несмотря на то что суд старейшин не один месяц потратил на пересмотр этого дела, он тем не менее сейчас снова вынес прежнее решение.
- Все мы прекрасно сознавали, что, вынеси мы тогда, во вторник, более мягкий приговор, мы тем самым создали бы для себя в стенах колледжа куда более приятную обстановку. Это само собой разумеется.
Но, не видя возможности смягчить свое первоначальное решение, они вынуждены были подтвердить его. Они знают, что некоторые члены совета колледжа, включая и кое-кого из их ближайших друзей, считают их неправыми.
- Оказывается, даже голосование за проект нового здания, - сказал Браун, и это была единственная "шпилька", которую он позволил себе, - не могло бы так успешно поднять брата на брата.
Но тем не менее решение было принято. Он не льстит себя надеждой, что несогласные изменят свое мнение. И все же, не думают ли они, что настало время в интересах колледжа согласиться с этим решением хотя бы формально? Эпизод этот крайне прискорбен. Без сомнения, какую-то часть неприятностей можно было свести до минимума, если бы старейшины проявили больше чуткости в отношении своих друзей. В этом есть доля и его вины. Однако на сам приговор эти соображения повлиять не могли бы: он вынесен. Так не согласятся ли они в интересах колледжа посчитать этот вопрос исчерпанным?
Мартин и Гетлиф, сидевшие рядом, переглянулись. Но ни один из них не успел вымолвить и слова, как в разговор вступил Скэффингтон:
- Что касается меня, проректор, то это абсолютно исключается.
Браун поджал губы и бросил на Скэффингтона острый взгляд.
- Я надеялся, - заметил он, - что вы хоть немного подумаете над тем, что я сказал.
- Ваши слова не затрагивают существа вопроса, - ответил Скэффингтон.
- Боюсь, что некоторые из нас, - сказал Гетлиф, - не смогут оставить дело в этой стадии.
- Нет, Артур, это неприемлемо, - вставил Мартин. - Волей-неволей нам придется пойти дальше.
Это означало - ибо они с Брауном говорили на одном языке и прекрасно понимали друг друга, - что инспектору будет подана жалоба. Браун задумался, но тут в разговор опять поспешил вмешаться Скэффингтон.
- Вы знаете, Мартин, что меня это не устраивает, - он повернулся к Брауну и, надменным тоном стараясь прикрыть свою неловкость, сказал - Вчера я наговорил много лишнего. Прошу извинить меня. Я не должен был забываться, разговаривая со старшим членом совета. Вел себя отвратительно. Но я не отказываюсь ни от одного своего слова. Если нет другого пути добиться справедливого отношения к этому бедняге, то мне не остается другого выбора.
Браун отбросил колебания. Мягко и неторопливо, как будто речь шла о каком-то вполне обыденном деле, он обратился к Мартину и Гетлифу:
- Ну что ж, вижу, что ваших сомнений я не рассеял. В таком случае, у меня есть предложение, которое, возможно, успокоит вас. Или, вернее, не столько успокоит, сколько покажет, что мы, то есть суд старейшин, сознаем, что вы по-прежнему сильно обеспокоены этим делом.
Было очевидно, что Артур Браун пришел далеко не с пустыми руками. Раз не прошло, как он и предвидел, одно предложение, у него было наготове другое. Насчет того, почему он взялся за это и почему в течение нескольких последних часов развил такую бурную деятельность, также не могло быть двух мнений. Толкнула его на это вовсе не непреклонная позиция Фрэнсиса и Мартина. Со своим предложением Браун обратился к ним, но на самом деле все это время слова его были направлены в адрес Скэффингтона. Эта угроза Скэффингтона - непорядочная и оскорбительная на его взгляд - побудила его к действиям.
Выставлять на общественное обсуждение дела колледжа, доводить до того, чтобы он "попал в газеты", было, по мнению Брауна, недопустимо и непростительно. Позволив себе угрожать этим Брауну, Скэффингтон тем самым исключал себя из круга людей ответственных. Он не мог рассчитывать, что в дальнейшем коллеги будут полагаться на него или считаться с его мнением. И в то же время добился перелома именно Скэффингтон, и никто другой.
Забавно было, что и Браун, и Мартин, и все остальные мастера закулисных интриг очень часто переоценивали значение людей проницательных, хитрых, знающих, как поступить в том или ином случае. Обычно в небольшом обществе, каким был совет колледжа, на всякий тонкий хитроумный ход всегда находился встречный ход, не менее тонкий и хитроумный, так что в конце концов добиться своего можно было, только решившись на поступок недопустимый и непростительный.
Предложение Брауна носило примирительный характер и было всесторонне продумано. Он сказал, что делает его, посоветовавшись предварительно с другими старейшинами. Найтингэйл кивнул; разморенный же теплом и сытным обедом, Уинслоу успел задремать в кресле. По существу предложение сводилось к тому, что старейшины по собственной воле и без всякого нажима со стороны членов совета колледжа предлагают, в третий и последний раз, пересмотреть дело. Но, как сказал Браун, не было никакого смысла затевать это, не изменив как-то процедуру. Поэтому старейшины - опять-таки по своей доброй воле - предлагают одно коренное изменение и одно второстепенное. Второстепенное изменение заключается в том, что поскольку, по уставу, они имеют право кооптировать других членов, они предполагают обратиться к Полю Яго с просьбой войти в состав суда. Если бы он еще в самом начале пожелал того, он все это время принимал бы участие в разбирательстве дела. "Среди нас есть люди, хорошо знающие его, хотя за последние годы он, можно сказать, отошел от дел, - сказал Браун, в прошлом самый близкий друг Яго, - мы считаем, что он внесет свежую струю и поможет нам разобраться в наших затруднениях. И я не допускаю мысли, чтобы даже злейший враг мог обвинить Поля в недостатке гуманности и доброты".
- К своему сожалению, - заметил Г.-С. Кларк, - за все время я не сказал с ним и двух слов.
- Ну, в прежние годы, Г.-С., вы увидели бы от него много хорошего, - ответил Браун, готовый в корне задушить скрытую оппозицию.
- Не могли бы вы рассказать нам о нем немного?
- Что же вы хотели бы услышать от меня? Я думаю, Люис подтвердит, что он всегда был готов помочь в беде всякому…
Вот потому-то мне и хотелось, чтобы его включили в состав суда. Редко приходилось встретить человека более человечного. Но это соображение не удовлетворяло Кларка; он сидел с видом таким рассудительным, таким благоразумным, с такими кроткими глазами; костяшки пальцев его больной руки багровели на скатерти, а я как зачарованный в недоумении смотрел на него.
- Может быть, у него есть какие-нибудь сильные привязанности? - не унимался Кларк.
- Я сказал бы, что в свое время у него были сильные личные привязанности, если вы об этом.
Выяснилось, что нет.
- Меня больше интересует, привержен ли он какой-нибудь идее.
- Не думаю, - ответил Браун.
- Ну, может быть, тогда он религиозен?
- Не сказал бы. Отец его был духовного звания. Состоял членом совета колледжа Святой троицы в Дублине, но, по-моему, Поль еще в довольно ранней молодости порвал с католиками.
Кларк, очевидно, забеспокоился. Браун с веселым смехом здравомыслящего человека, говорящего о другом таком же здравомыслящем человеке, добавил:
- Но, конечно, Поль всегда был надежным консерватором. По правде говоря, он иногда так сильно отклонялся вправо, что и мне было за ним не угнаться. Знаете, как это бывает в старых протестантских ирландских семьях?
Кларк расцвел прелестной улыбкой одобрения. Наконец-то я понял, в чем дело: он опасался, что Яго окажется человеком прогрессивных взглядов. Навязчивые идеи свойственны, представителям не одной только стороны, думал я. Стоило Кларку услышать прогрессивное слово, и ему сразу же начинала чудиться повсюду левая опасность. И вот таким воздухом - Фрэнсис и Мартин, жившие здесь, даже не замечали, насколько он был отравлен, - дышал колледж все время, пока тянулось дело Говарда. Даже здесь, за столом, при слове "консерватор", большинство из них - и, без сомнения, "смутьян" Скэффингтон в том числе - испытало своеобразное, общее для всего этого класса чувство удовлетворения, уверенности в завтрашнем дне.
Навязчивые идеи свойственны представителям не одной только стороны; и тут, по ассоциации, я вспомнил Говарда, пустыми глазами уставившегося в пространство, охваченного манией преследования, спрашивающего, кто повинен в исчезновении фотографии.
Вопрос о приглашении Яго был решен положительно.
Второе изменение - "и вот из-за него-то, - сказал Браун, - я и решил пригласить на наше совещание Люиса Эллиота" - удивило всех своей неожиданностью. Оно заключалось в том, что, по решению старейшин, на суде во время разбирательства дела будут присутствовать два юриста - "один - чтобы защищать интересы Говарда, и другой - для того, чтобы, если можно так выразиться, оказать помощь и самим старейшинам".
Суд рассчитывает, что защиту Говарда, сказал Браун - само радушие и благожелательность, - согласится взять на себя "наш старый добрый друг…". Он озарил меня улыбкой. Он знает, что Люис уже давно не занимается юридической практикой, но ведь это же будет не официальный процесс. Он уверен, что Фрэнсис Гетлиф, Мартин и остальные будут чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что Люис присутствует на суде и направляет шаги Говарда. Что же касается приглашения второго юриста, это означает, что придется посвятить в тайну кого-то еще, но у них есть на примете один "завоевавший блестящее положение член колледжа, хорошо известный старшему поколению, человек, который не спасует перед Люисом, а это, мы считаем, при существующих обстоятельствах необходимое условие".
В заключение Браун сказал, обращаясь к Фрэнсису и Мартину, что это предложение санкционировано ректором. Тут он вдруг заговорил совсем как шогун, делающий официальное заявление от имени японского императора. Старейшины прекрасно сознают: претендовать на то, что юристы сумеют уделить им много времени, нельзя; они считают, что пересмотр дела может полностью уложиться в несколько дней.
Фрэнсис Гетлиф спросил меня, сумею ли я устроиться со своими делами? Полистав записную книжку, я ответил, что до конца июня не смогу выкроить и трех свободных дней кряду.
- Ну, это ничего, - сказал Мартин, - значит, ты согласен?
- Если вы согласитесь ждать столько времени…
- Вот и хорошо! - Голос Мартина звучал бодро и возбужденно. На мгновение из-за обеденного стола мы с ним шагнули назад в далекое прошлое. Передо мной был не твердый, самоуверенный человек, во многих отношениях куда более компетентный, чем я сам. Это снова был младший брат, обратившийся к старшему за помощью, верящий в мои силы, так же как и в детстве, гораздо больше, чем я того заслуживал.
- Но это значит, что еще два месяца пройдут зря, - запальчиво сказал Скэффингтон.
- Об этом, безусловно, все мы сожалеем, - ответил Браун спокойно, но не слишком приветливо. - Надеюсь, однако, мы все согласимся, что сейчас было бы ошибкой портить бочку меда ложкой дегтя.
- Не уверен, смогу ли я согласиться.
- Придется вам все же согласиться, - сказал Фрэнсис Гетлиф. - Браун пошел на большие уступки. Это справедливое предложение, и мы должны сделать все, чтобы оно дало результат.
Голос Фрэнсиса звучал авторитетно. Скэффингтон подчинился без дальнейших возражений. Обладая преувеличенным чувством долга, он тем не менее умел еще и уважать - он питал простодушное уважение к высокому положению. Фрэнсис был для него почти пределом высокопоставленности, Скэффингтон прислушивался к нему и в то же время слегка побаивался его.
И вдруг Скэффингтон получил поддержку со стороны человека, питавшего очень мало уважения к высокому положению и не боявшегося никого. Г.-С. Кларк с кроткой, чуть капризной улыбкой вмешался в разговор:
- При всем моем уважении, должен сказать, что я в большой степени разделяю чувства Джулиана. Наши взгляды по существу дела диаметрально противоположны, но, ей-богу, я согласен с ним, что дело не терпит дальнейшего промедления.
- Нет, - сказал Найтингэйл, - главное - добиться правильного решения.
- Вы зря тратите красноречие, - возразил Кларк. - Я лично уверен, что правильного решения мы уже добились и что теперь его нам только лишний раз подтвердят.
- Поживем - увидим! - сказал Найтингэйл с открытой самоуверенной улыбкой.
- Прошу прощения, но я все же поддерживаю Джулиана в вопросе срока, - сказал Кларк. - Я не склонен соглашаться на отсрочку.
- Советую все-таки склониться. Потому что все равно этим кончится.
Найтингэйл сказал это достаточно дружелюбно и, подобно Фрэнсису, веско. Только своим авторитетом Фрэнсис был обязан исключительно себе, Найтингэйл же получил его в придачу к занимаемой должности.
- Общее мнение, по-видимому, против вас, - сказал Браун, обращаясь к Кларку.
Уинслоу встрепенулся и пробормотал: "Правильно, правильно!"
Кларк из-за плеча сидевшего рядом с ним Уинслоу улыбнулся Скэффингтону.
- Кажется, мы с вами остаемся в меньшинстве. Будь наше собрание официальным, мы могли бы потребовать, чтобы наши имена занесли в протокол.
Между двумя этими людьми существовало странное единодушие. Оба они упорно не желали считаться ни с кем и ни с чем. Оба занимали сугубо крайние позиции. Но недаром говорят, что противоположности сходятся. Они были ближе друг другу, чем своим единомышленникам - надежным, благоразумным, умеренным людям.
Ну что ж, сказал Браун, значит, договорились. Он только что собирался спросить еще о чем-то, но тут я вставил свой вопрос. Меня немного беспокоило, удастся ли нам привлечь Яго к участию в суде. Будет ли возражать Браун, если я приложу к этому руку и сам попробую уговорить его? Браун, который был только рад уступить нам в мелочах, сразу же согласился и перешел к вопросу, который собирался задать сам.
- Я хотел бы спросить всех присутствующих, смогут ли они - в том случае, если старейшины, строго придерживаясь всех условий, относительно которых мы договорились сегодня, вынесут какое-то решение, - смогут ли они обещать, что будут рассматривать это решение как окончательное. Не настаиваю на немедленном ответе. Полагаю, что вы захотите этот вопрос хорошенько обдумать. Сам я, однако, считаю, что это было бы только благоразумно в том случае, если мы хотим восстановить здесь тишину и покой.
- Согласен, - сказал неожиданно вернувшийся к жизни Уинслоу.
- С удовольствием, - сказал Найтингэйл.
- Не люблю гипотетических зароков, - сказал Фрэнсис, - но тем не менее я согласен. Считаю, что предложение не лишено здравого смысла.
- Я согласен, что в данном случае это должно быть все или ничего, - сказал Мартин.
Браун взглянул на Кларка.
- А как смотрите на это вы, Г.-С.?
- Ну, неправильного решения быть просто не может, - сказал Кларк.
- А вы? - спросил Браун Скэффингтона.
- Я постараюсь принять решение старейшин, - ответил после долгой паузы Скэффингтон, высоко подняв голову и устремив взгляд в стену. - Но сейчас я не дам никакого обещания. И я не уверен, что смогу его когда-либо дать.
Глава XXIV. В жилище отшельника
Часы в костеле били одиннадцать, когда на следующее утро я шел по улице Фэннерс к дому Яго. Деревья стояли в цвету; воздух был насыщен ароматом, свинцовые тучи застилали небо. Я не предупредил о своем приходе и совершенно не был уверен в радушном приеме. Знал я только, что Браун, которому хотелось поскорее закрепить вчерашнюю сделку, присмотрел за тем, чтобы ректор послал Яго письмо с посыльным.
В сером свете пасмурного утра прозрачно светились лепестки, ярко рдели кирпичные стены. Дом Яго стоял на углу. Я никогда не был здесь прежде, потому что, когда мы познакомились с ним, он занимал квартиру проректора; однако этот дом принадлежал ему уже лет сорок, с самого того времени, когда он - тогда еще молодой профессор - женился на одной из своих студенток. Они жили в нем первые годы после свадьбы, сюда же они вернулись после того, как он вышел в отставку. Снаружи дом был некрасив, со всякими украшениями, модными в конце девятнадцатого столетия, и с мансардой под высокой двухскатной крышей, но производил уютное впечатление. Мощенная камнем дорожка вела через небольшой палисадник к входной двери.
Я позвонил; дверь мне отворила миссис Яго. Она стояла передо мной - монументальная, бледная и встревоженная. Вид у нее был такой, словно она сомневалась, стоит ли вообще узнавать меня.
- Здравствуйте, Алис! - сказал я.
Она ответила чрезвычайно величественно и официально.
Я извинился, что пришел без предупреждения, и спросил, не сможет ли Поль уделить мне четверть часа.
- Боюсь, что муж мой слишком занят, чтобы принять кого бы то ни было, - сказала она.
- Я по довольно важному делу… - начал я.
- Боюсь, что в деловых вопросах муж мой вряд ли может оказаться кому-нибудь полезным.
- Может быть, вы все-таки скажете ему, что я пришел.
Когда-то она относилась ко мне с меньшей неприязнью, чем к большинству других коллег Поля. Она посмотрела на меня в упор. На минуту мне показалось, что она захлопнет дверь у меня перед носом.
- Проходите, пожалуйста, - произнесла она.
Пока я шел вслед за ней по коридору, она просила не обращать внимания на беспорядок в доме. "Мы не ждали гостей!" - восклицала она. На деле дом сверкал безукоризненной чистотой, и в нем удивительно хорошо пахло. Об этом тоже позаботилась она, расставив флаконы с ароматическими смесями, специально подобранными так, чтобы подчеркивать запах смолистых дров, пылавших в камине. На человека с тонким обонянием дом этот произвел бы самое приятное впечатление. Однако этим приятность исчерпывалась. Когда Алис Яго открыла дверь в кабинет и объявила, что я пришел повидать его, Яго не выразил никакой радости.
- Вот не ждал, - сказал он мне.
- Я ненадолго.
Он встал, чтобы пожать мне руку; лицо его было мясисто, глаза смотрели на меня проницательно и беспокойно.
- Пожалуй, я догадываюсь, что привело вас сюда, - сказал он.
- Возможно, - ответил я.
- Ну, ладно, садитесь, - сказал Яго.
Врожденная доброта боролась в нем с раздражением.
Он производил впечатление человека, от природы беспечного и добродушного, изнемогающего под непосильным бременем работы и не знающего ни минуты отдыха, человека, которого приводит в исступление все, что отвлекает его от дела.