– И как они вообще уживаются? Они же совсем разные! – удивился
Павел. Действительно, очень странная была эта женщина, внешне, казалось совершенно лишенная каких-либо эмоций. Дима же Росляков энергию излучал невероятную: Павел даже рассмотреть-то его толком не смог – настолько быстро он перемещался, и даже сидя постоянно ерзал.
Хомяков пожал плечами:
– Я думаю, Паша, все это совсем неважно, чтобы непременно совпадали темпераменты. Знаешь, как бывает? Ей нравится попса, ему – рок. Ей нравятся танцы, а ему – нет. Она его считает скучным, а он ее – пустой и вульгарной. И в то же время они жить не могут друг без друга. Помнишь Женьку Миронова – длинный, тощий, усатый – всегда очень широко шагал, как на ходулях? Он, было, завел небольшой бизнес. Дело продвигалось с большим трудом и для раскрутки требовало экономии на личных расходах хотя бы какое-то время. Жене его показалось, что при таком бизнесе он как-то мало ей дает денег на домашние расходы и не покупает эту пресловутую шубу, причудилось
(может быть, даже и приснилось), будто он эту самую шубу подарил своей любовнице. И она, законная жена, настучала на него в налоговую полицию. В полиции удивились, поблагодарили, посмеялись, но проверку сделали и, как водится, предприятие закрыли, обложив Женьку чудовищным штрафом. Теперь они сидят буквально в нищете, но так и продолжают жить вместе. А ты говоришь! Вон Кикин на свою катит:
"карга". Пусть карга, но все же это родная карга! Она, если что, и накормит, и последний стакан воды поднесет и "утку" под тебя подложит… Вон Витьку Петрова случайно прижало машиной к стене в армии – водила не ту передачу включил – вроде отлежался, дослужил, а сейчас постоянное давление, головные боли. Так жена его сама по врачам водит, массаж делает. Тогда же казалось – просто ушиб, мелочь, пройдет!
Тут же стали говорить, что на жизнь вообще влияет все. Например, ветер. Все они в десятом классе ходили в парашютный кружок ДОСААФ в воинской части. Начались прыжки, и Павел и еще пять человек в тот день прыгнули с "кукурузника", а потом вдруг подул сильный ветер, надул на столбе полосатую аэродромную "колбасу", и прыжки отменили, и некоторые ребята, например Дима Росляков с Хомяковым, сидевшие уже с надетыми парашютами, тогда так и не прыгнули. А в следующий раз уже не было керосина и что-то еще помешало, а потом вообще это дело заглохло. Павел (он, правда, еще несколько раз прыгал – отец его устраивал) и другие, кто прыгали, практически все попали в десантные войска. Впрочем, из кружка еще и другие ребята попали в десант, которые вообще не прыгали, и еще много другого народу. И ветер тут был вовсе не причем. Хомяков считал, что все решают личные знакомства и родственные связи. Шахов, хотя и прыгал, позже на медкомиссии провалился на исследовании вестибулярного аппарата. В детстве у него были аденоиды, он дышал ртом, постоянно ходил в соплях и пару раз болел воспалением среднего уха, и мама его горячим молоком не поила и горлышко не кутала, и никто не говорил ему:
"Аркаша, надень шапочку!" – и это имело последствия в том, что он не всегда понимал, где верх, а где низ и совершенно не мог находится вниз головой. Когда его в военкомате раскрутили на специальном кресле, он выпал из него буквально на карачки и там же чуть не наблевал, поэтому его в ВДВ и не взяли.
Послышалось жужжание, Павел вынул из кармана мобильный телефон, посмотрел на дисплей и вышел поговорить на улицу.
Хомяков, проводив его глазами, сказал Шахову:
– А я думал, что он тому говнюку на даче врежет. Павел всегда был резковат. Еще в десятом классе мы с ним ездили в Н., зашли в какой-то дешевый буфет на вокзале. Пашка только отошел помыть руки и тут же какой-то странный грязноватый парнишка подошел к нашему столу и начал пить его компот. Мы даже не увидели, как Паша его ударил, когда вернулся, – просто услышали характерный стук головы об пол.
Помнишь, еще в соседнем со мной доме, в одном дворе жил такой мужик
Лева – он, когда шел с женой, постоянно почему-то ко всем задирался.
По-моему у него что-то было с психикой. То ли его в детстве обижали, то ли с бабами существовали какие-то проблемы, но он был какой-то невероятно агрессивный, ревновал жену буквально ко всем. Я думаю, что такое поведение, которое, кстати, проявлялось только при жене – имело целью доказать ей свою мужественность – может быть, у него были сексуальные проблемы? Делал вид, что он настоящий мужик и всех во дворе запугал, даже кого-то отлупил, и никакой управы на него не было. Мы там как-то сидели вполне мирно в беседке, а он походил мимо с женой и вдруг подошел и стал на нас орать. Раньше бы ушли, а тут
Паша был не в настроении, что-то ответил, типа "отвали". Тот стал его тащить, толкать, и Паша его приемом уронил на землю. Поднявшись, тот снова кинулся, и Паша его опять положил. Тот сел, встать не может – перехватило дыхание. Жена смотрит и не знает, что делать.
Обычно она кричала, оттаскивала мужа от кого-нибудь: "Левочка, не надо!", а тут сам ее Лева, растерянный, сидит в грязи и не может встать. Очень интересное было выражение лица этого Левы: его мелкий говняный мир рухнул. Он был никто! Я почему-то думаю, что потом он свою жену наверняка избил, а потом ползал на ней на коленях в соплях
– просил прощение. Как-то с тех пор больше я его и не видел, или просто уже не замечал. Наверно, он состарился и успокоился, или просто жена ушла от него.
Шахов только неопределенно пожал плечами. Хомяков еще вдруг добавил:
– Да ведь и Пашкин-то батя, дядя Коля, кстати, тоже был мужик очень резкий! Раз мы в классе девятом, наверно, вечером стояли на платформе в Сяськелеве, куда-то ехали. Тебя не было. Короче, ждем электричку. Появился дядя Коля, мы поздоровались, он нам кивнул и прошел дальше по платформе. И тут к нам подваливают человек пять местных, и начинают требовать денег. А вдали уже показался прожектор электрички. Ситуация накаляется. Мы ждем электричку, чтобы туда запрыгнуть, те нас не пускают, начинают оттеснять. И тут подходит дядя Коля и говорит им, чтобы они от нас отстали. Сяскелевцы ему только слово вякнули, как он сходу одному из них как вмазал – тот аж взлетел, перекувырнулся и треснулся башкой о скамейку – я думал, голова у него расколется, второй от удара вообще упал с платформы на рельсы. А тут уже близко электричка- свистит. Оставшиеся двое попрыгали стаскивать дружка с путей, и еще один убежал. Сели в вагон, дядя Коля преспокойненько достал газетку типа "Советский спорт" и начал читать. Сколько, интересно, ему тогда было лет?
Кажется, он тогда уже готовился на пенсию. В тот годы у него уже был нагрудный знак "20 лет службы в МО СССР", который в военной среде называют "пропуском в женскую баню".
Вернулся Павел, он был весел:
– Тут, говорят, довольно злая заметка вышла в областной газете под названием "Бандитский беспредел"? Любимов прославился на всю страну.
– Да это я сам ее и написал! – сказал Шахов, потроша воблу. -
Меня люди попросили, кстати, в том числе и твоя тетка Лиля. И знаешь, почему редактор сходу ее напечатал? А потому, что он осенью приезжал сюда по каким-то своим частным делам, а ему машину вмиг раскурочили. Он Любимов за это с тех пор просто ненавидит лютой ненавистью. Дело случая. Я написал и сам завез в газету, стал спрашивать мужика в коридоре, куда обратиться с письмом, а он и оказался главный редактор. И как только услышал, что я из Любимова везу критическое письмо, сразу же затащил меня к себе и говорит:
"Давай-ка скорей его сюда!" Когда он прочитал статью, остался очень доволен, а мне говорит, что опубликует в специальной рубрике письма читателей – типа голос народа… И никто тебя за это не привлечет, поскольку это письма граждан.
Написанное Шаховым и опубликованное без какого-либо комментария, это письмо, по сути, представляло собой целую статью под заголовком
"Бандитский беспредел" и заняло почти половину газетной страницы. В письме говорилось, что в городе Любимове царит и процветает откровенный бандитизм, что детей из дома опасно не только днем выпустить, но и дома одних оставить, всюду свободно продаются наркотики, а пенсионеров в массовом порядке убивают из-за жилья.
Жители, как говорилось в письме, местной власти и милиции не верят.
Всего подписали под письмом человек пятнадцать, главным образом, пенсионеры, кому терять нечего. Но самое удивительное для редактора было то, что эта публикация неожиданно вызвала целую волну откликов.
Тут же письмо было опубликовано на одном из сайтов в Интернете, где по этому поводу образовался целый форум. Аудитория разделилась надвое. Некоторые читатели восприняли написавших письмо как неких идеалистов или попросту "недобитых коммуняк", утверждая, что сейчас везде так живут, и у вас в Любимове вовсе не хуже, чем в других местах, "вот у нас, например…", и далее обычно приводились совершенно жуткие подробности. Даже в какой-то телевизионной передаче проскочила фраза: "В печально известном городе
Любимове…". "А чего вы хотите? – вещало некое лицо в "ящике". -
Это же капитализм. А какой капитализм без бандитов? Бандит – это санитар общества, продукт его эволюции, как волк в лесу. А что такого особенного приводится в тот письме из Любимова – нормальный российский город и далеко не самый бандитский – есть куда и хуже".
Был приведен пример одного не столь отдаленного городишки, которым вообще управляли бандиты, точнее две банды, почти как в классическом американском вестерне. Главарь одной банды являлся одновременно и главой администрации, а главарь другой владел местным керамическим заводом, являющийся градообразующим предприятием, на котором там все держалось, поскольку другой работы просто не было. Они постоянно враждовали, но в то же время не могли существовать друг без друга. В другом относительно небольшом городке России бандитами было изобретено следующее оригинальное действо: они отнимали у людей их личные автомашины и брали выкуп за то, что отдавали их назад.
Причем, это приобрело не единичный, а массовый характер. Поскольку их никто не ловил, что в маленьком городе было совершенно несложно сделать, то наверняка, они платили и милиции. В это же самое время выяснилось, что в одном районном центре в соседней с Н. области работала целая банда, состоявшая поровну из милиционеров и бандитов, которую возглавлял лично начальник местной милиции. Злодеи занимались тем, что вычисляли квартиры, где жили одинокие старики, и владельцев тех квартир разными способами устраняли с целью захвата жилья для последующей перепродажи. Жизнь для стариков в этом городе стала смертельно опасной. Пенсионеры разными способами пытались выжить. Некоторые сдавали квартиры и уезжали в деревню, спасая тем свои жизни. Разбойников долго не могли разоблачить. Проблемой для следствия оказалось то, что рядом располагались исправительные учреждения – "зоны", и в этих зонах из заключенных как раз и набирали банды, вооружали их, и именно они совершали убийства, возвращаясь потом на свое место – за колючую проволоку. Областные следователи долго не могли найти концов. Зацепки появились только по оперативной информации непосредственно из колонии – от какого-то заключенного. Кто-то там его обидел, не заплатил, он и настучал.
Дело раскрутили. Начальник исправительного учреждения бежал и до сих пор находится в федеральном розыске. В то же самое время в Любимове случай убийства из-за квартиры был разве что всего один, когда внук убил своих деда и бабку молотком.
Следует отметить, что в первоначальном варианте письма упоминалось и о некоем нелегальном спиртовом заводике, располагавшемся непосредственно на территории бывшей бумажной фабрики. Эти строки редактор вычеркнул сразу: "Что угодно, но только не это! Вот за это нам точно головы снесут! Это все равно, что подписать себе смертный приговор. Такие заводики никогда не бывают без надежного прикрытия сверху. Закрыть такое доходное предприятие или просто покуситься на него – это все равно, что вынуть деньги у кого-то из кармана. Наемные убийцы выедут на следующий день, а я еще не самоубийца!" – сказал редактор, однако было видно, что эта опасная игра, даже на словах, доставляет ему удовольствие.
Заводик этот работал в Любимове уже года два. Шила в мешке не утаишь, и про спиртозавод знали многие, если не все, причем в своем большинстве считали его вполне легальным. Наличие доступного дешевого и, что удивительно, качественного алкоголя (спирт был преимущественно зерновой, хорошо очищенный) очень радовало мужское население Любимова и окрестных селений (Хрючинск здесь тоже закупался). Депутат от Любимова в свое время даже выдвинул лозунг на областном уровне: "Водка и пиво против наркотиков!" Пусть-де пьют, что и сколько хотят, но только не колются и людей не грабят, поскольку известно, что именно поиск денег на дозу ведет к беспределу преступности. Дело в том, что наркотики дороги, а водка – дешева.
– И что? В чем идея письма? – спросил Павел. – Ситуация типичная: все чего-то ждут, кто-то придет, даст работу, а пока будем сидеть и ждать, водку пить. В других странах бы тут же что-нибудь делали, завези сюда сто китайцев, они сразу бы что-нибудь придумали.
Шахов покачал головой:
– Ты с другими странами не очень-то сравнивай, в России бизнес требует совершенно особого таланта, наглости и умения дать взятку! А если нет этого особого таланта и наглости – ты ничего не добьешься.
У меня, например, такого таланта нет. Я сталкивался, например, с такой ситуацией – надо дать взятку, а они ее хотят, но почему-то у меня не берут. Я как-то по пьянке спросил у одного хитрого татарина: почему так. Этот очень умный татарин, скажем так, человек полувостока, мне ответил: "Все очень просто – ты человек не нашего круга, а я работаю только со своими людьми. Например, ты не понимаешь намеков (сколько дать и как) и это людей нашего круга очень раздражает, поскольку наш человек, чтобы сохранить достоинство, считает это не взяткой, а благодарностью. Этому нельзя научиться – это должно быть в крови. Мы это с детства знаем. А когда
(извините) такой тупой баран хлопает глазами и правильно дать не может – естественно поднимается раздражение. Это же так просто! В чем между нами разница? От меня взятка это не взятка, а подарок от всего сердца, знак уважения, а от тебя – просто подачка, а значит – унижение! И потом – важно выражение лица. У тебя, ты уж извини, русское народное лицо; тебя любой восточный человек как увидит, та и подумает – этого обязательно надо наебать! А русских, как тебе известно, все в мире ненавидят, сам уж не знаю, за что – тут какая-то историческая загадка, так уж сложилось!"
Передавая речь татарина, Шахов, возможно, кое-что и перегнул, но когда Павел взглянул на Шахова попристальнее, то не удержался – ухмыльнулся: татарин тот был прав – Аркаша Шахов никак не походил ни на бизнесмена, ни на героя-любовника: светлые волосы торчком, простое деревенское лицо, нос картошкой, голубые глаза. Он действительно чем-то напоминал Иванушку-дурачка из сказки – хоть сейчас на печку сажай!
– Все это ерунда! – влез Хомяков. – Все и у всех прекрасно берут!
Тут национальных различий никаких нет…
Внезапно в пивной появился еще один человек из давнего школьного прошлого – Витя Зуев. Тоже в свое время был не последний человек.
Учились с ним в одном классе два года перед выпуском, а до этого – в параллельных. Незаурядный был ученик, когда-то подававший большие надежды, особенно в точных науках. Нынешний его вид: трясущиеся руки, лихорадочный блеск глаз, восковая желтизна и одутловатость лица – выдавал в нем сложившегося алкоголика. Пригласили и его за стол, он сел несколько суетливо, как-то елозил на месте, сучил руками. Тут же выложил на стол пачку дешевых сигарет и затертую зажигалку. Его о чем-то спросили. Он посмотрел в ответ пронзительным тоскливым взглядом пьяницы, с утра еще не принявшего ни капли. Но изменился мгновенно, когда чуть не залпом осушил придвинутую ему кружку пива: он тут же почувствовал себя комфортно, успокоился, собрался, а в глазах, наконец, появилась какая-то мысль. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Мужики, русская нация спивается, деградирует и будет поглощена другими народами юга и востока, и шансов выжить нет никаких! Но все равно я западные ценности не приемлю. Поскольку русская душа…
Хомяк его прервал с усмешкой:
– Душа-душой, а немец у нас тут один приезжал в гости, типа по изучению культуры, мы с ним хорошо выпили, он и говорит: "Вы здесь все про особую русскую духовность проповедуете, а зачем вы у себя в подъезде насрали?" Мы как раз тогда шли по Школьной, мимо пятиэтажек, спорили об этом – так будто специально кто-то пустую бутылку в окно выбросил – чуть ему не по балде, а потом еще гандон полнехонький вылетел и повис, качаясь, на березе.
Зуев чего-то пытался сказать против этого, попыхтел, но не нашелся.
Павел с сожалением хлопнул его по спине:
– Витюня, ты же был талантливый математик! Сейчас бы себе в
Америке работал бы! Был бы богатым. Ведь многие хорошие математики уехали, если не все.
Реакция Зуева на эти слова была Павла совершенно непредсказуемой и злобной:
– А ты сам-то кто? – вдруг заверещал Зуев. – Слышал я про тебя: холоп государев, пес господский, которого хозяин держит впроголодь – чтоб злей был!
Павел, впрочем, нисколько не обиделся на эти слова: в чем-то тут была и правда, но и впроголодь его уж вовсе не держали.
– Не сердись, Витька! Водки выпьешь? – спросил он Зуева.
Тот, поначалу поколебавшись, – может быть, отказаться из гордости
– все еще хмурясь, кивнул. Налили ему стакан водки.
Зуев выпил сразу полстакана мелкими глотками, не отрываясь.
Потом, не закусывая, просто стиснул зубы и, прикрыв глаза, замер, ловя ощущение. Шахова непроизвольно передернуло.
Через зал прошел какой-то мрачного вида восточный человек. У него были сросшиеся брови, низкий лоб, пронзительные глаза и нос крючком
– того и гляди заклюет. Зуев чего-то ему сказал в спину, а что -
Шахов со своего места не расслышал. А вот восточный человек очень даже расслышал.
– Да кто ти такой, мужьик? – взвился он с явной злобой. И оскалился, сверкнув золотым зубом.
– Я? – Зуев даже удивился. Он был уже в пьяном благодушии, когда выпито еще не слишком много, но уже и не мало и пребывал в состоянии очень близком к агрессивному: – Да я здесь родился и здесь живу.
Я-то у себя дома! А ты сам-то кто такой? Что здесь делаешь? Почему не пасешь овец в горах – почему не занимаешься исконным своим трудом?
Ситуация, казалось, выходила из-под контроля – назревал скандал.
Однако ничего не произошло. Восточный человек, скрипя зубами, отошел, а Зуев, допив стакан, внезапно встал и, не говоря ни слова, направился к выходу.