Когда он вернулся, текст был готов. Вспомнив эту ругань, Леонтьев усмехнулся и заглянул в рукопись. Эпизод был в самом начале романа "Без вести пропавший":
"С двух сторон зона была окружена озерами, впаянными между сопками. Сопки и берега озер были рыжими от лиственниц и карликовых берез. Озера соединялись неширокой протокой, через нее был переброшен деревянный мост. За мостом начиналась воля…"
* * *
Стукнула калитка? Или послышалось? Нет, не послышалось. Из-за окна донесся велосипедный звонок и голос Акимова:
- Валерий Николаевич, вы дома?
- Заходи, открыто.
Через пять минут Паша ввалился в кабинет и плюхнулся в кресло. Он был в шортах и майке. Доверительно сообщил:
- Жарища в Москве, вы не представляете. И в электричке не протолкнуться. Правильно, что вы не поехали. Еле добрался до душа.
- Не мог сразу зайти? - недружелюбно поинтересовался Леонтьев.
- Весь измочаленный?
- А позвонить?
- Не телефонный разговор. У вас минералки нет?
- Сок. Возьми в холодильнике.
Когда Акимов вернулся из кухни с кружкой сока, Леонтьев кивнул:
- Рассказывай. Говорил со Смоляницким?
- Говорил. Удивительно обаятельный человек. Первый раз видел издателя, который так любит авторов.
- Еще бы ему не любить. Каждый год машины меняет. Хозяин всегда любит дойную корову.
- Зря вы так. Он показался мне искренним человеком. И о вас отзывался очень хорошо. Один из лучших авторов "Парнаса". Так и сказал.
- Роман прочитал?
- Прочитал. Говорит, до четырех утра читал. Не мог оторваться, пока не закончил. Очень ему понравился роман.
- Есть "но"?
- Есть, - со вздохом подтвердил Акимов. - Роман понравился. Авторы не понравились.
- Чем?
- Нас никто не знает. Он готов издать роман под нашими именами. Тираж - пять тысяч. Гонорар - пятьсот долларов. Не по пятьсот, а всего.
- Ты сказал, что на его сраном "Парнасе" свет клином не сошелся?
- Он сам сказал. В других издательствах предложат то же самое. Никто не рискнет издавать нераскрученных авторов тиражом больше пяти тысяч. Гонорар будет соответствующий. Наверное, он прав?
- Что он предложил?
- Валерий Николаевич, вы сами прекрасно знаете - что. Издать роман под именем Незванского.
- Сука, - сказал Леонтьев. - Я надеялся, что у него не хватит на это совести. Хватило.
* * *
Знаменитый писатель Евсей Незванский, еще в 70-е годы эмигрировавший в Америку, был проклятьем для соавторов. Лет двадцать назад он вместе с другим эмигрантом, Эдвардом Туполем, написал лихой политический триллер "Старая площадь", имевший на Западе успех. В конце перестройки он был издан в России тиражом в триста тысяч экземпляров и мгновенно разошелся. К тому времени Незванский переехал в Германию, жил в горном курортном городке Гармиш-Партенкирхен. Году в 95-м к нему приехал Смоляницкий и заключил с ним договор сразу на десять детективных романов. Вернувшись в Москву, собрал несколько "литературных негров" из числа неприкаянных писателей и начал издавать Незванского по роману в месяц.
Собственно, на этом они с Леонтьевым и сошлись. Случайно встретились в ЦДЛ, Смоляницкий поинтересовался:
- Чем занимаешься?
- Да так, починяю машины, - ответил Леонтьев. Он, действительно, ремонтировал с напарником "жигули" и старые иномарки в своем гараже.
- Зачем? - удивился Смоляницкий.
- Михаил Семенович, ну и вопросы ты задаешь! "Зачем?" Чтобы есть.
- Ты же писатель.
- Кому сегодня нужны писатели!
- Мне. Не хочешь написать детектив?
- Никогда не пробовал.
- Производственные романы строгал?
- Было.
- Детектив - тех же щей. Только не про железки, а про трупы, ментов и бандитов. Потянешь. Платить буду хорошо. Но издавать как Незванского. Согласен?
- А что? Можно попробовать.
Попробовал, пошло. И поначалу даже было интересно. Единственное, что Смоляницкого не устраивало: мало секса. С экшеном все в порядке, а секса мало.
- Михаил Семенович, о чем ты говоришь? Какой секс? - отбивался Леонтьев. - Героя вот-вот убьют, ему не до секса. Не стоит у него, понимаешь?
Смоляницкий не настаивал, но изрекал:
- У настоящего мужчины всегда стоит.
По себе судил. У него, как и у Паши Акимова, насчет этого дела никогда не ржавело. Даже в его шестьдесят. Но молодые писательницы, авторы иронических детективов в духе Донцовой и женских романов а-ля Даниэла Стил, крупно ошибались, считая, что рискованные мини-юбки помогут им протолкнуть свои опусы в печать. Бывало, что любвеобильная натура Смоляницкого поддавалась соблазну. Но дальше ужина в ресторане и ночи в загородном элитном пансионате дело не шло. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Он все же был писателем и умел отделять словесный поп-корн от нормальной прозы.
Показательна была история его развода с Ирмой Ковалевой. С ней произошло то, что нередко происходило в советские времена с редакторами, вынужденными дотягивать или полностью переписывать "секретарскую" прозу. Невольно рождалась мысль: "Господи, какое говноЯ могу не хуже". Ирма начала писать рассказы. Получалось не хуже. Изредка их публиковала "Литературная Россия", потому что никто не хотел портить отношений с редактором отдела прозы "Современника", вдруг пригодится? Когда Смоляницкий создал "Парнас", она подготовила сборник и потребовала его издать.
- Издам, - пообещал он. - На "Гейдельберге". Десять экземпляров тебе хватит?
- Издеваешься?
- Ладно, двадцать.
Ирма вспылила:
- На кой черт мне муж-издатель, который меня не издает?
Смоляницкий не остался в долгу:
- А на кой черт мне жена-графоманка?
Слово за слово. Так и дошло до развода. Ирма могла простить (и прощала) мужу кобеляж. Но неуважения к своему творчеству простить не могла. В этом смысле, она была настоящей писательницей.
* * *
Тем временем Туполь и Незванский не поделили славу. Туполь был довольно плодовитым автором, выпускал по детективному роману в год. Они неплохо продавались, но до Незванского ему было далеко. В издательских аннотациях всегда упоминалось, что Незванский - автор мирового бестселлера "Старая площадь", который он написал при участии Туполя. Туполя это бесило. Однажды не выдержал и объявил, что "Старую площадь" написал он один, а Незванский только наливал ему водку и делал сэндвичи. В соавторы же его взял из чувства сострадания к безработному эмигранту, прозябающему на вэлфере.
Очередное переиздание триллера вышло с одним именем на обложке - Эдварда Туполя. Незванский подал на издательство в суд, затеялась тяжба, которую с иронией комментировали московские таблоиды. Тяжбу Туполь в конце концов выиграл и даже опубликовал в "Комсомолке" статью "Я убил Незванского". Но это ему хотелось так думать. Не убил он Незванского, поезд ушел.
Из множества романов, которые Незванский выпустил в "Парнасе", он ни одного не написал сам. Четыре романа Леонтьев сделал за него один. Еще три - с Акимовым. Остальные - "негры" и даже бригады "негров". Тиражи были запредельные. Официально - по сто тысяч. А сколько на самом деле - этого никто не знал. "Неграм" Смоляницкий платил по полторы тысячи долларов за роман. Для времени после дефолта - по-божески. Сколько зарабатывал сам, можно было только гадать. Сколько отстегивал Незванскому за имя - неизвестно.
Незванский по-прежнему безвыездно жил в своем Гармиш-Партенкирхене, в Москве появлялся редко и мельком, чтобы уладить со Смоляницким финансовые дела. Леонтьев его никогда не видел. Да и никто не видел. С журналистами он не встречался, никаких интервью не давал - в отличие от Туполя, который поливал бывшего соавтора на каждом шагу. И это оказалось правильной тактикой: Туполь выглядел моськой, а Незванский невозмутимым слоном, слишком погруженным в свое творчество, чтобы обращать внимание на чье-то там тявканье. У него даже своего сайта в Интернете не было, на котором поклонники его таланта могли бы выражать свое восхищение.
Постепенно Леонтьев начал понимать, что нужно вырываться из этого заколдованного круга, делать имя себе. Роман "Без вести пропавший" давал для этого реальный шанс.
* * *
- Значит, он предложил отдать роман Незванскому, - повторил Леонтьев, с подозрением глядя на Акимова, который слишком уж увлеченно смаковал апельсиновый сок. - Ты сказал "нет"?
- Ну, сказал. Как мы и договорились.
- А он?
- Две.
- Что две?
- Сказал: две тысячи долларов за роман.
- А ты?
- Повторил: нет.
- А он?
- Ладно, три. Только для вас.
- Паша, не тяни, - попросил Леонтьев. - До чего доторговались?
- До четырех. Он сказал: это всЈ, больше не могу.
- И ты сказал "да"?
- Валерий Николаевич, не мотайте мне нервы на кулак! - взмолился Акимов. - Что я мог сказать? У меня за два месяца за квартиру не плачено. И вы не красной икрой завтракаете. Что-то не заметил я в вашем холодильнике красной икры. Баклажанную заметил, а красную почему-то нет. Четыре штуки - не баран накашлял. Мы можем залудить что-нибудь без аванса. Теперь уж точно для себя. Как я мог сказать "нет"?
Он вытащил из кармана шортов длинный узкий конверт:
- Вот. Все четыре. Заплатил сразу. Так что теперь? Я могу, конечно, завтра вернуть бабки и сказать, что вы не согласны…
* * *
Леонтьев молча отсчитал двадцать стодолларовых купюр, бросил их в ящик письменного стола, а конверт с оставшимися двумя тысячами вернул Паше.
- Ладно. Проехали. Что сделано, то сделано.
Принес из кухни бутылку "Смирновской", набуровил в стакан и выпил крупными глотками.
- Шести еще, между прочим, нет, - осуждающе напомнил Акимов.
Леонтьев занюхал водку рукавом, закурил и перевел на соавтора тяжелый взгляд.
- А на это, Паша, я вот что тебе скажу: иди ты на …!
Глава вторая. "ПОЛИЦИЯ НРАВОВ"
На следующий день Акимов позвонил Леонтьеву:
- Подойду?
- Завтра, - буркнул тот. - Сегодня занят.
И бросил трубку.
У Паши опустилось сердце. Неужели запил? Запои у Леонтьева случались редко, но когда происходили, это было - тушите свет. Неделю пил беспробудно. Поднимался с дивана, накатывал стакан, выкуривал сигарету и отключался. Потом недели полторы болел. Когда пил, смотреть на него было страшно: животное с бессмысленным взглядом и бессвязными разговорами. Когда болел - растение, сине-зеленые водоросли.
Очень давно, на школьном выпускном вечере, Паша перепил портвейна так, что ничего не помнил. Как добрался до дома, как заблевал квартиру. Утром мать заставила его все убрать. Отвращение к себе, безвольному, с раскалывающейся головой, ползающему с тряпкой по загаженному блевотиной полу, запомнилось на всю жизнь и предопределило его отношение к спиртному. Паша не понимал Леонтьева. Что за удовольствие превращаться в животное? Во имя чего потом полторы недели страдать? Удивляла и реакция его жены. Она вела себя так, будто ничего не происходит.
- Зачем вы покупаете ему водку? - спросил он однажды, хотя давно понял, что в чужие семейные дела лучше не лезть.
- Чтобы не выходил из дома. Свалится по дороге. Или попадет под электричку.
- А если не давать денег?
- Паша, для писателя вы плохо знаете жизнь. Когда человеку нужно выпить, он всегда найдет, где и с кем выпить. Сегодня ты мне нальешь, завтра я тебе.
- А поговорить с ним? Серьезно поговорить?
Она посмотрела на него как на убогого:
- О чем?! Когда пьет - бесполезно. Протрезвеет - бессмысленно, сам все понимает.
Паша смирился. Когда Леонтьев запивал, просто не приходил к нему. Но сегодня не на шутку разозлился на соавтора. Гонорар от Смоляницкого давал время для работы над новым романом. Если потратить его на пьянку, нужно распрощаться с мыслью вылезти из-под Незнанского. Нашел когда пить!
С мрачными мыслями ехал он к соавтору. Оставив велосипед у крыльца, поднялся наверх и с радостным изумлением обнаружил, что в кабинете идеальный порядок, на ковре ни соринки, крафт-пакет пуст, все книги расставлены по местам, а сам Леонтьев, совершенно трезвый, сидит за компьютером и проверяет почту.
- Заманчивое предложение, - сообщил он. - Особняк с бассейном. Двадцать комнат. Пятьдесят метров от океана. Всего восемь миллионов долларов. Торг уместен. Не интересуешься?
- Слишком близко от берега. При шторме смоет.
- Кофе хочешь?
- Не откажусь.
- Сам сделай. Знаешь где что.
Пока чайник закипал, Паша не удержался и заглянул в холодильник. В бутылке "Смирновской" водки поубавилось, но не намного. Удержался соавтор. Это давало надежду, что из идеи сделать себе имя новым романом что-то, может быть, и получится.
- Ты, это самое, извини, что я тебя послал, - проговорил Леонтьев, когда Паша вернулся с чашкой кофе и привычно устроился в кресле сбоку письменного стола.
- Да ладно, чего там. Я же все понимаю, вы расстроились… Поработаем?
- Давай попробуем, - без особого энтузиазма согласился Леонтьев.
- Кого будем мочить? - деловито спросил Акимов, твердо усвоивший, что без трупа нет детектива. - Может, банкира? Типа этого, из Центробанка. История у всех на слуху.
- Ты что-нибудь понимаешь в банковском деле?
- Нет.
- И я нет. Что получится? Клюква. Я бы перефразировал Булгакова: "О чем знаешь, о том пиши. А чего не знаешь, о том писать не нужно". Ну, убили банкира. Кого это колышет?
- А какого-нибудь политика?
- Без разницы. Хоть всю Думу перестреляй. Надоели все они хуже горькой редьки.
- Валерий Николаевич, а ведь это штамп, - не без ехидства заметил Акимов. - Если бы я так написал, вы бы на мне потоптались.
- Я не написал, я сказал. Есть разница. Но ты прав - штамп. Надоели - как что?
- Как перловка в солдатской столовке, - подумав, предложил Акимов.
- Это лучше. Но понятно только тем, кто служил.
- Как дождливое лето?
- Сейчас бы неплохо дождика.
- Знаю. Как комары в тундре. И зудят, и зудят. Не так противно, что кусают. А зуд достает. И никуда от него не денешься.
- А что? Неплохо, - одобрил Леонтьев. - Политики надоели… даже лучше - осточертели всем, как комары в тундре. Можешь, когда захочешь.
- Так кого же будем мочить? А что если…
- Ну-ну, кого?
- Президента. Может получиться круто.
- Ихнего? Или нашего?
- Зачем ихнего? Пусть они его мочат. Нашего.
- Старого или нового?
- Конечно, нового. Старый кому мешает?
- А новый?
- Многим. Даже очень многим. От олигархов до… До международных террористов.
- Паша, тебя хватило только на сравнение политиков с комарами.
- Валерий Николаевич, вы хорошо устроились, - обиделся Акимов. - И то вам не так, и это не эдак. Может, предложите что-нибудь сами? А кого бы вы замочили?
- Есть только один человек, которого я хотел бы замочить.
- Кто?
- Незванский.
- Смысл? - несколько озадаченно спросил Акимов.
- Элементарно, Ватсон. Если Незванского не будет, кого издавать Смоляницкому? Нас.
- Умеете вы мечтать. А более реалистических идей нет?
- Есть, - кивнул Леонтьев, как бы выходя из состояния насмешливой снисходительности. - Первое. Никакой политики. Никаких банкиров, олигархов, президентов и террористов. Читатель объелся политикой. Как перловкой в солдатской столовке. Жанр нужно вернуть в быт. В самую обычную жизнь, которая нас окружает. Мало в ней криминала? Выше крыши. Какая политика у Сименона? Никакой. А до сих пор читаем.
- Концептуально, - кивнул Акимов.
- Второе, - продолжал Леонтьев. - Смоляницкий прав. С одним романом, даже очень хорошим, мы на хрен никому не нужны. Почему он ухватился за Незванского? Незванский с самого начала был раскручен. А на нас нужно тратиться. Серьезный пиар - большие деньги. Одна рецензия в тиражной газете - триста баксов. А нужна не одна. Про телевидение и не говорю, там счет на тысячи долларов. Где гарантия, что эти бабки удастся отбить? А вдруг мы на первом романе иссякнем?
- Вы хотите сказать, что предлагать нужно не один роман, а три или четыре? Тогда у нас нет шансов. Один роман без аванса мы еще осилим. Больше - нет.
- Я хочу сказать, что предлагать нужно не роман, а проект. Который предполагает и второй роман, и третий, и двадцать первый. Серию, если тебе так понятнее.
- Вы сказали это так, будто уже придумали серию.
- Придумал, - подтвердил Леонтьев.
- Ну-ну? Очень интересно. Как она будет называться?
- "Полиция нравов".