И всё-таки завтра, и послезавтра, и всегда я буду его любить. Что бы ни случилось, я буду любить Тоно. Тоно-кун, Тоно-кун. Я тебя люблю.
Я думала только о Тоно, и слезы текли из моих глаз, а потом я уснула.
История третья. 5 сантиметров в секунду.
1
Той ночью ей приснился сон.
Сон о далеком прошлом. И он, и она - еще дети. Тихая ночь, беззвучно падают снежинки, огромная равнина вся покрыта снегом, вдалеке светят редкие огни домов, на свежем снеговом насте - только его и ее следы.
Неподалеку высится одинокое дерево, огромная сакура. Она много темнее окружающей тьмы и кажется провалом в никуда, внезапно разверзшимся в пространстве. Он и она замерли перед сакурой. Оба не отрываясь смотрят на бесконечные снежинки, неспешно падающие откуда-то сверху, из темноты, с которой сливаются ствол и ветви дерева, и она думает о том, что ждет ее впереди.
Она уже осознала, что стоящий рядом любимый мальчик, который до сих пор служил ей поддержкой и опорой, уедет далеко-далеко; осознала и смирилась. В мыслях она снова и снова возвращается к письму, полученному за несколько недель до их встречи: он писал, что его семья опять переезжает. И всё-таки.
И всё-таки, заглядывая в бездонную тьму, она думает о том, что он уедет, что рядом уже не будет ни этих плеч, ни этой нежности, и ею овладевают беспокойство и одиночество. Всё это давным-давно прошло и должно быть забыто, думает она во сне. Но тяжесть на сердце не проходит, словно всё случилось только что и рана еще свежа. Как хорошо было бы, если б снежинки превратились в лепестки сакуры, думает она.
Как хорошо было бы, если бы настала весна. Если бы мы двое без потерь пережили ту зиму, встретили весну, жили в одном городе и по пути домой всегда смотрели на ту сакуру. Как хорошо было бы, если бы сейчас всё было именно так, а не иначе…
Однажды ночью он читал книгу.
Перевалило за полночь; он лежал в постели и никак не мог заснуть; сдавшись, он вытащил из сваленных у кровати книг ту, что казалась поинтереснее, открыл жестянку пива и приступил к чтению.
Ночь, холод, тишина. Вместо музыки он включил телевизор, сделав звук потише; в ночном эфире шел западный фильм. Занавеска была отдернута, за окном горели бесчисленные огни большого города, по-прежнему падает снег. Он пошел после обеда, временами сменяясь дождем, который в свой черед опять сменялся снегом; после захода солнца снежинки становились всё крупнее и крупнее, пока не начался самый настоящий снегопад.
Он не смог сосредоточиться на книге и выключил телевизор. Стало очень тихо. Последние поезда ушли, не было ни урчания машин, ни воя ветра; казалось, стоит прислушаться - и услышишь, как снаружи, за стенами его квартиры, падает снег.
Неожиданно в нём возродилось давно забытое уютное чувство, будто он окружен неким теплым коконом и защищен от зла. Размышляя над тем, откуда это чувство взялось, он вспомнил сакуру, которую видел когда-то зимой, давным-давно.
…Сколько же лет прошло? Я закончил тогда первый класс средней школы, значит, больше пятнадцати лет".
Сна не было ни в одном глазу; он со вздохом закрыл книгу и одним глотком допил остававшееся на дне банки пиво.
Три недели назад он ушел из компании, в которой проработал почти пять лет, ушел в никуда, в свободный поиск; делать ему было нечем, и он целыми днями бил баклуши. Впрочем, именно теперь тревога, которая терзала его много лет, отступила, и сердце успокоилось.
Пробормотав: "Что за фигня со мной происходит?" - он встал из-за которую, набросил висевшее на стене пальто (на соседней вешалке остался висеть костюм), надел у входа ботинки, взял прозрачный зонт и вышел из квартиры. Вслушиваясь в мягкое шуршание, с которым снежинки оседали на зонте, он неторопливым шагом меньше чем за пять минут дошел до ближайшего магазина.
Замешкался перед стеллажом с периодикой и, поставив рядом корзинку с молоком и полуфабрикатами, быстро пролистал журнал Science. Этот журнал он не брал е руки уже много лет, хотя в старшей школе читал его буквально запоем. В номере были статьи о проблеме таяния антарктических льдов, об интерференции гравитационных волн в нашей галактике, об открытии новой элементарной частицы, о взаимодействии нано-частиц и окружающей среды. Как и прежде, он слегка удивился тому, что в мире всё еще есть место открытиям и приключениям, и принялся листать журнал.
Ощущение дежавю - будто нечто подобное когда-то уже происходило - застало его врасплох; он вздохнул и понял: да, конечно же, эта самая музыка.
Радиоточка транслировала хит, который когда-то кажется, еще когда он учился в средней школе, - день и ночь крутили в эфире. Слушая знакомую до боли мелодию и подбирая со страниц Science крупицы научного знания, он подумал, что давно уже не вспоминал о прошлом; от нахлынувших чувств защемило в груди, и даже когда он пришел в себя, какое-то время по поверхности сознания продолжала бежать едва заметная рябь.
Когда он вышел из магазина, в груди еще теплился слабый огонек. Он уже и забыл, когда в последний раз чувствовал, что у него есть душа.
Глядя на то, как валит сплошной стеной снег, он подумал: скоро место снежинок займут лепестки сакуры.
2
Окончив старшую школу на острове Танэгасима, Такаки Тоно поехал в Токио поступать е университет. На время учебы он снял маленькую квартиру в получасе ходьбы от станции метро Икэбукуро. Такаки жил в столице с восьми до тринадцати лет, но помнил только окрестности родительского дома в Сэтагая, и за этим исключением Токио оставался для него "неведомой землей". По сравнению с жителями островка, где Такаки провел юность, токийцы казались жестокими, разговаривали грубо и бездушно. Они без зазрения совести усеивали улицы плевками, швыряли на тротуар бесчисленные окурки и изжеванные жвачки. Такаки не понимал, зачем нужно бросать на дорогу пластиковые бутылки, журналы и упаковки из-под еды. Насколько он помнил, раньше Токио был куда более спокойным и достойным городом.
Но что уж туг сделаешь.
Как бы там ни было, мне в этом городе жить, думал Такаки. Дважды сменив школы, он научился по-всякому заставлять себя привыкать к новым местам. Да и беспомощным ребенком он уже не был. Повзрослев, Такаки часто вспоминал о том, как сильно переживал, когда - давно же это было! - отца перевели из Нагано е Токио. Как он, держась за руки мамы и папы, ехал по маршруту Оомия - Синдзюку, смотрел в окно поезда и видел пейзаж, совершенна не похожий на холмы и горы, к которым он привык. Такаки знал, что жить в этих местах совсем не хотел бы. Но прошло несколько лет, и ощущение несовместимости с новым местом возникло у Такаки уже при переезде из Токио на Танэгасиму. Когда винтомоторный самолет сел в маленьком аэропорту острова и отец повез их по дороге, вдоль которой тянулись одни только поля, луга и электрические столбы, Такаки охватила острая ностальгия по столице.
В конце концов, какая разница, где жить? К тому же на этот раз я переехал по собственной воле. Так он думал, стоя в крошечной комнатке посреди не распакованных еще картонных коробок и глядя в окно на бесконечные ряды токийских домов.
О четырех годах в университете даже и вспомнить нечего, думал Такаки. Учась на факультете естествознания, он всегда уделял занятиям много времени, но после окончания лекций в университете не задерживался и в свободные часы занимался подработками, ходил один в кино или слонялся по городу. Иногда, если обстоятельства позволяли, шел мимо университета в маленький парк, располагавшийся по пути на станцию Икэбукуро, и читал там книгу. Поначалу, когда Такаки смотрел на пестрые толпы гулявших по парку людей, у него голова шла кругом, но вскоре он привык и к этому. В университете и на работе у Такаки появлялись друзья, по прошествии времени он закономерно потерял контакт со многими, зато с немногими сумел сблизиться еще больше. Друзья собирались по два три человека на квартире у кого-нибудь из них, пили дешевый алкоголь, курили, коротали ночи за разговорами о том о сем. На протяжении четырех лет какие-то убеждения Такаки понемногу менялись, а в других он, наоборот, укрепился.
На первом курсе, осенью, у него появилась возлюбленная. Они познакомились на работе; девушка была его ровесницей и жила с родителями а Иокогаме.
В то время Такаки подрабатывал в университетском кооперативе - продавал во время большого перерыва обеды в упаковках. Он очень хотел найти подработку за стенами университета, но слишком уставал на лекциях и решил, что работа в кооперативе - не самый плохой вариант превратить чуток свободного времени в какие-никакие, но деньги. В 12:10, как только заканчивалась вторая лекция, Такаки сломя голову несся в столовую и выкатывал тележку с упакованными обедами со склада к прилавку. Обычно за полчаса они с напарницей продавали до сотни упаковок. Потом садились в уголке столовой и за пятнадцать минут, остававшихся до третьей лекции, поспешно съедали собственный обед. Такаки продавал обеды три месяца. Его напарницей была девушка из Иокогамы.
Это была первая женщина, с которой Такаки начал встречаться. Он многому у нее научился. С ней Такаки познал и доселе неведомые радости, и доселе неведомые печали. С ней он утратил девственность. С ней он понял, каково это - быть настолько сильно привязанным к другому человеку; иногда Такаки мог справиться со своими чувствами, иногда нет, последнее случалось достаточно часто, причем ни любовь, ни ревность контролю вообще не поддавались.
Такаки и девушка из Иокогамы были вместе полтора года. Патом ей сделал признание какой-то мужчина, после чего асё было кончено.
- Тоно-кун, я всё еще люблю тебя очень-очень сильно, а ты настолько сильно меня не любишь. Я это поняла, и мне очень плохо, - сказала она, рыдая у него вобъятиях. Он собрался было возразить, но подумал, что сам виноват в том, что она страдает. И промолчал. Впервые в жизни Такаки почувствовал, как боль в душе становится сильной физической болью.
Он до сих пор не мог забыть, как еще до первого свидания, в университетской столовой, когда упаковки с обедами бывали распроданы, они садились за один столик и поспешно расправлялись с едой. Он всегда ел обед из кулинарии, а она неизменно приносила немного еды из дома. Она была в белом переднике, ела не спеша, тщательно жевала и аккуратно подъедала всё до последней рисунки. Ее порция была по крайней мере вдвое меньше, но Такаки всегда заканчивал есть первым. Он посмеивался над ее медлительностью, а она в ответ бросала раздраженно:
- Тоно-кун, это тебе нужно есть помедленнее! Куда ты вечно спешишь?
Гораздо позже Такаки понял, что она имела в виду: ей хотелось, чтобы их совместные обеды в университетской столовой продолжались как можно дольше.
Со следующей своей девушкой Такаки познакомился, конечно, тоже через работу. На третьем курсе он подрабатывал ассистентом учителя подготовительной школы. Четыре дня в неделю Такаки после лекций спешил на Икэбукуро, ехал по линии Яманотэ до Такаданобабы, пересаживался на линию Тодзай и приезжал в район Кагурадзака, где и располагалась школа. Коллектив был маленький: один учитель математики, один учитель английского, пять студентов-ассистентов, включая Такаки, который помогал учителю математики. Это был обходительный мужчина, еще молодой, лет тридцати пяти, он жил в центре города, заботился о жене и детях, был чрезвычайно педантичен во всем, что касалось работы, обладал умом и обаянием и вообще был на своем месте. Сосредоточившись на подготовке учеников к вступительным экзаменам, он успешно вдалбливал в их головы азы математической науки и умело дополнял программу элементами высшей математики, время от времени демонстрируя ученикам красивые и доступные им формулы. Чтобы удержаться на месте ассистента, Такаки даже погрузился с головой в математический анализ, который изучал в университете. Почему-то он пришелся учителю по сердцу, и в то время, как другие ассистенты заполняли классный журнал или выставляли оценки, Такаки поручались разного рода ответственные задания; например, он должен был подготовить черновой план урока или проанализировать, как изменились вопросы на вступительных экзаменах. Такаки из кожи вон лез, лишь бы оправдать доверие. Работа того стоила и к тому же очень неплохо оплачивалась.
Девушка тоже была ассистентом и училась в университете Васэда. Красотой она превосходила всех женщин из окружения Такаки. Невысокая, с потрясающей фигурой, прекрасными длинными волосами и поразительно большими глазами, она была красива, думал Такаки, даже не женской, а какой-то звериной красотой. Как бесстрашная олениха, как парящая в вышине птица.
Само собой, на девушку заглядывались. И ученики, и учителя, и студенты-ассистенты использовали любую возможность, заговорить с ней, и только Такаки почему-то держался от нее подальше. Он любовался девушкой издали, но понимал, что болтать с ней ни о чём непросто - слишком уж она красива. Наверное, именно поэтому он и стал подмечать в ее поведении странности, если не сказать "отклонения".
Когда с девушкой заговаривали, она отвечала с очаровательной улыбкой, но произносила ровно столько слов, сколько требовалось, чтобы поддержать беседу. Никто в школе этой отчужденности, казалось, не замечал, напротив, все считали девушку очень любезной и общительной.
"Красавица, однако нос не задирает, скромная и милая" - говорили о ней другие; Такаки это казалось странным, но бегать и разубеждать окружающих он не собирался, да и не задумывался особо, искренне они заблуждаются или просто делают вид. Если девушка не хочет сближаться с людьми, это ее личное дело. Просто-напросто все люди разные, у каждой пташки свои замашки. Совать нос в такие дела - себе дороже, думал он.
Но в тот день Такаки не мог с ней не заговорить. Это случилось в декабре, в канун Рождества, на улице была холодрыга. Учитель математики, сославшись на срочное дело, ушел пораньше, и в школе остались только Такаки с девушкой - им нужно было подготовить план урока. Прошел почти час прежде, чем Такаки заметил, что с ней что-то не так. Он весь ушел в сочинение заданий, но тут его внимание привлекло нечто странное. Девушка напротив сидела с опущенной головой и часто-часто вздрагивала. Ее зрачки расширились, девушка уставилась на лист бумаги, но было ясно, что она ничего не видит. Ее лоб покрылся бисеринками пота. Такаки удивленно позвал девушку, ответа не последовало, тогда он вскочил и стал трясти ее за плечи.
- Зй, Сакагути-сан! Что с вами? Вам нехорошо?
- …Летки.
- А?
- Таблетки. Запить. Питье, - сказала она безжизненным голосом. Такаки вылетел из кабинета в коридор, подбежал к установленному там торговому автомату, купил банку чая, открыл ее и принес девушке. Она трясущейся рукой вытащила из стоявшей у ног сумки упаковку таблеток и пробормотала: "Три…" Такаки вытащил три маленьких желтых пилюли, вложил их девушке в рот и дал запить чаем. Прикоснувшись пальцем к ее влажным губам, он поразился тому, какие они горячие.
Эта девушка встречалась с Такаки всего три месяца. После себя она оставила столь глубокую рану, что забыть о ней было невозможно. Он думал о том, что такая же рана наверняка осталась и в ее душе. Впервые он так внезапно в кого-то влюбился, впервые так сильно возненавидел другого человека. Два месяца они отчаянно старались любить друг друга еще сильнее, один месяц думали только о том, как бы друг друга побольнее ударить, чтобы совсем добить. После дней невероятного счастья и блаженства настали дни столь невыносимые, что Такаки никого не мог попросить о помощи. Они швыряли друг в друга словами, которые нельзя произносить никогда.
И всё-таки. Как странно устроена жизнь, думал он. Несмотря на то, как всё завершилось, он помнил ее ярче, чем кого бы то ни было - какой она была в тот декабрьский день, еще до того, как они стали встречаться.
Тем зимним днем, спустя минуту-другую после того, как она приняла лекарство, ее лицо ожило буквально на глазах. Он даже задержал дыхание, наблюдая за этим поистине удивительным и чудесным феноменом. Он словно смотрел на то, как распускается никем доселе не виданный, растущий в одном только месте на земле цветок. Такаки казалось, что нечто похожее он испытал когда-то давно, когда мир точно так же приоткрыл ему на миг свои тайны. Расставаться с таким чудом во второй раз Такаки не хотел. То, что девушка встречалась с учителем математики, не имело ровным счетом никакого значения.
*
Работу он начал искать поздно - спохватился только на четвертом курсе, летом. Они с девушкой расстались в марте, после чего он долго не хотел никого видеть, вот и промешкал. Осенью при поддержке доброжелательного тьютора Такаки более-менее определился с направлением поисков. Он не знал, чего хочет, и совсем не был уверен в том, что выбрал профессию своей мечты, однако найти работу было необходимо. Можно было остаться в университете и заняться наукой, но Такаки желал сменить обстановку. Хватит уже сидеть на одном месте.
После церемонии окончания университета он вернулся в опустевшую квартиру - вещи уже были упакованы в картонные коробки. Бросил взгляд в маленькое окно кухни, выходившее на восток: за старым деревянным домом высился раскрашенный закатным заревом небоскреб Sunshine В южном окне в зазоре между офисными зданиями проглядывал лес небоскребов Синдзюку. Двухсотметровые башни в зависимости от времени суток и погоды выглядели по-разному. Когда зеркальных стен касался рассвет, небоскребы сияли, как горные пики под первыми лучами утреннего солнца, а в дождливый день их бледные силуэты напоминали далекие прибрежные скалы, еле различимые в штормящем море. Эту картину Такаки видел четыре года подряд, когда размышлял о чём-то, глядя в окно.
Вскоре на улице начало темнеть, и вознесшиеся над землей башни горделиво засияли сотнями и тысячами огоньков. Такаки придвинул к себе стоящую на коробке пепельницу, достал из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Он сидел на татами, скрестив ноги, выдыхал дым и смотрел, как перемигиваются в мареве созвездия огней.
Я буду жить в этом городе, подумал он.
3
Такаки поступил на работу в крупную IT-компанию, расположенную в Митаке. Его должность называлась "разработчик программного обеспечения". Он работал в отделе мобильных разработок, основными клиентами которого были операторы сотовой связи и производители мобильных телефонов; маленький коллектив отдела отвечал за создание софта для КПК с функцией мобильного телефона.
Впервые в жизни получив постоянную работу, Такаки выяснил, что место программиста подходит ему просто идеально. Это была профессия одиночки, она требовала выносливости и концентрации, однако затраченные усилия никогда не пропадали втуне. Если написанная программа работает не так, как предполагалось, ответственность за не выловленные ошибки несешь только ты сам. Постоянно размышляя и отрешаясь от окружающего мира, Такаки создавал хорошо функционирующее нечто - программу, которая могла состоять иэ нескольких тысяч строк кода, - и этот процесс дарил ему ни с чем не сравнимую радость. Погрузившись в работу, Такаки почти всегда возвращался домой за полночь и отдыхал хорошо если пять дней в месяц. Но всё равно, просиживая за компьютером по много часов, он не ощущал усталости. Замкнувшись в ограниченном перегородками личном пространстве в белоснежном стерильном офисе, Такаки каждый божий день стучал по клавишам.