- А белье тут и сдавайте, я следить буду, чтоб все в порядке и быстро. Вы через два дня приходите, я девочек попрошу ваш заказ исполнить и листики с ароматом положить бесплатно. Вам с лавандой или хвойный?
- С лавандой, Берточка. А то хвойный наводит грусть.
15
Как-то Генрих зашел в Бертину комнату и заявил:
- Берта, мы с Галей на Израиль документы подали. Галя рассудила, что раз с Германией не вышло, то надо туда. Мы просто ставим тебя в известность. Осознай правильно, с собой не приглашаем. Тебе, как немке, там будет нехорошо. Останешься тут полной хозяйкой, может, личную жизнь устроишь на закате.
Не скоро, но выехали.
Осталась Берта одна. Ходи по двум комнатам, властвуй, отдыхай.
Письма от Генриха не было года три. Потом пришло. Не из Израиля, а из Америки, что устроился хорошо, свой диплом подтвердил, получает приличный оклад как травматолог по спортивной медицине.
И снова пропал на годы.
Потом вдруг с оказией прислал письмо с сообщением, что прибудет в составе американской делегации на Олимпиаду-80 в Москве. Как приедет, даст знать, где остановился.
Берта просидела над письмом ночь: читала-читала, читала-читала.
Пошло время на новый отсчет. Со всем народом Берта ждала Олимпиаду. А тут капиталистические государства объявили бойкот спорту. Берта покупала газеты, слушала радио, смотрела программу "Время" - не отменят ли бойкот. Нет и ни за что из принципа.
Когда по телевизору надувной Миша улетал в небеса, Берта помахала рукой:
- Ой, как же ты там будешь? Где упадешь? Кто тебя найдет? Ой-ой… Зо зайн мир! Зо зайн мир! [Пусть прежде это случится со мной! (идиш)]
Про Иосифа
Повесть
От автора | Есть странные люди. Но особый род странности - быть евреем. Я рассказала про Берту. ("Знамя", N1, 2007) Теперь - про Иосифа. Вслед за Бертой и Иосифом настанет черед Ионы, потом еще кого-то. Главное - держать место и время на расстоянии друг от друга, чтобы не дать им перемешаться. Вот мой Иосиф как раз на этой почве претерпел много неприятностей. Хотя в целом жалеть его не нужно. То есть он все равно не оценит.
Жизнь Иосифа Марковича Черняка началась в местечке Козелец - между Киевом и Черниговом. Оттуда он ушел на войну и вернулся в 1945-м туда же - к семье, состоявшей из жены Мирры и сына. Мать и отец Иосифа Марковича скоропостижно умерли в 1940-м и спокойно лежали на кладбище, потому что до их могил у немцев руки не дошли в период оккупации.
Жена (не местная и вообще сирота после погрома с малолетства) с сыном осталась в живых, так как успела примкнуть к партизанскому отряду поварихой и куда пошлют, а ребенок трех лет при ней. Отважная женщина. Имела боевые награды и личную записку по боевой тематике знаменитого партизанского командира Федорова.
Но сейчас не об этом.
Вернулся с войны Иосиф Маркович в здоровую семью, в дом. Жена - героиня, сам - герой. Было ему тогда двадцать восемь лет.
Залечивай раны прошедшей войны, живи, радуйся, музицируй на трофейном аккордеоне.
Однако радовались недолго.
Разгорелась космополитическая кампания. Какие в Козельце космополиты в 1950 году? На кладбище космополиты и в овраге возле Десны. В абсолютном большинстве.
Зато уцелевшим досталось.
Мирра была завучем школы, так ее сместили и перевели в преподаватели химии. Не по специальности, конечно. Она еще до войны закончила заочно педучилище по поводу русской литературы и языка. Но в школе было некому преподавать химию. Повезло. А Иосифа Марковича с завклубом (в этом здании, к слову, до революции располагалась синагога) поперли без предоставления иной работы, так как стал выступать: да тут все вожди моими руками нарисованные, все лозунги моими руками написанные; на каком основании всех под одну гребенку чешете? что такое! я на фронте кровь лил! Ему говорят: лил-лил, а в партию большевиков не вступил. Иосиф объяснил, что, как и его товарищи, писал заявление: если не вернусь из боя, считайте коммунистом; потом вернулся, и некогда было политруку заниматься бумажками - попали в окружение под Уманью; вышли оттуда считаные; вышли - еле отговорился от проверяльщиков; вскорости под Киевом в котле сидел. Ему: именно что сидел; мы ниточку и потянем, что тогда недотянули. Иосиф и сам не рад: мол, я после того еще три года воевал, всю Европу освободил, а вы меня мучаете.
Видно, распоряжения сильно копать не давали. И оставили человека в покое.
Устроился по знакомству сторожем там же, в клубе. Все-таки родной коллектив.
Ну и дитю, разумеется, доставалось: и словесно, и руками-ногами.
Горевать - горевали, но больше от непонимания.
Евреи к евреям в гости придут - и обсуждают, но вяло, с опаской.
- Убивать не будут, это точно. Не то сейчас время, чтоб убивать, - говорили одни.
- Пока до Сибири в товарных вагонах доберемся, сами умрем, - говорили другие.
Шутили, конечно.
Евреев в Козельце образовалось достаточно, чтоб проводить между собой беседы. Но широко не проводили. Каждый предпочитал переживать в семейном кругу:
- Пока жить можно. Но что нам потом запоют?
Почти только что война закончилась, рядом - Киев с Бабьим Яром. Настроение понятно какое. Люди еврейской национальности замкнулись. И никто их отмыкать не торопился.
В Козельце всегда жили евреи и украинцы, украинцы и евреи. По-соседски чего не бывало. А при Хмельницком и в Гражданскую особенно. Фашистская оккупация - дело отдельное, лучше не трогать.
Но тут - другое. Обсуждать нечего.
То ли директивы задерживались по пути, то ли что, но кампания в Козельце шла небоевито. Кое-кого понизили в должности, нескольких за националистические еврейские высказывания даже исключили из партии. И хватит пока.
На таком фоне Мирра забеременела. Стали с Иосифом ждать второго ребенка.
Родилась девочка - Эмма.
Соседи угомонились. По месту работы собрания стали собирать нечасто - стыдить космополитов и прочее по разнарядке.
Мирра химию освоила, без интереса, правда. Иосиф ночью сторожит клуб, а днем с Эммочкой. Носит по часам в школу к Мирре - кормить.
Сын помогает и учится при мамаше.
Жизнь опять кое-как наладилась.
И тут в Козелец является юная девушка после Киевского мединститута. Она поехала работать в райцентр из принципа. Как раз тогда в "Перце" печатали фельетоны, высмеивали некоторых представителей интеллигенции, которые пригрелись в столице и не желают работать на селе, несмотря на то что выучились на народные деньги. Фамилии в фельетонах были сплошь еврейские.
Ну а девушка Римма Троянкер оказалась вспыльчивая. С отличием закончила вуз и сама попросилась на село. В комиссии ответили, что с ее специальностью типа "психиатр" на селе делать нечего и бросать на ветер народные деньги не годится, зато в районный центр - пожалуйста. А там и про переквалификацию можно будет подумать - конечно, тоже по медицинской части, чтобы в дальнейшем приносить еще больше пользы.
Так Римма рассказала Мирре при знакомстве и поделилась планами, что намерена переквалифицироваться по педиатрии, чтобы держать детство в заботливых руках:
- А то что получается? У меня папа почти профессор - хирург, мама кандидат наук - психиатр. Это прямо-таки воздушная специальность. Людям другое надо. Я на этот факультет пошла под маминым нажимом. Теперь сама рассудила - правильно в газетах пишут. Может, слишком резко, но что-то есть.
Мирра поддакнула Римме, что вот и сама переквалифицировалась и очень рада.
Надо сказать, что они вовек бы не познакомились на личной почве, если б не случайность.
В райторге давали материю, и образовалась длинная очередь. Мирра шла с работы и по интуиции заглянула в магазин - сын совсем оборвался и мужу надо кое-что из одежды. А тут такое. Встала в очередь и стоит задумчиво.
Сзади - девичий голосок:
- Кто крайний, по скольку дают?
Мирра оглянулась и увидела Римму. Что и говорить, с первого взгляда она произвела большое впечатление. И туфли с бантами, и юбка бостоновая, и блузка с вырезом, креп-жоржетовая, шлейки от лифчика просвечивают, не говоря про кружевную комбинацию. Волосы - огонь с медью. Прямо светильники в Мирриной кладовке, что остались после Иосифовых родителей.
- Я крайняя. За мной сказали не занимать. Материя кончается.
Девушка улыбнулась:
- Я везучая. Мне хватит.
И стала. Вытянула впереди себя опущенные руки с лаковой сумочкой и говорит:
- У нас в Киеве похожая проблема. Но у вас тут людей поменьше. Это положительное обстоятельство. А вообще-то я просто гуляю, на население смотрю. Я врач, и мне интересно. Вы как себя чувствуете? Ничего не беспокоит? Что-то вы грустная.
Мирра удивилась - незнакомая девушка, а пристает с такими разговорами.
- Ничего, спасибо, я чувствую себя хорошо. Жарко, вот и грущу, - и как-то помимо воли, чтобы скоротать время в очереди, Мирра разговорилась с Риммой.
С Миррой все здороваются, а кто и подойдет словом перекинуться про детей, про успеваемость.
Римма спрашивает:
- Вы кем работаете? В просвещении, наверное?
- Да, учительницей. Очень люблю свою работу.
Вместе вышли из магазина. Римме материя досталась. Не много, правда, но на платьице с короткими рукавами хватит.
- Я сделаю покороче. Мне идет покороче. На работе халат надену, а вечером на выход в самый раз.
Мирра улыбнулась:
- Римма, вы такая красавица, что вам хоть что.
- Да, - просто согласилась Римма.
Между Риммой и Миррой сразу образовалась какая-то привязанность. После магазина они долго прохаживались по горсаду. Даже сидели на скамейке и ели мороженое. Мирра отказывалась, женщине неприлично сидеть на скамейке, будто ищешь знакомства.
Но Римма застыдила:
- Какие вы тут отсталые! - положила ногу на ногу и обмахивается веточкой.
После перемены должностей вокруг Мирры и Иосифа сильно поубавилось друзей. Никто ничего обидного конкретно и адресно в глаза не говорил, но тем не менее. Сказывалось общее положение. Тем более Иосиф всегда выделялся еврейскими настроениями: песни еврейские пел. Хотя идиш по-человечески не знал, а Тору представлял только по изложениям своего отца.
А тут Римма - веселая, радостная, столичная. Врач. Вот Мирра и пригласила ее заходить в гости.
Римма явилась дня через два под вечер. Мирра сидела над тетрадями, Эммочка рядом - на полу по своим делам. Иосиф в сарае - по свободе времени увлекся художественным выжиганием по дереву. Сын Изя на улице.
Вот в дом входит с визитом Римма и с порога приветствует:
- Здравствуйте, дорогая Миррочка! А это ваша дочка Эммочка? А где же ваши муж и сын? Давайте их сюда, я печенье принесла и конфетки. Устроим семейное чаепитие!
Мирра обрадовалась, собрала семью, тетрадки убрала, скатерть переменила, самовар, стаканы в подстаканниках, ложечки, варенье свеженькое, варенное на дворе в тазу на кирпичах.
- Жалко, что вчера не зашли, Риммочка, пенок бы поели!
- Ой, спасибо! Сразу скажу. Я младшая, но прошу разрешения звать вас по имени и на "ты". Хорошо, Миррочка? Согласны, Иосиф? Тем более разница у нас незначительная для масштаба: лет десять с хвостиком в вашу сторону.
Согласились.
Дети потянулись к Римме. Дети любят красивое, нарядное, веселое. Мирра, как женщина, конечно, поглядывала на реакцию Иосифа. Но он вел себя ровно, без нажима.
Зажгли абажур. Прибавилось уюта и покоя. От сладкого и горячего всех разморило. Обсудили погоду, обговорили снабжение, затронули тему о детях, о воспитании. В основном Мирра с Риммой. Иосиф помалкивал, курил. Потом спросил:
- А как в столице с еврейским вопросом? Между нами - очень плохо? Что ученые люди говорят?
- Так я и знала. Всё про евреев и про евреев, - и передразнила: - "Между нами, между нами". Глупости!
В углу на тумбочке под вышитой салфеткой Римма разглядела аккордеон:
- В доме музыка, а мы сидим, как неграмотные! Йося, это ты играешь? Сыграй что-нибудь. Я музыку люблю. Я в Киеве ходила на все спектакли Театра оперетты. С детства. Мама и папа меня приучали. И в оперный тоже. Я на вечерах самодеятельности в институте исполняла из "Наталки-Полтавки" - овацию устраивали. У меня кораллы на шее - каждый камень с булыжник, как на Подоле, и дукачи здоровенные. Мама в эвакуации сберегла. Все продала, а кораллы сберегла. Ну, быстренько, сыграй, Йося!.. Мне Мирра хвалилась, ты и на скрипке играешь - виртуоз! И еще она рассказывала, что в детстве ты мечтал стать клейзмером! Вот слово, извини, на клизму похоже! По свадьбам ходить играть, чтобы угощали вкусненьким. Правда?
Мирра делала-делала знаки Римме, но бросила.
Йося сказал:
- Клейзмеры и на похоронах играли. Ну, хотел. Теперь не играю. Не хочется. Я когда завклубом был, сильно играл. Гулака-Артемовского всю оперу мог сыграть. И спеть на разные голоса. Под скрипку, под аккордеон. Пойдемте, проводите меня до работы - пора мне.
И совсем не грустно сказал, а даже жизнеутверждающе. Мол, раньше было дело, а теперь другое желание. Но как будто в театре спустился занавес.
Римма так и сказала:
- Солист не в голосе. Нужно скорей на воздух! Давайте и деток возьмем. Им перед сном полезно подышать.
Вышли. Эммочка на руках у Иосифа, он шагает впереди, за ним Мирра с Риммой, Изя плетется сзади, цепляется за каждый куст - интересуется веточками.
Навстречу девчата с парнями - идут с танцев, как раз из клуба. Там после кинофильма устраивали танцы для молодежи. Хлопцы немного выпившие.
Один как бы про себя говорит, подделываясь под артиста:
- Шо-то я не пойму, товарищи! Гоним, гоним мы жидов из нашей жизни, а их больше становится. Глядите, мало этих, ну ладно, то наши, старые, и еще одна объявилась. Надо б ее прощупать, хто такая.
И вся компания радостно засмеялась, как от анекдота.
Йося дернулся - так Мирра еле успела поймать за рукав:
- Не связывайся, Йосенька, они ж пьяные. Гады.
Римма частично возразила:
- Пьяные, конечно. Но они так думают. Что же им - молчать? Они меня пока не знают. Имеют право думать что угодно. Я не обижаюсь.
У клуба распрощались с Йосей и разошлись по домам, договорившись крепко дружить.
Римма стала заходить к Чернякам почти ежедневно. То забежит утром перед работой, то вечером - прогуляться после чая перед сном. И всегда с гостинцами.
Мирре даже неудобно - девушка тратит деньги на ненужное:
- Риммочка, ты бы средства не швыряла. Тебе обустраиваться надо.
А та улыбается, как обычно:
- Я вас нарочно к себе не приглашаю. У меня при хозяйке отличная комната. Я все нужное привезла из Киева, от родителей. Хочу, чтобы здесь у меня все было как дома. Все-все. Когда привезу полный комплект - позову на новоселье.
- Я квартирную хозяйку знаю. У меня ее сын Ивасик учится в седьмом "Б". Неуспевающий. А мать хорошая женщина. Работящая. Она мужа на войне потеряла. Она мне про тебя говорила по секрету, как она довольна. Аккуратная, говорит, девушка. Только слишком самостоятельная. Не в укор, а как характеристика. Ты же понимаешь.
- Ну конечно, понимаю. Я ее прямо как родную мать полюбила. "Риммочка то, Риммочка сё". Татьяна Петровна - женщина отличная. Все качества при ней. Только очень больная. Я ее буду лечить, чтоб ей в больницу не бегать. И сын - мальчик хороший. Мы с ним беседуем. Он историю любит. В Киеве никогда не был, представляешь? Я как-нибудь возьму его с собой, проведу экскурсию с объяснениями. А твою химию не любит, потому и не учит.
Иосиф Римме улыбается-улыбается, как может. А после всякий раз говорит Мирре в таком роде:
- Не нравится она мне. Вот хоть убей, не нравится. Главное, зачем ты ей душу открываешь, про меня рассказываешь, советуешься.
Мирра в недоумении:
- Это твоя причуда. Она хорошая. Дети ее любят. Детей не обманешь.
- Ну-ну, - промычит что-то такое - и в сарай свой, художества выжигать.
По характеру Римма и в самом деле проявляла недюжинные самостоятельность и энергию. Всего ничего как приехала, а всюду себя зарекомендовала. И в райкоме комсомола: предложила читать лекции о здоровье с разных сторон - по селам ездить. Инициативу одобрили.
На работе пациенты валом валили:
- Римма Аркадьевна поговорит - и уже легче. А как таблетки пропишет - так совсем хорошо.
Свою прямую специальность Римма официально не использовала. Для нее в больнице общего профиля психиатрического занятия не было - никто не обращался. Кто психический, тому хорошо в дурдоме. А тут в основном нормальные люди.
Так что Римма осваивалась по части общего лечения. И чем дальше, тем больше. И из сел к ней ехали. Старые врачи даже обижались: свистушке верят, а им не очень.
Главврач намекнул:
- Вы, Римма Аркадьевна, молодой специалист. У нас по распределению. Уедете в свой Киев, а тут сложившийся коллектив. Не мутите воду своим поведением.
Римма в крик:
- То есть как "не мутите"? Я людей терапевтически лечу, наших с вами советских граждан. Что ж, они должны весь день находиться в очереди в приемном покое, пока их примут, а я без дела сиди? У меня красный диплом, я куда хотите могла поехать, хоть в Москву, не говоря про родной Киев! А я сама сюда попросилась.
Главврач тоже не сдержался:
- Ждали вас в Киеве, а тем более в Москве, с вашей национальностью вместе. Скажите спасибо, что тут работаете. А то можно и по статье оформить. Или переведем в фельдшерско-акушерский пункт куда-нибудь на хутор в связи с производственной необходимостью.
Римма раскрыла рот. Но тут же закрыла, из кабинета вышла и дверью не хлопнула, хотя собиралась.
Пришла к Мирре с Иосифом - поделиться.
Мирра молчит.
А Иосиф говорит:
- Дурак твой главврач. А чего ты ожидала? Меня выгнали, а я и киноустановку достал, и ремонт после войны сделал, и музыкальный кружок организовал - из Чернигова однополчанина уговорил приезжать раз в неделю уроки давать по баяну. Я ж играю без нот, а он по нотам. Думала, тебе будет исключение? Запомни, исключений в таких делах не бывает.
Мирра Римму гладит по голове. А та Миррину руку отбросила:
- Вот из-за таких, как вы, евреев и гоняют. Нужно своим поведением доказывать, а не словами и рассуждениями. Я к вам не по поводу национальности пришла жаловаться, а просто насчет хамства обсудить. А вы на одно сворачиваете.
Тут от взрослого крика заплакала Эммочка. Римма взяла ее на колени - девочка сразу успокоилась.
- Полюбуйтесь, ребенок расстроился! Из-за чего? Из-за вашей узости, - припечатала Римма.
Чай пить не стали. Римма подхватила свою лаковую сумочку и ушла не простившись.
Иосиф засобирался на работу:
- Опаздываю. Не хватало, чтобы и отсюда попросили. Я тебе говорил, Мирра, не надо с Риммой дружить.
Вышел за калитку, прошел метров двадцать. Из-за дерева выступила Римма:
- Йосенька, не сердись. Я тебя до работы провожу.
- Нет уж, лучше я тебя домой отведу. Поздно.
- Ну давай.
Римма взяла Йосю под ручку. Без разрешения, между прочим. И пошли.
Римма говорит: